Записки маленькой гимназистки. Повести

– Ага, что скажешь – резвящийся гиппопотам? Коза в сарафане, да? – подскочил к Жоржу торжествующий Толя, все время с восторгом следивший за танцующей Нюрочкой.

– Молчи, щенок! – огрызнулся на него старший брат.

– А ты… а ты… а ты… гадкий мальчишка! – чуть не плача от досады, что ему не выдумать подходящего бранного названия, захлебываясь, произнес Толя.

Анна заметила эту сцену, происходившую неподалеку от нее.

– Пойди сюда, малютка! – позвала она мальчика. – Ты очень любишь Ленушу? – спросила она, когда Толя приблизился к ее стулу.

– Ужасно! – горячо вырвалось у него. – Недавно полюбил только. Раньше не любил и тоже называл Мокрицей, а когда узнал, какая она хорошая, то так полюбил, так! Вот как! – И он неожиданно обвил мою шею обеими ручонками и звонко чмокнул на всю залу. – Вот! – торжествующе заключил он.

– Ах ты прелесть! – засмеялась Анна, притягивая его к себе. – И меня ты любишь?

Толя посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом, потом сказал:

– Вас я еще не люблю, потому что мало знаю. Но вы мне нравитесь. Вы ужасно хорошенькая. У вас такие глаза! Я еще таких не видел. Если б я был такой же большой, как папа, я бы непременно женился на вас.

– Ах ты бутуз! – весело рассмеялась маленькая графиня и, тотчас же став серьезной, тихо проговорила: – Слушай, мальчик! Ты должен теперь защищать Ленушу, беречь ее, быть ее рыцарем…

– Ах, нет, я лучше буду ее Пятницей, – прервал внезапно Анну мой милый братишка.

– Ну, кем хочешь будь – только чтобы никто не смел ее обижать… Слышишь? А в награду за это я выйду за тебя замуж, когда ты вырастешь! Хочешь?

– Ужасно хочу! – обрадовался мальчик.

Анна звонко рассмеялась и, поцеловав его, отпустила плясать.

Перед самым ужином разобрали елку. Каждый из детей получил по красивому дорогому подарку. Все были счастливы и довольны. Мне подарили хорошенький бювар с массою карточек и конвертов. Толя получил трубу и трубил в нее так, что Анна пресерьезно уверяла его, что он оглушит свою невесту.

Наконец последние свечи догорели, елку убрали. Федор и Дуняша явились со щетками в руках подметать пол. В зале открыли форточки, а нас, детей, повели ужинать.

За ужином Нюрочке пришлось еще раз отличиться.

Стали задавать шарады. Миша Ясвоин задал особенно интересную.

– Мое первое, – начал он, – нечто вроде песни, мое второе – часть света, а целое – учебное заведение. Что это будет, а?

– Часть света… м-м-м… часть света… – замялся Жорж, – я знаю части света… север, юг, восток и запад…

Но едва он окончил свою фразу, как в столовой раздался оглушительный хохот детей.

– Север, юг, восток и запад – по-твоему, части света! – громче всех кричал его приятель Миша. – А еще второклассник! Вот молодец! А Европа, Азия, Африка, Америка и Австралия – что, по-твоему, будет? Страны света? Ай! Ай! Ай! Осрамил ты нашу братию, Жорж!

Жорж сконфузился ужасно и, красный до ушей, лепетал себе под нос:

– Страны… части… не все ли равно! Глупая шарада! Остроумно!

Но тут смех детей раздался с новою силой:

– Как все равно? Ай да гимназист! Ай да второклассник!

Нюрочка, сидевшая между мною и Анной, вдруг неожиданно встала со своего места:

– Ах, он не виноват! Право, не виноват! Он спутал. Шарада трудная, – заступилась она за Жоржа.

– А вы решите? – со смехом крикнул ей Миша Ясвоин. – Ну-ка!

– Да я уж и решила, – скромно ответила Нюрочка, – первое – гимн, второе – Азия, а все вместе – гимназия, – закончила она.

– Верно! Браво! Браво! – вскричал Миша.

– Браво! Браво! – вторили ему дети.

– Какая умная эта Нюрочка… А мы-то! – шепнула Сара Рохель Ляле Ивиной.

После ужина все стали разъезжаться.

– Прощайте, Анна! Прощайте, милый друг мой! – говорила я, стоя в прихожей и помогая одеваться моей подруге.

– Прощай, Ленуша! Крепись, если тяжело тебе живется! Теперь мы будем видеться часто в гимназии.

– Очень рада! – отвечала я, целуя графиню.

– Смотри же, Толя! Береги свою кузину, – прощаясь с мальчиком, говорила она, – помни, что я твоя невеста, а ты – ее рыцарь.

– Не рыцарь, а Пятница! – важно поправил мальчик.

Нюрочка уехала последнею. Она долго целовалась со мною, обещая заходить.

Жорж, Ниночка и Жюли мило простились с нею, как с равной, поняв наконец всю глупость своего недавнего поступка с нею.

Глава XVII

Происшествие. – Чужая вина

Прошло Рождество, пролетело Крещение – и снова потянулись скучные будни. Снова каждое утро Дуняша будила меня и отправляла в гимназию. Снова ежедневно просиживали мы с Жюли и Жоржем около пяти часов в классе, в то время как к Ниночке и Толе ходили учителя домой.

Моя гимназическая жизнь несколько изменилась за это время. Девочки, увидя мою дружбу с графиней Анной, которая слыла любимицей всей гимназии, сразу прекратили свою травлю. Правда, меня пока еще чуждались, но обиды и нападки на меня уже не возобновлялись в классе.

Стоял ясный январский денек. Маленькие гимназистки бегали по зале. Шла большая перемена, после которой должен был быть урок батюшки. Но батюшка прислал записку, что болен, и мы узнали, что вместо урока батюшки Японка будет диктовать нам из красной книжки, которую она особенно берегла, никому не давала и прятала в свою корзиночку для работы. Из другой книжки она не диктовала нам никогда.

Ровно в час на пороге залы появилась тощая, сухая фигура и крикнула резким голосом:

– Дети, в класс! Сейчас будем заниматься немецкой диктовкой. Приготовьте перья и тетради и ждите меня. Я должна зайти к начальнице на минуту. Сейчас вернусь.

– Немецкая диктовка! Фу, гадость! – делая кислую гримасу, произнесла Ляля Ивина. – Что может быть хуже немецкой диктовки, спрашиваю я вас?

– Японка хуже! Сама Японка хуже, в сто раз хуже! – пищала шалунья Соболева.

Действительно, Японка была хуже. Она бранилась, злилась и придиралась к нам ужасно. Не было девочки в младшем классе, которая бы любила ее. Она постоянно жаловалась на нас начальнице, подслушивала и подсматривала за нами и всячески изводила нас. И немудрено потому, что и ей платили тем же.

– А знаете, – громче других раздался в эту минуту голос Жюли, – я сделаю так, что диктовки не будет! Хотите?

– Ты сделаешь? Как? Вот глупости! Как ты можешь это сделать, когда красная книжка уже лежит, по своему обыкновению, в рабочей корзинке Японки и сама Японка явится диктовать через какие-нибудь пять минут! – волновались девочки.

– А вот увидите, что книжки она не найдет и диктовать не будет! – торжествующе прокричала Жюли и исчезла куда-то.

Девочки замешкались в зале, не желая так скоро прервать игру. Я пошла в класс приготовить свою тетрадь. Каково же было мое удивление, когда навстречу мне выскочила Жюли, красная, взволнованная, с блестящими, как уголья, глазами.

– Что ты здесь делала, Жюли? – спросила я, останавливая девочку.

– Не ваше дело, госпожа Мокрица! Много будете знать – скоро состаритесь.

И, говоря это, она несколько раз оглядывалась в угол, и глаза ее бегали по сторонам. Я тоже взглянула туда и испуганно ахнула, разом догадавшись, в чем дело. В углу стояла круглая печь, которая постоянно топилась в это время; дверца печки сейчас была широко раскрыта, и видно было, как в огне ярко пылала маленькая красная книжка, постепенно сворачиваясь в трубочки своими почерневшими и зауглившимися листами.

Боже мой! Красная книжка Японки! Я сразу узнала ее.

– Жюли! Жюли! – прошептала я в ужасе. – Что ты наделала, Жюли!

Но Жюли, как говорится, и след простыл.

– Жюли! Жюли! – отчаянно звала я мою кузину. – Где ты? Ах, Жюли!

– Что такое? Что случилось? Что вы кричите, как уличный мальчишка! – внезапно появляясь на пороге, строго произнесла Японка. – Разве можно так кричать! – Потом, заметив мой сконфуженный и растерянный вид, она окинула всю мою маленькую фигуру подозрительным взглядом и громким голосом спросила, строго нахмурив свои беловатые брови: – Что вы тут делали в классе одна? Отвечайте сию же минуту! Зачем вы здесь?

Но я стояла как пришибленная, не зная, что ей ответить. Щеки мои пылали, глаза упорно смотрели в пол.

Вдруг громкий крик Японки заставил меня разом поднять голову, очнуться…

Она стояла у печки, привлеченная, должно быть, открытой дверцей, и, протягивая руки к ее отверстию, громко стонала:

– Моя красная книжка, моя бедная книжка! Подарок покойной сестры Софи! О, какое горе! Какое ужасное горе!

И, опустившись на колени перед дверцей, она зарыдала, схватившись за голову обеими руками.

Только и слышны были между взрывами слез и всхлипываний одни и те же восклицания отчаяния и горя:

– Моя книжка… красная книжка!.. Подарок Софи, моей бедной единственной покойной Софи!

Мне было бесконечно жаль бедную Японку. Я сама готова была заплакать вместе с нею.

Тихими, осторожными шагами подошла я к ней и, легонько коснувшись ее руки своею, прошептала:

– Если б вы знали, как мне жаль, мадемуазель, что… что… я так раскаиваюсь…

Я хотела докончить фразу и сказать, как я раскаиваюсь, что не побежала следом за Жюли и не остановила ее, но я не успела выговорить этого, так как в ту же минуту Японка, как раненый зверь, подскочила с полу и, схватив меня за плечи, стала трясти изо всех сил.

– Ага, раскаиваетесь! Теперь раскаиваетесь, ага! А сама что наделала! О злая, негодная девчонка! Безжалостное, бессердечное, жестокое существо! Сжечь мою книжку! Мою ни в чем не повинную книжку, единственную память моей дорогой Софи!

И она трясла меня все сильнее и сильнее, в то время как щеки ее стали красными и глаза округлились и сделались совсем такими же, как были у погибшего Фильки. Она, наверное бы, ударила меня, если бы в эту минуту девочки не вбежали в класс и не обступили нас со всех сторон, расспрашивая, в чем дело.

Японка грубо схватила меня за руку, вытащила на середину класса и, грозно потрясая пальцем над моей головою, прокричала во весь голос:

– Это воровка! Она маленькая воровка, дети! Сторонитесь ее! Она украла у меня маленькую красную книжку, которую мне подарила покойная сестра и по которой я вам делала немецкие диктанты. Не знаю, что побудило Иконину-вторую совершить такой нечестный, неблагородный поступок, но тем не менее она совершила его и должна быть наказана! Она – воровка!

Воровка!.. Боже мой! Мамочка моя! Слышишь ли ты это?

Голова у меня шла кругом. Шум и звон наполняли уши. Я очнулась, только услышав легкое шуршанье бумаги у меня на груди.

Боже мой! Что это? Поверх черного передника, между воротом и талией, большой белый лист бумаги болтается у меня на груди, прикрепленный булавкой. А на листе выведено четким крупным почерком: «Она воровка! Сторонитесь ее!» О, какой ужас! Я ожидала всего, но не этого. Мне придется сидеть с этим украшением в классе, ходить перемену по зале, стоять на молитве по окончании гимназического дня, и все – и взрослые гимназистки, и девочки, ученицы младших классов, – будут думать, что Иконина-вторая воровка!

Боже!.. Боже!

Это было не под силу вынести и без того немало настрадавшейся маленькой сиротке! Сказать сию же минуту сказать и злой, жестокой Японке, и всем этим девочкам, с презрением отвернувшимся теперь от меня, сейчас же сказать, что не я, а Жюли виновата в гибели красной книжки! Одна Жюли! Да, да, сейчас же, во что бы то ни стало! И взгляд мой отыскал горбунью в толпе прочих девочек. Она смотрела на меня. И что за глаза у нее были в эту минуту! Жалобные, просящие, молящие!.. Печальные глаза. Какая тоска и ужас глядели из них!

«Нет! Нет! Ты можешь успокоиться, Жюли! – мысленно произнесла я, вся исполненная жалости к маленькой горбунье. – Я не выдам тебя. Ни за что не выдам! Ведь у тебя есть мама, которой будет грустно и больно за твой поступок, а у меня моя мамочка на небесах и отлично видит, что я не виновата ни в чем. Здесь же, на земле, никто не примет так близко к сердцу мой поступок, как примут твой! Нет, нет, я не выдам тебя, ни за что, ни за что!»

И как только я приняла это решение, тяжесть, навалившаяся было мне на сердце, разом куда-то исчезла. Какое-то даже будто радостное чувство, что я страдаю за другого, наполнило все мое сердце приятной теплотой.

Когда по окончании немецкого чтения, которое заменило диктовку, весь класс шумно направился врассыпную в залу, и я пошла следом за остальными.

– Смотрите, мадамочки, воровка, воровка идет! – послышались голоса маленьких гимназисток других классов.

– Графиня Симолинь! Симолинь! Где ты, Анночка? Анна! Смотри-ка, что случилось с твоим маленьким другом! – кричала какая-то воспитанница старших классов, в то время как толпа маленьких девочек и взрослых девушек плотным кольцом окружила меня.

Я вздрогнула от неожиданности. Графиня Анна!.. О ней-то я и забыла! Как примет она это? Что подумает обо мне? Нет, нет! Убежать скорее и забиться куда-нибудь подальше в темный угол, пока не поздно.

Но – увы! – было уже поздно. Я не успела убежать.

– Где она? Что такое?.. Ленуша, Леночка! – послышался за моими плечами любимый, милый голос, который бы я узнала из тысячи, и Анна, расталкивая толпу, вбежала в круг.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.