Хроники московских некромантов

– Скажу. Но дальше визга там не дойдет. – Надя отложила учебник и откинула голову на подушки. – А жаль… Синяки сойдут, а пар я бы выпустила.

– Эх ты, хомячок-берсерк! – Димка потянулся растрепать сестре волосы, но получил по руке. Окинул взглядом бардак на письменном столе и вытянул альбом с карандашными набросками. – О, уже приготовилась?

На шестнадцатилетие родители обещали Наденьке оригинальный и совершенно непедагогичный подарок – поход в тату-салон. Эскиз будущей татуировки представлял собой сложный орнамент, в который незаметно для постороннего глаза вплетались символы.

– Защитный контур, – коротко пояснила девочка. – Слабенький, правда, но это пока.

– Ну так куда тебе больше, до работы тебя отец все равно не допустит еще лет пять. – Брат перевернул страницу. – А это что такое?

Надя не торопилась объяснять. Димка вгляделся в схему из линий, соединяющих условно-человеческие фигурки. Число последних совпадало с числом тряпичных куколок на книжной полке.

– Так вы это видите? – Парня наследный дар обошел стороной. Повезло, а может, и нет. – Куклы – это…

– С привязкой оно надежнее, – Надя потянулась. – Ты не представляешь, бро, как трудно отпроситься на физре и добыть волосы с расчесок, с учетом того, что наши прынцессы на физру ходят реже меня и не все сразу.

– Тяжко вам, злым волшебникам. Что хоть это будет?

– Прощальный подарочек к выпускному. – Лучезарная улыбка была бы милой, не иди речь о составном проклятии. – Прынцессам уже платья на него купили, причем, судя по разговорам – впору на венский бал, а не на выпуск из девятого класса. Миронова хвасталась, что будет ярко-красное, «цвет страсти». Прыщи во всю рожу прям в тон придутся… И никакой тоналкой их не спрячут, я постараюсь.

– Прыщи? – Димка иронично поднял бровь. – Систер, это как-то мелочно!

– Мелочно, – на этот раз девчонка говорила серьезно, – было бы проклясть чем потяжелее за то, что они меня бесили эти три года. Испорченный показ мод на выпускном – это нормально, это по заслугам. К тому же, – Надя снова расплылась в улыбке, – я раз в жизни побуду самой красивой! Не знаю, зачем, но побуду…

Бирюк и Ведьма

Паша запалил сигарету и затянулся, готовясь наслаждаться шоу «Бирюк знакомится с новенькой». Шоу то и дело повторялось: как только на подстанции появлялись новые фельдшера, заведующий первым делом ставил их в пару с Серёгой Бирюковым, у которого и врачи не гнушались иногда поучиться.

По ходу, дела с кадрами стали совсем плохи, раз Степаныч взял на работу эту пигалицу только после училища. Да у Пашки сын-семиклассник старше выглядит! По виду – ящик с лекарствами больше нее весит, не надорвалась бы.

– Идет, волчара. – Паша искоса глянул на новенькую: – Ты, главное, сразу на него не обижайся. Бирюк у нас мужик специфичный, но…

– Да ладно, – хмыкнула она, – до смерти не обижусь.

Бирюк издалека зыркнул на новое приобретение, матернулся под нос. Жутковатые разноцветные глаза девчонки зло сощурились. Здоровый, больше на бандита похожий фельдшер пожал руку водителю и сурово навис над напарницей.

– Как зовут?

– Надя.

– Умеешь что? Хотя понятно, что нихера ты не умеешь. Значит, так. Рот без разрешения не открывать, на вызове делать, что скажу. Молча. Смотреть и вникать, все вопросы – в машине. Все твои косяки разбираем там же, и чтоб не ревела мне. Тут «скорая», а не институт благородных девиц, нянчиться с тобой никто не будет.

Пашка еле слышно вздохнул: лишь бы прямо сейчас не разревелась. Были и такие – правда, они надолго не задерживались. Другие выдерживали Серёгину дрессуру пару-тройку дежурств, после чего тоже уходили. Самые стойкие сейчас составляли рабочий костяк станции.

Взглянув на новенькую, Паша понял – слёз не будет. Воспитательную речь она слушала, склонив голову набок, и взгляд становился всё злее. Стоило Бирюку сделать паузу, как тонкие губы девчонки искривились в усмешке:

– А теперь слушайте вы, Сергей Юрьевич. Если я вас по полу и возрасту не устраиваю – это ваши проблемы. Мне известно, что я умею хорошо, а что подтяну в процессе. Свою гнилую педагогику можете засунуть себе туда, где солнце не светит. Я работать пришла, а не доказывать чужому дяде, что его достойна.

Ну нихера себе! Паша аж дымом поперхнулся. Так послать Бирюка, да еще в первый же день, на его памяти не осмеливался никто. Похоже, веселые сутки будут… Серёга шумно втянул воздух и неожиданно по-доброму ухмыльнулся:

– Ты смотри, какая…

– Какая есть. – Девчонка протянула руку: – Так мы попробуем сработаться?

– Седьмая бригада, на вызов!

– Попробуем, – Серёга быстро пожал узкую ладонь напарницы. – Ну, чего стоим? Арбайтен!

***

Все оказалось лучше, чем Серёге представлялось. За несколько дежурств он присмотрелся к мелкой засранке, доставшейся в напарницы. Оказалась нормальная девка, неплохо соображающая и с руками из нужного места. Косячила в меру – не больше, чем он сам по молодости, – вопросы задавала по делу и по делу же огрызалась, если случалось ему перегнуть. Как-то постепенно притерлись друг к другу… Сюрприз случился через три месяца.

Надо было оставить Надьку в машине. Чуял же, что-то не так с этим «плохо с сердцем, жен. 50 лет». Но когда защелкнулся дверной замок, стало поздно. Никакой «жен. 50 лет» в квартире не обнаружилось. Зато был утырок не старше тридцати, весьма характерного вида и с ножом в руке.

– Доставай, – потребовал без лишних прелюдий.

– Что доставать? – Серёга медленно задвинул Надю за спину, нащупал в кармане кнопку. Правда, толку с той кнопки, будто кто-то вовремя приедет.

– Сам знаешь! – нож в руке подрагивал, но только слегка. Ударить сумеет, сучара. – Лекарство доставай, плохо мне!

Это только в кино бравый скоропомощник выбивает нож из руки злодея и руку эту ломает. А тут – прихожая узкая, особо не увернешься, и девчонка сзади. Ладно он, Бирюк, но если ее зацепит…

– Так не выдают, – смотреть в глаза, не на нож. – Мы ж линейная бригада, наркота только у спецов.

– Не пизди! – урка двинулся вперед. – Все у тебя есть! Слышь, ты не понял?! Ломает меня, я щас что хочешь могу сделать…

Надька! Серёгу прошиб холодный пот. Эта дура как-то умудрилась просочиться между ним и стеной, а как оказалась за спиной у машущего ножом урода – вообще непонятно. Положила два пальца на дельту справа и негромко сказала:

– Брось.

Наркот вздрогнул всем телом, но руку с плеча не стряхнул. Вытаращив глаза, хватал ртом воздух. Без звука. Нож в руке ходил ходуном.

– Брось. – У девчонки побелело лицо, зрачки расплылись так, что глаза сравнялись по цвету, стали черными. – Или будет еще больнее.

Нож выпал из разом ослабевших пальцев, стукнулся о линолеум, и стук вывел Бирюка из ступора.

– Млять! Надька, ты…

– Минуту, Сергей Юрьевич, – в голосе едва улавливалось напряжение. – Еще минуту.

Наркот, мелко трясясь, грохнулся на колени. Девочка по-прежнему касалась его только кончиками пальцев, но ни оттолкнуть ее, ни хотя бы повернуть голову он, похоже, не мог.

– Слушай меня внимательно. Сейчас мы уедем. Посмеешь вякнуть куда – я вернусь, и твоя ломка тебе раем покажется. – Пальцем свободной руки Надя чертила что-то у него на спине. – А следующая доза для тебя станет последней. Это тоже запомни.

Она несильно толкнула утырка, и тот, закатив глаза, мешком завалился набок.

– Очнется. Скоро, – Надины зрачки сузились до нормального размера. – Пойдемте, мне на воздух надо.

На лестнице ее шатнуло, и оставшиеся пролеты Серёга придерживал ее, чтобы не упала. За шкирку – по-другому, неся ящик и кардиоргаф, было бы неудобно. У самой двери подъезда девчонка высвободилась и на улицу вышла сама. Прислонилась к перилам крыльца, несколько раз глубоко вдохнула – ртом, потому что из правой ноздри побежала струйка крови.

– Это сейчас пройдет, – Надя отмахнулась, достала платок, зажала переносицу и потопала к машине.

– Серёга, что у вас там стряслось? – Пашка отбросил недокуренную сигарету. Девчонка обошла его и влезла на свое место в кабине.

– Это ты вот у нее спроси! – рявкнул Бирюк, следом забираясь в машину. – Надька! Это какого хера там было?!

Он добавил бы еще пару ласковых слов, но девчонка осадила его хмурым взглядом.

– Не орите. Думаете, мне это в кайф? Сделала, что было нужно.

– Так что сделала-то? – Пашка сел со своей стороны.

Надя не ответила – была занята, вытирала остатки крови из-под носа, – поэтому Серёга сам, коротко и матерно, изложил водителю произошедшее на вызове. Пашка присвистнул.

– Так ты что, эта… как вас там?

– Нас по-разному называют: колдунами, экстрасенсами, даже «специалистами по танатологии» – это такой умный политкорректный термин. – Надька передохнула, цвет лица вернулся в норму. – В моей семье принято называться по старинке – некромантами.

– Ведьма, короче, – подвел итог Бирюков. – Почему сразу не сказала?

– Так меня не спрашивали, – она пожала плечом. – Да и не принято это афишировать, пока не нужны наши услуги… ну, или пока нас не пытаются зарезать за наркоту из укладки.

– Последний раз, – помолчав, сказал Бирюк, – я такое в Чечне видел. Думал, больше никого из ваших не встречу…

– А вы не думайте, – посоветовала она и полезла в бардачок за конфетами, которых сама же туда насовала. – Так всем нам будет лучше. Вам я не наврежу, а… А по работе всякое может быть.

Ведьмой ее назвали еще не раз и не два, и не только Серёга. В скоропомощной работе и вправду случается всякое, и везло тем, в чьей бригаде на опасных вызовах оказывалась маленькая вредная девчонка-фельдшер. Со временем кличка прочно прицепилась. Надя принимала ее с обычной кривоватой усмешкой и продолжала делать свое дело. Работала без надрыва сутки через трое, по внешним признакам – не бедствовала, а уж чем занималась вне работы – никто не спрашивал…

Две жизни Ведьмы

– Пётр Степанович, вызывали?

– Заходи, Арзамасова.

Она и вошла. И села, не дожидаясь приглашения. Пётр привычно содрогнулся, окинув фельдшерицу взглядом, и содрогнулся. Мысленно.

По летнему времени, Ведьма щеголяла с короткими рукавами, выставив на обозрение разрисованные предплечья. Нет, многие на «скорой» балуются татуировками, но у этой выше пальцев лоскута чистой кожи не найдешь. Левый висок выбрила чуть не «под ноль», в ухе штук пять разных колец. Поговаривали, правда, что она из этих… специалистов, и что татуировки у нее «рабочие», но железа-то куда столько?

– Опять жалоба на тебя, Надежда Олеговна.

– Таки прямо на меня? – Арзамасова вскинула проколотую бровь. Спасибо, что хоть в носу колец не носит.

– Тебя по описанию не узнать невозможно, – заведующий выразительно кивнул на ее руки. – На, почитай.

– «…и явно бывшая заключенная и наркоманка с тюремными наколками на руках», – нужную строчку Арзамасова прочла вслух и с надрывом. – Ну, понятно. Я даже знаю, откуда это. Мы туда мчались на очередное «задыхается», а обнаружили страдающего с похмелья урода сорока двух годиков при мамочке, и они вдвоем требовали его, цитирую, «прокапать», конец цитаты.

– И ты, естественно…

– Разъяснила им суть термина «экстренная служба». Максимально корректно разъяснила, Бир… то есть, Сергей Юрьевич подтвердит.

– Еще бы Бирюк не подтвердил! Нашли друг друга… – Пётр снова наткнулся взглядом на ее наколки и взгляд отвел. – Надька, Надька… Слушай, как на тебя отец смотрит?

– С нескрываемой гордостью, – нахально ответила девчонка.

– Начни уже прикрывать свою… красоту, а?

– Окститесь, шеф, тридцать градусов жары! Хотите – ищите повод уволить. – В кабинете посреди июля потянуло холодом. – Сама не уйду, вы ведь знаете?

Знает. И знает, что нормального повода уволить эту заразу не найдет. То есть, найти можно, и создать можно… Но у него слишком веские причины никогда не избавляться от Ведьмы.

– Знаете, – повторила она, и лицо смягчилось, а в кабинете потеплело. – Можно, я уже пойду? Мне заступать надо.

– Объяснительную напишешь.

Напишет, и еще как. Не дай бог, кто из высокого начальства это прочтет.

– Вы их коллекционируете, что ли?

– А то! Выйду на пенсию, издам твои сочинения – хоть денег заработаю на старости лет.

– Тогда я подам на вас иск о нарушении авторских прав. – Ну вот умеет же хорошо улыбаться, на нормальную девку становится похожа.

– Иди работать, Арзамасова.

Уже взявшись за ручку двери, Ведьма остановилась:

– Да, Пётр Степанович. Я тут слышала, Феде Смирнову с четырнадцатой подстанции череп проломили на вызове.

– Знаю. В реанимации он.

– Адрес того вызова случайно не знаете?

– Нет. Даже случайно.

– Ладно. – Надька толкнула дверь. – Сама выясню.

***

Раз… два… три… Рита со злой сосредоточенностью давит бабке на грудину. Трещит ребро, правда, слышно это только мне. Интересно – мысль проскальзывает фоном, не мешает работать, – была бы жалоба, что сломали? Но жалобы не будет, потому что бабке не выжить, и вызванные нами спецы не успеют. Сжимаю амбушку раз за разом, а сама вижу его. Стоит рядом, еще чуть – и коснется моей руки, настолько тут тесно…

Я видела много красивых или же карикатурных рисунков с докторами, героически отгоняющими Смерть от больного. Херня всё это. Жнец не приходит, чтобы постоять и отбыть ни с чем, и если я его вижу – значит, всё. И значит, что не грех бы подпитаться – сила лишней не бывает, – да свидетелей многовато. Ладно Ритка – она из своих, привыкших к моим странностям, – а вот бабкина внучка вряд ли поймет…

Ну вот и финиш. Констатация, подписи, вся мура… Внучка слушает Риткины дежурные соболезнования с сухими глазами. Я молча собираю вещи. Мне больше жаль утекшей в никуда силы. Послезавтра работать по родовому профилю, а возможностей зачерпнуть энергию у современного некроманта немного. Мысли, естественно, держу при себе. Убитой горем родственнице усопшей незачем показывать мою истинную сучность.

Не такая уж она и убитая, кстати. Я привычно ловлю эмоции, разбираю их. Девушка почти спокойна, не рада, но и не больно ей так, как могло быть. Видно, знала, что бабуле с ее букетом заболеваний недолго оставалось…

Перед самым нашим уходом в квартиру просачивается лощеный типчик из ритуальной конторы. Кто просигналил? Не Ритка точно, кто-то из спецов. А, неважно. Пройдя мимо, вешаю ему на спину несложное проклятие. Побегай теперь по кожникам, шакал… Нет, каждый зарабатывает по-своему, и я не моралистка, но конкретно этот – борзый сверх меры, так что поделом.

Выйдя на улицу, прячусь в кабине: дождь заморосил, а ведь еще утром жарило. Рита остается на пару минут покурить за машиной. Настроение такое, что я бы присоединилась, но нам нельзя часто. Папенька вот тоже старается смолить только после особо нервной работы…

– Третья, свободны с адреса.

– Принято, третья. Возвращайтесь домой.

Вот это подарок! Если по дороге никуда не ушлют, мы нормально поужинаем. А если и ночь вдруг выдастся относительно спокойной, то можно будет связаться с заказчиком, перенести встречу на завтра и получить два подряд свободных дня. Размечтались, Надежда Олеговна!

– Ты знала. – Рита не то спрашивает, не то утверждает.

– Знала. – С ней можно не притворяться, будто я не поняла, о чем речь.

– Ты всегда знаешь. По тебе видно: ты вроде и не сачкуешь, но глаза у тебя заранее потухшие.

Пожимаю плечами. Не рассказывать же про Жнеца – даже тех, надежных, это отпугнет. Прошли века с прихода наших предков, и люди готовы признавать наше существование и нашу пользу, но не готовы узнать, каков на самом деле их мир…

…Утро, мать его. За сутки от силы часа два покемарили, урывками, ну и на утренней раздаче люлей прикорнули. Степаныч ворчал, а что делать. Хорошо, хоть по прошлой кляузе я уже отписалась.

– Ведьма, мы в твою сторону едем, подбросить?

– Ага, спасибо.

В иное время я бы пешком дошла, тут меньше трех километров в сумме, а ходить я умею и люблю. Но сегодня устала, и надо домой побыстрее – вымыться, залечь и до завтра восстановиться. Неизвестно еще, что там завтра будет.

Высадили неподалеку от дома.

– Кучеряво ты устроилась!

– Так уж получилось. – И вообще, это не я, это отец постарался.

На восьмой этаж поднимаюсь пешком: лифт хрен дождешься – все на работу, когда Наденька с работы. На седьмом непривычно тихо, истеричная мамашка не орет на младшего детеныша, к счастью для нее. Я в таком настроении, если спать не дадут, точно спущусь и прокляну! До сих пор останавливало лишь осознание, что злость за свои проблемы мамашка с папашкой станут срывать на детях – то есть, мне тише не станет. Не смертельными же потчевать… Нет, даже думать о таком нельзя, это всё от усталости.

– Кот, я дома! – скидываю рюкзак в прихожей, разуваться сажусь прямо на пол.

– Хорошо, – Барсик стекает со шкафа. Обходит меня кругом, нюхает, морщится. – Опять дряни всякой нацепляла… Ты вообще закрываешься?

– Это еще закрываюсь. Чайник включи, я мыться. – На несколько секунд материализоваться его сил хватит.

Ком белья в стирку вместе с формой, позже запущу. Встаю под обжигающий душ, соскабливая с себя суточную грязь. Жаль, что осадок чужих эмоций мылом не смыть. Я отсеиваю, что могу, мелкие неосознанные проклятия отражает защита, привязанная к набитым на спине знакам, но порой этого всего оказывается слишком много. И тогда нужна помощь Барсика…

Неупокоенный дух рыжего кота достался нашей семье вместе с квартирой на Садовом кольце в лихие девяностые, пока я училась ходить и шустро ползала. Папенька в те кровавые годы и как судмедэксперт без работы не сидел, но деньги зарабатывал, в основном, как некромант. Благо чуть раньше, на волне всеобщей свободы и гласности, отношение к нам стало лучше, чем при социализме. Одну пару как раз замучила потусторонняя сила в виде гремящего посудой и шипящего из шкафов полтергейста, из-за которого нельзя было ни жить в квартире, ни продать ее. Им повезло в поисках избавления наткнуться не на шарлатана, а на действительно одаренного.

Осматривать квартиру отец пошел один и там познакомился с Барсиком. Кот, когда-то выброшенный в окно пьяным сожителем хозяйки, не особо обрадовался перспективе обрести вечный покой: в отличие от людей, он не тяготился посмертным существованием в привычной обстановке, вот только соседи, которым та хозяйка поспешно сбыла «нехорошую» квартиру, пришлись не по нраву. Отец предложил ему альтернативу: он покупает эту квартиру (с солидной скидкой, полученной в качестве гонорара), а кот соглашается жить бок о бок с его матерью.

Кот согласился. Они с бабушкой больше двадцати лет прожили душа в душу. Она время от времени делилась с духом силой, а он помогал, если была необходимость, очиститься от избытка негативной энергии. Когда в позапрошлом году бабули не стало, Барсик без раздумий объявил, что теперь жить с ним буду я. Нет, с Димкой они вполне себе дружны и могут до глубокой ночи трепаться на кухне, но с одаренной коту привычнее.

С кухни слышится бульканье и щелчок кнопки.

– Даже не думай, – ворчит Барсик, заметив мой взгляд в сторону запаса растворимых пюре.

После суток хочется побыстрее закинуться едой и завалиться. Но кот прав: чтобы оставаться работоспособными, злые колдуньи должны питаться полноценно – наваливаю в пиалу творога. И вкусно тоже – варенья добавляю от души.

За завтраком следует постель, которую лень разбирать, поэтому – кокон из пледа. Хорошо. Кидаю взгляд на дверцу бара: может, немножко вискаря мне не повредит? Нет. Вставать за ним еще…

Барсик укладывается мне на грудь. Он нематериален, сознание само додумывает теплую кошачью тяжесть. Мурчание додумывать не приходится. По телу разбегаются импульсы силы, выжигая всё, что налипло на защиту. Уходит ощущение давления в висках, и даже дышать становится легче.

– Спасибо, кот, – не открывая глаз, глажу вибрирующий, слегка покалывающий электричеством воздух над собой.

– Не за что. Спи давай.

Мурчание становится громче. Я медленно погружаюсь в сон, вяло думая о том, что надо достраивать защиту, благо места под татуировки на мне пока хватает…

Призрак старого храма

Тяжелая фура, поморгав поворотником, сдвигается правее. Я прижимаю педаль газа, мигаю аварийкой: «Спасибо». Вскоре фура остается далеко позади. За что люблю выездные заказы, так это за возможность отвести душу на магистрали, а не тереться в метро.

– Камера, – сообщает антирадар, – на девяносто.

– Да с хрена ли?! – я с возмущением сбрасываю скорость.

– А чтобы всякие не улетали, если вдруг что, – зевает Димка с заднего сиденья. – Систер, ты бы лучше за навигатором следила, а то поворот проскочишь.

– А ты тут для чего? – огрызаюсь, как заведено.

– Для того, чтобы ты не садилась за руль после работы. – Шуршит, похоже, переворачиваясь на другой бок. – А до того я отсыпаюсь. Рули давай и смотри, где поворот.

Проснуться ему приходится, как только мы сворачиваем с трассы, потому что асфальт заканчивается. Наш «рэйндж» ползет, кое-как пропуская между колесами самые крупные выбоины, но все объехать не выходит. Добро пожаловать в Россию, москвичи…

Село, притаившееся между лесом и песчаными карьерами, находим с первого раза, хотя навигатор впал в кому сразу, как свернули. Место приметное: с краю села торчит полуразрушенный храм. На фоне светлого неба чернеют покосившиеся шпили – то ли молнией их оплавило, то ли время попортило металл.

– Красиво, – Димка открывает у себя окно и высовывается. – Куда там нам подъезжать, видишь?

– Не к церкви. Сказали – у магазина, вряд ли их здесь больше одного.

Возле продуктового магазина с обшарпанной вывеской припаркована немолодая «шнива». Встречают нас двое. Первый – глава администрации, нервно-нетерпеливый лысеющий дядечка в костюме с галстуком. Второй – батюшка, от которого веет неодобрением: он не обязан нам радоваться, но работать не помешает. Димка выбирается из машины первым, и внимание обоих обращается на него. Ну, логично: рослый бородач с выбритыми висками и черно-красным «рукавом» до локтя – кто еще может быть главным в паре? Брата это забавляет, меня тоже, но виду мы не подаем.

– Здравствуйте! – дядя в галстуке тянет руку для приветствия. – Это вы… э-э… специалист?

– Не, – Димка руку жмет и лыбится, – я сопровождающий.

– Некромант – это я, – вылезаю из-за руля.

Обожаю мгновенную смену эмоционального фона у заказчиков: недоумение и недоверие – как коротышка, похожая на трудного подростка, может быть серьезным специалистом? А вот могу, пусть татухи мои – в отличие от Димкиной, не декоративные, – сейчас скрыты рукавами толстовки и перчатками с обрезанными пальцами.

– Вы Андрей Петрович? – уточняю для порядка. – А вы…

– Отец Сергий, – отвечает за батюшку глава администрации. – А вас как зовут?

– Надежда Олеговна. Это – Дмитрий Олегович. По телефону вы разговаривали с нашим отцом. Да, семейный подряд. А теперь, может быть, пройдемся и вы расскажете подробнее, что у вас случилось? – Не люблю длительных приветствий, да и чувствую уже направленные на нас любопытные взгляды. Этого тоже не люблю.

Пикаю сигнализацией и иду с заказчиками в сторону заброшенной церкви. Димка замыкает шествие. Он мог бы и в машине подождать, но ему интересно.

– Видите? – остановившись через дорогу от развалин, Андрей Петрович указывает на пустые строительные леса. – Наконец-то смогли выделить деньги на восстановление, нашли людей, бригада приступила. И за первые две недели – три несчастных случая! Первых двух еще можно было бы на это дело списать, – выразительный щелчок пальцем по шее. – Но потом у них прораб средь бела дня в яму провалился и ноги поломал. Трезвый был, а яму эту как-то нашел.

– Или она его, – вполголоса комментирует Димка.

Я киваю и смотрю на священника:

– Вы что-то пробовали делать?

– Окропил, – кратко отвечает тот. Судя по тому, как напрягся при этом, уже имеет опыт общения с некромантами.

– Не помогло? – Ну не умеет Наденька промолчать.

– Насмехаетесь?

– Есть немного.

Отец Сергий буравит меня укоризненным взглядом, но не ему обыгрывать в «гляделки» одаренную. С досадой отворачивается первым и твердо произносит:

– Жителям стало спокойнее.

– А рабочим, видимо, нет. Смерти были? – спрашиваю уже у чиновника.

– Не было, слава богу. Правда, один с лесов упал и сильно головой ударился. Оперировали его в Ярославле. Пока еще не очнулся, я вчера узнавал.

Может, и не очнется. Конечно, я не потащусь в Ярославль проверять наличие Жнеца в реанимационной палате. Мне за это не заплатят. Кстати, о деньгах: