Московское сукно

– Не переживайте, мсье, – девушка подмигнула. – У нас на ужине тоже можно найти массу дел. Куда более прибыльных, чем ваши обычные приключения. Доктор Кляйн тоже будет. Будем ждать вас к полудню на Остоженке, там большой розовый дом – не пропустите. Если что, спросите про дом Фонтерновых, это наша фамилия. Очень ждем!

Дарья сделала символический книксен и направилась на улицу. Тимофей невыразительно кивнул, развернулся на каблуках и последовал за девушкой. Марк остался один, смущенный и немного раздраженный.

Что за номера такие? Если они не знают, чем он занимается, то откуда такие вопросы? А если знают – то почему пригласили вора на благородный ужин?

И что им такое Кляйн наговорил? Вечно этот немец что-то да придумает. Нужно разобраться.

Марк накинул плащ и вышел на улицу. Воздух пах сладко, далекой скрипке подпевали птицы. Вывеска магазина поблескивала в лучах солнца. На медной табличке филигранными буквами было написано: «Лавка мсье Жана Жефро, французского негоцианта. Заграничные одежды, вина, инструменты и прочая».

Вскоре Марк добрался до Якиманки. Район он не любил – улицы там были слишком узкие, еще и под наклоном. Дома стояли простоватые, люди жили скучные, еще и штаб полиции был неподалеку. Внимания заслуживал только храм Николая Чудотворца, который Марку нравился с детства. Здание яркое, стройное, богатое. Именно так место веры и должно выглядеть. Полюбовавшись на купола и маковки, он направился в доходный дом напротив.

В отличие от многих московских врачей, доктор Дитрих Кляйн не только часто принимал простой народ, но и многим помогал бесплатно. Делал он это не только из альтруизма – благодарные пациенты несли ему еду, одежду и прочие подарки. Чтобы потом тоже хорошо лечил.

Протолкавшись через очередь в коридоре, Марк зашел в докторскую квартиру. Внутри было неестественно чисто, не было даже следа пыли. У окна стоял мужик с опухшим носом, нервно мявший в руках шляпу. Сам Кляйн сидел за столом и вещал с видом уставшего отца, отчитывающего нерадивого ребенка. Образ усиливали пышные усы и бакенбарды, оттеняющие бледное лицо немца.

– Пей побольше, только не спиртного, лучше теплое. И бога ради, проветривай у себя. В дурном воздухе здоровья нет!

– Понял, спасибо большое, Дитрих Гунтерович, – мужик смущенно улыбнулся и вытащил из кармана сверток. – Аня моя вот вам приготовила пирожки, попотчуйтесь.

– Ага, спасибо. Иди, и скажи там, что сегодня больше не принимаю, пусть завтра заходят.

Мужик неуклюже поклонился и вышел. Кляйн устало помахал рукой и с кислой миной повертел в руках сверток с пирожками.

– Еда тут вкусная, вся, – тоскливо заявил доктор. – Но в меня уже не лезет. А они все несут и несут.

– Так ты бродягам раздавай, – ответил Марк, устраиваясь на стуле.

– Они ведь потом не отстанут, будут ломиться, попрошайничать. Ладно, через силу в себя запихну, хоть и нельзя так… Ты чего здесь?

– Знаешь, удивительное дело случилось. Ко мне тут гости пришли со всякими странными вопросами. Девушка и парень, Фонтерновыми назвались. И говорят, что ты им про меня рассказал.

– А, значит, уже добрались до тебя. – Кляйн ухмыльнулся. – Странные они, да?

– Есть такое. Особенно намеки на мои темные дела удивляют. Чего ты им разболтал?

– Мохов, ты мне таким голосом не предъявляй. Они и про мои дела знают, как выяснилось. Заходили вчера, прямо сюда, не на дом вызывали. На головную боль пожаловались. Обследую их, а они как бы невзначай намекают. Мол, так сложно нынче правильных людей найти, специалистов нигде нет. Я спрашиваю: «Каких вам специалистов?» А парень на меня смотрит и говорит: «По извлечению ценных предметов». И смотрит так, будто все про меня знает.

– И тогда ты раскололся.

– Да я отпирался как мог, но они не велись. В конце концов говорят: «Есть работа для вас, хорошо оплачиваемая. Но нужен второй человек, талантливый». Ну я тебя и порекомендовал. И еще одного парня, тоже молодец. Там и познакомитесь.

Марк устало потер виски. Какая-то дурацкая получалась история. Только ведь Кляйн был совсем не дураком и обычно глупости не делал.

Судя по отзывам пациентов, лечил он отлично. Но он был никому не известным провинциалом, богатые пациенты у него появлялись редко. Поэтому врач подрабатывал воровством.

Лихие дела давались ему хорошо. Марк работал с ним несколько раз, каждое дело проходило гладко. Редкостно хороший подельник.

– Почему меня назвал?

– Потому что ты наименее тупой из всех моих знакомых воров. Во всяком случае, я так раньше думал, теперь сомневаться начинаю. Марк, чего ты выглядишь, будто тебя ножом пырнули? Такие приглашения на дорогах не валяются, нужно идти. Сам подумай, ну что там плохое может случиться?

– Не знаю, сдадут нас.

– Да конечно, – доктор закатил глаза. – Для этого они нас домой пригласили, полиция теперь только в особняках работает. Ну головой-то подумай! Мы наконец можем в люди выйти, большими делами заняться. Не будь ослом!

– Но зачем мы им?

– А ты думаешь, что дворяне все ангелы безгрешные? Они тоже преступники, хуже нас с тобой. Нашего сукна епанча.

«Нашего сукна епанча». Так московские преступники называли тех, кто промышлял воровством. Заводских работяг, беглых крестьян, солдат, матросов и просто бродяг. Марк еще никогда не слышал, чтобы так говорили про дворян.

– Единственное отличие – работу они сами не делают, – продолжал Кляйн. – Давай, не трусь. Сходим, послушаем, если не понравятся – просто уйдем.

Марк вздохнул и поднял руки в знак капитуляции. Немец умел говорить убедительно, да и попал в точку. Мелкие аферы начинали утомлять и не всегда окупались. Марк давно думал, что пора бы ему переходить к делам покрупнее. Правда, он не думал, что все случится вот так.

Кляйн достал из свертка здоровый румяный кусок пирога, понюхал и поморщился. Задумчиво подергав усы, доктор крякнул и достал из-под стола бутылку с янтарной жидкостью:

– Давай тогда праздновать новые перспективы.

Бутылка настойки кончилась достаточно быстро и только разожгла в подельниках желание гулять. С новой легкостью и плавучестью в шагах они направились на север, к корчме «Оленьей».

Снаружи место выглядело посредственно: большая изба из темных бревен с закопченными окнами. Интерьер был ненамного лучше: шесть массивных, грубо обтесанных столов, такие же табуреты и лавки и маленькая печь в углу. Кухню от общего зала отделяла грязная занавеска, из-за которой практически всегда доносилась ругань. Единственным украшением в зале была висевшая у входа голова оленя, которая и дала заведению имя.

В корчме собирался народ низких занятий: носильщики, строители, слуги. И конечно же, воры. В Москве было много преступников, но регулярно воровством занимались только пара сотен человек. Почти все друг друга знали, компании приятелей часто собирались вместе выпить. Как в большой дружной деревне.

Тем вечером почти все места были заняты. За одним столом сидел и Корча, сосредоточенно мусоливший карты. Марк и Кляйн пробрались к стоявшему за стойкой грузному лысому мужику.

– Вечер добрый, Ярослав Семеныч. Как у вас тут?

– Ой, какие гости приятные! – радостно пробасил корчмарь. – Очень счастлив видеть. Чего изволите?

Ярослава Коробчонкова – хозяина корчмы – завсегдатаи называли Моряком. Он любил рассказывать истории о своей жизни на флоте: как служил еще у графа Орлова, как рубил турок в Чесменской бухте, как чуть не утонул в шторм и о других приключениях. Звучали рассказы неправдоподобно, но вещал он интересно.

Как именно моряк стал владельцем корчмы, никто точно не знал. Так или иначе, очарование, сообразительность и редкие, но показательные случаи жестокости помогли ему быстро занять солидное положение московских преступников. Помимо разлива пива сомнительного качества, он занимался скупкой краденого и сбором наводок на места с жирным уловом.

Марк попросил светлое и сухари с луком, Кляйн – темное и сельдь.

– Сейчас сообразим. – Корчмарь гавкнул приказ пробегавшей мимо девушке-разносчице. – Маркуша, говорят, вы с Андреем солдат бивали на той неделе?

– Так, по мелочи.

– Ну вы храбрецы! Все гудели про это, ко мне давеча даже полицмейстеры заходили, интересовались. Но я молчок, никому ничего.

– Совсем никому, совсем ничего?

– Вообще никому и ничего. Они обиделись, дубинками мне грозили, я весь изволновался…

– Ну, я благодарен. – Марк поморщился и положил на стойку рубль. Моряк выпрашивал чаевые вежливо, но настойчиво. – Какие еще новости?

– Да вот народ рассорился, сидят дуются друг на друга.

– Кто рассорился?

– Все сразу. Вон, сам посмотри!

Марк обернулся и заметил, что лихие люди в корчме разделились на две половины. Деление, кажется, произошло по географическим признакам: слева, под углом с иконами, сидели коренные московские воры, к которым относился Корча и еще пять человек. Справа, у окна, расположилась компания побольше – приезжие преступники из ближних городов и деревень. Обе группы тихо переговаривались и смотрели друг на друга с явной неприязнью.

– Что случилось-то? – спросил Кляйн.

– Да ерунда какая-то. Они уже несколько дней собачатся. – Корчмарь тяжело вздохнул. – Начали с того, что Сермяга якобы Мирослава обворовал. Потом стали говорить, что Мирослав с девчонкой Полушки блудил, а Полушка потом в морду Скорняку дал. А потом и Песковы братья разошлись, Пила взбесился… Ну и понеслось, теперь сидят вот, чуть не громить друг друга рвутся. Я уже не знаю, чего делать.

– А Иерей где?

– Пропал! Послал людей искать, думал, хоть он что-то сделает. Никто найти не может!

У преступной Москвы не было строгой иерархии, но были авторитеты. Опытные старики, наводчики и скупщики, вроде Моряка. А самым уважаемым из всех лихих людей был Иерей – настоящий ветеран, который начал работать еще при царице Елизавете, вскоре после каиновских арестов. Последние несколько лет он был неофициальным судьей, к которому прислушивалась и молодежь, и другие старики. Если его не могли найти – дело действительно плохо.

Моряк вдруг просиял и радостно хлопнул себя по лбу:

– Ребята, мысль есть! Давайте вы заявите, что всем по чарке проставите? Платить не надо, я бесплатно разолью. Может, даже по две. А вы поболтаете с остальными, повеселите.

– Зачем? – озадаченно спросил Кляйн.

– Просто красивый жест, люди порадуются, разговорятся. Может, пьяные замирятся. Ну нельзя так все оставлять, они ведь ко мне приходить перестанут. А то и драться полезут и разнесут здесь все.

– Даже не знаю. – Марк нерешительно пожал плечами. – Мы думали недолго посидеть и по домам…

– Да хватит телиться! И так еле заходите, всех друзей забыли! Вам что, жаль мне услугу сделать?!

Подельники переглянулись, молча обдумывая предложение. Первым сдался Марк:

– Ладно, открывай бочки.

Московские воры были людьми спорного качества. Профессия делала их подлыми, мелочными, недоверчивыми, а от спиртного многие становились буйными. Каждый был готов продать другого, и каждый об этом знал.

Но в редкие дни, когда они забывали о деньгах и постоянной угрозе тюрьмы, отдыхать с ними было одно удовольствие. Вечером 25 августа 1784 года случилось именно это.

Две бесплатные чарки на человека быстро сделали свое дело. Мирослава понесло рассказывать шутки. Какие-то из них даже были не слишком похабными. Сермяга оказался в чувствительном настроении и полез обниматься со всеми присутствующими. Даже Корча достал ложки и начал выстукивать быстрые мелодии.

Веселье, как заведено у отчаянных людей, было ярким и долгим.

Проснулся Марк ближе к полудню, на удобном, теплом стоге сена. Приподнявшись, он отметил, что лежит в углу небольшой конюшни. Голова болела, но не сильно, осуждающим взглядом его одарила только стоявшая рядом лошадь. Не худший исход.

Ощупав карманы, он с недовольством понял, что куда-то пропали его часы. Может, оставил в «Оленьей»? Отряхнувшись и умывшись водой из бадьи, вор-негоциант вышел наружу.

Вокруг жильцы Земляного города были заняты делами: таскали воду и дрова, громко, а местами и грубо спорили о ценах и хозяйстве, строили и ремонтировали дома. Из широко открытых окон пахло горячей едой и опилками. Сама улица была удивительно чистой: ни луж, ни мусора, ни конских яблок.

В последние годы город уверенно хорошел. Новые чиновники по большей части справлялись со своей работой, губернатор Чернышев энергично отстраивал вверенный ему город. Деревянные избы постепенно уступали место каменным домам, вместо грунта появились мощеные дороги. Москвичи привыкали к хорошему быстро и уже забыли бунты двенадцатилетней давности. В Белокаменной царил порядок.

Марк, впрочем, в этом порядке был лишней деталью. Люди вокруг него принадлежали к системе чинов и сословий, где у каждого было свое место. Каждому дозволялась своя доля: кому-то побольше, кому-то поменьше. Но каждый подчинялся правилам, взамен получая безопасность.

Воры действовали наоборот. Нарушая закон, они отказывались от своего места в системе империи. Они переставали быть привязанными к сословию или месту проживания и принимали, что в любой день их могут арестовать или убить. В обмен они получали редкую вольницу и возможность в какой-то мере вершить свою судьбу.

Марка такой расклад вполне устраивал. В системах ему всегда было тесновато.

Оказалось, что ночью он ушел от корчмы не так уж далеко. Внутри было пусто, в углах лежали осколки стекла. Моряк озабоченно возился с задвинутой в угол скамьей.

– О, живой еще! Ты смотри – ножку разнесли вчера. Ну что за люди! Я их горилкой домашней угощаю, а они вот так…

– Зато какой вечер получился. Это, Ярослав, инвестиция в довольных гостей. Слушай, а ты часы мои не видел?

– Видел, лежат у меня. Ты же их в залог оставил. Уже расплачиваться пришел?

– За что расплачиваться?

– За долг, за что еще. – Моряк нахмурился. – Только не говори мне, что ничего не помнишь.

– Так ведь… – Марк растерянно развел руками. – Какой долг?

– Карточный, Маркуша! Вы вчера карты достали, начали рубиться, меня затянули. Уж не знаю зачем, я-то шулер известный, еще и трезвый. Но ты сам настоял, а потом продул мне пятьдесят рублей.

– Сколько?!

Марк вдруг почувствовал слабость в коленях и сел на стол. Последним, что он помнил с вечера, был протягивающий ему бутылку Сермяга. Потом – темнота и тихий звон.

Моряк быстро мрачнел.

– Если сомневаешься, можешь у остальных спросить, они подтвердят.

– Вот же ты падла…

– Чего?! Сам падла! – Корчмарь раскраснелся. – Играть сначала научись! Платить когда будешь?!

– Не сейчас, у меня с собой нет…

– Жду до послезавтра. – Моряк вытащил из-за пояса длинный нож и демонстративно повертел им. – Или сам в твою лавку зайду, слышишь меня?

Марк уже выходил из корчмы, потирая внезапно разболевшуюся голову и сокрушаясь о дороговизне дружбы с низами общества.

Ярмарка

– Когда-нибудь пробовал кумыс? – спросил Анвар.

– Молоко это скисшее? Нет, не доводилось. А что?

– Да вдруг вспомнил. Странно: в детстве страшно не любил, даже от запаха плохо становилось. А теперь почему-то захотелось…

Они были в пути уже пятый день, стараясь не задерживаться на главных трактах и не останавливаться лишний раз. После побега из деревни их не преследовали, но рисковать не хотелось.

Большая часть поездки прошла в молчании. Подельники оживились только на подъездах к Москве, когда даже на окольных дорогах стало тесновато. После месяца в деревне сама близость к городу заряжала энергией.

– А я ведь так и не спросил, – сказал Василий, – ты откуда родом? Из Казани?

– Почти. Из деревни неподалеку.

– А в армию сам пошел?

– Какое там, – Анвар усмехнулся. – Таскал из барской кладовой еду. Поймали, побили и отдали в рекруты.

– А чего не вернулся, когда сбежал?

– Не знаю, не захотел. По-честному работать уже как-то совсем глупо было. А лиховать там стало тяжелее – когда царица ваша истинную веру разрешила, в губернии все как-то спокойнее стали.

– Понятно. Потом вернуться не хочешь?

– Не знаю, может, под старость, если доживу. Накоплю денег, куплю дом где-нибудь у Волги, рыбачить буду… – Татарин мечтательно посмотрел вдаль. – Начну какую-нибудь живность разводить.

Василий хмыкнул. Он никогда не испытывал особой любви к месту рождения, да и про тихую отставку не думал. В воровской среде вообще редко размышляли о спокойной жизни, которая предположительно должна настать когда-то «потом». Но иногда пофантазировать можно. Где бы он хотел остепениться в старости? В усталую голову упорно лез только один вариант: в бане.

Еще за версту до деревни воры услышали звуки ярмарки: веселые крики, музыку, смех, стук и звон. Вскоре из-за холма показались цветные палатки, прилавки и украшенные лентами столбы. Судя по всему, дело было в разгаре – как раз закончилось обеденное время, народ старался успеть все скупить до вечера.

Василий уже давно не бывал на хорошей ярмарке – то год неурожайный, то болезнь, то дела. Поэтому при мысли о праздничных пряниках и колбасе его живот громко и протяжно заурчал. Анвар услышал этот крик о помощи и не стал упускать возможность:

– Вась, я уже не могу этими твоими сухарями кормиться. Давай заедем и возьмем чего-нибудь вкусного, а?

– Опаздываем, времени нет.

– Я тебе там не поселиться предлагаю, а на час-другой привал. Подкрепимся, отдохнем – дальше только быстрее поедем.

Василий попытался найти еще весомых аргументов против, но не смог. Дорожная еда ему тоже осточертела. А если неправильно и одинаково питаться, то можно крепко заболеть. Как же он будет работать больным? О делах кто позаботится?

– Ладно, но только ненадолго.

Подъехав к окраине, они спрыгнули с лошадей, с удовольствием размялись и привязали животных к дереву. Ушлого вида мужик настойчиво предлагал присмотреть за имуществом за пару копеек – Василий прогнал его вежливым пинком.

– Стой здесь и сторожи, я пойду снеди принесу.

– Да почему я сторожу-то?! – возмутился Анвар.

– Потому что я старший. Будешь хорошо работать – через пару лет тоже командовать будешь.

Повернувшись к подчиненному спиной, Василий уверенно зашагал к центру ярмарки. Честно говоря, в роли руководителя он все еще чувствовал себя неуютно и неловко. Но раз назначили, то нужно привыкать.

Ярмарка расположилась на широкой улице, между рядами добротных чистых изб, и напоминала сложный групповой танец без хореографа. Человек двадцать толпились у одной палатки, где шла самая жаркая торговля, предлагали самые любопытные товары или просто стоял самый веселый продавец. Когда в другом месте становилось интереснее, толпа кочевала туда. Но их место сразу занимали новые группки из семей, дружеских компаний и просто праздношатающихся покупателей. Веселая теснота поддерживала сама себя.

Потолкавшись у нескольких прилавков, Василий не смог выбрать что-то одно и выпытал у прохожих дорогу к местной пекарне. Минуту поколебался у бочки с пивом, но пересилил себя и взял квас. Скоро можно будет разгуляться, но не сейчас.

Пекарня – маленький каменный дом – стояла на краю улицы, где шум ярмарки становился чуть тише. Внутри у старой печи в полудреме сидела дородная женщина в расцвете сил.

– Здрасте, хозяйка. Снедь на продажу имеется? – спросил Василий.

– Караваи есть вчерашние, кулебяки со свиньей сегодняшние, – лениво ответила женщина.

– Давай две кулебяки. И заверни их.

Василий с показательной небрежностью бросил на стол десять копеек. В два раза больше цены кулебяк. Но хозяйка не впечатлилась – просто сгребла монеты и полезла в корзину у печи. Московских и подмосковных женщин вообще было сложно впечатлить, даже из низкого сословия.

– Ты откуда? – спросила она, заворачивая первую большую румяную кулебяку в платок. – Городской?

– Нет, я просто проездом. Красиво у вас гуляют, не смог не заехать. Отмечаете чего-то?

– Отмечали на той неделе – сама царица велела. Турков же побили в Крыму! Или татаров, или еще кого-то, я не поняла. Но гуляния добрые были, людей понаехало. Теперь вот купцы их доят.

– Молодцы, сообразительные.

Хозяйка безучастно пожала плечами и протянула кулебяки Василию. Тот посмотрел на ее румяное лицо и задумался. Он давно не общался с женщинами. Эта была не то чтобы писаной красавицей, зато здоровой и походила на одинокую вдову. Хороший тип, приятный. С искушениями ведь как: чем дальше, тем им сложнее сопротивляться…

– Посмотрите на эту шельму. Только приехал – сразу по бабам.

Василий резко развернулся. В дверях стоял высокий худощавый мужчина в черной рубахе с вызывающе ярким желтым поясом. Квадратное лицо обрамляла такая же квадратная черная короткая борода. Маленькие и весело блестящие глаза выглядывали из-под скрывавшей лысину шапки.

– Какой же ты черт мерзкий, – поморщившись, ответил Василий. – Везде грех усмотришь.

– Знаю, куда смотреть. – Филька Костяной широко улыбнулся.

Воры обнялись. Они не виделись почти год. Василий успел соскучиться по этому странному, всегда подвижному лицу.

С Филькой он был знаком довольно близко – однажды он тоже входил в артель Резчика. Вместе они провернули пару небольших, но прибыльных дел, не раз сидели вместе на попойках. Костяной был веселым, бодрым, даже по-своему остроумным.

Но что-то в его манерах настораживало, заставляло подозревать какую-то подлость. Веселиться с ним было легко, но расслабиться почему-то не получалось. Делу совсем не помогали истории о прошлом Фильки – мол, до прихода к Резчику он успел поработать со многими ворами в Москве. Каждое партнерство заканчивалось ссорой, а иногда и дракой из-за мелочного предательства. Сам Костяной подобные слухи яростно опровергал, но меньше их от этого не становилось.

– Ты только с дороги? – спросил Филька, выходя из пекарни. – Где бывал?

– На югах работал, – уклончиво ответил Василий. – Я с Анваром был, он тут недалеко ждет.

– А, татарин этот? Слышал про него, но так и не видел. Познакомишь?

– Давай в другой раз – мы к атаману торопимся, сюда только вот за провизией заехали. Ты-то чего здесь?

– А у меня здесь предприятие одно. – Филька криво улыбнулся. – Скоро начинаем. Пойдем, посмотришь – еще и заработаешь.

– Нет, я сейчас работать не буду…

– Так в том и дело – работать не нужно, деньги из воздуха! У меня там бой кулачный, договорной. Я тебе говорю: верняк, обогатишься из ничего. Пойдем, пойдем! И татарина своего захвати, тоже разживется!

Не планируя слушать возражения, Филька потянул знакомого обратно в центр ярмарки. Василий думал вырваться, но что-то в нем сломалось. Пиво не взял, к женщине не полез. Если и от денег на пустом месте откажется, то можно уже и в монастырь идти. Да и Анвар какое-нибудь развлечение заслужил, если по совести размышлять.

Под бодрые крики ярмарочный люд выстроился в неровный пестрый круг. Крестьяне, купцы и пара попов с нетерпением ждали представления. От торговли их могло отвлечь только что-то очень интересное. А Филька отлично умел наобещать кучу интересного.

– Давайте, люди православные, собирайтесь! – залихватски вопил он. – Битва будет невиданная – трое против одного! Спорить на деньги будем! Ну, не боись, подходи!

Анвар озадаченно озирался вокруг, пытаясь понять, что происходит.

– Вась, а чего мы тут делаем? Что это за хрен?

– Филькой зовут, потом вас познакомлю. Он раньше нашим был, теперь сам по себе ходит. Будет народ развлекать.

Татарин поморщился, но промолчал.

Когда зрители собрались, Филька оглушительно свистнул и махнул рукой куда-то в сторону. В центр круга вышли три молодца. Все были как с лубочной картинки: широкоплечие, лохматые, с длинными, тяжелыми руками, голые по пояс. Толпа одобрительно загудела – на драку таких глыб смотреть всегда интересно.

– Это, люди дорогие, ваши бойцы! Здоровые какие, ух! Я бы таких в плуг запрягал – десять раз поле перепашут!

Парни широко улыбались и щеголяли мускулатурой, стреляя глазами в стремительно краснеющих девушек в толпе.

– А теперь мой боец! – Филька снова свистнул.

После короткой паузы из толпы почти вывалился старик в пыльных штанах и рваном кафтане неопределенного цвета. Его кожа была похожа на кору: темная, потрескавшаяся, сухая. С круглого лица свисали длинные седые усы и клочковатая борода. Перегаром от него разило на несколько шагов.

Старик стоял покачиваясь, жмурясь на солнце. Зрители начали недоуменно переговариваться. Трое богатырей были растеряны.

– Почтенные господа, перед вами Прокопий Арсеньев, – объявил Филька. – Ветеран многих войн, был везде – от Германии до Урала. От славной армии российской его освободили по старости, но боевой дух в нем не погас. И я готов с вами всеми биться об заклад, что он по очереди положит каждого из этих вот парней!

Тишина на ярмарке сменилась взрывом хохота и улюлюканья. Не смеялись только Василий и Анвар, подозревавшие неладное. Кто-то тыкал в старика пальцем и смеялся, кто-то сердито сплюнул и ушел.