Полная версия
Начальник Америки
Начальник Америки
Сергей Фомичёв
© Сергей Фомичёв, 2022
ISBN 978-5-0055-9537-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванту, вторую положив на рукоять шпаги. На мне была рубаха с жабо, синий, расшитый серебром, камзол. На ногах – синие же кюлоты, белые шелковые чулки и туфли с золотыми пряжками. На голове – треуголка. На кожаной перевязи висела шпага и кобура с пистолетом. Мой взгляд был устремлен вдаль и в будущее. Истерзанное солёными ветрами бородатое лицо способно было вселить во врагов ужас, в друзей гордость, а в преданных слуг благоговение.
Вот только жутко затекли плечи и спина, пот сбегал вдоль хребта мелкими струйками, щекоча и не давая расслабиться. Многие часы я проводил в одной позе, пока молодой художник делал наброски. Ванта была бутафорской, камзол с перевязью и оружием из реквизита. В мастерской пахло скипидаром и льняным маслом. По вечерам горящие свечи превращали этот запах в жуткую вонь. За окном шумел Париж. Была весна 1778 года.
В нескольких кварталах от мастерской умирал в муках Вольтер. Его кончины ожидали со дня на день. По Парижу ходили мрачные слухи о криках и стонах умирающего старика, о демонах, что притаились в тёмных проулках, дожидаясь его души. Одни его ненавидели и злорадствовали, другие любили, но ничем помочь уже не могли. А я, позируя для эпического полотна, цинично прикидывал, как бы опередить агентов Екатерины и подрезать (по выражению Тропинина) знаменитую библиотеку философа.
Охота за книгами, скульптурой, живописью и антиквариатом стала моей очередной блажью и своеобразным политическим манифестом. Мне захотелось превратить Викторию в подлинную столицу нашей Америки, а всякой приличной столице полагалось иметь свои очаги культуры. И если создать собственные произведения искусств нашим колонистам было пока не по силам, разве что некоторые эксперименты в архитектуре могли стать со временем достоянием, то уж собрать коллекцию мировых шедевров с моими способностями не представляло труда.
Пока в Виктории строился музей искусств и книгохранилище, я мотался по Европе, скупая целые библиотеки и домашние собрания. Конечно, дешевле всего было покупать оптом имущество нищего художника или его наследников, скупать домашнюю обстановку разорившихся торговцев Амстердама и прихваченное беженцами из Брюсселя. Через двести лет любые произведения эпохи будут в цене. Но всё же мне хотелось шедевров. Я надеялся. что картинная галерея в Виктории станет когда-нибудь мировым центром живописи, а книжное собрание сможет поспорить с библиотекой Конгресса и Британским музеем.
Поэтому я стал завсегдатаем книжных аукционов лондонской компании «Бейкер и Ли», где покупал и современные книги, и средневековые фолианты, и редкие рукописи. Там же в Лондоне я посещал и торги, устроенные самим Кристи, а когда было время заглядывал в поисках редкостей в старинные аукционные дома Стокгольма, Гётеборга и Уппсалы.
Коллекционирование предметов искусства ещё не овладело умами широких народных масс, вторичного рынка практически не существовало. Лишь монархи, обустраивающие дворцовые комплексы, и нувориши, что желали по-быстрому приобрести дышащий веками декор благородства, стали мне серьёзными конкурентами. Порой я наступал на хвост агентам Екатерины, каким-то ещё мутным личностям, гребущим живопись безо всякой системы. Возможно среди них были и попаданцы, как называл нашего брата Тропинин. На всякий случай я не расставался с верным чезетом.
Я стремился ухватить побольше, пока в Европе царил недолгий мир, пока многочисленные железные занавесы не начали опускаться здесь и там, словно лезвия в компьютерной игрушке про персидского принца. На горизонте уже разгорался новый цикл войн, когда шастать через границы станет опасно. Австрия уже сцепилась с Пруссией за Баварское наследство. Франция, а за ней Испания, Нидерланды и другие страны уже готовились влезть в американскую войну за независимость. А там, как известно, не заставит себя ждать и Французская революция с последующими за ней Наполеоновскими войнами. И хотя социальные потрясения вызовут потоки иммигрантов, которые вынуждены будут продавать за бесценок культурные сокровища, но и риски возрастут неимоверно. А риски я не любил. Шедевров искусства много, а голова у меня одна.
В неё, единственную, во время охоты за полотнами, мне и пришла идея запечатлеть на картине себя самого. А заодно и построенный моей волей город. Я начал присматриваться к художникам. Английским, голландским, фламандским. Золотой век голландской живописи к сожалению уже отыграл свою партию, но в Париже искусство ещё процветало. Я нашёл неплохого, хотя и неизвестного художника по имени Жан-Батист, что рисовал с одинаковым умением и пейзажи, и портреты. Я мог бы выбрать любого из мастеров, средств бы хватило. Мне вполне подошёл бы кто-нибудь работающий в стиле Верне, что написал серию картин с панорамами французских портов. Однако мастера с именем отказывались работать по чужим эскизам, а я не мог привезти их в Викторию для зарисовок с натуры. Замысел же требовал соблюдения исторических деталей, я особо настаивал на использовании моих этюдов и словесных описаний. У молодого парня с заказами не ладилось, поэтому он быстро воспринял доктрину «клиент всегда прав».
На заднем плане изображалась гавань и несколько пришвартованных кораблей, на одном из них развивался флаг с Большой Медведицей. Следующим планом шла набережная с нашей первой крепостью, гостиницей «Императрица», конторой, другими зданиями; расходящиеся в разные стороны улицы. В дымке у самого горизонта возвышались горы со снежными шапками.
Жан-Батист скрепя сердце согласился с навязанной композицией, рядом важных деталей, но возможно отомстил, когда мне пришло время позировать для центральной фигуры. Он не использовал манекен или похожего по комплекции человека, как делали его придворные коллеги, не набрасывал отдельно лицо, фигуру, жесты, детали одежды. Мне приходилось стоять часами, почти не меняя положения. С другой стороны, я мог быть уверен, что на картине будет изображение, а не какой-нибудь фотошоп с моим лицом.
Нудное позирование принесло, однако, неожиданный результат. Оно вырвало меня на время из беличьего колеса, в котором я пребывал почти без перерыва всё последнее время. Не то, чтобы я не мог остановиться и подумать, но что-то всё время гнало меня вперёд, к цели, и только вынужденный простой у чёртовой ванты дал возможность неспешно пораскинуть мозгами.
Какой-нибудь чиновник какой-нибудь империи, отправляясь занимать высокий пост в колонию, имеет несколько недель, а то и месяцев сплошного безделья в пути, особенно во время плавания, когда забота о пище и дороге лежит на мореходах и слугах. Поскольку больше чиновнику заняться решительно нечем, то он, в идеале, конечно, употребляет сие время на размышления о благоустройстве вверенных ему территорий. Хотя бы в перерывах между штормами, когда его не выворачивает наизнанку от качки.
Мне же зачастую приходилось принимать решения на бегу, а это неизбежно приводило к ошибкам. А назад не вернёшься, не переделаешь, позади щелкали челюстями динозавры и шевелили лапками трилобиты.
Я потерял несколько лет на Кадьяке, готовясь к ненужной войне с тлинкитами. Затем ввязался в еще более ненужную войну с испанцами за кусок территории к югу от Золотых Ворот. А что толку? Сан-Франциско так и не стал настоящим городом. Он даже не стал портом. Многие капитаны предпочитали бросать якорь в заливе Онисима – там где отстаивался во время короткой войны с испанцами наш славный кораблик (и который на моих картах значился заливом Ричардсона). Место было удобное, спокойное, красивое, защищенное от течений, штормов и врагов и, что немаловажно, оно располагалось ближе к нашим поселениям в северных долинах, на одном с ними берегу. Городок здесь возник сам собой, без какого-то плана. Наши старые укрытия времён конфликта с экспедицией Гаспара де Портолы стали своеобразным историческим центром. В один прекрасный момент Варзугин не выдержал и перенёс туда штаб-квартиру компании.
Наш прежний форпост на юге превратился в обыкновенную деревню, где несколько сотрудников компании и дюжина местных индейцев продолжали ухаживать за испанскими посадками. И ради этой малости мы испортили отношения с единственным европейским торговым партнером в Америке. Я бы с радостью вернул им контроль над территорией, если бы только можно было восстановить отношения. Но теперь закусили удила уже сами испанцы. Наших парламентеров отгоняли выстрелами в воздух и руганью. Ни северные меха, ни европейские игрушки не могли соблазнить упертых донов. Правда и наступать они не решались. Через дружественных индейцев мы отслеживали ситуацию в стане врага. А вот ему добывать информацию о нас было сложнее. Испанцы время от времени посылали разведывательные корабли в северные широты, но с моря многого не увидишь.
Поскольку войны не намечалось, Алькатрас опустел тоже. Ему нечего стало прикрывать. На острове стояли теперь только фальшивые батареи.
А Саусалито процветал. Честно говоря, доведись мне поселиться в Калифорнии, то я и сам бы остановил выбор на этом городке. Прекрасные виды, ландшафт, микроклимат. В моё время там проживали исключительно богатеи. Жаль, что историческое имя, которое означало на испанском ивнячок, прицепить к городку было сложно, разве что провернуть какую-нибудь специальную топонимическую операцию во главе с единственным нашим испанцем Хавьером.
Проблемы вылезали и в мелочах. Нашу первую мостовую на набережной жители убили за несколько лет. Камни и кирпичи попросту утонули в грунте, а сверху народ натащил грязи из пригородов, переулков, дворов. Лошади вносили свою лепту (по причине их малой численности пока незначительную), дожди пригоняли с возвышенностей потоки глины и песка, отчего на улицах образовались широкие наносы. Можно было всё это очистить, отремонтировать, но проще казалось положить сверху новое покрытие. Теперь-то я понял, почему археологи в городах при раскопках находят многоуровневые мостовые, и как нарастают эти исторические слои.
Тропинин предложил брать пример с римлян и выкладывать дорогу по науке. Внизу крупный камень, затем щебень, песок и поверх уже брусчатка. Затрат получалось на порядок больше, но и простоять такое покрытие могло веками. Для дождевых потоков следовало устроить дренаж или хотя бы направить стоки в общую канализацию, если не доходят руки до ливневки. Этим теперь и занимались бездельники, желающие заработать на лишнюю порцию выпивки.
Не заладилось у нас с больницей. Вернее корпус отгрохали на славу, но стоял он пустым. Научный подход пока не утвердился и в более развитых странах. Разве что прививки оспы понемногу овладевали умами, да полевая хирургия шагала в ногу со временем и армиями. Терапевтические средства лечения, вроде ртути и других ядовитых веществ немногим отличались от варварства. Кроме глотания ядов, врачи любили отворять кровь, выписывать слабительное и утолять боль опиумной настойкой.
Мы по-прежнему уделяли большое значение профилактике. Правила личной гигиены проповедовали вместо десяти заповедей. А для моряков потребление зелени и цитрусовых, как средства предупреждения цинги стало законом. С лечением же выходило хуже. Календула и прочие травы употреблялись как противовоспалительное, самогоном лечились от простуды (компрессами и внутрь), а малиновым сиропом сбивали жар. На этом средства исчерпывались. В теории я знал ещё несколько доступных препаратов. Например активированный уголь, который можно получить сухой перегонкой костей; горчичники или банки. Но это была капля в море.
Литература мало что могла дать. Во время охоты за книгами, мне удалось приобрести несколько медицинских трудов. Научную и практическую ценность представляли лишь анатомические атласы (например, знаменитые «таблицы» Альбинуса). По крайней мере со строением человеческого тела наши предки к восемнадцатому веку разобрались. О большинстве же болезней, тем более о причинах их вызывающих, люди пока просто не знали.
С персоналом дело обстояло даже хуже чем с лекарствами. Если повивальных бабок или травниц можно было теоретически одолжить у индейцев, то докторов среди переселенцев не нашлось. Мы с Тропининым на всякий случай пересмотрели дела колонистов, провели дополнительные опросы. Но тщетно. Никто из них никогда не служил по медицинской части, не работал в госпитале ни лекарем, ни санитаром, ни даже истопником. Я прозондировал почву на Камчатке, в Охотске, нет ли врачей среди ссыльных или каторжан? Докторов не оказалось. Ближайший, как мне подсказали, находился в Иркутске и вряд ли я мог бы сманить его на край света какими-то посулами.
На Лёшку тоже надежды не было. Телевизионный канал «Дискавери», откуда он черпал мудрость веков, мало вещал про медицину. Получалось, что на северо-западном побережье самым квалифицированным медиком оказался я сам. И не только потому, что занимался в своё время спортивными травмами – собственными и товарищей, но и в общих чертах понимал основные принципы современной мне медицины. Во всяком случае я не стал бы лечить простуду мышиным помётом.
Чтобы как-то привести мысли в порядок я завел блокнот, куда записывал, то что удавалось вспомнить. Затем засел на несколько дней в особняке и написал целую брошюру «Основы медицины». Оставалось отдать рукопись Комкову, чтобы он поправил орфографию, заменил непонятные термины понятными и можно будет пускать в тираж (то есть отдать переписчикам).
***
Очередной сеанс стояния возле фальшивой ванты закончился. Я скинул надоевший гардероб, выпил поднесенный художником кубок красного вина и с удовольствием облачился в истёртую до состояния замши кожаную одежду фронтира.
Что ж, дела шли своим чередом. Париж за окном по-прежнему шумел. Вольтер ощущал дыхание ада и шёпот демонов, но от этого ещё больше цеплялся за жизнь. Мне же следовало подготовиться к осаде его наследников. Поэтому я спустился к Сене, сел в лодку и отправился в Викторию, чтобы подсчитать активы. Покупка столь большого массива книг наверняка потребует кучи наличности и следовало заранее подумать, что можно вывести из оборота.
Помощник Комкова в конторе огорошил новостью. Буквально пару дней назад в Викторию заходила почтовая шхуна и передала весточку из фактории, что располагалась на океанском берегу, где жили индейцы мака. Наш приказчик передавал, что его подопечные индейцы видели несколько европейских кораблей, что двигались на север. Это были большие корабли с пушечными портами, с двумя и тремя мачтами, причем мачтами составными и несущими прямые паруса. Наши гранёные, покрытые смолой и дёгтем шхуны узнавали на всем побережье. Вряд ли даже индейцы могли бы спутать их с настоящими кораблями.
Вольтер сразу же вылетел у меня из головы. Незваные гости представляли собой опасность. Нам повезло, что они прошли мимо пролива, а значит Виктория продолжала скрываться от чужих глаз в естественном убежище лабиринта из фьордов. Но они в любой момент могли наткнутся на наши шхуны, промысловые ватаги, увидеть у индейцев европейские вещи и взять таким образом след.
Кто это мог быть? Испания? До сих пор монахи, подкреплённые кучкой всадников и пехоты, понемногу просачивались на север, ставя там и тут миссии, но мелкие случайные стычки только держали в тонусе наших колонистов, не позволяя расслабиться среди миролюбивых индейцев Калифорнии.
С другой стороны, наши заимки оставались костью в горле местного вице-короля. Ему хватило бы и одного серьезного рейда, чтобы отбросить мужичьё. И если на то случилась воля их католического величества, нам, конечно, пришлось бы туго. Но Испания находилась в упадке. Её легендарный флот давно растаял, а то что осталось, хранило берега метрополии и золотые галеоны. Посылать на северо-западное побережье она могла только небольшие корветы под стать нашим собственным. Не отрицая такую возможность совсем, я решил, что появление крупных сил испанцев маловероятно. Тем более на севере. Если бы они атаковали, то в первую очередь Сан-Франциско.
Британия? Она только входила в силу и строго говоря даже империей себя ещё не считала. Но вздумай король Георг (хотя, конечно, вздумывать должно было правительство и парламент) сбить нас с американского берега, долго возиться им не пришлось бы. К счастью для нас, Британия пока была занята на другом берегу Америки и могла выслать сюда разве что разведывательную миссию.
Быть может, французы или голландцы?
Эти могли появиться у нас только случайно.
Русские?
Часть I. Индийский поход
Так вперёд! – за цыганской звездой кочевой —
К синим айсбергам стылых морей,
Где искрятся суда от намёрзшего льда
Под сияньем полярных огней.
Так вперёд – за цыганской звездой кочевой
До ревущих южных широт,
Где свирепая буря, как Божья метла,
Океанскую пыль метёт.
Так вперёд – за цыганской звездой кочевой —
На закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.
Так вперёд – за цыганской звездой кочевой —
На свиданье с зарёй, на восток,
Где, тиха и нежна, розовеет волна,
На рассветный вползая песок.
Редьярд Киплинг Цыганская тропа
Глава первая. Пётр Алексеевич
Цвела дикая вишня, фиалки, какие-то ещё первоцветы, наполняя город ароматами весны. Западный ветер налетал внезапными лёгкими порывами, поднимал опавшие лепестки в воздух, и они кружили подобно метели. Затем начинался дождь, и бело-розовые потоки пересекали мостовые, вынося лепестки в гавань и покрывая её, точно бассейн аристократа. Всё это весеннее великолепие должно было создать ощущение праздника. Но атмосфера в городе воцарилась суровая, нервная.
Виктория готовилась к войне.
Опытные туземцы делали схроны в лесах, бывшие зверобои закапывали припасы и ценности прямо во дворах, уложив их в бочки или завернув в просмоленную парусину. Особо осторожные и предусмотрительные вынимали из окон стекла, закрывали рамы щитами, ставнями. Делали запасы воды, солили мясо, рыбу.
На месте недостроенных береговых фортов укреплялись батареи. Там, где пока не имелось стен, делались насыпи из камней и песка. Чистились пушки, ядра, натаскивались расчеты, проверялись бочонки с порохом. Анчо отправился на переговоры в соседние племена. Индейцы могли помочь войсками в случае вторжения, но еще больше разведывательной информацией. Мы не знали, где высадятся европейцы, а у индейцев кругом были родичи, или родичи родичей, так что информация передавалась от одного берегового племени к другому быстрее чем её могла доставить почтовая шхуна.
Все силы мы сконцентрировали на защите Виктории. Вторую гавань оборонять было попросту нечем. Вражеская эскадра легко могла войти в Эскимальт и превратить в головешки верфи, опытные цеха, склады. Поэтому Тропинин отвёл все недостроенные шхуны в глубину залива, а деревянные постройки маскировал подручными средствами – фальшивыми деревьями, сетями, скальным камуфляжем, получая все оттенки серого смешением в разных пропорциях извести и сажи.
Готовился к морскому сражению и наш небольшой флот. В гавани звучали команды. Матросы «Афины» – единственной вооруженной шхуны – отрабатывали боевые маневры, туземцы Ватагина тренировались с пушками и холодным оружием. Учебный «Онисим» тоже оснащали вооружением и готовили к выходу. На нём, случись сражение, предстояло принять бой курсантам училища. Третья шхуна – «Колумбия» пока стола без дела. У нас попросту не хватало на неё пушек, людей, пороха и всего остального.
Мы понимали, что двум жалким шхунам с настоящей эскадрой не справиться. Одиночные испанские корабли пару раз наведывались в наши широты. Они не пытались высадиться на берег, заявить права. Возможно разыскивали нашу главную базу или просто составляли лоции. Их видели тут и там, они набирали воду в заливе Нутка, но обошлось без стычек. Мы не лезли на рожон, сидели тихо, и они вскоре повернули обратно.
Испанцев мы не боялись, хотя и не дразнили нарочно. Их пакетботы были немногим крупнее наших, их экипажи подобно нашим набирались из местных индейцев или из завезенных филиппинцев, не знающих ни европейской дисциплины, ни опыта морских сражений. Мы уже сталкивались с «Первооткрывателем», «Принцем» в заливе Сан-Франциско и даже победили их (хотя победа эта была весьма и весьма условной).
Теперь же пришла настоящая эскадра. Фрегаты. Ядро шестифунтовых пушек будет им точно слону дробинка. В то время как единственный залп настоящих орудий способен оставить нас без боевых кораблей. Было отчего прийти в отчаяние. Поэтому наши вооруженные шхуны хоть и готовились к бою, в море выходить не спешили. Мы воспользуемся ими для поисковых операций, или прикрытия наземных сил.
Закончив дела в Эскимальте Тропинин места себе не находил. Больше чем верфи, больше чем флот, больше чем город его волновала собственная семья. Спрятать её в лесу? Отвести к знакомым индейцам? Переправить в Калифорнию?
В конце весны Лёшка собирался отправиться в путешествие. Подготовка шла полным ходом, но появление неизвестных кораблей смешало планы. Он не желал бросать родных на произвол судьбы. Какой бы ни уютной казалась Виктория, она еще не стала настоящим городом, вроде Амстердама, Копенгагена или Стокгольма, где можно спокойно оставить семью, отправляясь на другой конец света. Пираты, враждебная держава или даже подстрекаемые конкурентами туземцы запросто могли превратить нашу витрину цивилизации в груду битого кирпича.
Кроме того, флотилия Тропинина могла пригодиться нам в случае серьёзной войны. Кто знает, вдруг увиденные индейцами корабли были лишь передовым отрядом значительных сил вторжения? Тогда нам понадобится каждое судно, пушка и мушкет, каждый солдат или матрос.
Правда прямо сейчас обе шхуны, на которых Тропинин собирался идти в поход, находились в Калифорнии. Под командой под командованием Яшки Рытова и Софрона Ныркова они испытывали новое парусное вооружение, медную обшивку и прочие большие и маленькие усовершенствования. Но из Калифорнии они могли во всяком случае быстро вернуться. Это не то же самое, что пересечь два океана.
***
Тропинин расхаживал по комнате взад-вперед, раскуривал трубку, забывал о ней, отчего она вскоре гасла, а ему приходилось раскуривать вновь. Я сидел в кресле-качалке, прикрыв глаза, чтобы не отвлекаться на мельтешение. Чужой флот пугал. Мы были недостаточно крепки, чтобы отстоять своё.
Я перебирал в голове возможные варианты. Что из наших действий могло сдвинуть исторические пласты, кого мы могли притянуть к своим берегам? Мы отправили через пролив на полуостров Олимпик людей, которые опросили очевидцев более подробно. Сведения все равно получились обрывочные. Некоторые говорили о двух кораблях, другие о трёх. Количество мачт на каждом различалось тоже. Сходились лишь в том, что корабли были большие, гораздо больше наших. В ряде отчетов упоминался красный флаг. Он, конечно, мог быть сигналом или вымпелом, какие поднимали и торговые суда, и военные корабли, а мог и вовсе оказаться оптической иллюзией, отблеском заката или восхода в каком-нибудь брамселе. Но мог он обозначать и принадлежность к флоту. К чьему? Вряд ли в наше уютное прошлое пожаловали какие-нибудь маоисты. Испанские и французские боевые корабли поднимали белые флаги, голландские – неизменный триколор. Португальские корабли, кажется, тоже ходили под белым флагом, хотя тут я не был уверен на сто процентов. А красный флаг был, например, у датчан. Но откуда они здесь? Китов промышляют? Кроме того он мог означать британцев. Королевский флот использовал несколько цветов, в зависимости от подчиненности эскадры тому или иному адмиралу. И красный вроде бы считался старшим. Но что с того? Флаг старшего адмирала мог нести любой корабль, не приписанный к станции или не входящий в эскадру. Посыльный, разведывательный, исследовательский.
– Кук! – пришло мне вдруг в голову. – Это может быть Кук!
От волнения я крикнул громче, чем следовало. За стеной заплакал ребёнок.
– Кук? – Лёшка остановился, прислушался к плачу, мотнул головой. – А что? Вполне возможно.
– Не возможно, а он самый и есть.
– Но у него только два корабля, – заметил Лёшка.
– За третий могли принять баркас, или облачко, или просто напутать.
– Или история изменилась, и Кук прибыл на трёх кораблях, – выдвинул версию Тропинин.
Он всегда отличался пессимизмом, а в последнее время тот только усилился. Но незримая волна облегчения затронула и его. Значит не надо воевать, рисковать родными, нарушать планы. Старина Кук всего лишь ищет щёлку, через которую можно проскочить из Тихого океана в Атлантический.
