Последняя любовь Хемингуэя

Хемингуэй при всех своих недостатках, которые знает только она, известная всему миру личность. Приятно находиться в ореоле славы такого мужа. Правда, трудно. Но приятного больше. Поэтому за Хемингуэя надо бороться. Не отдавать его новому увлечению.

А что он может иметь с Адрианой? Конечно, лучше о такой перспективе вообще не думать. Но прикинуть можно. Прежде всего, он старше ее на тридцать лет. Здоровье подорвано пьянством и потрясениями, которых у него было достаточно в жизни. Первое время, они будут счастливы. Но эйфория любви быстро пройдет. У графини свои интересы, связанные с аристократической средой и воспитанием. Ей разгульная жизнь Хемингуэя быстро надоест. К тому же, Хемингуэй пока с ней ласков и податлив. Но потом он начнет показывать свой необузданный нрав, – от природы никуда не уйдешь. А это, конечно, не понравится итальянке. Она ему измотает нервов больше, чем все прошлые четыре жены, в том числе и она, вместе взятые. А потом бросит его изможденного жизнью, морально выхолощенного, не способного связать пару слов на бумаге. Мэри видела подобные браки, и Чарли Чаплин ей не пример. Итальянке нельзя доверять такого человека, как Хемингуэй. Мэри твердо решила бороться за своего мужа.

Но что она будет иметь в результате борьбы за Хемингуэя? В случае победы над соперницей? Продолжать купаться в лучах славы Хемингуэя. Этого мало. Она должна остаться в истории верной спутницей и спасителем Хемингуэя. Довести его до вершины славы, например, нобелевского лауреата. Все известные люди твердят, что он давно заслуживает такой премии. Но политики из нобелевского комитета, находят что-то негуманное в его произведениях. Обыкновенное недоброжелательство. Новый роман вряд ли потянет на эту премию. Мэри, как журналист, понимала его художественную ценность. Надо помочь ему написать новое произведение, настроить на такую работу. Но как? Снова через Адриану? Не хочется. Она сделала свое дело, вдохновила его на книгу и теперь может уйти в тень. А лучше в туман воспоминаний. Она постарается сама настроить его на большую работу, на получение этой престижной премии. Цели надо выбирать громадные, даже недоступные. Так интереснее жить и получаешь больше удовлетворения от жизни.

Своим американским умом прагматика Мэри непроизвольно проецировала далекое будущее для себя. Хемингуэй покинет этот бренный мир раньше ее. Прости господи, что такие подлые мысли приходят в голову! Но Хемингуэй своим поведением довел ее до таких мыслей. Объективно должно произойти это так, если не случится что-то экстраординарное, и ей придется уйти раньше со света. Но это в только трагедийном случае. Она бережно относится к своему здоровью. А вот Хемингуэй, наоборот, наплевательски, и у него целый букет разнообразных болезней, некоторые из них прогрессируют. Например, сахарный диабет, анализы крови становятся все хуже и хуже. Психика совсем разболтана.

Так вот! Хемингуэй написал несколько книг, которые забросил в свой сейф и при жизни не собирается публиковать. После его кончины – кощунственно об этом думать, но надо реально прикидывать будущее, она эти произведения опубликует. Все правильно, она же останется душеприказчицей его нереализованных планов, в том числе и неопубликованных произведений. К неплохому нынешнему состоянию Хемингуэя, она присоединит еще состояние, созданное на его памяти. Перспективы стать распорядительницей материального и духовного состояния Хемингуэя чрезвычайно взволновали ее. Она сможет создать себе хороший имидж продолжательницы творческого наследия Хемингуэя.

Да, Мэри должна бороться за Хемингуэя. Игра стоит свеч. Нельзя отдавать его другой. Ни в коем случае! Иначе, для нее наступит жизненная трагедия. Она останется бледным следом в жизни Хемингуэя. Такого Мэри не допустит. У нее гибкий ум, неплохой жизненный опыт, американская деловая хватка. Она должна остаться в мировой истории не только последней женой Хемингуэя, но и последней любовью. Сложная задача, но она обязана, ради себя и Хемингуэя, воплотить ее в жизнь. Ставку, где призом является Хемингуэй, надо выиграть! Теперь это Мэри осознала полностью.

Она вытерла следы слез на глазах, припудрила морщинки, переоделась. На ней был новый, недавно купленный, халат.

Хемингуэй пришел поздно. Мэри не ложилась спать, ждала его. Хемингуэй это понял, вернее, знал, что Мэри будет его ждать, и внутренне приготовился к неприятному разговору. Но, к его удивлению, разговор начался мирно.

–Проводил Адриану? Не оставил ее посредине холодной улицы? – Мэри, даже, улыбнулась мужу.

–Проводил до самого дома. – Ответил Хемингуэй, несколько удивленный участливым тоном жены по отношению к Адриане.

–Ребенка надо беречь. – Шутливо-назидательным тоном продолжала Мэри.

Вот здесь-то засмущался Хемингуэй, и ему показалось, что он покраснел от слов Мэри, если он вообще мог смущаться и краснеть. Он давно забыл о таком чувстве.

–Ты права, она еще ребенок. – Он, выжидательно, посмотрел на Мэри, не думая отделаться пустяковой фразой.

–К сожалению, она уже взрослый ребенок. Ты, наверное, замерз. Дать тебе вина?

К удивлению Хемингуэя Мэри говорила о постороннем, словно не обижаясь на его холодное отношение к ней сегодня.

–Виски. Оно лучше согревает.

Мэри пошла на кухню и вскоре появилась с рюмкой и бокалом.

–Я тоже выпью, только вина.

Она протянула ему рюмку, и они, не чокнувшись, молча выпили. Хемингуэй, чувствовал себя перед Мэри, как провинившийся ученик перед строгой учительницей и ждал серьезного разговора с женой, но он все оттягивался. Вот Мэри начала говорить и снова не то, что он ожидал:

–Ну, как, Эрни, согрелся? Венеция – не Куба.

–Да. Здесь не тропики. – Недоуменно согласился с ней Хемингуэй.

–Ты должен заботиться о своем здоровье. Я, как жена, обязана помогать тебе, чтобы ты не болел.

–Здоровье не вернешь. Укреплять расшатанное здоровье – продлять мучительную агонию жизни.

Хемингуэй скинул с себя груз вины перед Мэри и почувствовал себя Хемингуэем.

–Не говори афоризмами. Посмотри на это дело серьезно.

–Я серьезен. Мое здоровье остается только со мной.

–Эрни! Я вот, что хочу сказать. Ты закончил роман и снова стал себя вести, как зверь в клетке, которому нечего делать. Он мечется по клетке в поисках свободы или какого-нибудь дела. Так и ты.

–Что ты имеешь в виду? – Насторожился Хемингуэй.

По законам логики разговор должен зайти об Адриане. Но он снова ошибся.

–Я имею в виду более далекие планы. Может, начнешь писать новую книгу, пока у тебя есть вдохновение. Его надо использовать.

Мэри говорила о его творчестве, надо было прислушаться к ее словам. Как бы там не складывались их отношения, но Мэри мудрая женщина.

–Пока не появится критика на роман, я не смогу работать над новой книгой. Ты просто не знаешь, как я веду себя после окончания работы над романом.

Мэри вздохнула. Действительно, это первый для нее роман, написанный Хемингуэем. Но все-таки надо добиться от него обещания о будущей работе.

–Я вот, что думаю. Да и не только я. Почитай критику. Все или почти все говорят, что ты сейчас являешься самым крупным писателем в мире…

–Не преувеличивай! – Хмуро прервал ее Хемингуэй. Он не любил, когда его с кем-то сравнивали, даже со всем миром. Он считал, что живет сам по себе. – Есть писатели намного интереснее меня и честнее.

Мэри поняла, что нельзя сейчас говорить с ним слишком прямо.

–Мнения, конечно, разные. Но тебя знает весь мир. От этого факта никуда не денешься.

–Так, что ты хочешь?

–Я думаю, что тебе пора бы стать нобелевским лауреатом. В нобелевском комитете считают, что твои произведения не слишком гуманны. Может, напишешь книгу в нужном им духе, и все проблемы будут разрешены.

–Мои книги написаны с позиций гуманизма. Только кретины не понимают этого. А за премиями и званиями я никогда не гонялся. Нобелевский комитет дает премии или гладким личностям, которые пишут красиво, но не будоражат своим безликим творчеством мир, или крикунам, которых слушает только кучка психически больных людей. Таких лауреатов даже свой народ презирает, мир забывает о них сразу же после присвоения им звания.

–Да, комитет консервативен. Но премия престижная.

–Он не просто консервативен. Он занимается политиканством, что я так ненавижу. Звания раздает не по заслугам, а конъюктурно. Почему бы первую премию, было не вручить мудрейшему старцу Льву Толстому, передавшему гуманистические идеи девятнадцатого века двадцатому. Дали премию другому. Толстого помнят, а того забыли. Всех первых лауреатов, до Киплинга, забыли.

Писатель Хемингуэй очень чтил писателя Толстого и сейчас говорил возмущенно об этом факте.

–Но Толстой, кажется, умер к моменту присуждения первой нобелевской премии?

–Нет. Он был жив. В одном ты, Мэри, права. – Перешел к конкретному вопросу Хемингуэй. – Надо продолжать работать. Но пока у меня в голове нет никакого сюжета. В пятьдесят лет пора подвести некоторые итоги в философском смысле. Вот эта мысль во мне зреет, но как ее реализовать, не знаю.

–Конечно же, в своих книгах. – Подхватила его мысль Мэри, мыслившая не только философски, но и конкретно. – А что ты хочешь выразить после своих пятидесяти? Подвести итог?

–Да. Может подвести какой-то итог. Показать, что в жизни надо всегда бороться.

–Чем не сюжет? – Настойчиво вела свою линию Мэри, довольная тем, что у Хемингуэя есть творческие планы на будущее. – Найди фабулу. Расскажи мне, может я смогу чем-то помочь.

–Это должны быть раздумья старика, прожившего жизнь. Вот и все, что я могу тебе пока сообщить.

–Неплохо. А когда конкретно приступишь к делу?

Вот эта американская конкретность и деловая хватка, ярко проявлявшиеся в характере Мэри, очень не нравились Хемингуэю.

–Когда созреет замысел.

–Пусть он зреет быстрей. – Улыбнулась Мэри, поняв, что пора прекращать разговор, не совсем приятный Хемингуэю. – Мы еще долго будем сидеть в Венеции?

–Не знаю. Хотелось бы почитать первые рецензии «За рекой, в тени деревьев» здесь. Потом, знаешь… – Хемингуэй колебался говорить или не говорить это жене. – Адриана собирается ехать в Париж, для изучения французского языка…

–И тебе нечего станет делать в Венеции! – Не сдержавшись, ехидно закончила его мысль Мэри. Но сразу же спохватилась, вспомнив, что решила не обострять этого вопроса, только поправлять поведение Хемингуэя и, с улыбкой, добавила. – Ты опекаешь ее, как родную.

Хемингуэй на мгновение растерялся, не зная, что ответить, потом медленно произнес:

–Может быть. – И замолчал, ожидая реакции Мэри.

И та, вздохнув, миролюбиво ответила:

–Эрни! Я понимаю твое увлечение Адрианой. Но не забывай о семье. Мы все же с тобой семья, какие бы проблемы между нами не возникали. – Мэри тщательно подбирала выражения, чтобы не вызвать протеста у Хемингуэя. – Мы с тобой год назад говорили об этом серьезно. Ты сам понимаешь, что у тебя с ней будущего нет, и не может быть. Я понимаю, что ты изучал Адриану, как образ для своего романа. Даже наяву прокрутил некоторые ситуации, сложившиеся в твоей голове. Но два раза ты не сможешь описать ее образ. Тебе будет это не интересно, да и сам не допустишь повтора. Может ты, сократишь время встреч с ней, займешься серьезным делом, или лечением. У тебя же много болячек. Сохраняй себя для других, если не хочешь сохранить себя для себя и своей семьи.

Хемингуэй был смущен, если не сказать, растерян мягким обращением жены. Неужели она не видит и не понимает всей глубины его отношений с Адрианой? Почему его увлечение из области любовной, переводит в практическую? Все сводит к литературному образу. Может, поэтому она так стойко терпела его встречи с Адрианой? Теперь, когда литературный роман закончен, пора заканчивать и любовный роман. Не видит и не понимает Мэри, что Адриана для него не только вдохновение, но и что-то гораздо большее, что он не может объяснить сам себе. Как бы объяснить все Мэри? Чтобы поняла и не обиделась на него.

И Хемингуэй вновь, но уже как-то трусливо повторил:

–Она скоро уедет в Париж. Мы тоже уедем на Кубу.

–А когда она собирается ехать?

–Ее подруга уже там. Как только им даст денег какой-то родственник, так она сразу же уедет.

–Ты правильно решил, Эрни. – Подвела за него итог Мэри, будто бы все уже решено. – Я тебе молчу об этом, понимаю тебя, не хочу выбивать из творческой колеи, но всегда должен быть чему-то конец. Видишь, я тебя даже не ревную. Видишь? Понимаю до самых глубин твою душу и желаю помочь. Проблемы, возникшие между нами, исчезают по воле судьбы. Давай с сегодняшнего дня мы вновь наладим нашу семейную жизнь.

–Давай. – Понуро согласился Хемингуэй, не в силах возражать жене.

–Я боюсь только одного – огласки твоих отношений с Адрианой. Я тебе об этом говорила. Такая огласка тебе тоже не на пользу. – Хемингуэй молчал, слушая Мэри. – Теперь, когда книга закончена, ты можешь приступить к работе над другой книгой, я тебе буду нужнее, чем Адриана. Видишь, какая я терпеливая и стойкая? Все тебе простила.

–Вижу.

–Твои бывшие жены тебе бы такого не простили. Я правильно говорю?

Мэри требовала ответа, и Хемингуэй вынужден был процедить сквозь зубы:

–Правильно. Но позволь мне с ней встречаться, пока она здесь. Прояви еще чуточку терпения и любви… – И Хемингуэй вдруг почувствовал всю фальшь своих слов. Ему стало противно за себя. И он вдруг закричал на Мэри. – Не лезь в мою жизнь! Ты мне жена, но не любовь! Не внушай мне, что я старик и ни на что уже не годен! Я просто хочу, чтобы меня понимал, кто-то близкий. – Последнюю фразу он произнес тихо, почти шепотом и, вроде бы, со слезами на глазах.

Мэри в первое мгновение была испугана его неожиданной вспышкой и поняла, что идти на дальнейшее обострение ей нельзя. Да, собственно говоря, она ничего ему обидного не сказала, так осторожно вела разговор. Его крик – показатель его слабости, показатель неверности собственных поступков. Надо только держать себя в руках. И Мэри, как можно ласковее произнесла, сдерживая гнев, готовый вырваться наружу из ее груди:

–Милый! Успокойся. Я же не требую, чтобы ты совсем не встречался с Адрианой. Только прошу, чтобы это было незаметно. Не как сегодня после ужина. Раз она тебя вдохновляет, я не могу тебе запретить с ней встречаться. Я все понимаю. Если ты станешь о ней только думать, а не видеть, сойдешь с ума. Успокойся милый и делай, что хочешь. Тем более Адриана в Венеции последние дни, встречайся с ней. Отведи душу. И спасибо тебе, Эрни, что ты видишь мою любовь к тебе. Я тебе ближе, чем кто-либо другой. Желаю тебе только хорошего, а не зла и делаю для тебя все, чтобы тебе было лучше. Я же, все-таки, люблю тебя.

Ласковый тон жены совсем расстроил Хемингуэя и лишил воли. Раньше Мэри могла с ним ругаться по поводу и даже без повода. Неужели она его так любит? Он был сбит с толку и сбивчиво стал разъяснять:

–Прости меня, Мэри! Я, наверное, не прав. Я сам удивляюсь, как ты терпишь меня. Потерпи еще немного. Может я действительно старый дурак? Прости дурака. Я тебе благодарен, что ты все терпишь меня. Прости?

Мэри погладила его рукой по короткой седой стрижке.

–Я тебя сегодня не называла стариком. Ты, видимо, сам много думаешь о своем возрасте и непроизвольно говоришь об этом. Меньше об этом думай. Ты еще молод, раз в тебе такой дух. Просто ты устал за эти месяцы. Я удивлялась, как ты много все это время работал. Как в молодости. В тебе еще столько энергии, что ее хватит не на одну книгу. А сейчас давай ложиться спать. Уже поздно. Успокойся. Я, как верный оруженосец всегда рядом с тобой. Все подам, буду охранять.

Мэри через силу улыбнулась, но улыбка получилось у нее вымученной. Последняя вспышка Хемингуэя, все-таки напугала ее. Но ничего, она все равно возьмет над ним верх, пусть не сейчас, позже.

–Мэри! Как я тебе благодарен за выдержку. Поэтому я тебя люблю. Прости меня. – Тихо произнес Хемингуэй, вставая и направляясь в спальню.

–Все будет хорошо, Эрни!

6

Все будет хорошо! Сказала утром сама себе Мэри, приняв холодный душ. Сегодня она решила помочь Хемингуэю конкретным делом.

Мэри отправилась к Иванчичам, точнее к графине Доре. К счастью Мэри, Адрианы не было дома. Она была на занятиях. Дора встретила ее очень приветливо и единственно сокрушалась о том, что Мэри заранее не сообщила о своем приходе, то она бы приготовилась к встрече. Но Мэри, с улыбкой пояснила, что пришла ненадолго. Тем не менее, молчаливая прислуга принесла им чай. Они сидели за обеденным столом и пока вели малозначащий светский разговор, предваряющий серьезную беседу. Так было до тех пор, пока Дора не сказала:

–Джанфранко собирается на Кубу.

–Да. – Удивилась Мэри, не ожидавшая такого сообщения.

–Мистер Хемингуэй пригласил его к себе для работы над художественной книгой.

–Джанфранко пишет книгу? – Еще более удивилась Мэри. Она слышала об этом, но не ожидала, что Джанфранко серьезно возьмется за писательство.

–Да! Он уже что-то написал, но стесняется и не показывает никому написанное. Мистер Хемингуэй обещал помочь ему в издании. Он пригласил Адриану и меня тоже приехать в гости на Кубу.

–Да! – Совсем удивилась Мэри, не знавшая до сих пор о таком приглашении.

«Не хватало еще любовницы мужа в моем доме!» – С грубым неудовольствием подумала она.

– Но мы еще не приняла окончательного решения о поездке.

Мэри стало немного легче от этого сообщения, и она решила перейти к делу, как любила выражаться, при переходе к конкретным действиям. А то еще что-то сногсшибательное сообщит ей Дора и выбьет из деловой колеи.

–Дорогая Дора! – Ласково начала Мэри. – Я услышала от Адрианы… – Соврала она. – Что ей уже надо быть на занятиях по французскому языку в Париже. – Мэри специально подчеркнула, что занятия начались.

–Да. Ее подружка уже уехала, а Адриана вынуждена задержаться. – Дора тяжело вздохнула. За внешней простотой у нее скрывалась деловая хватка, как и у Мэри. Она поняла, что Мэри пришла к ней не зря. Ей что-то надо. – У нас все те же проблемы. – Неопределенно пояснила Дора.

–Какие? – Участливо спросила Мэри.

–Те же. – Протянула Дора. – Нет денег.

–Да, тяжело вам. – Посочувствовала ей Мэри, конкретно ничего не предлагая.

–Тяжело. Ренты хватает на оплату жилья, да для скромного проживания. Все отобрала у нас власть, как будто наши дети были фашистами.

–А вы не пробовали подать в суд, чтобы вернуть утраченное?

–Пока действует закон, запрещающий опротестование таких решений. Но газеты уже пишут, что война давно закончилась, пора восстановить справедливость, и вернуть или компенсировать таким, как мы, все то, что несправедливо отобрали у нас в горячке войны. Но пока такой закон не принят. Муж служил государству, а не Муссолини. Надо понимать это и вернуть нам, хотя бы то, что было до этой проклятой войны.

–Да, такой закон нужен. – Поддержала Мэри свою собеседницу. Но ей было все равно, что творится в Италии. Это их проблемы. Она перешла к конкретному разговору. – Дора! Мы с Эрнестом хотим вам помочь. Он сам постеснялся придти к вам, так я пришла одна. – Снова соврала Мэри. – Вы знаете его отношение к Адриане? – И сама же ответила на свой вопрос. – Он относится к ней, как к родной.

–Истинная правда. – Подтвердила Дора. – Адриана расцветает при упоминании о мистере Хемингуэе. Она говорит о нем только восторженно…

–Да! Он, как писатель заслуживает восторженных отзывов. – Перебила ее Мэри. Слова Доры, как нож в сердце. Но пусть она восторгается им, как писателем, а не мужчиной. – Так вот. Мы бы хотели вам помочь, чтобы Адриана могла уехать в Париж и вовремя начать учебу.

–Мы бы были вам очень признательны. А как дядя Адрианы пришлет нам деньги, мы их вам вернем. – Дора была неподкупна.

–Не надо возвращать. Это будет наш подарок Адриане ко дню рождения и празднику святого Стефана.

–Но это дорогой подарок! Сможем ли мы его принять?

–Для нас это немного. Мы, конечно, не Рокфеллеры и не Дюпоны, но писательская работа мужа позволяет нам жить в достатке. – Расплывчато пояснила Мэри, но не преминула добавить. – Конечно, хорошо живут не все писатели. Только те, которых признал мир. Хемингуэй первый в этом ряду. – Гордо закончила Мэри.

–Знаю! От его книг Адриана в восторге. Накупила их и все прочитала.

Мэри недовольно поморщилась – снова Адриана и Хемингуэй и перешла к делу.

–Сколько необходимо заплатить за обучение Адрианы в Париже?

–Вот счет за обучение. – Дора грузно встала с кресла, прошла в другую комнату и вернулась со счетом. – Пятьсот долларов. Я его перешлю двоюродному брату, он обещал оплатить и дать деньги на квартиру, питание и развлечения Адрианы в Париже. А дядя даст позже еще на ее обучение. Я его деньгами отдам вам долг.

–Раз мы решили вам помочь, то не надо обращаться к брату и дяде. Учебу мы оплатим. А квартиры и развлечения в Париже дорогие. Я думаю, на три месяца проживания Адрианы в Париже ей хватит тысячи долларов.

–Конечно! – Воскликнула Дора. – Мы вам все вернем, как только ее дядя даст нам деньги. А может, нам вернут конфискованное имущество. Война давно закончилась. Пять лет прошло. Пора бы успокоиться антифашистам. – Снова начала плакаться Дора.

–Да, пора. Но я уже сказала, что это наш подарок на день рождения Адриане. А подарок не возвращается. Вот вам тысяча долларов.

Мэри вынула из сумочки заранее отсчитанные десять кредиток по сто долларов и положила их перед Дорой на стол. Сумма в послевоенное время довольно крупная. Но что делать? За разлуку, как и за любовь надо платить.

–А счет за обучение, я оплачу сегодня. Пусть Джанфранко заедет ко мне в гостиницу и возьмет его.

–Спасибо! – Не скрывая удовлетворения, произнесла Дора. – Я вам так буду обязана! И Адриана тоже.

–Милая графиня. Мы с Эрнестом хотели, чтобы это осталось между нами. Тайной. Понимаете ли, такой подарок почти не останется в руках Адрианы. Все придется потратить на учебу. Эрнест и я хотим сделать еще подарок на двадцатилетие Адрианы, чтобы он у нее остался, как память. Понимаете, в виде ценной вещи. Мы еще не решили, какой будет подарок. – Мэри не могла сказать Доре прямо, чтобы она молчала о деньгах, которые ей сейчас дала. – Так, что ничего не говорите об этих деньгах Адриане.

Но Дора все прекрасно поняла, без предупреждения Мэри:

–Конечно. Этот подарок Адриане останется для нее тайной. Я ей ничего не скажу о нем.

–Вы правильно меня поняли. И еще я вам хочу сказать… – Мэри не знала, как подойти к этой проблеме, возникшей только что, в ходе разговора.

–Говорите мне все. Не бойтесь. Все останется между нами, тайной. – И Дора заговорщически подмигнула Мэри, отчего той стало неприятно.

–Я хочу сказать… Джанфранко приедет на Кубу и напишет, какой там тяжелый климат. Особенно для вас. – Подчеркнула Мэри, намекая на излишнюю полноту и одышку Доры. – Я прошу вас с Адрианой приехать на Кубу, только по моему письму.

Лицо Доры сморщилось. Она не ожидала отказа в визите на Кубу.

–Ну, хорошо. – Обиженным тоном произнесла она. – Вам не могу перечить.

–Вы сами понимаете почему. – Сказала Мэри, не называя причину.

–Да. Понимаю. Вы ревнуете мою дочь к своему мужу. – С ядовитой интонацией ответила Дора.

Мэри, аж подскочила в кресле от неожиданной констатации очевидного факта и торопливо произнесла:

–Ни в коем случае! Вы сами понимаете, ничего не может быть серьезного между отцом и дочерью?

–Да. Понимаю. – Так же, но уже со вздохом сожаления, произнесла Дора и гордо закончила. – Что ж, если вы не желаете, чтобы мы посетили вас, то… – Она не закончила фразы, но было понятно, что она хотела сказать.

Мэри чувствовала себя гаденько и злилась на Хемингуэя, который заставил ее совершить подлость. Но в договоренности с Дорой надо было идти до конца.

–Я вам не отказываю. Я только прошу приехать к нам после моего письма или телефонного разговора. Тогда оплачу вам дорогу на Кубу и обратно. Все не так просто и вы это понимаете, как жена и мать. – Сказала она уже честно.

–Да. – Только так начинала свои ответы Дора. – Мы никогда не были на Кубе, хотелось бы посмотреть. Но что ж, будем отдыхать на Адриатике.

И Мэри решилась на отчаянный шаг. Надо окончательно купить Дору.

–Дорогая графиня. – Вкрадчивым голосом произнесла она. – Я вам дам еще тысячу долларов, чтобы вы смогли отдохнуть не только на Адриатике и Кубе, но и в другом месте.

Дора, как показалось Мэри, посмотрела на нее с презрением. Но, видимо, показалось, потому что Дора ответила конкретно:

–Мне советуют лечиться целебными водами на Мальте. Может, поеду туда.

Мэри вздохнула свободно – проклятая графиня! И такая же дочка! И улыбнулась.

–Вот и прекрасно. Я вам занесу или передам их. Чек или деньги?

–Лучше деньги, чтобы не ходить в банк.

–Договорились. Спасибо, Дора, за чай. Мне всегда приятно встречаться с вами.