Серая Мышка. Первый том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

– Проходите, товарищ.., – он запнулся, подыскивая замену фамилии, и неожиданно для себя отдал честь – как генералу; так он не салютовал даже столичным акулам пера, – корреспондент, – подыскал он все-таки нейтральное.

Некрасов пошел к проходным, провожаемый двумя взглядами. Он успел расслышать, как капитан задумчиво протянул своему младшему товарищу:

– Что-то я такой фамилии в «Знаменке» не встречал. Запомнил бы, наверное…

– А, – махнул рукой второй страж, в котором смех опять пересилил служебное рвение, – наверное, псевдоним. Они же все екнутые там – им хоть на рыло, хоть куда в другое место положи… отряхнутся и дальше писать будут.

Он, все еще посмеиваясь, повернулся к новой группе журналистов, уже опаздывающих на брифинг.

Топор на ходу достал из кармана маленький баллончик размером с зажигалку. Он поднес его, почти полностью спрятав в ладони, к глазам и нажал на круглую головку. Почти незаметное облачко аэрозоля заставило его усиленно заморгать. Аэрозоль не был едким; просто прикосновение холодных микроскопических частиц к глазам оказалось неприятным. Некрасов уже опробовал этот препарат, раньше – в теплой комнате. Там глаза не ощутили никакого воздействия. Но когда Топор заглянул через три минуты в зеркало, он сам испугался собственного взгляда – пустого, бездумного и в то же время яростного. Такой взгляд на впечатлительного человека мог оказать более сильное воздействие, чем самые громкие слова.

Как раз в это мгновение раскрылись большие стеклянные двери и на площадку перед проходной один за другим стали выходить люди. Сначала появились и разбежались, окружая пятачок перед огромными стеклянными дверьми, охранники. За ними вышли второстепенные участники переговоров – те, что сидели за столом, или в сторонке и никаких бумаг сегодня не подписывали. Наконец показались и главные фигуры: замминистра Стасов, директор завода, городской голова и два филиппинца. Зарубежные гости были единственными в военных мундирах, похожих на генеральскую форму нового российского образца. Только увешаны они были орденами, какими-то значками и нашивками гораздо обильней – так, что на груди у обоих не оставалось свободного места. По этому показателю филиппинская армия догнала и далеко обогнала российскую. А сегодняшний договор должен был сблизить их и в области современных вооружений.

Позади этой пятерки, выстроившейся перед журналистской братией, толпились еще несколько скуластых низеньких военных в мундирах победнее, и один гражданский. Топор предположил, что это переводчик. На зрение аэрозоль никак не повлиял. Некрасов даже вроде бы стал видеть мир отчетливей, в более ярких красках. Впрочем, это скорее сказывалось предстартовое волнение. Вот сейчас дирижер взмахнет палочкой…

В роли дирижера выступил городской мэр. Он, очевидно, был выходцем из прежней номенклатуры, а может и сейчас был членом Компартии, потому что обратился к собравшимся по старому:

– Товарищи корреспонденты, прошу задавать вопросы.

Журналистская братия на короткие мгновения замерла. По неписаному правилу первый вопрос должен был задать местный журналист. Однако стоящий за спинами остальных настоящий корреспондент местного издания «Знамя труда» замешкался. Может, он и не знал об этом правиле. А скорее всего он еще раз формулировал в голове свой вопрос; ведь на него должны были нацелиться сейчас камеры нескольких центральных телеканалов. К его величайшему удивлению вперед выскочил человек, который назвался его коллегой и которого он видел впервые в жизни.

– Корреспондент газеты «Знамя труда», город Ковров, – бойко отрапортовал Топор в возникшие вдруг перед его ртом микрофоны с надписями на квадратных гранях: «НТВ» и «Комсомольская правда». Микрофоны на длинных штативах держали его столичные «коллеги». Профессионалы своего дела, скорее всего, представляли себе, какой вопрос должен был задать провинциал. Штативы заметно дрогнули, когда Топор произнес свое временное имя – Варфоломей Хреннарыло.

По толпе журналистов прокатился шумок; кто-то из российских подписантов не сдержался и хохотнул. Недоуменно переглянулись рядом охранники, и только филиппинцы продолжали вежливо улыбаться. Их переводчик ничего необычного не заподозрил.

Стасов отвел взгляд от ковровского мэра, с которым о чем-то беседовал и перевел его на лицо журналиста со странной фамилией. Он непроизвольно нашел его глаза, которые вдруг в считанные мгновенья переменились, стали страшными, обещающими жуткие муки. Ему, заместителю министра, персонально. Холодную ярость безумца, что окатила его, он уже однажды ощутил в холодном поту – так на него когда-то посмотрел Горелый. Поэтому он – единственный из собравшихся тут – не удивился, когда столь необычный журналист протянул к его лицу странный ребристый микрофон и задал первый вопрос:

– Господин заместитель министра! Вы боитесь смерти?

Корреспондент НТВ за спиной Некрасова успел восхититься древним репортерским артефактом: «Микрофон-то дедушкин!». Потом до него дошел страшный смысл вопроса. Однако длинная палка, в микрофон на конце которой и произнес свою фразу Варфоломей Иванович, даже не дрогнула. Еще через пару секунд опытный журналист понял, что он принял за провинциальный микрофон. А потом и все увидели, что в руке, поднятой теперь высоко вверх, зажата самая обычная лимонка с выдернутой чекой. Тоже изделие российской оборонки, имеющее, как известно, неприятную способность разбрасывать рвущие плоть осколки на двести метров вокруг.

И хотя осколков у одной гранаты вряд ли хватило бы для всех участников брифинга, каждый из собравшихся здесь вдруг почувствовал себя заложником этого сумасшедшего аборигена. Опытная и тренированная российская охрана конечно сразу же просчитала возможность броситься на террориста, уложить его на асфальт таким образом, чтобы большая часть смертоносного железа осталась в его собственных внутренностях.

Но за те немногие секунды, пока накачанные профессионалы обменивались только им понятными знаками и перегруппировывались, Варфоломей Хреннарыло расстегнул длинный синий плащ и ловко сдернул его с плеч, показав всем три ряда толовых шашек, опоясавших его торс. Любой здравомыслящий человек понял бы, что это – оружие страшной разрушительной силы, и что лимонка в руке террориста по сравнению с ним – детская игрушка. Ну а профи поняли это раньше других. Потому и застыли там, где их застала эта страшная картина. Каждому из них было ясно – эту ходящую мину укладывать на асфальт бесполезно. На нее даже дышать надо осторожно, чтобы самопроизвольно не сработал один из взрывателей.

Только один человек в этой толпе сейчас хладнокровно работал. Телеоператор НТВ плавно водил камерой, прицельно меняя крупный план. Бесстрастное лицо террориста сменил его страшный жилет из взрывчатки. Потом так же крупно в камере застыло обреченное лицо «непотопляемого». Снова террорист – его рука, стиснувшая гранату, взведенную к взрыву. Опять лицо крупным планом – особенно безумные глаза, обещающие всем только смерть.

Камера тут же дернулась вниз – вслед за рукой Хреннарыло, которая как раз доставала из кармана плаща, небрежно перекинутого через плечо, какие-то бумажки. Эти бумажки Варфоломей Иванович сунул в руки корреспондентов НТВ и «Комсомолки»; часть из них упала на подметенный к приему гостей асфальт. Этой же рукой террорист взял Стасова под локоть и совсем не страшно, почти добродушно проворчал:

– Ну, пошли, что ли?

Иван Николаевич послушно пошел рядом с ним на деревянных ногах. Он повторял в уме вопрос журналиста, оказавшегося похитителем: «Боится ли он смерти?». Как-то отстраненно заместитель министра удивился совпадению – именно этот вопрос задавал он себе всю дорогу от Москвы до Коврова, вспоминая Хозяина и его страшную тень – Горелого.

Журналисты дружно расступились, пропуская их. Вид этой бредущей в обнимку, словно закадычные друзья, пары, был достаточно необычным, чтобы отвлечь внимание ковровской милиции, охранявшей проезд. «Жигули» даже не завелись, когда мимо них прорычал, двигаясь задним ходом, КАМАЗ с надписью «Специальная» на бортах. В одно мгновение он заслонил собой странную пару, затормозив прямо перед ней. Теперь милиционеры видели только водителя, вернее его огромную черную бороду и темные же очки, которые прежде всего бросались в глаза.

Дверь кунга распахнулась, как только автомобиль остановился, и чьи-то сильные руки втащили внутрь совсем не сопротивляющегося Стасова. Топор заскочил следом и оглянулся. Толпа журналистов сомкнулась и колыхнулась в их сторону. Только тот самый энтэвэшник остался на своем месте. Он глядел не на автомобиль, а в камеру и что-то читал.

– Скорее всего, одну из моих писулек, – догадался Топор.

Его улыбка стала еще шире, и он с трудом подавил в себе желание оставить «коллегам» на память сувенир – бросить в толпу совершенно безобидную гранату. Самое большее, что она могла сделать – ушибить одного, максимум двух человек. Потому и бросать ее было нежелательно – чья-то мудрая голова могла сообразить, что и взрывчатка была поддельной. А пока Топор слышал, как в рациях всех четырех милицейских «Жигулей» надрывается какой-то начальник:

– Не стрелять! Не стрелять!

Впрочем, этот милиционер с большими звездами мог и не кричать в свою рацию; подчиненные отлично слышали его и без нее. Слышали до тех пор, пока КАМАЗ не взревел, как раненый зверь, и не скакнул вперед. Один «Жигуль» все-таки успел тронуться с места, но Валера ловко объехал его, задев бампер легковушки только задним колесом. Этот патрульный автомобиль выбыл из гонки преследования, даже не начав ее.

Три другие легковые машины с включенными синими мигалками пристроились в хвост КАМАЗу, отставая от него метров на тридцать. Тяжелый грузовик на городских улицах, конечно, не смог бы оторваться от преследования. Но на этот случай Валера придумал очередной сюрприз. Грузовик как раз въехал на большой мост, перекинувшийся через железнодорожные пути, когда дверь кунга опять открылась. Те же руки, что втащили внутрь «непотопляемого», щедро рассеяли по проезжей части полные пригоршни маленьких стальных ежей. Они одинаково успешно прокололи и импортную «резину» передних «Жигулей», и широкие отечественные шины троллейбуса пятого маршрута, двигавшегося по встречной полосе.

Молоденькая девушка, сидевшая за рулем, отчаянно вырулила влево, направив огромную махину троллейбуса точно на вторую милицейскую машину, успевшую затормозить. «Пятерка», толкая перед собой «Жигули» с остолбеневшими стражами порядка, разворачивалась до тех пор, пока полностью не перекрыла проезжую часть. Третий «Жигуленок», единственный оставшийся неповрежденным, продолжать погоню не мог – мост был заблокирован наглухо. Капитан, сидевший рядом с водителем – тот самый, что проверял документы у гражданина Хреннарыло – что-то яростно закричал в рацию.

Такого подарка судьбы Некрасов с Валерой не ожидали. Минут на десять-пятнадцать дорога для преследователей была перекрыта. А им и нужно было всего пару минут форы. КАМАЗ резво промчался по кольцу, посреди которого стоял памятник безвозвратно ушедшему в небытие комсомолу, выехал на улицу, носящую имя все того же Дегтярева и свернул налево в первый переулок.

Там, во дворике, скрытом от дороги длинным пятиэтажным домом, у длинного ряда переполненных мусорных контейнеров стояла темно-синяя «девятка» с тонированными стеклами. За рулем дисциплинированно сидел Макс.

Только дряхлая бабулька с мусорным ведром увидела, как из кунга вылезло трое мужчин – огромный парень с сумрачным лицом, мужчина средних лет из тех, кого старушка считала положительными и, наконец, еще один, тоже пожилой – в роскошном, как поняла даже она, костюме. Этот – самый старший – был бледен; наверное, больной. Поэтому двое первых бережно довели его до тонированной «девятки» и усадили на заднее сиденье. Потом молодой вернулся к КАМАЗу, достал из фургона большую черную сумку и тоже уселся в легковушку. Два автомобиля – большой и маленький – тронулись в разных направлениях, и только тогда бабулька высыпала мусор, кое как разместив его в переполненном контейнере.

КАМАЗ проехал совсем немного. Вырулив со двора, он немного не докатил до улицы Абельмана, параллельной Дегтяревской и остановился напротив большого старого здания, в котором размещалась школа. Валеру совсем не смущало то обстоятельство, что метрах в трехстах отсюда находилось управление внутренних дел города Коврова. Он соскользнул с сиденья, став невидимым для тех, кто мог наблюдать за ним со стороны. Уже на полу кабины он сорвал с лица бороду с очками, а с плеч светлый плащ, который немного не доходил ему до пят.

В тот момент, когда он открыл дверь со стороны сиденья пассажира, через дорогу, в школе, приглушенно раздался звонок. Через пару секунд открылась дверь здания напротив. Раньше здесь располагался собес. Теперь это заведение называлось по-другому, хотя выполняло те же функции, правда, не так успешно, как прежнее.

Человека, вышедшего в дверь, нельзя было назвать бомжом, хотя вид у него был самый непрезентабельный. Несмотря на преклонный возраст, его обычно называли просто Колькой. Он имел паспорт, комнату в коммуналке, но не имел средств к существованию. Свой день он обычно проводил в блужданиях от городской администрации, откуда его давно перестали гонять, затем в собес. Потом в Совет депутатов и обратно – по кругу. Везде ему сочувствовали и изредка подкармливали, позволяя немного заглушить чувство постоянного голода.

Поэтому когда Колька увидел, как из кабины КАМАЗа вылез школьник, подмигнувший ему, прежде чем смешаться с толпой сверстников, высыпавших из школы, он без всяких сомнений вскарабкался внутрь и обнаружил в ящичке, ласково именуемом в народе бардачком, обед хозяина машины.

Сам хозяин, а точнее водитель спецавтохозяйства, сейчас сладко спал в теплом подъезде. Ему предстояло проснуться часа через два, обогащенному опытом – не стоит принимать бутылку лимонада из рук незнакомца, даже если он выглядит как двенадцатилетний пацан.

Там, в кабине, Кольку и взяли бойцы городского ОМОНа. Взяли тепленьким, разомлевшим от обильной еды. Взяли аккуратно, не били. Таких людей бить нельзя – сообразили бойцы – сегодня он террорист, а завтра народный герой и депутат Государственной думы.

С Колькой разобрались быстро. Но за это время Валера успел дойти по улице Абельмана до вокзала, быстро пробежать по новому пешеходному переходу, перекинувшемуся через десяток железнодорожных путей в другую часть города и не спеша дойти до коттеджа. Темно-синяя «девятка» тем временем доехала до кольца, которое уже наполовину загромоздили автомобили. Пробка у моста росла, поэтому никого не удивило, что «девятка» повернула налево и покатила мимо четырех заправочных станций, расположившихся меньше чем в ста метрах друг от друга. Подождав у светофора, она нырнула под железную дорогу в «трубочку», и по кружному пути покатила к тихому двору, где послушно ждал «Форд».

Через пятнадцать минут автомобиль Валеры с Максом за рулем затормозил у ворот. Топор не чинился – сам вышел, чтобы открыть их. Причем вышел именно Топор – Варфоломей Иванович Хреннарыло исчез еще в «девятке» при помощи влажных салфеток и какого-то крема, приготовленного Валерой. Там же – в тесном салоне отечественного автомобиля – он провел другой салфеткой, едкой и противно пахнущей, по лицу Стасова, отчего тот едва не задохнулся, а потом… потерял сознание. Так что его безвольное тело Алексу пришлось вносить на руках и в «Форд», и теперь – в коттедж; после того, как ворота, скрипнув, закрылись за микроавтобусом. Заборы между коттеджами здесь были глухими, высокими, а к крыльцу Макс подогнал автомобиль почти вплотную.

Подхватив замминистра на руки как ребенка, Алекс отнес его на второй этаж – в комнату, всю мебель которой составлял большой встроенный шкаф да жесткий стул, одиноко стоящий у окна. Но даже эта жалкая мебель не понадобилась. Алекс свалил бесчувственное тело рядом со стулом, у батареи, и затоптался у двери, улыбнувшись, как и прежде, виновато.

Топор приковал руку Стасова к крашеной трубе отопления, примерился и пнул лежащего без сознания человека по ребрам. Пнул несильно, не оставляя следов, но так, чтобы проснувшийся Иван Николаевич почувствовал себя жертвой насилия. Пока же он замычал, не открывая глаз, и опять провалился в пропасть искусственного сна. Дальше подготовку тела к очередному спектаклю должен был проводить Валера.

Некрасов поднес к глазам Алекса карточку с удостоверением – все, что осталось от корреспондента «Знамени труда»:

– Видел? – спросил он, нехорошо улыбнувшись.

Алекс улыбнулся теперь совсем жалко и кивнул:

– Видел…

– Дурак! – отрезал Топор, – ничего ты не видел. Узнаю, что открыл свою пасть про это кому-нибудь, порву так, что ни один доктор не сошьет, понял?

Боец втянул голову в широкие плечи и испуганно закивал.

– Теперь иди в подвал и не поднимайся, пока не найдешь, куда уплыли стволы.

Алекс побежал вниз, почти столкнувшись в дверях с довольным Максом. Второй боец со своей задачей стравился на «отлично». Высадив в тихом дворике трех пассажиров, Макс отогнал «девятку» примерно на полкилометра и бросил ее недалеко от того места, откуда два часа назад угнал ее.

– Возьми Макса с собой, – крикнул сверху Топор.

– А Валеру? – так же громко спросил Алекс.

Оказалось, что рукастый малыш тоже успел добежать настоящей мальчишеской рысью и вошел вслед за Максом, скрытый его мощной фигурой.

– Валеру сюда, – скомандовал Некрасов.

Валера, впрочем, и сам знал, что наверху его ждут дела. Он завернул в комнату, которую занял по приезду в Ковров, и поднялся на второй этаж уже с чемоданчиком в руках. В пустой комнате он сразу же подошел к телу Стасова. Топору он не задал ни одного вопроса. А что спрашивать – и так видно, что все идет по плану. Валера вообще старался работать больше руками, чем языком.

Сейчас он достал из чемодана еще один баллончик с аэрозолем и, разомкнув Стасову зубы металлическим шпателем, впрыснул ему в рот очередную гадость.

– Это что? – поинтересовался Топор.

– Когда проснется, – объяснил Валера, – у него во рту будет… как будто стадо свиней неделю паслось.

Некрасов понимающе кивнул. А Валера вынул из чемодана следующий инструмент. Это была тонкая палочка – пластмассовая или керамическая, которую Валера начал натирать красным жгучим перцем.

– Пойдет? – опять поинтересовался Топор.

– Прошибет как миленького, – кивнул Валера, – не сразу. Пока сухо, будет припекать чуть-чуть. А как только чем-нибудь смочит… Мы так в школе девчонкам авторучки мазали – особенно тем, кто любил погрызть ручку. Сунет такая в рот авторучку… а мы хохотать…

– А потом?

– А потом одна сдуру потерла ручкой глаз. Крику было! Чуть зрение не потеряла. Помоги, – Валера кивнул на Стасова.

Они вдвоем стянули с замминистра брюки с трусами, которые тут же полетели в другой угол комнаты, перевернули тело на живот и Валера начал «операцию». Топор весело улыбнулся, глядя, как осторожно орудует палочкой в заднице жертвы «оператор». Сам он – доведись ему заняться таким делом – обошелся бы собственным пальцем, не побрезговал бы.

– Ну вот, – довольно сказал Валера, заворачивая палочку в салфетку и убирая в чемодан, – маленько подмажем красной краской – сожрет как миленький. Если только, конечно, он не скрытый гомик. Такого не проведешь.

Топор аж вспотел – вся эта затея с Велосипедиком, Женечкой и Николашей могла оказаться напрасной.

– Нет, – успокоился он почти сразу, – Крюк не мог упустить такую информацию. Нормальный мужик этот Стасов, по всему видно.

Двое мужчин – большой и маленький – вышли из комнаты, оставив в ней третьего. Того самого, которого сейчас искали все, кого могли привлечь к поискам городские начальники.

Глава 6. Август 1998 года. Ковров – Москва

Все смотрят НТВ

Иван Николаевич Стасов проснулся от пронзительного писка. Не меняя положения тела, он осторожно открыл глаза и в течение нескольких долгих секунд наблюдал, как буквально в трех шагах от его лица занимаются любовью две крысы. Наверное, про животных – а крысы были самыми настоящими – так было говорить не совсем корректно. Подобное времяпровождение грызунов имело какое-то другое название, однако Ивану Николаевичу было не до тонкостей. Он буквально оцепенел от такого нахальства домашних грызунов; от того, что мерзкие серые «влюбленные» не боятся, ни в грош не ставят его, «непотопляемого» заместителя министра России.

И только когда он поднял руку, чтобы прогнать крыс, в памяти всплыли события сегодняшнего дня – если только он, конечно, еще не закончился. Он вдруг понял, что лежит на полу, полураздетый. И что рука, которой он дернул в направлении наглых грызунов, прикована к батарее центрального отопления. Стальной звон наручников и спугнул крыс. Крупный серый самец не спеша, с видимым достоинством – если можно так назвать поведение неторопливого грызуна – сполз со своей более мелкой подруги и еще более медленно потрусил к встроенному шкафу, волоча за собой длинный голый хвост. Самочка, чей визг, собственно, и разбудил Стасова, последовала за ним.

Иван Николаевич проследил, как они исчезают за приоткрытой дверцей шкафа и осторожно сел на полу. Холодный паркет неприятно студил голый зад, но гораздо неприятней оказался внутренний зуд в том же самом месте, который вдруг не на шутку разгорелся – так что замминистра срочно захотелось в туалет. Скорее не потому, что забунтовал кишечник. Нет, Стасову вдруг показалось, что он таким образом – смыв в унитазе – уничтожит что-то постыдное и ужасное. А потом все перебил еще один казус – мерзкий запах, который Иван Николаевич вдруг ощутил в собственном рту. Он почувствовал себя так, словно за один присест сожрал целый ящик с наполнителем для кошачьего туалета; причем с наполнителем, неоднократно использованным.

У Стасова был кот – огромный сиамец Тимофей. Сейчас Иван Николаевич вспомнил его не с умилением, а… В общем, в туалет ему захотелось еще сильнее. Между тем лязганье оков услышали не только сам Стасов и крысы, но и неведомые пока хозяева дома. Дверь отворилась, и в комнату вошли три человека, как три медведя в известной сказке – большой, маленький, и совсем маленький.

Главным, как оказалось, был средний.

– Это Максик, – кивнул он в сторону огромного детины, – это (его палец ткнулся в грудь малыша) Валера. А я, значит, Федя.

Детина при этом хохотнул, но быстро заткнулся, как только Федя дернул щекой. Последний продолжил:

– А ты, – Стасов даже не попытался возмутиться от такого запанибратства, – Стасов Иван Николаевич; стало быть, Ваня. Ну что, Ваня, будем говорить?

– О чем? – разлепил губы Стасов.

Федя буквально отскочил от него – такой жуткий запах вырвался из открытого рта «непотопляемого» вместе со словами. При этом он бросил выразительный взгляд на малыша, на Валеру, но тот только пожал плечами.

– О Хозяине будем говорить, Ваня, – ответил почти радостно Федя, – о твоем Хозяине. О том, где и когда вы встречаетесь с покупателями.

– Вы ошибаетесь! – исторг в ужасе очередную порцию вони Стасов.

– В чем ошибаемся? Может ты не Ваня Стасов?

– Не тот? – всполошился детина, – мочить будем?

Бандитского жаргона замминистра практически не знал, однако догадался, что «мочить» его будут не водичкой.

– Нет, – дернулся он голым задом на полу, уже не обращая внимания на мерзкий запах, – я действительно Стасов. Но я не знаю никакого Хозяина и никаких покупателей. Если вы имеете в виду премьер-министра…

– Нет, – перебил его с улыбкой Топор, он же Федя, – я имею в виду не его. Я имею в виду Николая Яковлевича Куделина.

Стасов опять дернулся всем телом.

– Достаточно имени Хозяина, – жестко продолжил Федя, – или назвать по именам арабского султана… или японских банкиров… или американца?

Иван Николаевич дернулся совсем уже судорожно, но рта не открыл.

– Понятно, – нейтральным голосом произнес Федя, поворачиваясь к Леше с Валерой, – Хозяина он боится больше, чем нас. А с нами даже говорить не хочет.

– Мочить будем? – опять обрадовался Макс.

– Нет, – ответил теперь с улыбкой Федя, – кино будем смотреть.

– Какое кино? – отвисла челюсть у парня.

– Интересное кино, Максик, – Федя теперь кивнул малышу, – несите телек.

Валера вышел вместе с Максом. Вернулись они очень быстро, видимо телевизор и видеомагнитофон, которые они внесли, стояли за дверью. Аппаратура была дорогой, фирменной – «Панасоник». Такой же небольшой телевизор стоял у Стасова на кухне. Ему вдруг стало страшно, а в прямой кишке зазудело сильнее и требовательней. Однако остатки цивилизованности еще не покинули заместителя министра; он не решился при посторонних почесать в срамном месте, лишь поерзал им по полу.

Федя заметил его телодвижения, усмехнулся и кивнул Валере:

– Запускай!

Малыш протянул шнур к розетке, подключил «Панасоник» и ловко вогнал кассету в жадную пасть видеомагнитофона.