Полная версия
Осквернитель
«О чём это она? Неверное, не о застольном общении говорит…»
– Давайте кушать, – предложила Эмма. – Эти подносы могут греть пищу бесконечно, и ваш суп попросту испарится.
Трапеза прошла в разговорах простых и незначительных.
Лео рассказал немного о себе.
Немного, но больше, чем следовало рассказывать совершенно незнакомому человеку.
Должно быть, его подкупил тот неподдельный интерес, с которым Эмма выслушивала историю его нелёгкой и нелепой жизни.
Отец рано умер.
После его смерти Лео жил вдвоём с матерью в доставшемся по наследству домике в окрестностях одного крупного города.
Сбережений от отца почти не осталось. Ему рано пришлось начать работать.
Мать хворала.
Три недели назад она умерла.
А теперь вот…
– Пригласили пожить здесь, – скомкано закончил Лео свой и без того и не очень связный рассказ.
Это описание житейских передряг было правдиво лишь частично.
Он ни словом ни обмолвился о том, что из-за неприятностей, связанных со смертью матери, вынужден был покинуть домик и провести эти самые три недели под мостом, ночуя на набережной, и что хорошенько отмыться и привести себя в порядок ему удалось лишь перед самым выездом в отель, когда после подписания необходимых бумаг в канцелярии Хозяина его отвели в душ и кое-как почистили и подлатали его одежду.
Разумеется, ничего он не сказал об обстоятельствах смерти матери.
Не упомянул и Хозяина.
Его упомянула Эмма.
– Пригласили? – переспросила она.
И с улыбкой сама ответила на свой вопрос.
– Точнее, пригласил. А ещё точнее – предложил. Такой неприятный мужчина… с рыжими седеющими волосами и грубым лицом. Я права?
Лео её осведомлённость нисколько не смутила.
«Конечно, не одного же меня отобрали…»
– Вы тоже участник представления?
– Здесь все – участники, – ответила Эмма.
И еле заметно кивнула в сторону зала.
– Здесь, в ресторане. И в отеле. Во всех номерах и служебных помещениях. От подвала до сада на крыше. И все, кто гуляет по склонам холма. Все, кто пересекает ограду отеля – становится участником представления.
– Как много вы знаете о здешней жизни, – заметил Лео.
– Я просто дольше вас здесь живу, – пояснила Эмма.
– Сколько же, позвольте узнать?
Эмма задумалась.
Что-то её смутило, тень пробежала по лицу.
– Странно, – прошептала она.
И сказала громче:
– Какое странно совпадение! Я здесь – три недели. Ровно три недели назад я встретилась с тем, кого зовут «Хозяин», и приняла его предложение.
– Его предложение вряд ли бы принял человек, жизнь которого благополучна, – произнёс Лео, внимательно наблюдая за реакцией спутницы.
– Ваша жизнь так же не отличалась безмятежностью и обилием радостных событий?
– Я не помню, – ответила Эмма просто и искренне.
– Ничего не помните о своей прошлой, доотельной жизни?
В вопросе Лео не прозвучало ни единой нотки недоумения или недоверия.
Казалось, ему надо просто констатировать факт.
– Да, – подтвердила Эмма. – Ничего не помню. У меня амнезия. Полная…
Она шутливо покрутила пальцем у виска.
– Я пришла в себя в больнице. Кажется, какое время приходила в себя. Сколько дней – не помню. Обрывочные, смутные картинки… Потом я частично пришла в себя – и меня выписали.
– Вас выставили на улицу! – возмутился Лео. – Но это же натуральное свинство – выбросить на улицу человека, да ещё и с невосстановленной памятью. Они хоть сказали вам, при каких обстоятельствах вы поступили в больницу?
– Сказали, но немного, – ответила Эмма. – Кажется, меня нашли в парке, травм и следом насилия не было. Одежда так же не пострадала и даже была относительно чистой, если не считать небольшого пятна где-то на талии. На мне было светлое, лёгкое пальто и пятно на таком фоне было хорошо заметно. Но в остальном всё было целым и чистым. Денег, ключей, документов, кредитных карт… не было…
– Вас обворовали! – уверенно заявил Лео. – Пока вы были без сознания. В последнее время в наших городах так много бродяг…
«Мне ли не знать!»
– Возможно, – неуверенно согласилась Эмма. – Но… я не знаю. Только с чужих слов, со слов врачей. И привёз меня в больницу не санитарный автомобиль, и не полицейский. А какой-то незнакомец, частное лицо. Он и рассказал врачам в приёмном отделении всю эту историю, а потом попросту исчез. И так быстро и незаметно, что никто не успел записать его имя. Это мне рассказали уже врачи.
– Ваш любовник? – предположил Лео. – Может быть, была… сцена? Между вами? Вы потеряли сознание, он испугался и отвёз вас в больницу. И документы с каточками забрал, чтобы затруднить вам восстановление памяти и получить фору на побег?
Эмма молчала.
Только небольшая прожилка забилась у неё на щеке.
– Ой, простите!
И Лео хлопнул себя по лбу.
– Невоспитанный я болван! Вам и так тяжело, а я тут сплёл целую детективную историю, без фактов и улик. На пустом месте. Скорее всего, это был просто добрый человек, который из жалости отвёз в больницу найденную им в парке женщину, которая без сознания лежала на скамейке. А он исчез он лишь потому, что не хотел впутывать своё имя в потенциально криминальную история. Обычный страх добропорядочного, но не слишком смелого обывателя.
– Наверное, так. – ответила Эмма. – Должно быть, так всё и было…
И продолжила рассказ.
– Нет, меня не выкинули. Я убежала сама. Мне вернули одежду, я сидела в приемном отделении. Мне сказали, что физически я здорова, а на восстановление памяти могут уйти годы. Держать в больнице они меня больше не могут. Потом врачи ушли, со мной осталась только медсестра. Кажется, её оставили наблюдать за мной, но она не очень прилежно исполняла поручение, постоянно отвлекалась с парнями из дежурной бригады. А потом и вовсе ушла куда-то… А я услышала, как кто-то из врачей звонит в полицию. И я испугалась, сама не знаю – чего… И выбежала.
– Я пустилась прочь. Шла, не разбирая дороги. Не помню, как очутилась на улице, и не помню – на какой. Там меня подобрала машина… Должно быть, я всё ещё не пришла в себя и была в каком-то полувменяемом состоянии, потому что совершенно спокойно села в автомобиль к совершенно незнакомы людям. В машине было двое… Они не стали меня ни о чём спрашивать, а просто отвезли к человеку, который сказал, что его зовут «Хозяин»… Вот такая история.
– Странная история, – резюмировал Лео.
«Впрочем, и моя история странная, и нелепостью потягается с её рассказом. Похоже, „Оберон“ не случайно стал нашим приютом…»
– Но как же, при полной амнезии, вы узнали, что вас зовут – Эмма?! – воскликнул Лео.
– Стало быть, не полная амнезия?
– Увы, полная, – печально ответила блондинка. – Эммой меня называли врачи и санитары. Так я была записана в журнале регистрации. А всё потому, что на внутренней стороне моего пальто была пришита бирка с именем «Эмма». Видимо, пальто знает обо мне больше, чем я сама…
«Или это торговая марка» мысленно дополнил рассказ Лео. «Или вообще… чужое пальто. Вот так приключение ей выпало!»
– И вы приняли предложение Хозяина?
Даже его, отчаявшегося бродягу, удивляло бесстрашие и фатализм спутницы.
– Он сказал, что это театральное представление вернёт мне память.
– И вы поверили ему? – продолжал допытываться Лео. – С чего ему заботиться о вас, возвращать вам память?
– Но и вы поверили, – возразила Эмма.
– Мне деваться было некуда! – с некоторым возмущением в голосе заявил Лео.
– Мне тоже, – ответила Эмма.
И бросила салфетку на стол.
– Вы закончили с рёбрышками? Пойдёмте отсюда, мне что-то дурно… Должно быть, оттого, здесь становится шумно!
Ресторан и в самом деле загудел уже множеством разноязыких голосов, стал наполняться звоном бокалов и резким звяканьем вилок и ножей. Звуки этого отчаянно фальшивящего, нестройного хора начали становится всё отрывистей и надсадней, будто людей, всё более и более наполняющих зал, начли исподволь бить короткими разрядами тока.
И в этот хор стали вплетаться детские голоса.
Лео заметил, что ресторан и впрямь стал напоминать семейный: по залу во множестве забегали дети, юрко протискиваясь между столами, вереща и на ходу хватая взрослых за ноги.
«Боже мой! Только не водите их здесь в туалет!» мысленно попросил родителей Лео.
И пошёл вслед за спутницей.
Где-то у самого выхода, там, где нестройный гвалт, перерастая постепенно в монотонный шум, остался уже за спиной, навстречу им понёсся мужчина в бежевой изрядно помятой пиджачной паре, в котором Лео, к удивлению своему, узнал одного из туалетных любовников, столь внезапно растворившихся в воздухе.
Движения его были столь порывисты, что Лео даже зажмурился на мгновение, ожидая неминуемого столкновения.
Но по счастью, всё обошлось.
Внезапный бегун с широкой и бессмысленной, едва ли не лунатической улыбкой на лице, привизгнув, короткой дугой обогнул Лео и его даму и скрылся где-то в гудящих джунглях семейного зала.
И тут, с коротким запозданием, осознал Лео, что облик его изменился.
И помимо появившегося на любовнике изрядно помятого пиджака и было и ещё кое-что…
Шрам!
Свежий, кровоточащий шрам на лбу.
Лео успел заметить и тонкие струйки крови на линии бровей.
«Брать…» вспомнил Лео. «Брать у вас…»
– Идём? – и Эмма кивнула в сторону коридора.
НОМЕР.
Она явно вела его в свой номер.
«А чего стесняться?» с наигранным циничным безразличием успокоил сам себе Лео. «Мы же на сцене».
Ключ она взяла не на рецепции.
Один из помощников портье протянул ей бронзу у самой лестницы, словно бы специально её там поджидая.
«А может, и специально…»
Лео устал удивляться.
В конце концов, не удивляются же зрители в театре, завидев ангела, спускающегося на тросах откуда-то с потолка.
Или посмотрев историю про почтенную мать семейства, которая после трёх часов стенаний на сцене совершенно случайно, токмо волею божьей и автора пьесы, обнаруживает заветную родинку на плече садовника, как-то ненароком забредшего в запущенный сад, и, таким чудесным образом воссоединяется с потерянным лет сорок назад сыном, коего не чаяла уже и обнять в дольнем мире.
«Вот только не надо про мать» попросил сам себя Лео.
Эмма поднималась по лестнице, не пожелав воспользоваться лифтом.
Впрочем, подъём был недолгий.
Второй этаж.
В молчании они прошли почти до самого конца коридора и остановили у двери с номером «семь-пять-семь-два».
«Почти как у меня» отметил Лео. «Только последняя цифра отличается. Рановато делать выводы, но и есть, похоже, номер этажа…»
И дверь у неё была светло-зелёного цвета, в лиственных узорах.
Украшала её голова не сатира, а нимфы.
Впрочем, нимфа повернула ключ с той резвостью, что и сатир.
Лео поразил странный, внезапный двух-трёхсекундный провал в памяти.
Он совершенно не помнил, как оказался посреди комнаты.
Это походило на обрыв плёнки с мгновенной склейкой.
Эмма стояла возле распахнутой двери, ведущей на террасу.
Лео, угадав её желание, подошёл ближе.
Спутница взяла его за руку и вывела под открытое небо, затянутое уже не облаками, а лёгкой, полупрозрачной кисеёй, сквозь которую, казалось, вот-вот выглянет солнце.
Но солнце всё не выглядывало, и не заметно даже было то место, где висел его круг.
Пелена была равномерно светлой, словно испускала сияние сама по себе, без помощи светила.
Эта необычная картина неба хорошо просматривалась ещё и потому, что терраса была полностью открыта и свободна от нависающих карнизов и балконов верхних этажей.
Волею архитектора она покоилась на широком, далеко выдвинутом вперёд каменном выступе, словно бы на рукотворной скале.
И путь до края террасы показался Лео бесконечно долгим.
– Встань здесь…
И Эмма показала ему на место рядом с широкой гранитной балюстрадой.
Лео послушно встал.
Мысли его остановились и внутренний голос в смятении замолчал.
– Разденься, – сказала она.
Интонации её голоса были смешанные: то ли просьба, то ли приказ.
– Как?
Этот странный, нелепый вопрос едва слетел с его пересохших губ.
Эмма улыбнулась.
– Совсем.
Лео огляделся.
Мысли остановились, но упрямая, инертная обывательщина всё ещё выползала из его сознания.
– Но здесь же всё открыто…
– Это хорошо, – успокоила его Эмма. – Волноваться не о чем. Здесь нет недоброжелателей, только друзья и любовники. Все условности в прошлом.
Лео застыл, словно охваченный внезапным январским холодом.
– Хорошо, – пожалела его Эмма. – Я тебе помогу.
Она погладила его по щеке.
– Расстегни пуговицы.
И он покорно расстегнул, одну за другой.
– Теперь сними рубашку.
Он медленно стянул реквизитный шёлк, бросив его на гранитные плиты пола.
Она погладила его по соскам.
– Они быстро твердеют. Не такой уж ты и стеснительный.
Она положила руки ему на талию.
– А теперь расстегни и спусти брюки.
Эмма провела ладонью по поднимающейся ткани трусов: член стал отзываться на ласки быстрой эрекцией.
– У тебя давно не было женщины?
Лео кивнул в ответ.
– Сегодня ты испытаешь двойное удовольствие: станешь моим мужчиной, и моей женщиной. А теперь разденься – до конца.
Лео избавился от остатков одежды и член, лишённый оков, гордо поднимался к небу.
– А теперь заведи руки за спину…
Лео подчинился.
И тогда Эмма, быстро вытащив брючный ремень, стянула ему руки узлом.
– Тебя ведь это возбуждает?
– Да, – прошептал Лео.
Эмма засмеялась и, схватив Лео за плечи, уложила его спиной на гранит.
– Ангелочек, – нежно прошептала она, – теперь ты в моей власти. Или я в твоей?
Выпрямившись, она медленно сняла туфли и поставила их на край балюстрады.
– Посмотри на меня. Смотри же…
И вот теперь чёрные нити окончательно слетели с её плеч.
Как и ожидал Лео, лифчик не стеснял её грудь.
Но и ожидаемых трусиков под платьем не было.
Она сразу и мгновенно предстала перед ним обнажённой, во всей своей ослепительной красоте.
Она присела на корточки так, что её тонкая розовая полоска влагалища оказалась над лицом Лео.
Лео почувствовал, как тёплая струйка, поначалу тонкая, но быстро набирающая силу полилась на его лицо.
Лео подставил губы и, не боясь захлебнуться, короткими, отрывистыми движения стал заглатывать горьковато-солёную влагу.
И. когда священный поток закончился, прошептал восхищённо: «Господи Иисусе! Царица небесная! Слёзы Богородицы, слёзы пречистые…»
Алые губы влагалища прикоснулись к его лицу.
Сменив положение, Эмма встала на колени и теперь прикасалась промежностью к его напряжённому, сведённому страстью и искривлённому безумным возбуждением рту.
– Сие есть плоть моя, – подхватила она молитву. – Вкушайте тело моё!
И Лео погрузил язык в её влагалище, ритмичными движениями разжигая огонь женской страсти.
Затем кончиком языка прикоснувшись к клитору, превращая его в набухший розовый бутон.
И снова погрузил язык в плоть, уже отзывающуюся жаром на его ласки и источающую первые порции пьянящей влаги.
– Плоть моя – медовые соты, – тихо произнесла Эмма.
И Лео почувствовал, как её язык касается его мошонки.
Она нежно и осторожно перекатывала языком его яички.
А потом влажными губами поцеловала самый кончик его члена, слизав тягучую капельку с его головки.
Потом нежно пробежала пальчиками по члену, от основания до головки.
И несколько секунд играла с ним, словно с шаловливым зверьком.
А потом охватила губами, глубоко пропуская в рот, и продолжая между тем игру языком.
Лео в бешено-сладкой истоме едва контролировал себя, продолжая разжигать её плоть.
Он ждал и ждал, когда же начнёт она ритмичные движения навстречу рывкам его уже наполненного семенем члена, и, почти обездвиженный её плотью, тщетно пытался сильнее подать член навстречу её заглатывающим движениям.
А Эмма всё играла и играла с ним, то будто насаживаясь ртом на тянущийся к ней багровый комок мышц, то отпуская его и возобновляя игру пальцами по всей длине крайней плоти.
Она и сама достигла крайней степени возбуждения: Лео чувствовал, как жидкость влагалища стекает по его подбородку и ягодицы подруги всё сильнее прижимают его голову к тёмному граниту.
И вот Эмма, уже не в силах затягивать игру, начала те долгожданные движения, о которых мысленно молил её Лео.
И уже через несколько секунд, под плотный напором щёк, языка и губ член разразился бурным фонтаном спермы.
И ещё одним. И ещё.
Эмма жадно заглатывала потоки спермы, словно досуха стараясь высосать своего спутника.
Лео, кончая, выл от взрывающей его страсти и чувствовал, как огненное влагалище Эммы исходит жаром, накрывая его лицо.
А потом Эмма куда-то ушла, оставив лежать его на балконе.
«Это ещё не конец» подумал Лео, после коитуса проваливаясь в быстро подступающий туманный морок.
Он не мог понять, сколько пролежал он, голый и связанный, на террасе.
Гранит был на удивление тёплым и гладким, словно отшлифованным, и воздух всё никак не хотел становиться прохладным, так что ничто не мешало ему плавать в тёмном полусне.
Но вот Эмма вернулась.
Он не услышал её шагов: она всё ещё была босой, обнажённой.
Только кажется (туман ещё не покинул окончательно полусонную голову Лео) на ней было что надето.
Что-то на поясе…
Неожиданно-сильным и грубым рывком она подняла Лео.
– Пора тебя трахнуть, малышка, – нежно прошептала она, приблизив губы к его левому уху.
– А разве мы это ещё не сделали? – попытался подхватить игру Лео.
– Нет, сучка, нет! – крикнула Эмма.
И голос её стал вдруг жёстким и грубым.
Лео удивился тому, с какой мужицкой и властной силой потащила она его в комнату.
«Что происходит?» в смятении он спрашивал сам себя. «Что с ней произошло? Как она могла так измениться? Полно, да Эмма ли это?..»
Эмма (да, теперь, при свете включённого ею торшера можно было разглядеть её и убедиться, что это именно Эмма, хоть и странно и внезапно изменившаяся) бросила его на пол посреди комнаты.
И тут Лео отчётливо разглядел, что именно надето у подруги поясе: искусственный член, дилдо, чёртова мощная елда на плотной кожаной перевязи.
Для верности кожаные крепления были дополнительно зафиксированы кожаными чёрными подтяжками, которыми Эмма нещадно придавила свою пышную грудь.
Лео увидел, как Эмма несёт с террасы и на ходу скручивает в тугой кляп его же собственные трусы.
– Но это-то за,.. – едва успел он произнести.
Кляп глубоко вошёл ему в рот.
– Это что бы ты не кричала, сучка, – пояснила Эмма, присев ему на живот. – Я тебя изнасилую, гадина. И я буду насиловать тебя, голенькую и связанную столько, сколько захочу.
Привстав и протянув руку, она сняла с тумбочки у зеркала заранее приготовленную баночку с кремом.
И сказала, снова придавив его живот:
– Я трахну тебя в твою сладкую попку, малышка. Кстати, можешь и покричать, если получится…
И она ладонью плотнее вогнала кляп в рот.
– …Можешь позвать на помощь. Можешь попытаться вырваться. Меня это всё возбуждает. Заводит, грязь!
И она отвесила ему пощёчину.
Лео попытался привстать, но она снова прижала его к полу.
– Лежи, тварь, лежи! Встанешь ты только тогда, когда я этого захочу.
Она стиснула его грудь.
– Тебе нравится? Продолжить?
И стала яростно терзать его соски.
Лео всё происходящее сначала казалось лишь странной игрой.
Потом на несколько мгновений его охватило чувство отстранённости, как будто в игре этой участвовал уже не он, а кто-то, лишь внешне похожий на него.
На несколько мгновений он превратился в бесчувственную куклу, терзаемую двуполой насильницей.
Но вот тёмный, запретный огонь возбуждения вспыхнул в нём.
Поначалу ошеломляющий, шокирующий, но и сладостно манящий своей запретностью, огненный жар этот рос с каждой секундой, и вот уже полыхнул полноценной, мощной эрекцией, сдерживать которую Лео был уже не в состоянии.
– Ну вот, – удовлетворённо произнесла Эмма. – Теперь ты готова. Твой клитор стал твёрдым. Пошли, грязная тварь! У меня есть подходящее место, чтобы тебя трахнуть.
И она рывком подняла Лео и потащила его в сторону ванной комнаты.
Там она поставила его над унитазом так, что ноги его охватили синюю раковину и наполненное водой отверстие оказалось у него под мошонкой и, рывком приподняв связанные рук, наклонила вперёд, грудью приложив к чуть влажной от конденсата панели слива.
Чуть слышно звякнула брошенная на пол баночка.
Её пальцы вошли ему между ягодиц и глубже, в анальное отверстие, густо смазываю будущий путь проникновения кремом, острый эвкалиптовый запах которого заставил Лео задышать тяжело, жадно захватывая воздух.
От безумной страсти у него меркло и мутилось сознание, и временами казалось, будто у него и впрямь вместо мужской груди где-то внизу качается пышная женская, а бешено бьющийся в пустоте член – это и впрямь клитор у преддверия новообретённого влагалища.
Слюна ручьями била во рту, и кляп потемнел от жидкости.
Её член вошёл в него, сначала где-то до половины, а потом, после нескольких плавных движений, и на всю длину, так что головка его стала сладко ходить и вращаться в глубине его тела.
Её руки снова охватили его грудь, властно и по-мужски сжимая тело.
И тут её движения стали резкими и бьющими, подлинно агрессивными движениями истинного насильника.
Она беспощадно трахала его, ибо это трудно было назвать всего лишь совокуплением.
Нет, это был трах, жёсткий и сладко-жестокий, пробивающий и подчиняющий жертву трах.
И Лео мог бы поклясться, что гладкий полимерный член его подруги с каждым заходом вглубь обретает жар и живое напряжение плоти, в считанные мгновения превращаясь в алчущую страсти, надменную и завоевательную мужскую плоть.
– Да, сука! Да, вонючка! Шлюха сортирная! – вопила Эмма, приходя в крайнюю степень возбуждения.
Ладонью правой руки она сжала его живот. Потом её пальцы пробежали вниз, нащупывая клитор-член.
И вот, нащупав крайнюю плоть, она стала гладить её, а потом – её охват стал жёстче, и началась насильственная и окончательно сводящая с ума Лео мастурбация.
– Грязная членососка! Сортирная тварь!
Она захлебнулась в вопле оргазма.
И в этот момент из члена Лео уже не фонтаном, а длинной струёй полилась в тёмные глубины унитаза белая сперма.
Эмма, огласив сине-розовое пространство ванной комнаты последним, уже слабеющим вскриком, разжала объятья и медленно опустилась на пол.
Член её выскользнул из отверстия и поражённый Лео увидел, что по задней поверхности бёдер его медленно стекают белесовато-прозрачные струи.
«Не может быть! Что это за…»
Не оборачиваясь, он провёл ладонью по ягодицам.
Они были липкие и влажные, словно и впрямь приняли порцию живой мужской влаги.
Смутный трепет охватил его.
Медленно отводя ноги от раковины унитаза, он потихоньку, сантиметр за сантиметром, развернулся, с нарастающим волнением переводя взгляд на то место, где должна была находиться Эмма, в мгновение ока из девушки переродившаяся в потустороннего андрогина.
Но ни девушки, ни андрогина в ванной комнате не было.
Комната была пуста.
Эмма исчезла, беззвучно, незаметно, бесследно.
В пустоте и ошеломлённости, охваченный неодолимым внутренним параличом, стоял Лео в ванной комнате минуты три, если того не больше.
И даже веки его застыли в мёртвой неподвижности, так что только яркий свет парных бра заставил их, наконец, заморгать, стирая накатившие слёзы.
Лео, выйдя из оцепенения, медленно опустился на пол, изогнулся причудливым образом (от чего из промежности натекла лужица на пол) и, захватив коленями кончик кляпа, вытащил затычку изо рта.
Упал, потеряв равновесие, и с минуту лежал на полу, старясь избавиться от надсадной одышки.
– Эмма!
Опустевшие комнаты ему не ответили.
Эмма исчезла.
Так, будто и не было её никогда.
– Эмма!
«Она не придёт» сказал ему внутренний голос. «И вообще, её никогда не было. Нет, и не будет. Это такое представление…»
– Замолчи! – прикрикнул сам на себя Лео.
«Здесь всё бутафорское, дружок. Театральное, выдуманное, ненастоящее. Появляется, а потом исчезает. Проваливается сквозь люк…»
– Замолчи! Замолчи! Замолчи!
«Хорошо» согласился голос. «Замолкаю».
– Эмма!
Лео уже догадался, что подругу звать бесполезно, и кричал теперь лишь потому, что не хотел оставаться в тишине, боялся её и криком гнал прочь.
Через пару минут он окончательно охрип и замолчал.
Горло саднило и страшно хотелось пить.
Страшно оттого, что не знал, как утолить жажду со связанными руками, и осознание беспомощности усиливало панику.
