Хроники московских некромантов

– Мне нужно посмотреть, есть что по нашему профилю, или все случившееся – результат несчастного стечения обстоятельств и чьего-то раздолбайства. Стоимость консультации отец вам назвал. – Это не вопрос, мне он тоже сказал, сколько брать. Наше время и предварительный анализ стоят денег. – Оплата самой зачистки – по факту.

Чувствую, в какую сторону меняются эмоции у него и у батюшки, и наношу превентивный удар:

– Я знаю, вы сейчас спросите: а как, Надежда Олеговна, мы проверим, что вы правда что-то там сделали? Никак. Или наймите другого некроманта для контроля, следы моей работы будут видны профессионалам еще недели две.

– Да я не… – начинает Андрей Петрович и сам себя перебивает: – Вы что, мысли читаете?

– Только эмоции, но этого достаточно. Кроме того, я не первый год работаю, и примерно половине заказчиков кажется нормальным угрожать хрупкой девушке заявлением о мошенничестве или об оскорблении чувств, – ухмыляюсь мерзко, благо с моей физиономией это нетрудно. – Не нужно так делать.

Чиновник молча достает из кармана и отдает конверт. Не стесняюсь заглянуть внутрь и пересчитать, после чего передаю деньги брату.

– Хорошо. Подождите здесь или у магазина, пока я осмотрюсь.

– Мы тогда там будем, – решает Андрей Петрович. – Подойдете, как всё посмотрите?

– Конечно.

Заказчики уходят, Димка остается и вопросительно смотрит на меня.

– Со мной не ходи, – предупреждаю я.

– Есть? – он, в отличие, от этих двоих, знает, с какого расстояния некромант способен уловить присутствие твари.

– В том-то и дело, что я не уверена. Либо нет, либо есть, но прячется. Или кто-то очень хорошо скрыл заклятие.

Переходя дорогу, на всякий случай даю пробный импульс в знаки на руках; те отзываются легким жжением – все в порядке. Гашу всплеск силы и прохожу в разбитый проем, оставшийся от церковных дверей.

От пола ничего не осталось; да что там пол – на крыше уже подрастает молодое деревце. Но я сюда не природой любоваться пришла. В нормальной человеческой реальности не вижу никаких следов, приходится нырять в Тени, выдавая себя. Хотя, похоже, меня раскусили еще раньше: то, что здесь обитает, залегло так глубоко, что я с трудом продираюсь сквозь путаницу оставленных им ложных следов.

Наконец, выхожу из Теней. Вытираю испарину со лба и сажусь на каменный блок у стены.

– Систер, ты там как? – обеспокоенный Димка появляется в проходе.

– Я же сказала – не подходить!

– А папенька велел проверять, если ты ушла осматривать здание и тебя долго нет. – Он приближается и показывает защитные знаки, нарисованные маркером на тыльной стороне ладони.

– Ты же в курсе, что они не от всего могут защитить?

– В курсе. Но сейчас-то защищают.

– Сейчас оно шхерится, потому что я здесь.

– Значит, есть?

– Ага. – Говорю вслух, стараясь перевести в слова то, что ощутила в Тенях. – Оно старое. Когда храм горел, оно здесь уже жило – а может, и дольше. Впало в спячку, пока он стоял, никому не нужный, но начало работ, приход людей разбудили. Первых оно не убивало, не могло, но уже почти… Тот рабочий, который с лесов навернулся, все-таки умер, судя по уровню силы.

– Будешь изгонять, или отцу позвоним, чтобы приехал?

– Справлюсь. Только надо подождать несколько часов, хотя бы до заката: оно оголодает, потеряет осторожность и выйдет даже ко мне.

– Тогда пошли. – Димка встает, оглядывается по сторонам, передергивает плечами. – А то мне тут уже как-то неуютно.

Возвращаемся к магазину, где отец Сергий за что-то вполголоса выговаривает Андрею Петровичу. Слова разобрать не успеваю – заметив нас, оба замолкают. Эмоции спрятать, правда, выше их способностей… но это не мое дело.

– Так, господа, что я вам имею сказать, – без лишних прелюдий приступаю к делу. – Проблема есть, и серьезная. Если ее не решить в ближайшие дни – о восстановлении храма можете забыть, это как минимум. Я берусь устранить то, что привело к несчастным случаям с рабочими, если вас устраивает цена.

– Устраивает, – чиновнику хватает мозгов не торговаться. Наверняка средства на нас тоже выделены из бюджета. – Сейчас приступите?

– Нет, работать я буду вечером, причины для этого сугубо профессиональные. Торчать потом до утра на заправке нежелательно, поэтому я была бы признательна, если бы вы заехали к себе в администрацию в неурочное время.

– Ну-у… можно, а во сколько? Часов в двенадцать ночи?

– Думаю, да, к двенадцати мы подъедем. Будьте на телефоне, я отзвонюсь, как закончу.

– Хорошо, буду ждать звонка. – Рук нам на прощание не жмут, но не очень-то и хотелось.

Машину мы отгоняем на опушку леса в стороне от села. До вечера бродим по окрестностям, обедаем, я несколько часов сплю – преимущество коротышек в том, что мы можем комфортно спать на сиденьях, особенно в огромных внедорожниках. Просыпаюсь, когда солнце зависает над кромкой леса, беру рюкзак и отправляюсь работать. Димка остается перегнать «рэйндж» поближе к церкви.

Среди полуразрушенных стен тишина. Тварь пока не вылезла, но тем лучше. Выбираю места на стенах, рисую мелом знаки внешнего круга. Закончив, выхожу в центр бывшего притвора и, присев на корточки, касаюсь земли. По неписаным, но строго соблюдаемым нашим законам, с людьми такое проделывать нельзя, а вот с растениями и прочими обитателями почвы – запросто. Трава вокруг меня стремительно жухнет, а потом и вовсе рассыпается прахом, и круг безжизненной сухой земли всё ширится. Силы с этого с гулькин… нос, но мне не она нужна, а ровная площадка. С подобранным по пути прутиком обхожу край расчищенного участка, вычерчивая на песке последовательность символов.

Закончив рисовать, стягиваю перчатки, закатываю рукав, достаю нож и флакон со спиртом, которым тщательно протираю руки и лезвие. Асептика и антисептика – наше всё, о чем всякие выдуманные персонажи постоянно забывают. Еще у них, у персонажей этих, поголовная мода резать глубоко и поперек ладони – эффектно, но так же никаких сухожилий не напасешься! Я надрезаю кожу на тыльной стороне предплечья, примерно посередине между локтем и запястьем – крови достаточно для дела, разрез не такой глубокий, чтобы нужно было шить, и след от него потом затеряется среди татуировок. По капле крови на каждый из знаков на песке, осторожно переступить через них, дойти до стены и мазнуть по одному из нарисованных мелом.

Все, теперь только раскатать коврик на песке, залить рану БФ-ом и набраться терпения. В термосе еще есть тайный эликсир, придающий сил темным магам. Кофе называется. Если бы точно знала, что придется ждать – прихватила бы горелку и джезву и свежий сварила бы…

Я приканчиваю вторую чашку, когда темнота по углам сгущается и сквозь нее проступает первородная тьма Теней. Замечаю движение, которого в материальном мире нет: тварь, голодная, привлеченная живой силой и кровью, просачивается сквозь стену, принюхивается ко мне, если так можно выразиться относительно того, кто носа не имеет. Я жду, попутно прикидывая, влезет ли в меня третья чашка. Влезет. Наливаю, не спуская глаз с кружащей неподалеку твари. От сердца к кончикам пальцев пробегает ручеек энергии, который я удерживаю. Давай сюда, ну, ты же хочешь…

Есть! Тварь приближается настолько, что касается знаков внутреннего круга. Сила, сорвавшаяся с моих пальцев, моментально активирует их, и тварь намертво вязнет в ловушке. Она яростно дергается, и я чувствую, как вздрагивает контур. Сильная скотина! Подпитываю круг, но, похоже, придется еще тянуть энергию из нее. Паршиво это, сила их – дурная, ядовитая… Но деваться некуда. Свить плеть или ударить еще чем нельзя – ловушку развалю.

Чужеродная, непригодная для живого сила растекается по телу, и защитные узоры вспыхивают болью. Роняю чашку, дышу глубоко, борясь с головокружением, и продолжаю вытягивать из бьющейся в сети твари энергию. Нужно ослабить ее как можно больше, чтобы развеять, иначе она, подраненная, сбежит в Тени…

Накатывает тошнота, еще и кровь носом идет. Да твою-то мать, сколько там в тебе, в голодной-то?! Хотя… контур держит заметно крепче – значит, немного. Попробуем? Разрываю связь между собой и тварью и даю поток силы на внешний круг. Первым вспыхивает знак, смоченный моей кровью, от него сила по цепочке разбегается к другим, и заклятие бьет по твари, разрушая ее сущность, распыляя ее по Теням.

Всё. Готово. Сижу с минуту, пока не унимается тошнота. Потом встаю, одной рукой сдавив кровящий нос, подошвой ботинка стираю символы на песке и обхожу притвор по периметру, убирая рисунки мелом. Можно собирать манатки и уходить.

На улице запихиваю окровавленный платок в карман, собираюсь закурить. Подошедший Дима молча отбирает сигарету с зажигалкой, сует мне бутылку воды и шоколадку.

– Ты не офигел? – вяло возмущаюсь я.

– Нет, – спокойно отвечает братец. – И ты не офигевай. Звони этому лысому, и поехали рассчитываться.

До поселка по всем колдобинам добираемся за полчаса. Я с профессиональным интересом кошусь на кладбище при въезде, но молчу; если там чего и надо делать, то точно не сегодня. У администрации Димка оставляет меня в машине, за деньгами идет сам и вскоре возвращается. Я в это время звоню отцу – кратко отчитаться и сказать, во сколько примерно приедем.

– Нормально всё? – спрашиваю, положив трубку.

– Да. – «Рэйндж» мягко трогается с места. – Нудел немного, что расценки у нас высокие.

– Ну так договаривался бы с местными! – фыркаю я. – Можно подумать, у них ближе, чем в Москве, некромантов нет.

– А я спросил. Он говорит, у них даже свой раньше был, только умер прям за несколько дней до того, как на стройке началось.

– Ты не спросил, как умер? – настораживаюсь я.

– Спросил. – Отсутствие дара не мешает братцу разбираться в теории. – Он с вон тем кладбищем работал, что мы проехали. Отработал, слег и уже не встал.

Поганая смерть. Надеюсь, погребение ему устроили по правилам, но надо взять на заметку и папеньке сказать – возможно, у нас еще будет работа в этом районе…

Из двух зол

– Почему только сейчас? – спросил Олег, просматривая текст заключения.

– Раньше мать ни в какую не соглашалась на экспертизу с участием танатолога, – объяснил детский психиатр, в чьём кабинете они находились.

– Витя, давай без эвфемизмов. Я – некромант, – поморщился Арзамасов. – Ребенку почти десять. Все эти годы она отказывалась?

– Олег, что ты от меня хочешь? Не я принимал решения! А на мамашу надавили после… инцидентов.

Инциденты… Хорошее обозначение для припадков ярости, во время которых мальчик кусал других детей или швырял в них тяжелые стулья. Далеко не во всех случаях это признаки одержимости, но исключить ее заочно нельзя. Для того и приглашают некроманта, чтобы отличил результат воздействия Теней от обычной патологии или педагогической запущенности.

– В этот раз, – продолжал Виктор, – зав ей сказал, что за отказ от твоего осмотра ее привлечь могут, а то и вовсе лишить родительских прав.

– Молодцы! – саркастично улыбнулся некромант. – Повезло вам, что она поверила на слово: ведь законодательную базу для нас как развалили в девяностые, так до сих пор новую не проработали!

– Не нагнетай, – буркнул Виктор. – О, слышишь? Идут.

Шаги по коридору и приглушенное завывание на одной ноте – больше все-таки человеческое, чем животное, – некромант услышал раньше него. И почувствовал то, что однокурснику без дара было недоступно.

– Можно? – худая нервозная женщина заглянула в кабинет, получила утвердительный кивок психиатра. – Игорёша, пойдем.

– Не по-ду-у! – мальчик уперся ногами в порог.

– Ну пойдем, дядя только посмотрит на тебя, и всё!

«Не всё» – пока мысленно поправил Олег, глядя, как она вытаскивает мычащего сынишку в кабинет и усаживает на стул. Здороваясь и представляясь, некромант отмечал слишком широкую переносицу ребенка, скошенный подбородок, щели между передними зубами, некоторую диспропорцию конечностей. Характерная симптоматика, но не главная. Не вслушиваясь в беседу матери с психиатром, Олег ушел в Тени – не полностью, лишь дал коснуться себя и обострить иное зрение.

Никакая тварь не прилепилась к тому, что принято называть «душой или «тонким телом», и это было хорошо. Зато на ребенке висело проклятие – старое, прочно вросшее, однако не созданное мастером Теней. Олег внимательно изучал структуру, похожую на черную медузу, чьи тонкие щупальца сплелись с энергетическими потоками.

– Олег Геннадьевич? – Виктору молчание показалось слишком долгим. – Что вы скажете?

– Ничего хорошего, – некромант перевел взгляд на женщину. – На мальчике лежит проклятие, которое нужно снимать.

– В смысле? – женщина захлопала ресницами.

– В прямом, Людмила Николаевна. Вашего сына прокляли, причем еще до рождения. Проклятие неосознанное, такие возникают относительно часто и не задерживаются на чужих людях. Но в вашем случае, проклятие подкреплено родной кровью, и в результате… – Олег указал на пускающего слюни Игорёшу.

– Вы… вы на что намекаете? – Людмила попятилась, сжала плечи сына. – Что это я виновата?!

– Скорее всего, – прямо ответил Арзамасов. Не тот был случай, чтобы проявлять деликатность. – У вас есть латентный дар – слабенький, но его хватило. В каких вы отношениях с отцом Игоря?

– Ни в каких! – отрезала женщина со злобой, рикошетом обжегшей защитные татуировки. – И это не ваше дело!

– Ошибаетесь, – покачал головой некромант. – Нежеланный ребенок, случайно проклятый собственной матерью и десять лет живший под этим проклятием – как раз-таки мое дело.

– Да что вы себе…

– Позволяю? – Олег не дал закончить. – Разве я хоть в чем-то ошибся?

– Ну, допустим, – она глянула с вызовом. – Как бы есть проклятие. И что, вы его как бы снимете – и Игорь выздоровеет?

– Пять-шесть лет назад я бы сказал, что мальчик сможет нагнать ровесников, если с ним усиленно заниматься. Но мозг слишком сильно поврежден проклятием. Я могу гарантировать, что жизненные функции не пострадают. Что же до когнитивных – ребенок будет, как принято говорить, особенным. Только уже без агрессии.

– То есть, он дураком останется?! – взвизгнула женщина.

– Людмила Николаевна, – с мягким укором вмешался психиатр, – ну вы должны понимать…

– Я всё уже поняла! – Людмила рывком подняла сына, протестующе занывшего, со стула. – Ничего вы с моим ребенком делать не будете! Сейчас же пойду к главврачу, и вас уволят! А на вас, – наманикюренный палец ткнул в сторону Олега, – я в полицию заявлю, шарлатан!

Арзамасов терпеть не мог пустую демонстрацию силы, но при необходимости умел и это. Он нырнул в Тени, вышел в коридоре перед дверью кабинета и распахнул ее, почти нос к носу столкнувшись с ошеломленной женщиной. Людмила попятилась, чуть не наступила на ногу сыну. Игорёша перепуганно замычал, выдернул руку из материнской хватки и полез под кушетку.

– Вы не поняли, Людмила Николаевна. – Олег закрыл дверь и шагнул вперед, вынудив женщину пятиться. – Я не спрашивал вашего разрешения. С доктором, – он тростью указал на Виктора, – вы себе позволяете поспорить, отказаться подписывать согласие на осмотр, отказаться давать сыну лекарства… Но я не доктор, и в моей специальности нет понятия «отказ от вмешательства». Я не буду дожидаться момента, когда Игорёша подрастет и убьет кого-нибудь в припадке.

Некромант сплел простенькое заклятие, но не отпустил – удержал на кончиках пальцев, дав только тьме при этом выглянуть наружу.

– Видите? – он поднес черную дрожащую ленту чуть ли не к самому лицу женщины. – Нечто подобное, только куда сильнее, растет в вашем мальчике годами. Сейчас я могу это удалить – и мальчик будет жить, хоть и инвалидом. Но с каждым годом шансы на его выживание будут всё меньше и меньше. Поразмыслите над этим, пока вытаскиваете сына из-под кушетки. Виктор Павлович, согласуй с руководством: нам нужна легкая седация.

Вскоре Игорёша дремал на кушетке. Мать была посажена на стул в противоположном углу кабинета с наказом не мешать под угрозой выдворения. Олег устроился у изголовья и осторожно потянулся к нитям проклятия. Он по одной расплетал их, отделял от тонкого тела ребенка, как отделяют упрямый вьюнок от садовой малины. Каждую извлеченную нить сжигал собственной силой, вплоть до мельчайших частиц, чтобы те не остались в Тенях и налипли на стены кабинета или на Виктора. Нитей было много, никем не тронутое проклятие за десять лет пустило крепкие корни. Труднее всего было вынимать последнюю, самую глубокую часть. Когда заканчивал, татуировки под рубашкой нещадно саднили, а рабочие печатки на пальцах ощутимо нагрелись.

– Всё, – Олег отклонился, распрямляя затекшую спину. – Сегодня Игорь после лекарства и моей работы будет немного вялым, это нормально. Если температура поднимется до тридцати восьми, тоже ничего страшного, не сбивайте.

– А дальше что? – Людмила стеклянными глазами таращилась на сына. К ее эмоциям некромант предпочел не прислушиваться.

– Внимание и забота, – сказал он. – Много внимания и заботы – вот что потребуется вашему ребенку. И… Людмила, я обязан вам это сказать, поскольку ваши зачатки дара никуда не делись: второго проклятия мальчик может не пережить. Сделайте выводы. Всего доброго. – Он встал, кивнул на прощание Виктору и вышел.

Местечко за зданием диспансера, куда весь персонал бегал курить, Арзамасов заприметил давно. К его радости, сейчас оно пустовало. Олег сунул в зубы заранее изготовленную самокрутку, поджег, вдохнул горький, с кофейным привкусом дым. В висках поселилась давящая боль, как всегда после работы с проклятиями; от наложения болело меньше, чем от снятия.

– Так и думал, что ты еще здесь, – Виктор вышел из-за угла.

– Уже проводил? – Арзамасов протянул раскрытый портсигар.

– Она такси вызвала, внизу ждет с малым. – Приятель от сигареты не отказался. – Хороший табак… Олег, а ты помягче как-то не мог?

– Не мог, – отрезал некромант. – Витя, если я начну следовать принципам этики и деонтологии, то такие Игорёши завалят меня работой по второй моей специальности!

– То есть, ты не утрировал, чтобы ее запугать?

– Нисколько. То, что ты видел – цветочки.

– Да? А то, что дети могут умереть после – это…

– Правда. Это не столько проклятых касается, сколько одержимых. Присутствие твари делает человека физически намного сильнее, но жизнедеятельность постепенно начинает от нее зависеть. Изгонишь – и мозг просто разрушится. – Олег помолчал, выдыхая дым. – Как бы вот ты объяснил родственникам, что их белокурый ангелочек выдавил глаза котенку не потому, что «она еще маленькая и ничего не понимает», а потому, что от родной сущности ангелочка почти ничего не осталось? А тому, что ее заменило, нужно как можно больше чужой боли?

– Не знаю, – глухо ответил психиатр. – У меня на приеме не стоит вопрос – жить тому «ангелочку» или нет. Мы как-то, знаешь, лекарствами обходимся. А ты?

– То, что должен, – жестко отрезал некромант. – Сначала даю родителям увидеть иную сущность, вытаскиваю ее наружу. А потом уже уничтожаю.

– Олег…

– А иначе за котятами следуют люди, рано или поздно. Кому-то приходится выбирать, какое из двух зол – меньшее.

– И ты считаешь себя вправе решать?

– Я вижу и знаю больше других, поэтому – да, вправе. – Арзамасов потушил окурок, бросил в урну. – Будь здоров, Витя.

– Пока. – Виктор протянул руку: – Спасибо за экспертизу. Надеюсь, не придется часто встречаться… вот так.

Вечерело. Начинался час пик, и связываться с переполненным общественным транспортом некроманту не просто не хотелось, а было противопоказано. Открыв приложение, он вызвал такси, а после набрал номер дочери:

– Привет. Тебе не помешает, если я минут через сорок заеду?

– Э-э… – Надя на секунду задумалась. – Не помешает, но я могу уйти за это время. Ты ко мне или к коту?

– Вообще-то, к коту, – честно сказал Олег.

– Тогда без проблем. Ждем.

***

Снейк застыл с автоматом наизготовку. Не забыть бы выключить приставку перед уходом, папеньке «MGS» точно без надобности.

Он – отец, не Снейк, – сидит в кресле, полузакрыв глаза. Барсик разложил свою призрачную тушку рыжим воротником по его плечам и мурлычет на всю квартиру. Я священнодействую с зеленым чаем. Мята, мелисса… чего бы еще сюда?

– Кот, – по одной достаю банки из шкафа, – не помнишь, где цедра?

– Вторая полка, крайняя слева, – не прерывая целебного мурчания, отзывается Барсик. – Не судьба была сразу банку подписать?

– Не бухти.

Закончив, иду с двумя кружками в комнату. Отец открывает глаза. Прислушиваюсь к ощущениям: отпускает его понемногу. Пришел в таком состоянии – и я не о физическом, – что за прошедшие полчаса мы пока слова друг другу не сказали. Для нас это нормально.

– Спасибо, – он берет протянутую кружку, медленно отпивает. – Ты там не опоздаешь?

– Не выгоняй меня из собственной квартиры! – фыркаю я. Беру его за свободную руку, сдвигаю кольцо на среднем пальце, проверяя, нет ли ожога. – Мне не ко времени, чем позже, тем лучше… – Эту тему лучше бы не развивать. – Слушай, когда ты уже начнешь меня к детским экспертизам подключать?

– Никогда, – отец решительно мотает головой. – С твоим уровнем эмпатии в такое соваться нельзя. Тебе, по-хорошему, и на «скорой» делать нечего, но тут уж ты уперлась.

– Зато есть, где силу брать, – пожимаю я плечами.

Родителям труднее, чем мне. Маменька – гинеколог на консультативном приеме, пациенты в терминальных состояниях к ней не ходят. Папенька официально вообще работает только с теми, кто уже всё. Благо, есть знакомый и кое-чем по нашей линии обязанный зав общей реанимацией, и родители время от времени по очереди навещают его отделение – Тенями, конечно, а не через парадный вход. Мама – намного реже, ей для изготовления амулетов много силы не требуется, а для прочего дар слабоват.

– Для меня на ближайшие дни что-то есть? – возвращаюсь к разговору.

– Скажу, если будет. А сегодня ты куда?

Блин. Зря вообще сказала, что собираюсь уйти. Официальной работой не отмажешься – для сборов на ночную смену уже поздновато. А адреса, по которым мы что-то или кого-то зачищаем, обязательно сообщаем друг другу: никогда точно не знаешь, понадобится ли помощь.

– Да это личное, – пробую соскочить, загнать эмоции вглубь. Не выходит. Папенька не такой чуткий эмпат, как я, просто слишком хорошо меня знает и потому настораживается:

– Ребенок, если «личное» – это какой-то парень или какая-то девушка, то я больше не задам ни одного вопроса. Но…

– Личное, – признаюсь, не глядя в глаза, – это гоп-семейка, которая недавно напала на бригаду и разбила голову доктору. Я заглядывала к Феде в реанимацию – Жнец за ним не пришел. Но эти суки должны ответить.

Отец устало вздыхает, трет висок. Помолчав, спрашивает:

– И что ты собралась сделать?

– Не подохнут, но проблем огребут побольше, чем штраф, который им впаяют и который они все равно не будут платить! – отвечаю резко. Спохватившись, гашу эмоции. – Извини…

– Да ерунда… В смысле, то, что сейчас – ерунда. Ты ведь не в первый раз уже ходишь в народного мстителя играть?

– Не в первый. И что?

– То, что они все равно не поймут, за что им прилетело. – Он прикусывает губы, нервно сжимает пальцы на стенках кружки. – Я понимаю тебя, ребенок. Понимаю, что порой нужно выпустить пар. И что не меньше половины народонаселения заслуживают проклятия. Но борясь за справедливость, очень легко переступить грань. Нам с тобой – особенно легко, сама знаешь.

Знаю. Среди ныне живущих некромантов лишь некоторые семьи происходят от тех, первых, кто пришел из другого мира; наша – из их числа. Это делает нас немного сильнее других, но вместе с силой предок одарил нас кем-то вроде хранителя… или родового проклятия. Имя его, используемое для призыва, не произносилось на моей памяти; в разговоре его принято называть Шейд. Если верить семейным легендам, он способен наделить носителя просто огромными возможностями, но за немалую плату…

– Я не могу тебе ничего запретить, – голос отца вмешивается в мои мысли. – Я только прошу, чтобы ты прислушивалась к себе, и чтобы твои решения были действительно твоими, а не нашептанными Шейдом.

– А ты его слышал?

– Слышал, когда подходил к грани вплотную.

– В Афганистане? – понимающе спрашиваю я.

Отец со стороны на «афганца» не похож ни разу – и, тем не менее, служил, отвоевал около года, не считая учебки, пока не комиссовали по ранению. Рассказывать армейские истории он не любит, а вот с причиной я не угадала.

– Нет, там… – пальцы перебирают четки на правом запястье. – Там была война, смерти и дармовой силы было сколько угодно… Кое-кто, вернувшись, пытался жить по тем же законам и дома. После того, как войска вывели, таких особенно много развелось, не нажрались… Мне, наверное, повезло, – отец проводит ладонью по больному колену, – не успел распробовать…