Полная версия
Странные женщины
– Дурак ты, – Маруся оскорбленно отвернулась.
– А ты глупая гусыня, – Мишка возмущенно фыркнул. – Хоть бы раз влюбилась в нормального мужика. Все каких-то фриков выбираешь.
Любимая подруга Сашка с Мишкой согласилась.
– Ты слишком идеализируешь тех, в кого влюбляешься. Не видишь их недостатков. Это плохо. Ты не знаешь себе цену.
Позже был еще стоматолог. Серьезный, важный, манерный. Уж он-то себе цену знал, деньги считал и умел ими распорядиться. Цветы не покупал, считая это расточительством. Конфеты есть тоже не разрешал, страшно переживая за здоровье ее челюстей. А главное, нежно целуя свою возлюбленную, пытался по привычке заглянуть ей в рот, чтобы сложить мнение о возможном кариесе на ее зубах. Маруся ужасно нервничала, долго терпела, а потом громко послала его на все четыре стороны.
Годы шли. Настоящих, серьезных романов не случалось. Прилипчивые ухажеры долго не задерживались. Были среди ее мужчин и профессоры, и инженеры, и даже летчик однажды попался. Но ни один из них не пришелся по сердцу, не оказался единственным.
Когда отпраздновала свое тридцатилетие, Мария вдруг осознала, что пересекла некую границу, за которой остались девичья непосредственность и бесконечная доверчивость.
В то далекое утро она, вспомнив погибших маму и бабушку, долго плакала, потом поехала на кладбище, а вечером, сидя с Александрой, Мишкой и еще двумя друзьями в кафе, взяла бокал и, горько усмехнувшись, предложила неожиданный тост…
– А давайте, ребята, выпьем за счастье. Оно – штука нечаянная, непонятная и непредсказуемая. Его нельзя пригласить на чашку чая, ему невозможно позвонить, высказать претензии, назначить встречу. Оно само выбирает, кого одарить любовью, здоровьем, верностью. Без него плохо, но и с ним сложно. Его трудно обрести и жалко потерять. Оно может быть мгновенным, как вспышка, или долгим, как вечность. Это темная лошадка, которую все мечтают встретить, и яркая звезда, о которую страшно обжечься. Ожидание счастья сводит с ума, но приход его можно и не заметить. К нему быстро привыкают, а проворонив, растерянно пожимают плечами. Счастье – невероятная редкость и божий дар. Сегодня мне тридцать. Мое счастье где-то заплутало… Но я умею ждать. За счастье!
Гости притихли, задумались о том самом счастье, которое, говорят, любит избранных, избегает публичности и предпочитает тишину. Каждый из сидящих за столом пытался понять, а не упустил ли он свою Синюю птицу, правильную ли выбрал дорогу на перекрестке, именуемом Судьбой.
Вернувшись в день нынешний, Маруся, пригревшаяся под пледом, обмякла, расслабилась, оправдывая название «ленивого» выходного. Она почти задремала, но именно в эту сладкую минуту дремоты зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, она недовольно поморщилась.
– Да?
Мишка, как всегда, торопился, словно боялся, что Маруся бросит трубку.
– Машка, ты где?
– Дома.
– Спишь, что ли?
– Нет, конечно, – Маруся занервничала. – Тебе чего?
– Вот что ты за человек? – возмущенно тараторил Мишка. – Нет, чтобы спросить у друга – как дела, как самочувствие? Так нет же! Сразу – чего надо?
Маруся пожала плечами, забыв, что Мишка ее не видит.
– Да чего спрашивать? Я и так по твоему крику понимаю, что ты жив-здоров, и дышится тебе легко.
– Слушай, – Мишка довольно хохотнул, – я вот о чем хотел сказать…
– Ну?
– Не перебивай. Помнишь, месяца два назад ты мне три книги давала? Драйзера, помнишь?
– Ну?
– Чего ты заладила? Ну да ну… Тоже мне, филолог. В общем, в одной из них я нашел странную вещь.
– Какую вещь? В книге? – Маруся мгновенно насторожилась.
– Вот… Сразу проснулась. Да, в книге.
Маруся сбросила плед, напряглась. Не выдержав паузы, которую противный Мишка долго держал, бросилась в атаку:
– Ну, что ты молчишь? Выкладывай быстро…
– Может, я заеду? – робко предложил Михаил. – Привезу тебе это…
– Да что это-то? У вещи есть название?
– Есть. Конверт и фото.
– Так это конверт… – разочарованно протянула Маруся. – Обычный? И просто снимок?
– Ну, да… Или нет. Не знаю. Что-то тут написано. То ли адрес, то ли напоминание какое-то. Если тебе не нужно, пусть тогда лежит и дальше в книге.
– Давай. Лети ко мне… Быстрее, – услышав про надпись, велела Маруся.
«Ленивый» день оборвался. Нечаянно и неожиданно. Но именно этот день пустил росток долгожданного счастья в ее нелегкую и странную жизнь.
Глава 5
Михаил родился в очень известной семье. Отец – блестящий тележурналист, и мама – спортивный комментатор, приходили в каждый дом два раза в неделю. Их, известных всей стране, многие люди воспринимали как близких и родных. Увлеченность, глубина и страстность отличали их статьи, комментарии и выступления. И, на удивление, среди коллег у них было больше друзей, чем врагов, хотя зависть и корысть никто не отменял.
Приятели, соседи и родственники так и говорили, поздравляя родителей с рождением сына: «Повезло малышу – родился с золотой ложкой во рту». Другие согласно кивали: «Под счастливой звездой появился на свет». Третьи разводили руками: «Судьба сразу улыбнулась мальчонке, счастливым будет!»
Бабушка, сердясь, стучала по дереву и плевала через левое плечо:
– Чего болтать попусту? Сглазят! Как пить дать, сглазят ребенка!
Но Михаил сглазу не поддался. Рос веселым, послушным и довольно рассудительным, очень любил книжки с яркими картинками, мультфильмы и конфеты «Мишка косолапый». Подрастая, увлекался всем понемногу, но особенной его любовью вдруг стала музыка. Это оказалось большой неожиданностью для родителей и приятным сюрпризом для бабушки, которая в молодости солировала в одном из музыкальных театров столицы.
Михаил выбрал фортепиано. С той поры в их доме всегда звучала фортепианная музыка: то дивные вальсы Шопена, то удивительные прелюдии Баха, то техничные этюды Черни… Ребенок отправился учиться в самую известную музыкальную школу, где основным предметом все-таки считалась музыка, но наряду с этим преподавались и все обязательные школьные предметы.
Бабушка, души не чаявшая во внуке, сопровождала его повсюду: то подавала Мишеньке курточку, то поджидала его после концерта, то кормила обедом, то разыгрывала с ним в четыре руки гаммы или просто импровизировала на заданную тему. Мальчишка, ей на радость, подавал большие надежды, ему прочили великое будущее, и никто не сомневался, что после школы он поступит в консерваторию.
Однако Михаил умел удивлять. Однажды вечером, когда вся семья, собирающаяся за общим столом довольно редко, угощалась вечерним чаем, Мишка вдруг встал, внимательно всех оглядел.
– Хочу вам сообщить важную новость, – смело заявил он.
Мама заинтересованно развернулась к сыну, отец нахмурился, а бабушка, будто чувствуя опасность, осторожно поставила на стол свою чашку. Повисшая пауза добавила напряжения и тревоги.
– Ну? В чем дело? – нетерпеливо кивнул отец.
– Да не напрягайтесь вы так, – улыбнулся Мишка. – Я не женюсь и не уезжаю в Африку.
– И на том спасибо, – облегченно выдохнула мама.
– Мишенька, а все же… – не приняла шутку бабушка. – Что такое?
– Я в консерваторию поступать не пойду, – выпалил Мишка.
– Как? – бабушка схватилась за сердце.
Отец промолчал, мама в обморок не упала. Она, покачав головой, лукаво усмехнулась.
– Почему-то я не удивлена. Мне всегда казалось, музыка – это только начало пути, но не единственное направление, – она переглянулась с отцом. – А куда пойдешь? Откроешь родственникам секрет?
– Буду учиться на филологическом, – обрадованный такой реакцией, разулыбался Мишка.
– Господи, – всхлипнула перепуганная бабушка, – час от часу не легче! – Что ж вы молчите? – Она обернулась к родителям. – А как же музыка? Он же талант! На филфаке ни одного приличного парня не бывает, – заплакала в голос бабушка. – Этот филологический так и зовут в народе – факультет невест. Что ему там делать? Мишенька, как же так?
Внук обнял бабушку за худенькие плечи.
– Ну, чего ты расстроилась? Играть я и так всю жизнь буду. А на филологический поступлю специально, хочу все про историю литературы узнать. И нашей, и зарубежной. Мне это интересно! Понимаешь?
– Это гены в нем говорят, – отец подмигнул матери. – Он, как и мы, очень скоро в сторону журналистики развернется, вот увидишь. И я, простите, этому очень рад. Молодец, сын. Дерзай. А факультет невест – это совсем неплохо. Жену себе выберет всем на зависть.
Так Михаил Куприянов оказался на филологическом факультете. В одной группе с Марией Антоновой, которую с первого дня стал называть Машкой, несмотря на ее бурные протесты.
– Я не Машка. Прекрати, – активно сопротивлялась она поначалу.
– А кто ж ты? Матрена?
– Меня зовут Мария или Маруся, – нервничала девушка.
– Маша – это та же Мария, только в сокращении, – пожимал плечами Михаил. – И, между прочим, ласково…
– Может, Маша и ласково, а вот Машка – плохо. Грубо и бесцеремонно, – она хмурилась недовольно. – В общем, не называй меня так. Я тебе не Машка, откликаться не буду.
– Да куда ты денешься? – похохатывал Мишка. – Мы ж теперь каждый день будем рядом.
И действительно, то ли случайно так получалось, то ли специально, но Михаил всегда оказывался рядом. За одним столом на семинарах, в одном ряду на лекции, на соседнем стуле в столовой… В библиотеке, на кафедре, в архиве – он всегда присутствовал там, где предполагалось появление Маруси.
Однокурсники, преподаватели и родственники считали их закадычными друзьями. Они действительно были друзьями, только каждый оценивал эту дружбу по-разному.
Для Маруси Михаил стал палочкой-выручалочкой, самым верным и надежным плечом, жилеткой, в которую можно было поплакать, помощником и поддержкой. Только ему и Александре Маруся доверяла все свои планы, рассказывала о неудачах и влюбленностях, жаловалась на промахи и хвалилась победами. Маруся считала Михаила незаменимым человеком, который и днем, и ночью придет на помощь, не даст в обиду, накормит, напоит и обогреет.
У Мишки все складывалось гораздо сложнее и трагичнее. Он тихо и верно любил Марию. Давно, фанатично и преданно.
Увидев ее впервые на посвящении в студенты, он вдруг понял, что эта, на первый взгляд, совершенно обычная девушка, полна невероятных достоинств. Его будоражил взгляд ее больших голубых глаз, задумчивых и полных неизбывной грусти. Ее длинные волосы цвета перезревшей пшеницы напоминали ему ряды колышущихся от ветра колосьев. Хотелось зарыться в них лицом и вдыхать, вдыхать легкий аромат лаванды, ириса и еще чего-то, чему он не знал названия. Ее стройность, грациозность и вечная бледность вызывали у него стойкое желание быть всегда рядом, поддерживать и защищать, помогать и оберегать.
Михаил полюбил Марию так внезапно и так сильно, что поначалу даже растерялся. И как-то упустил момент, когда можно было легко и спокойно признаться в своих чувствах. А потом, когда Маруся привыкла к нему, к его неизменным шуткам и достойным поступкам, оказалось поздно – имидж лучшего друга, бесшабашного и веселого приятеля, незаменимого помощника и широкого плеча сломать стало невозможно.
Никто из окружающих не догадывался о страданиях Михаила. Его любили на факультете за вечный позитив, неунывающий характер, готовность прийти на помощь и абсолютное бескорыстие. Девчонки его обожали, писали записочки, звали на свидания. Приносили билеты в кино и театр. Копировали для него лекции и скрывали его пропуски от куратора. Занимали очередь в буфете и стул в аудитории. А он, не замечая их косых взглядов, уступал эту очередь Марусе, сажал ее на приготовленный для него стул и отдавал ей театральные билеты.
Студенческие годы непредвиденно стали для Михаила самыми трудными: Маруся то влюблялась в кого-то, то расставалась. То встречалась, то расходилась. И, естественно, всегда все ему рассказывала, плакала и жаловалась на других мужчин. А он, сам не понимая, почему, все это терпел и утешал ее, самую дорогую девчонку на свете.
Он никогда не дал ей повода сомневаться в его верности и дружбе. Ни одним словом не намекнул на свою любовь. Не сорвался, не убежал, не озлобился. Просто тихо любил эту бестолковую «гусыню» Машку, которая никак не замечала глубоко спрятанную тоску в его глазах.
Правда, иногда, потеряв терпение, Михаил делал отчаянные попытки разорвать этот замкнутый круг. Однажды, успокаивая Марусю после очередного разочарования, он крепко обнял ее и, не сдержавшись, прижался губами к мокрой от слез щеке. Но девушка даже внимания не обратила на эту внезапную ласку, приняв легкий поцелуй за успокоительное средство.
Случались и еще попытки…
После внезапной гибели Машиных матери и бабушки он день и ночь дежурил в ее доме. Вместе с Сашкой они, сменяя друг друга, сидели возле совсем потерявшейся от горя Маруси. И в какой-то момент Мишка, жалея ее, горько рыдающую, чуть было не проговорился о своих чувствах, но вовремя остановился, сообразив, что ей сейчас не до него.
Перед пятым курсом Михаил, уставший от безутешной любви, решил жениться. Назло всем и, прежде всего, себе. Любовь к Машке так сильно держала его за горло, так душила и угнетала, что он, спасаясь от одиночества, с радостью кинулся в сети, ловко расставленные для него юной соседкой по даче. Девчонке тогда исполнился двадцать один год, и она, давно страдая по молодому красавцу, постоянно искала поводы для неожиданных встреч.
Свадьба случилась, но счастья никому не принесла.
Весь пятый курс новоиспеченный муж старательно исполнял роль женатого человека. Встречал и провожал жену, водил в театры, возил к морю, даже иногда готовил по воскресеньям обеды. Но при каждом удобном случае сбегал в университет или в библиотеку. Ему, как воздух, не хватало присутствия Машки, и он, отчаянно томясь дома, все звонил и звонил той, которая даже не догадывалась о его страданиях. Промучившись год, Михаил, как честный человек, все рассказал жене и, прямо перед защитой диплома, молодожены расстались.
После окончания университета стало чуть легче. Михаил, как и предсказывал когда-то отец, отправился работать на телевидение, а Мария осталась в университете на кафедре. Встречались они теперь чуть реже и болтали по душам не так часто. Мишка сбросил вечное напряжение, встряхнулся и приободрился, даже попытался опять ухаживать за девушками.
Он честно старался ее забыть. Но… Любовь к Марусе не отпускала.
Порой Михаилу даже казалось, что это не любовь, а наказание за что-то. В минуты отчаяния, тоски и уныния он мучительно искал причины посланного ему испытания. Скрывая от всех свою зависимость от этой женщины, Михаил терял присущие ему радость и легкость. Только бабушка, глядя на своего любимца, вздыхала украдкой. Догадываясь о причинах его грусти, она качала головой, умоляюще глядя на иконы: «Спаси, Господи… Защити от напастей. Сократи его испытания. Пошли ему заслуженное счастье».
Время утекало. Не помогали ни новые знакомства, ни интересная работа, ни длительные командировки, ни встречи с женщинами, ни алкоголь. Эта его единственная любовь намертво вцепилась в него руками и зубами. Она так крепко держала Михаила, что он, едва вернувшись из любой поездки, со всех ног несся в знакомый дом.
– Привет, Машка, – с тихим блаженством произносил он, переступая порог давно знакомой квартиры.
В те минуты, когда видел ее радостные глаза, слышал негромкий голос, его переполняли невероятные упоение и удовольствие. Михаил вновь убеждался: только рядом с ней, этой вредной Машкой, он по-настоящему счастлив.
Всякое бывало: они ссорились и мирились, но отношения их не менялись. И он, на пороге своего тридцативосьмилетия, любил Марию так же сильно, как в первый год их знакомства. Он любил, а она по-прежнему ничего не замечала.
Глава 6
Михаил появился на пороге ее квартиры часа через полтора.
– Ты чего сияешь, как медный пятак? Клад нашел? – недовольно буркнула Маруся.
– А может, – хитро прищурился Мишка, – это я тебя так рад видеть…
– Тоже мне, нашел радость, – отмахнулась Маруся. – Давай, проходи. Чего хочешь? Чаю или кофе?
– Эх, Машка, Машка, – Михаил прошел за ней в комнату, – ничего-то ты не понимаешь в жизни!
– Да ты что? – она хмыкнула. – И в чем же ее прелесть?
– Во всем, – Мишка широко раскинул руки. – В этой дурацкой погоде, в моей работе, в тебе…
– Вот-вот, во мне особенно. Что-то никому, кроме тебя, я не кажусь носителем счастья и радости. Это ты, по старой дружбе, мне просто льстишь.
– Да чего льстить-то? – Михаил пожал плечами. – Когда ты глупости делаешь, я тебе так и говорю, что ты дура дурой, а когда совершаешь нечто прекрасное, – до небес превозношу.
– Ты часом не выпил? – зыркнула на него Маруся. – Что-то тебя на философские размышления потянуло…
– Вот я и говорю, не ты умеешь радоваться жизни. Просто радоваться. – Мишка обиженно махнул рукой. – Давай чаю что ли…
Они прошли на кухню, включили чайник.
– Боже, – спохватилась Маруся, – ты совсем голову мне задурил своими выдумками. Где фотография-то? Или забыл, зачем приехал?
– А просто так к тебе уже и приехать нельзя? – усмехнулся Михаил.
Маруся легонько шлепнула его по затылку.
– Можно, конечно! Не прибедняйся, ты ж мой самый любимый друг и товарищ! Самый надежный и верный!
– То-то же, – довольный Михаил ласково глянул на нее. – Почаще это говори, может, до тебя дойдет смысл слов.
– Хватит, болтун, – рассмеялась Маруся. – Неси фотку быстро.
– Вот, смотри, – Михаил подал ей старую, пожелтевшую от времени фотографию.
– Где ты ее откопал? Это же я здесь…
На выцветшем от времени снимке молодая женщина держала на руках младенца.
– Ты? – Мишка недоверчиво нахмурился. – Как определила? Мне кажется, это только что родившийся малыш. Они все, на мой взгляд, одинаковые…
– Нет, нет, это точно я! У меня есть почти такая же карточка. Сейчас покажу.
Она достала с полки большой старый альбом с фотографиями. Такие альбомы лежали в шкафах почти всех семей Советского Союза: объемные, с бархатными или кожаными обложками, с прорезанными для карточек листами, переложенные тончайшей папиросной бумагой…
Маруся лихорадочно листала альбом, возбужденно что-то бормотала, подбирала выпадающие снимки. Мишка, позабыв обо всем на свете, смотрел на нее и чувствовал, как от любви к этой сумасбродной, вечно занятой торопыге плавится в груди его неуемное сердце. Как от нежности к ней, такой близкой и далекой, такой нежной и строптивой, стучит и стучит в висках…
– Эй, Мишка, ты что, спишь?
– Нет, конечно.
– А чего уставился в одну точку? Или мечтаешь о чем-то? Ты не слышишь, что я тебе тут рассказываю?
– Да слышу я все, – отгрызнулся он. – Нашла что искала?
– Ну, вот же!
Она подошла к нему так близко, что Мишка уловил аромат ее волос, и еле сдержался, чтобы не обнять девушку…
– Показывай, – пересилил он себя.
– Вот же, смотри, – Маруся сунула ему под нос старую фотографию.
Мишка присмотрелся. Да, точно. Абсолютно такая же картинка: женщина держит на руках того же самого младенца.
– Да ведь это то же самое, – удивленно произнес он.
– Нет, – Маруся схватилась за голову. – В том-то и дело. Такая да не такая! Присмотрись. На моей фотографии меня держит на руках мама, а на той, что ты принес, – чужая женщина, совершенно мне не знакомая. Понимаешь?
– Машка, ты только не злись. Но я что-то не соображу, чего ты взбеленилась? Чего волнуешься? Ну, сфотографировалась твоя мама с тобой на руках. Потом передала тебя кому-то еще, и та дама тоже сделала такое же фото. Логично?
Маруся, отмахнувшись, взяла в руки принесенный Михаилом снимок и все смотрела и смотрела на него, внимательно и сосредоточенно, словно пыталась найти ответ на только ей понятный вопрос. Потом перевернула фото и, приглядевшись, побледнела.
– Вот… Мишка, – прошептала она и ткнула пальцем на обратную сторону фотографии. – Ты только посмотри!
– Ну, что еще? Я ж тебе по телефону уже сказал – там надпись странная!
– Но ты же не прочитал. А я прочла! Наклонись, читай.
Михаил приблизился, прищурился, добросовестно пытаясь прочитать чьи-то каракули.
– Ну? Ты видел это? – Маруся судорожно схватила его за руку.
Мишка сделал умное лицо, помолчал и вкрадчиво произнес, стараясь ее не обидеть:
– А что особенного я должен увидеть? Ну, написал кто-то на обратной стороне какой-то адрес… Я правильно понял? Это адрес?
– Ты дурак что ли? – Маруся расстроенно обернулась к нему. – Или издеваешься?
– Ты зачем шарады загадываешь? – Михаил и сам занервничал. – Можешь просто, без обмороков и закатывания глаз, объяснить, что такого страшного или ужасного в этих двух фото? Что ты мне все тычешь их в лицо? Язык у тебя для чего? Говори по-человечески!
Маруся, вздохнув, взяла в руки оба снимка и положила их на стол.
– Хорошо. Объясняю спокойно. Смотри. Здесь и здесь я на руках у разных женщин. На этом снимке – моя мама, на втором – не знаю кто. А теперь это посмотри, – она перевернула снимки обратной стороной. – Вот. Надписи читай. На первом снимке, где я с мамой, написано: «Маруся. Пятый день». Видишь? Маминой рукой написано. А на втором, где я с чужой женщиной, написано: «Мария. Четыре дня от рождения». Это чужой почерк. И дальше адрес. Ведь это адрес чей-то? «Улица Комсомольская, дом семнадцать, квартира восемь». И дальше, после адреса, вот, читай: «Всегда жду». И самое важное, эта чужая женщина лежит в кровати. Ты видишь? Лежит! И держит меня на руках!
– Да… Тайна, покрытая мраком, – Михаил почесал затылок.
– Вот и я о том же, – Маруся задумчиво поглядела на него. – Как такое может быть? Получается, в четыре дня от роду я фотографируюсь с одной женщиной, которая при этом лежит в халате на кровати, а в пять дней – с другой? Ну, это еще, наверное, можно как-то объяснить. Но почему она лежит? И потом… Ведь в четыре дня от роду я должна быть еще в роддоме с мамой? И вот еще вопрос: что это за адрес? И почему она написала: «всегда жду»? Кого ждет? Меня? Маму? Или кого-то еще?
– Ой, Машка, ты меня совсем запутала, – Михаил потряс головой и рухнул в кресло. – Давай начнем сначала…
– Давай, – она взяла стул и села напротив. – Начинай.
– Значит так… Во-первых, непонятно, что это за женщина. Откуда она? Почему лежит? Почему написала адрес? Во-вторых, кто спрятал эту карточку в конверт и положил в книгу Драйзера, которую уже лет двадцать никто в руки не брал? В-третьих, кому адресована последняя строчка «всегда жду»? Все?
– И в-четвертых, кто сделал эти одинаковые фотографии? – грустно усмехнулась Мария. – И для чего?
– Ну, все, – Михаил развел руками. – Это готовый детектив. И что ты собираешься делать?
– Думаю, у меня нет выбора.
– То есть? – напрягся Михаил.
– Буду искать эту женщину. Я должна во всем разобраться. Что-то тут не то. Понимаешь, мама с бабушкой так неожиданно погибли, что я ничего не успела у них спросить. Молодая была, глупая, ни о чем не думала, занималась тем, чем хотела. Теперь вот повзрослела, а спросить не у кого. И ведь, как оказалось, я ничего не знаю. Ни про отца, ни про его родственников. Мама, кстати, никогда о нем не рассказывала. Никогда! Будто и не было его в нашей жизни. Но ведь он был… – Маруся грустно улыбнулась. – Только помню, лет в десять я спросила, почему у меня нет папы. Мама покраснела, растерялась, а бабушка ее опередила… Сказала, погиб он. Конструктором был. На испытаниях каких-то машин погиб. Вот и все.
Михаил, ощутив ее переживания, подошел к Марусе, обнял за плечи и заглянув в огромные голубые глаза.
– Знаешь, Машка, что я думаю… А может, и не надо ничего узнавать? Не нужно никого искать. Кто знает, во что это выльется. Если мама тебе ничего не рассказывала, значит, не стоит ворошить былое. Прошлое, Машка, не всегда бывает радостным и светлым. Может, имеет смысл убрать фото в конверт, спрятать в книгу да и забыть? Ты сто раз отмерь, прежде чем отрезать. Наши предки так говорили, а они уж точно были не дураки!
Маруся прошла по комнате, остановилась у окна и, глядя туда, за стекло, попыталась осмыслить события дня.
– Нет, Мишка, что-то мне подсказывает, я уже не смогу отпустить эту историю. Буду постоянно накручивать себя. Не дадут эти фото мне спокойно жить, ты же знаешь мой дурацкий характер.
– Дурацкий – точно подмечено. А если серьезно, – он вздохнул, – то как решишь, так и будет. Хочешь искать – будем искать. Ты же помнишь, я всегда рядом.
– Мишка, как же я рада, что ты у меня есть! Ты настоящий друг! Спасибо тебе.
Они еще долго сидели. Разговаривали, смеялись, пили чай. Потом прощались, опять болтали у лифта, забыв о времени.
Ночь плыла над огромным городом. Накрыла необъятным темным покрывалом дома, площади, переулки. Раскинула свои сети, убаюкала, укачала. Спела детям колыбельную, взрослым подарила объятия и признания. Утонула в тишине, притихла в покое и молчании.