Я видел город на заре

– И правда! – Марья Михайловна вспомнила, как добрая старушка жаловалась ей, что ничто больше не приносит ей радости, и у жизни пропал всякий вкус.

– Так ты думаешь, что надо ее чем-то заинтересовать?

– Надо вовлечь ее в авантюру! – авторитетно посоветовала мадам Петухова. – Поскольку никаких новых оборотней и вампиров поблизости не наблюдается, с Хэмом все в порядке, таинственные заклинания на горизонте не объявлялись, даже не знаю, что и предложить.

– Для начала надо ее разговорить, – задумалась дворовая ведьма, – ну, там воспоминания о далекой молодости в назидание подрастающему поколению. Помирать ведь тоже можно по-разному. Вон моя троюродная тетка, как принялась помирать лет в шестьдесят, так до девяноста семи и помирала. И все собиралась мемуары написать. «Ровесница революции». О своих встречах с видными большевиками и военноначальниками. Пока собиралась, большевики никому не интересны стали. Так и не написала мемуары. Что, однако, не значит, что такие воспоминания не могла бы написать Кондратьевна. Может даже очень забавно получиться. «Записки массажистки».

– Ой, лучше как-нибудь по-другому назвать, а то еще подумают, бог знает что. А ведь она просто больных после травм пользовала.

– Не имеет значения! Хоть «Ловкие пальчики» называй. Мы же не публиковать их собираемся! Мы собираемся расшевелить Кондратьевну и вернуть ее жизни вкус!

Кондратьевна и мемуары

– Какие-такие мемуары? Не нужны мне никакие мемуары! Чего я там напишу, в тех мемуарах, – кипятилась несколько бойко для умирающей Кондратьевна. – Да я и ручку теперь не удержу – пальцы совсем скрючило…

И тут, прежде чем упрямая старушка заявила «Да пошли вы вообще лесом вместе со своими мемуарами» (а кто знает, может, все присутствующие и очнулись бы после этого пожелания в глубокой чаще, ведь всем известно – бессознательные заклинания самые сильные), Даша быстро сказала:

– Зачем писать? Ничего не надо писать. У меня диктофон есть в телефоне. Вы говорите, а я потом все расшифрую и в компьютер введу.

Подавленная высокими технологиями, Кондратьевна сдалась. Впрочем, мемуары у нее вышли очень короткие.

– Ну, родилась я, значит, здесь, в Ленинграде, неподалеку, на Обводном, в рабочей коммуналке. Отец с войны вернулся, да и запил. Мать колотилась, нас, малышню, поднимая. Пришлось после седьмого класса в медучилище пойти. Я всегда страсть, как биологию любила. Выучилась, пошла в больницу медсестрой. Сперва в детском отделении работала, потом в травму перевели. Там и встретила фельдшерицу старую, Анну Ивановну, она мне силу мою открыла, и научила кой-чему. Да неинтересно же вам, я ж вижу!

– Интересно! – твердо сказала Марья Михайловна, а мадам Петухова, не прекращавшая думать о пропавшем муже, поощрительно улыбнулась. Кондратьевна вздохнула и продолжила:

– Ну, Серегу своего встретила, двух сыновей родила, курсы массажистов закончила, в реабилитационное отделение меня перевели. Малость, конечно, подрабатывала на стороне. Лучше меня никто не мог помочь, особенно если вдруг у кого в поясницу вступило… Даже одного генерала из ОБХСС пользовала. Сначала, конечно, пужать меня вздумал: мол, нарушение социалистической законности, нетрудовые доходы… А как ишиас разгулялся, так и забыл про все нарушения. Да, многие спасибо мне говорили и за мои руки, и за мои пирожки. Потом уж тяжело стало работать, я и ушла на пенсию. Мужа схоронила. Сыновья оба людьми стали, своих сыновей вырастили… Вот и нет у меня девки-наследницы. Ну, да ничего, Нютка всю мою силу получит. У нее и своя не мала, да и моя ей вдобавок будет. Недолго уж ждать осталось… Вот вроде и все мемуары.

– Но как же! – взволновалась Даша. – Ведь столько всего интересного было! Ведь ваша молодость пришлась как раз на шестидесятые! Вы ведь помните, как Гагарин в космос полетел!

– Ну, помню, – усмехнулась старушка. – Все училище на улицу высыпало, а там уже народу! Плакаты несли: «И на Марсе будут яблони цвести»…

– Вот, – поощрила Марья Михайловна рассказчицу, – я-то помоложе тебя буду, почти не помню ничего о том времени. А ведь как интересно! Оттепель, барды, альпинисты.

– Альпинисты, – хмыкнула Кондратьевна, – сколько я костей тем альпинистам вправила!

– А, может, – встрепенулась Даша, – у вас есть документы той поры. Фотографии, дневники…

Старушка задумалась.

– Да нет, вроде. Все повыбрасывала. Хотя… кое-что осталось. Ну-ка, слазь на антресоли, там чемодан стоит, черный.

Даша скорехонько нашла табуретку и, едва не расчихавшись, вырыла из-под груды ветхих вещей древний фанерный чемодан.

– Открывай, открывай! – торопила ее Кондратьевна, – Тут вам будут и документы, тут и эти, как их… артефакты… – И Даше показалось, что в глазах старушки заиграли чертики.

Содержимое чемодана

Сверху в чемодане лежало кремовое платье а-образного силуэта, короткое и расшитое серебряной нитью по подолу и рукавам.

– Вот. – Кондратьевна провела рукой, пытаясь расправить многолетние складки, – В этом я замуж выходила. И потом еще лет семь на праздники надевала. Польское.

– А фата где? – спросила Даша.

– Не было фаты-то. С деньгами было туго. Выбирать пришлось: или фата с венком или белые туфли. Лаковые, фирмы Цебо…

Марья Михайловна и мадам Петухова одновременно вздохнули, вспоминая молодость.

– Ой! – вскрикнула Даша – гадость какая! – в руках она держала спутанный клубок неопределенного цвета.

– Чего это гадость! – обиделась Кондратьевна, – это шиньон. Из собственных, между прочим, волос. Я ведь не как другие-прочие, я яблоко или консервную банку в бабетту для объема не подкладывала. У меня все свое было, натуральное.

– Э! – ревниво воскликнула Марья Михайловна, – да ты, подруга, была блондинкой! – Даша с уважением посмотрела на бабушку, сумевшую опознать цвет в этом старом шиньоне.

– Ага! – кивнула Кондратьевна. – Всю жизнь была блондинкой, а мечтала быть брюнеткой. А с ресницами как всю жизнь маялась! Тонкие, белесые… Мажешь их тушью, мажешь, иголочкой разлепляешь, а все дрянь какая-то получается!

– Ну, и что ж ты не колданула? – подозрительно спросила Марья Михайловна. – Я первым делом себе сделала брови и ресницы погуще. А потом уже брови потоньше, а ресницы еще гуще. Ну, и грудь тоже…

– Грудь у меня своя была. А про ресницы я как-то не догадалась. Да что на мелочи всякие силу тратить? Разве она для того нам дадена?

– А для чего ж еще?

– Чтоб мир был лучше, – уверенно ответила Кондратьевна.

Дворовая ведьма фыркнула:

– Ну, тут мы с тобой ни за что не сойдемся!

Между тем Даша вынула из чемодана шерстяной жакет в крупную сине-зеленую клетку («Самолучший индийский мохер!» – прокомментировала Кондратьевна), стопку открыток, два альбома старых фотографий, несколько пачек писем и старую тетрадь, обложка которой была обтянута синим бархатом и скреплена медной застежкой с замочком. Замок был заперт.

– О! – встрепенулась Кондратьевна. – А где же ключ?

Похититель сливок

Из существ, способных украсть сливки, которых знал Кощей (а знал он их предостаточно), самым близким и легкодоступным был кот Баюн. Кот Баюн издревле сторожил один из проходов в тридесятое царство, тот самый, что расположен неподалеку от дуба зеленого, и с годами остепенился и обзавелся солидным брюшком, что, однако, не мешало ему тащить все, что плохо лежало. Мог ли он стащить некие виртуальные сливки, которые кто-то снял с Санкт-Петербурга? Кощей сомневался. Все-таки не тот масштаб. Но расспросить волшебного кота все же стоило.

Баюн, естественно, начал запираться.

– Виданное ли дело, – грустно промурлыкал он своим самым убедительным голосом, – чтобы меня, честного кота, обвиняли в таком злодействе! Я снял сливки! Я украл лицо у почтенного города! Я, который все глаза проглядел, охраняя вверенные мне границы тридесятого царства, все ноги исходил по этой проклятой золотой цепи, все горло сорвал, распевая положенные песни и сказывая дозволенные сказки! Я, который верой и правдой, – тут кот сорвался на страдальческий мяв, пал на землю и, уткнувшись здоровенным лбом в лапы, принялся вздрагивать всем своим обширным телом, весьма натурально изображая рыдания.

– Ну, ну, не убивайся так, – сказал Кощей, смущенный неожиданным представлением, – я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто хочу узнать, не слышал ли ты о ком-то, кто способен на такое злодейство?

Кот повздрагивал крупом еще немножко, после чего довольно ловко запрыгнул обратно на цепь и, высоко вздыбив шерсть, в которой каждый волосок был или шелковым, или серебряным, нравоучительно мяукнул:

– Сразу видно, что вы, государь, редко читаете детективы.

– Да и совсем я их не читаю! – обиделся великий маг, – что мне для чтения государственных бумаг, что ли, мало? – по правде сказать, бессмертный старик предпочитал в последнее время читать сентиментальные дамские романы, над которыми хохотал без устали и которые искренне считал литературой сатирической.

– А читали бы, то знали бы, что самое главное в любом преступлении найти, кому оно выгодно. Кто получил или мог получить прибыль от свершившегося злодеяния? И вообще, я бы поискал среди родственничков. Самое сладкое дело – свистнуть что-нибудь у отца там, или брата, – тут кот подмигнул Кощею сперва левым глазом, потом правым, а потом моргнул обоими глазами сразу и намекающее прищурился.

– Да разве ж у городов бывают дети! – вскричал рассерженный маг, – что ты мне мозги пудришь?

– У городов бывают сестры, – смиренно муркнул кот, всем своим видом выражая преданность государю и полную неспособность пудрить кому-либо мозги.

– Сестры? – задумчиво протянул царь тридесятого.

– Еще какие! – восторженно вскричал кот, – Ведь у Питера же сестра, это же всем сестрам сестра! Это же сама… Прекрасная Незнакомка!

И Кощей помрачнел лицом.

Прекрасные незнакомки

Вот ты, счастливый мой читатель, конечно, никогда не сталкивался с прекрасными незнакомками. Тебе еще предстоит это пренеприятнейшее знакомство. Ты еще попотеешь, когда будешь писать сочинение по картине Крамского или отвечать у доски об основных мотивах в лирике Блока. Впрочем, может быть, ты ее и видел. И может быть, даже заметил. Дети вообще много заметливее взрослых. Например, Василий Петухов, которому – увы! – не суждено было стать героем этой повести, потому что он – ура! – наслаждается сейчас морем и солнцем в далекой прекрасной стране, – да, тот самый Василий Петухов, когда был помоложе, неоднократно встречался с прекрасными незнакомками. Они пробегали мимо него на улице и их колдовские хвостики раскачивались между лопатками, точно маятники роковых часов, отсчитывающих последние минуты васильевой жизни. Они играли на соседнем теннисном корте, подпрыгивали, яростно вскрикивали, наклонялись, чтобы поправить носочек, а васильево сердце колотилось в груди, как бешеное. Они проходили мимо, прикрывшись от дождя синими зонтами с изображением Эйфелевой башни, и шелест их плаща рождал неведомое томленье в васильевой груди. Словом, именно в них Василий Петухов влюблялся все свое детство. И ужасно мучился. А все от того, что был молод и не мог отличить несбыточную мечту от грубой реальности. Кощей же молод уже давно не был. Кощей был стар и мудр. И потому с прекрасными незнакомками предпочитал ничего общего не иметь. То ли дело Василисы, пусть даже и премудрые, но такие понятные и – что греха таить – приятные в общении. Василиса, если приспичит, и ковер соткет, и рубаху сошьет, и хлеб испечет. Прекрасные же незнакомки ничем таким не занимались.

Ну, страсть как не хотелось тысячелетнему магу встречаться с сестрой Санкт-Петербурга! Он бы с большим удовольствием послал к ней кого-нибудь. А вот кого? В такие минуты мозг Кощея работал с утроенной силой. Позвольте-позвольте, а разве не в этом феврале он помог одному молодому человеку, можно сказать, даже спас ему жизнь? Правда, обстоятельства помощи были таковы, что нельзя сказать, будто молодой человек что-то ему, Кощею, должен. Хотя, с другой стороны, этот простодушный юноша, может, будет даже рад помочь старому знакомцу. Как бишь его звали? В голове услужливо возникло: Назих ибн Хашим по прозвищу Шади. Нет! Это было всего лишь напыщенное прозвище, придуманное, чтобы обмануть недалекого дэва! А звали его Эрнест Милллер Хемингуэй, или попросту – Хэм. А не проживал ли этот Хэм как раз в том самом Санкт-Петербурге, и не был ли он самым подходящим посланцем к его сестре? Кто знает, может, он с ней даже встречался.

«Дыша духами и туманами…» Кощей хмыкнул, ткнул костистым пальцем в пространство и в мгновение ока соорудил голубой в золотую звездочку портал.

Кот Баюн, с интересом наблюдавший смену эмоций на лице своего бессмертного господина, с неменьшим интересом проследил, как маг исчез в сияющем портале, после чего с облегчением вздохнул, растянулся на ветви зеленого дуба и закрыл глаза.

Хэм. Дворняга, но ищейка

А чем же был занят Хэм в то время, как Кощей коварно планировал втянуть его в опасные и многотрудные поиски лица Санкт-Петербурга?

А Хэм бегал по квартире Кондратьевны и вынюхивал. Поскуливал от бессилия, взглядывал любящим глазом на Дашу, и вся его рыжая бородатая морда говорила: «Ну, давай, давай поиграем во что-нибудь другое! Ну, безнадежная же затея!».

Вчера вечером, после обретения таинственной тетради, запертой на ключ, внезапно выяснилось, что старушка ничего о ней не помнит. Ни куда она задевала ключ, ни что находится в этой самой тетради, ни даже чья это тетрадь. Более того, ожившая было Кондратьевна, снова стала плаксивой и капризной и на все вопросы отвечала досадливо: «Ну, вот далась вам та тетрадь! Помирать пора, а они с какой-то тетрадью носятся». Под конец же вообще завернулась в коричневый клетчатый плед и уткнулась носом в стенку.

Но ни Марья Михайловна, ни мадам Петухова, ни, тем более, Даша, сдаваться не собирались. Они перерыли все ящики, залезли во все шкатулочки, перевернули и вытрясли все вазочки в поисках таинственного ключа. А его нет! Ну, вот как сквозь землю провалился!

Наконец, Даша решила, что утро вечера мудренее и все (кроме дворовой ведьмы, которая осталась ухаживать за больной) разъехались по домам спать. А наутро девушка явилась ни свет не заря в квартирку к Кондратьевне, ведя на поводке Хэма. У обратного оборотня как раз был выходной, и он вызвался помочь, используя свой собачий нюх. Вот уже два часа он бегал по квартире и вынюхивал. А ключом и не пахло! Наконец, устав от напрасных поисков, Хэм встряхнулся, потянулся и преобразился. Даша едва успела достать из пакета и набросить на него футболку.

– Постеснялся бы, – ворчливо сказала Марья Михайловна, – тут две старые женщины, а ты голый, как Аполлон! Не в музее, чай.

Кондратьевна хихикнула в ладошку: по правде сказать, если уж вспоминать античные статуи, голый Хэм напоминал скорее дискобола, только с бородой. Оборотень от обидных слов покраснел и бочком-бочком перебрался в коридор, где уже надел и трусы, и шорты, и… – ну, все, что положено носить в такую жаркую погоду. Оттуда же он и объяснил всем, что ключа в квартире точно нет.

– Выкинула, наверное! – фыркнула Марья Михайловна на Кондратьевну. – Ты, небось, все выкидываешь, ничего не бережешь. Вон вещичек как мало в квартире!

Добрая старушка оглядела свою по-спартански просто обставленную комнату и неожиданно сказала:

– Значит, нет тут ключа. Да и откуда ж ему тут быть, если он ключ с собой унес?

– Кто он? – хором спросили присутствующие.

– Юноша. Сероглазый такой. Обещал вернуться, да вот не вернулся. А я молодая была, разозлилась на него, да и решила: раз он так, то я лучше совсем забуду про него. Вот и забыла.

– Да что за юноша-то? – не утерпела мадам Петухова.

– Не помню, – отрезала Кондратьевна. – Сказала же: забыла.

Стало тесно в маленькой квартирке

– А от забывчивости, – внезапно раздался услужливый голос, – весьма хорошо помогает ромашковый чай с мятой. Очень рекомендую, – и посреди коридора заискрился золотыми искрами голубой портал, откуда, дружелюбно помахивая рукой, вышел Кощей. – Ах, как приятно снова вас всех видеть! Дамы, – он улыбнулся так, словно улыбался каждой даме в отдельности. – Мадемуазель! – он подмигнул Даше. – Мой добрый друг! – он протянул руку Хэму.

– Я вижу, вы опять занялись какой-то загадкой?

– Да вот, хотим замочек открыть, а ключа нет.

– А замочек волшебный?

– Кто знает. Ломать очень не хочется, все-таки вещь.

– Тогда поищите взломщика. Если надо, могу посоветовать. Крайне щепетильный субъект. Можно сказать, Робин Гуд нашего времени. Изымает излишки у богатых и передает беднейшим слоям населения. Кристально честен во всем, что не касается взлома.

Кондратьевна подозрительно посмотрела на Кощея:

– Зачем пожаловал-то? Чай, понадобились зачем-то? – и еле слышно, но довольно внятно добавила. – Ходят тут, ходят, помереть спокойно не дают.

Последнюю реплику, как человек воспитанный, Кощей решил пропустить мимо ушей.

– Да, – сказал он просто, – есть у меня к вам, молодой человек, дельце. Просто никого более подходящего у меня в вашем городе нету. А вам как раз будет интересно. Но разговор, так сказать, секретный, – и увлек Хэма на кухню.

Пока бессмертный маг вкратце посвящал оборотня в требующую разрешения проблему, пока Хэм отнекивался и говорил, что он с незнакомками, тем более, с прекрасными незнакомками, говорить не обучен (тем более, что скажет Даша!), пока Кощей, пожимая плечами, уверял Хэма, что Даша ничего и не узнает, и, более того, что этого ей знать и не надо совсем… В общем, пока все это происходило на кухне, в комнате мадам Петухова решительно взялась за тетрадь. Достав из сумочки какой-то хитрый инструмент, каким пользуются художники, и какие она с тех пор, как увлеклась живописью, постоянно носила с собой (кажется, он называется мастихин), она попыталась сломать замок. Замок не поддался. Дужка, перекрывающая доступ к тетради даже ничуточки не согнулась. Более того, на ее мягком, казалось бы, металле не появилось ни одной царапины.

– Так и есть, заколдована! – обреченно вздохнула мадам Петухова

Кондратьевна слабо кивнула головой.

– Ну, так расколдуй ты ее! – скомандовала Марья Михайловна

– А вот фигушки вам, – сурово ответила старушка. – Сами докопались до тетрадки, сами с ней и разбирайтесь. А мне помирать пора! – решительно откинулась на подушки и закрыла глаза.

Ох, какими же упрямым бывают эти добрые волшебницы на старости лет, ну просто зло берет!

Несколько слов в защиту Кощея

«Фу! – скажет добросердечный читатель. – Фу таким быть, как Кощей! Ему, магу вне категорий, что стоило бы и тетрадку открыть и Кондратьевну излечить? Нет, все-таки не зря говорят, что Кощей – злодей!». И тут я решительно заступлюсь за моего героя. Кощей – не злодей (несколько театрально звучит, не так ли), он просто слишком принципиальный. Во-первых, как я уже говорила, великий колдун не любит давать в долг, и, следовательно, одолжений всяких он делать не любит. Во-вторых, он четко проводит границы между своей историей и историями других сказочных персонажей. И если иногда сказки переплетаются, тщательно следит, чтобы все не запуталось окончательно. Ведь понятно же, что Кондратьевна и тетрадка – это не его квест! А значит, нечего ему и лезть в эти дела. В-третьих, честно говоря, Кощею за долгие годы жизни колдовство несколько поднадоело. Так что уже давненько он старается к чарам прибегать как можно реже, и только в самых экстренных случаях. А этот случай, как вы сами понимаете, экстренным для Кощея не является.

И ведь, в конце концов, он же предложил им познакомиться со Взломщиком! А те пропустили предложение мимо ушей. Впрочем, может, и правильно сделали. Когда старый колдун пытается вас свести со взломщиком, из этого может выйти история, и не просто история, а история с продолжением. На полторы тысячи страниц. А ни мне, ни вам, уважаемый читатель, этого не надо. Особенно мне.

Хотя надо сказать, что с Хэмом он все-таки поступил нехорошо. Вот сидит сейчас мой оборотень и думает: где мне взять эту прекрасную незнакомку? Ну, допустим, я ее найду, и как тогда приступить к делу? Ну, как я спрошу совершенно незнакомую мне женщину, не украла ли она лицо у брата? А она мне возьмет и ответит, что не мое это дело, например. Или просто фыркнет и рассмеется в лицо. И Василия Петухова, известного специалиста по прекрасным незнакомкам, рядом нет. И с Дашей не поговоришь о таком деликатном деле.

Придется действовать самому.

И Кощей еще этот… на прямой вопрос, как ему найти необходимую особу, он подмигнул и ответил: «А вы сразу ее узнаете. Такую, как она, пропустить невозможно. Вы покрутитесь по людным местам, рядом с дорогими заведениями покрутитесь. Она там где-нибудь непременно поблизости будет. И не сомневайтесь!»

Семен Семеныч мается

Котам очень скучно сидеть запертыми в квартире. Даже если эта квартира трехкомнатная. Даже если это не обычные коты, а коты о семи жизнях. Тем более, если это коты о семи жизнях! К тому же в квартире душно. Мадам Петухова боится грозы и все окна позакрывала. Мадам Петухова боится пожара и отключила кондиционер. Мадам Петухова опять с утра насыпала корма и налила воды и убежала к Кондратьевне. А что делать молодому коту? Неужели опять спать?

Так он и вчера спал, и позавчера, и поза-позавчера. А не обернуться ли ему для начала шимпанзе и не открыть ли окно? А не вывернуть ли ему все ящики на кухне? А не обшарить ли ему полочки, не найти ли пакетик семечек, не вскрыть ли его острыми обезьяньими клыками и не высыпать ли все аккуратной кучкой на пол?

А не стать ли ему ненадолго – буквально на десять минут – клестом и не склевать ли все семечки, густо устлав кафель шелухой?

А не превратится ли опять в шимпанзе, не залезть ли на туалетный столик мамы Петуховой, не найти ли чудесные золотистые тени известной французской марки и не выкрасить ли ими лохматые брови и уши? Обнаружив же, что теней больше нет, не потянуться ли к соблазнительной малиновой помаде и не намалевать ли себе рот? Остатками помады не обвести ли контур прелестной обезьяны, что отражается в зеркале?

А не достать ли из шкафа тщательно упакованный выходной костюм папы Петухова, не насыпать ли ему в карманы шелухи от семечек (то-то он обрадуется, когда обнаружит их однажды утром, собираясь на важное совещание) и не повесить ли костюм аккуратненько обратно, стараясь, чтобы никто ничего не заметил?

А не открутить ли все краны на кухне и в ванной, не пустить ли толстой струей воду, не обратиться ли в тигра и не залезть ли в полную ванну, залив водой пол? И, когда раздастся шум поворачиваемых ключей из прихожей, не кинуться ли всей своей тигриной тушей туда, к милой сердцу мадам Петуховой, не поставить ли ей огромные мокрые лапы на плечи и не лизнуть ли розовым языком в лицо (и как раз вовремя, а не то мадам Петухова, обнаружив разор в квартире, немедленно упала бы в обморок).

И вот после всего этого можно уже снова обернуться серым симпатичным котиком и, пожалуй, прилечь поспать.

Я видел город на заре

– Вот, – сказала мадам Петухова, указывая на переноску, в которой смирно сидел Семен Семеныч. – Взяла с собой. Одного его оставлять совершенно невозможно! И как мы соседей не залили, просто чудо! Полночи прибиралась.

Кондратьевна слабо пошевелила рукой и сказала тихим голосом:

– Выпусти кота-то, пусть на воле побудет. Ишь, взяли манеру вольных животин запирать!

В квартире опять было не протолкнуться. Грустный Хэм, который вчера весь день носился по городу в поисках прекрасных незнакомок, и видел немало женщин и девушек прекрасных, видел еще больше женщин и девушек незнакомых, но ни одна из них той самой не оказалась, примостился в углу на шаткой табуретке, принесенной из кухни. Ни разу во время поисков сердце его не ёкнуло, ни разу взгляд его не насторожился, ни разу душа не воспарила. Вернувшись домой поздно вечером, он попробовал было навешать Даше лапши на уши по поводу срочной халтуры на работе, но быстро потерялся, стал мямлить какие-то глупости, вконец потерялся и сознался во всем. Даша выслушала его хладнокровно, так же хладнокровно сказала в ответ «Я так и знала» и наутро отвела его к Кондратьевне и Марье Михайловне, которые уже пили чай (ромашковый с мятой по настоянию дворовой ведьмы), одна сидя за столом, а вторая – сидя в постели с двумя подушками за спиной. Кстати сказать, между этими подушками была припрятана тетрадь в синей бархатной обложке, замок которой сломать не удавалось, а открыть было нельзя за неимением ключа.

Мадам Петухову быстро посвятили в проблему Хэма, и мадам Петухова тут же сказала, что, на ее взгляд, искать прекрасную незнакомку надо где-нибудь на Крестовском острове. В крайнем случае, на Васильевском. В общем, на островах. Обосновать свои предложения она ничем не могла, говорила только, что ей так кажется. И некоторое время все громко спорили. Марья Михайловна, у которой в школе по литературе была пятерка, едко сказала, что незнакомку надо искать в ресторане, расположенном рядом с озером и дачами, и громко и звучно – хоть никто ее не просил – прочитала наизусть все стихотворение Блока. Когда она читала, Семен Семенович, принявший для разнообразия облик гиббона, подкрался к Кондратьевне, всем своим видом показывая, что хочет обнять добрую старушку. И пока та гладила шерстку озорника и приговаривала: «Ты мой малыш!», одним махом вырвал синий альбом из-под подушки и взлетел на старый платяной шкаф. А потом – никто не понял как – раздался «крак», неприступный замок открылся и хитрый Семен Семеныч, довольно скаля мордочку, уже протягивал Хэму вскрытую тетрадь.