Прошлое смотрит на меня мёртвыми глазами

– Когда я вернулся через 10 лет, я встретил его, как оказалось, друга, который в свою очередь был также моим соседом на рынке, торговал в лавке напротив. Он мне все и рассказал, ведь был единственным человеком, который остался с этим парнем до последнего.

– А что с ним случилось?

– Он начал бредить, странно и непредсказуемо себя вести, словно потерял самого себя. В один зимний вечер он выбежал из своего дома с библией в руках в одной рубашке и так и не вернулся. Друг нашёл его мёртвым в сугробе. Мне показали его комнату – все стены были покрыты непонятными рисунками и увешаны в иконах в хаотичном порядке. С этим ничего делать не стали, уж не знаю почему. Похоже, у этого парня никого не было, раз этот дом до сих пор пустует.

– Это кошмарно, – выдавила я. На несколько минут мы замолчали. Он пил чай, я гладила котёнка у себя на коленях. Тишину нарушало его мурчание.

– Наверное, не стоило мне бегать от него. Нужно было познакомиться с ним и объяснить, что я абсолютно нормален.

– Нет, – возразила я. – Он был сумасшедшим и прежде. И он уже увидел цветы. Так сложилось, ничего нельзя было сделать.

Он пожал плечами.

– Мне жаль.

И мы снова умолкли. Я не знала о чем думать. О грустной ли истории деревенского парня, о том, что я видела эти иконы и рисунки, когда бродила по домам призракам или о том, откуда к нам пришёл торговец и почему он смог это сделать. Природу других миров, которые сильно похожи на наши, мне было трудно понять. Я нигде об этом не читала, ничего об этом не слышала, а потом не могла представить ничего подобного. Всё в голове смешалось, тишина начала давить.

– Откуда вы знали про наш мир? – решилась я. На языке вертелось ещё много вопросов.

– Я не знал, пока не оказался здесь. А потом мне пришлось прочесть очень много литературы и она во многом совпала с моими догадками. Я хотел узнать, как я здесь оказался, но нашёл все, кроме нужного. Да и мне уже не особо это интересно.

– Ладно. Но если наши миры похожи, то вы должны быть и здесь?

– Возможно, – он пожал плечами. – Я мало об этом думал и не искал себя. Может быть, в этом мире я умер ещё во младенчестве. Миры хоть и похожи, но совсем не зависят друг от друга.

– А почему вы решили не рассказывать ничего дедушке?

Он снова пожал плечами.

– Наверное, потому что ещё сам ничего не знал. Он бы посчитал меня безумцем.

– Это вряд ли, – я почему-то улыбнулась. – После цветов и уродца он поверил бы во что угодно.

Я запнулась.

– Уродец. Откуда вы его взяли?

– Уродец, – он улыбнулся. – Так вы его называете? Что ж, после того, как за моей головой начали охоту, я перебрался на рынок в соседний город. Это был обычный день, я пришёл раньше. Ничего не предвещало беды, я раскладывал свои вещи и услышал плач. Он доносился из глубины пустого прилавка напротив. Мне приходилось часто слышать рыдания детей, они не должны были меня удивить, но почему-то я решил заглянуть под лавку. Наверное, из-за того, что тогда рынок ещё был пуст. И я увидел его. Он не должен был быть здесь, как и цветы, как и я, но он оказался и с ним нужно было что-то делать. Я очень долго думал, куда мне его деть. Помнится, стоял тогда в небольшом лесу за городом, держал у его лба ружье, да так и не смог нажать на курок. Малыш вцепился в меня мёртвой хваткой и не отпускал. Он ждал от меня защиты. Жался ко мне, как бездомный щенок. И я…

Торговец уставился перед собой, явно ослепленный воспоминанием. После короткой заминки тихо произнёс:

– У меня не получилось. И я понял, куда мне нужно идти.

– К моему деду, – прошептала я. – Чтобы разрушить его жизнь и сделать его одиноким.

– Послушай, я не хотел этого! – он повысил голос.

– Я знаю. Так получилось. Так просто вышло.

– Мне жаль, – нервно кинул он. – Я не знаю, как он попал сюда. В книгах, которые я читал, тоже нет однозначного ответа на этот вопрос. Придерживаюсь теории о том, что это своеобразные трещины между мирами.

– Покрытая трещинами ваза обязательно когда-нибудь лопнет, – сказала я. Так мне сказала мама, когда мы выкидывали мою любимую вазу. – Это повторялось?

– Ваза лопнет, но эти трещины подобны трещинам на теле – когда-нибудь они затянутся. Может быть и повторялось, больше я не застал. Что-то я засиделся. Жена начнёт беспокоиться.

– Хорошо. Расскажите конец этой истории.

– После смерти сумасшедшего я вернулся в свой город с намерением закрыть там торговлю. На сборы ушёл месяц, как раз растаял снег, началась весна. И как только я обосновался здесь, я сразу же направился к нему, чтобы сообщить о своём возвращении. Ты знаешь, я навещал его раз несколько раз. Больше не мог. Путешествие от города к городу отнимает много сил и времени. Я опоздал совсем немного, буквально на день, может даже наполовину. Меня встретил освирепевший уродец и чуть не растерзал меня, – он откатал правый рукав и показал мне огромный шрам от укуса. Внутри меня все похолодело. К этому существу каждый вечер восемнадцать лет ходила моя мама. Это существо я не замечала почти два месяца. И все это время оно было так рядом. – Но сделал он это, потому что не узнал меня от горя. После он вёл себя спокойно, только много плакал, как в детстве. Они кажутся чудовищами, в то время как на самом деле они очень ранимы. Помнится, свернулся клубочком у кресла, на котором я сидел, и положил голову мне на колени. Я похоронил твоего деда, а после несколько дней жил в этом доме, не зная, что делать дальше. Вдоль и поперёк прочитал его дневник. Поначалу хотел остаться жить здесь, но после нашёл его завещание и понял, что нужно делать. Я несколько дней потратил для того, чтобы найти твою мать. Написал ей письмо, слегка грубое, о чем теперь жалею. Я тогда был разбит, ведь привязался к нему, и немного на неё зол. Уродца я посадил на цепь в подвале на время, что дом будет пустовать, чтобы он не сбежал и не отправился за мной. А потом, полагаю, ты знаешь, что было. Кстати, где он? Думаю, если старик жив, то был бы рад меня видеть.

Торговец, будто бы ожидая увидеть его спящим где-то на полу, оглядел комнату.

– То есть он не опасен? – тихо спросила я.

– Что? Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь? Разве не?..

Мне показалось, что он побледнел.

– Где он?

– В подвале. Я…

– Ты хочешь сказать, что он не покидал подвала с тех пор, как я его там оставил? – Торговец почему-то заговорил тише. Голос его стал жёстким.

– Я не знаю, – ответила я. – Я узнала, что он существует только несколько дней назад. Хожу в подвал уже несколько месяцев, но ни разу его там не видела.

– Должно быть, он мёртв?

– Я не знаю, – повторила я. – Если он и жив, то явно не даёт о себе знать.

– Нет. Не может быть. Если он жив, то вам грозит опасность, – он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. – Мне стоило пристрелить его тогда. Твоя мать явно не собиралась с ним возиться, это было очевидно.

– Почему? – мой голос снизился до шёпота.

– Почему? – повторил он слегка с натиском. – Кто угодно озвереет, если его держать на цепи 15 лет! Надейся на то, что он мёртв. Скорее всего теперь он живёт только местью.

– И что делать? Если он действительно зол, мы не одолеем его, но и оставлять в подвале его было бы глупо.

Он потёр подбородок в задумчивости.

– Я приду завтра. С ружьём. Он на цепи, так что это не составит труда. Не думаю, что он настолько силен в своём возрасте, чтобы её порвать. А даже если нет, то и дверь он выбить не сможет. Она слишком крепкая, а он слишком слаб.

– Пока он там, мы в безопасности?

– Да, – твёрдо ответил он. Перевёл взгляд на часы и вскинул брови: – Я слишком задержался. Увидимся завтра.

Я находилась в замешательстве. Как так, думала я, просто взять и пристрелить? Это не укладывалось у меня в голове.

– До завтра, – проговорила я.

– И последнее: можешь даже не пытаться, – он кивнул на корзину. – Вероятность того, что он всё ещё в здравом рассудке и большую часть просто спит от старости есть, но она слишком мала. Это может быть опасно.

Громко, как и всегда, скрипнула входная дверь. Он ушёл.

ГЛАВА 4

Треск поленьев меня успокаивает. Я могу часами сидеть перед камином и смотреть на танец пламени. Пляска огненных языков сковывает моё внимание и все вокруг перестаёт существовать.

На часах три часа ночи. Меня со всех сторон облепил сумрак, но вместо обычного чувства тревоги, которое настигает меня в темноте, я чувствую умиротворение. А потому я беру ещё одно полено и бросаю его в огонь, чтобы предмет моего успокоения горел ещё как можно дольше.

В доме тихо. Иногда слышно ветер и скрип дверей, сгибающихся от его напора. Обычно я, погруженная глубоко в себя, не замечаю их.

Но сейчас в тишине я слышу осторожные шаги. Она не обнаружила меня в постели и отправилась в гостиную, зная, что найдёт меня здесь.

В помещении становится немного светлее: она заходит, неся перед собой фонарь.

– Не спится? – спрашивает она тихо. Я не отвечаю. Садится напротив, сонная и взлохмаченная, и тоже смотрит на камин. Я смотрю на неё и думаю, каких усилий ей стоило подняться с кровати. Медленно моргает, трёт глаза и зевает. Кажется, что она в любой момент готова провалиться в сон.

Мы ещё молчим некоторое время, прежде чем я отвечаю ей:

– Не хочу ложиться спать.

– Кошмары?

– Да. Знаю, что этот день снова ждёт меня во сне.

Печально вздыхает, откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Ей всегда плохо вместе со мной, по большей части от того, что она ничем не может мне помочь.

– Тебе нужно поспать, – говорит тихо.

– Я не хочу переживать это снова. Когда они меня уже отпустят? Это невыносимо.

Она слабо пожимает плечами и, кажется, начинает дремать.

– Нужно сделать что-то. Просто так они тебя не отпустят.

– Я не знаю, – устало кладу голову на ладонь и тоже прикрываю глаза.

Мы умолкаем и медленно засыпаем в тишине, как вдруг она подскакивает на месте.

– Помнишь, что говорил торговец? – она заглядывает мне в лицо и я вижу, как в её слипающихся глазах вспыхивает огонёк. Этот огонёк вывел меня из глухого мрачного леса, взросшего на моем горе.

– Когда стреляешь из лука важно держать спину, а твоя стареющая осанка уже никуда не годится! – произношу я низким голосом с брюзгливой интонацией. Она начинает смеяться и падает обратно в кресло. Я продолжаю: – Эти негодяи дорогу домой забыли? Не вижу их совсем. Одни вы меня и навещаете!

– Ну хватит! – задыхаясь от хохота, требует она. – Между прочим, это грустно. Мы с тобой тоже давно их не видели.

– Ладно-ладно! Что он говорил?

От сна не осталось и следа, она подскочила к моему креслу и схватила меня за плечи.

– Он говорил, что есть тысячи других миров и многие друг на друга похожи. Представь, что каждый раз тебе снится один из тех, что не отличим от нашего! – она уже сияет от того, что придумала, и мне кажется, что в комнате стало совсем светло.

– Зачем? – я непонимающе смотрю на неё снизу вверх.

– Ты ещё не поняла?

Я отрицательно мотаю головой.

– Ты видела этот сон уже сотни раз, неужели ты ещё ни разу не пыталась что-то изменить? Ты помнишь его до мелочей  и всегда знаешь, что будет дальше. И ты ни разу, зная все это, не пыталась повлиять на ход событий?

– Нет, – ответила я и задумалась. – Что это изменит? Я проснусь, и все останется так же.

– Нет, а ты представь, что где-то в соседнем мире живёт такая же девочка, как ты в восемнадцать лет. Скоро наступит злополучный день в её жизни, который перевернёт всё с ног на голову, и этот день приснится тебе. Представь, что ты можешь её спасти и сделать счастливой другую себя.

– Но я и так счастлива, – шепчу я.

– Теперь ты счастлива. Но ты живёшь тем днём из года в год, из-за того, что ничего не смогла сделать. Постоянно возвращаешься в него, но для чего? – она садится, обвивая мои колени руками. – Чтобы что-то изменить!

Я опускаю взгляд вниз, не зная, что ей ответить. Она притягивает меня к себе и крепко обнимает.

– Ложись спать и спаси её, – шепчет мне на ухо, гладит затылок. – Сделай так, чтобы хоть где-нибудь восемнадцатилетняя ты была счастливой.

Я закрываю глаза и из-под ресниц катятся непрошенные тихие слезы. Я с удивлением стираю их и смотрю на мокрые ладони.

– Всё будет хорошо. Ты справишься.

Она ещё раз крепко обнимает меня, поднимается и собирается уходить.

– До утра.

Шаги удаляются, слышу скрип закрывающейся в спальне двери, и меня вновь обволакивает тишина. Я вновь обращаюсь взглядом к огню, но он больше не помогает, и в голову назойливо лезут воспоминания, восстанавливая события того злополучного дня.

Это был следующий день после того, как меня посетил торговец. Тем утром я не вышла из комнаты. Тяжесть того, что пришлось узнать, придавила меня и я не смогла встать с кровати. Мама пару раз стучалась, просила выйти, но я, не поднимаясь с постели, говорила ей, что плохо себя чувствую. Это было отчасти правдой – в голове было так много мыслей, что я не могла поднять её с подушки. Котёнок играл с моими локонами, прыгая по подушке, прихлопывая их коготками. Когда ему надоедало, он убегал к ладоням, которыми я перебирала ткань наволочки, и начинал кусать пальцы. Кажется, там выступали капельки крови из-за глубоких царапок и укусов, но я не обращала внимания. Потом он начинал играть с лучиками солнца, которые пробивались сквозь шторы, но я была так глубоко внутри себя, что не замечала шум.

Не помню, сколько прошло времени, в жизнь меня вернула мама, открывшая дверь.

– Малыш, он царапается в дверь уже десять минут, – сказала она и подхватила его на руки. – Долго еще лежать будешь? Я собираюсь обедать.

– Обедай, – тихо ответила я.

– Что с тобой, малыш? – она подошла и положила ладонь мне на лоб. – Ты простудилась? Лоб холодный. Как у тебя тут душно!

Она отворила окно, но не закрыла дверь, потянулся сквозняк. Мне не хотелось даже укрываться, но по телу прошлась дрожь.

– Я думаю, – ответила я спустя время. – Очень много думаю, мама.

– Какая же ты у меня чудачка, малыш, – она потрепала меня по макушке. – Хорошо. Жду тебя в любое время, если вдруг захочешь спуститься.

Мама вышла и закрыла за собой дверь. Я закрыла глаза, кровать вновь ушла из-под меня, и я провалилась в сон.

Меня разбудил стук в дверь.

– Малыш, время ужинать.

Я открыла глаза. Темно. Постель очень холодная. Никто так и не закрыл окно. Почему-то вспомнилось, что так и не дала котёнку имя.

Спала весь день, а сил так и не прибавилось.

– Я не голодна, – ответила я и не соврала.

– Не может такого быть! Ты не выходила из комнаты целый день, чем ты питалась? Пылью? Солнцем? Мышами?

Я вздрогнула от упоминания мышей. Медленно начала подниматься. Аккуратно на локти, потом на ладони. Мама, не дожидаясь, заходит.

– Только не говори мне, что ты встала в первый раз за день.

Я молча смотрела вниз. Спустила ноги, вдела их в тапки.

– Холодно.

– О господи, ты даже не закрыла окно! Да что с тобой такое!

Она поспешно подбежала к окну, закрыла его.

– Ты всё ещё обижена на меня?

– Я слишком много узнала, – ответила я, выходя из комнаты. – И мне нужно было много времени, чтобы всё обдумать. А на это нужно много сил. Очень много сил…

– Но ты ничего не ела со вчерашнего дня! – воскликнула она. – А ну быстро ужинать!

Подхватила меня за плечи и увела на кухню. Не помню, как я всё съела, помню только, что встала из-за стола и побрела к корзине с мясом и платьем.

– Ты в подвал? – бросила мама мне в спину. Я кивнула. – В ночной сорочке?

Я снова кивнула. Подняла с пола корзину, которую никто не трогал со вчерашнего дня, и побрела вниз. Котёнок выскочил из угла и начал кусать меня на ноги. Я не остановилась и он отцепился.

«Он на цепи». Раз ступенька. Спускалась медленно, нерешительно.

«Я просто посмотрю и вернусь». Два ступенька.

«Вдруг, ему понравится платье и мясо? Вдруг, он будет рад?». Три ступенька.

«Он на цепи». Четыре ступенька.

Фонарь всегда стоял перед самым спуском. Я почти не глядя зажгла его и открыла дверь.

– Эй, – сказала я и осветила всё вокруг. – Привет! Я принесла тебе мяса. И платье! Смотри!

Я нерешительно стояла на пороге, готовая в любой момент захлопнуть дверь и убежать. Фонарь мелко дрожал в руке.

– Ты слышишь меня?

Лёгкий шорох, сердце пропустило удар. В углу подвала, в полутьме появилась круглая голова. И без того уродливая, изрезанная морщинами, облепленная резкими тенями, она кажется еще более жуткой.

– П-привет, – повторила я. Голова от испуга начала плохо работать. Он смотрел и не двигался. – Я бы хотела подружиться с тобой.

Тишина.

Ещё некоторое время мы смотрели друг на друга. Я стояла неподвижно и напряжённо, готовая в любой момент захлопнуть дверь и убежать. Он до жути напоминал мне хищника, готового к прыжку.

Но вот он моргнул. Рот существа открылся, оголяя острые зубы. Я вздрогнула, но то был всего лишь зевок – уродец с шумом втянул воздух, качнул головой и та скрылась в темноте. Он ушёл спать дальше.

– Прости, что разбудила, – шепчу я. – Я постараюсь быть тише. Оставлю корзину с мясом и платьем возле тебя, на тот случай, если ты проснёшься и захочешь есть.

Он не опасен, подумала я тогда. Он всего лишь старый зверь, который предпочитает спать. Быть может, нам и не придётся его убивать? Мне хотелось очень в это верить.

Я аккуратно, почти на цыпочках, подхошла к провалу в полу, благодаря которому долгое время не замечала уродца. Ни звука, ни шороха, только тихое сопение. Корзинка почти без звука опустилась на цементный пол.

В задумчивости я проделала свою работу. Представляла, как придёт торговец, как буду объяснять маме, почему он пришёл. Думала о том, как они будут разговаривать, что они друг другу скажут и что скажу ей я. Находясь в этих мыслях я поливала цветы, топила огонь почти этого не осознавая.

– Не думала, что так утомлюсь, – прошептала я цветам с улыбкой. Они радостно на меня смотрели.

Я обернулась и, не повышая голоса, спросила:

– Эй? Ты спишь?

Никакой реакции не последовало.

– Спишь, – заключила я и уже собиралась уходить, но взгляд зацепился за перевернутую корзинку. Из нее некрасиво торчало платье, а мяса внутри уже не было. Я нахмурилась. – Мог бы поблагодарить хотя бы.

Все так же, аккуратным едва слышным шагом, двигаюсь к уродцу, освещая путь перед собой. Он не вел себя агрессивно, но делать резкие необдуманные движения я все ещё боюсь.

Шаг, ещё шаг, тёплый свет осветил провал.

В нем пусто.

Цепи порваны.

Почувствовала, как сердце останавилось ненадолго, а после начинает стучать с такой силой, что у меня потемнело в глазах и подкосились ноги.

В панике я побежала к двери, по пути срывая с шеи ключ, но лишь только ладонь коснулась двери, она открылась.

Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Единственное слово, которое держало меня на ногах – мама.

Я схватилась за голову. Мама! Там же мама! Боже, лишь бы он не добрался до неё!

И я бежала, бежала сломя голову, не помня себя. Не видела куда бежать, только лишь помнила, трогала стены, чтобы не заблудиться и бежала, бежала, бежала…

– Мама! – закричала, что есть мочи.

Мама испуганно вскочила с кресла, посмотрела на меня, потрепанную в сорочке, с безумными глазами. Я почти уже плакала.

– Что случилось, малыш? Что такое? Ты вся дрожишь.

– Мама, давай уйдем. Одевайся скорее. Нам нужно уйти, мама, пожалуйста, давай…

– Тише, тише, малыш, – обняла.

– Нет, мам, не время, – оттолкнула её. – Я в порядке.

Она не поверила мне, потому что я дрожала, а глаза мокрые, слезы льют по щекам.

– Он сбежал.

Она замерла. Лицо вмиг стало белым, и я подумала тогда, что встань мама у белой стены, я бы её не заметила. В трудных ситуациях мне в голову приходили необычайно глупые мысли.

– Он где-то в доме. Ходит. Он… Мама, пойдём одеваться скорее. Пожалуйста. Прямо сейчас.

– Не может быть, – прошептала. – Он же сидел на цепи.

– Он давно её разорвал,– шептала в ответ. – Он ждал подходящего момента и сегодня я…

– Забыла закрыть дверь, – заканчивает она за меня и глаза у неё расширяются. Она сорвалась с места и побежала, увлекая меня за собой. Но я почему-то остановилась, её рука выскользнула с моего плеча, а она бежала дальше. Я глупо смотрела ей вслед, наблюдала, как она сворачивает за угол. Слушала, как громко топает по лестнице наверх, поднимается, а потом оглушительно кричит.

Я дернулась и помчалась к ней. Если там был уродец, то я еще точно не знала, что собиралась делать, потому что я вряд ли бы смогла его одолеть. Но я снова бегу, снова ни о чем не думая.

Быстро оказалась рядом с ней, она опиралась на стенку и дрожала. Я посветила фонарем вперед и закричала.

На полу перед нами лежал растерзанный котёнок. Не съеденный целиком, лишь слегка потрепанный. Зажала рот рукой, чтобы не крикнуть еще раз. Взяла маму под руку и увела в комнату. Потом быстро, как только позволяют дрожащие ноги, закрылась в своей.

Мне страшно.

Мысленно я возвратилась в детство, когда каждый шорох казался мне чьим-то шагом.

«Скрип-скрип», – скрипят половицы в коридоре. Я положила голову на холодный пол, покрытый пылью, и пыталась увидеть что-нибудь через маленькую щелку между дверью и полом. Поставила фонарь рядом, чтобы видеть. Прекратила дышать.

Он там. Стоял за дверью, ждал, пока я выйду.

Детская игра. Я в домике, меня не достать. Но лишь только я выйду… Мы часто играли в эту игру с мамой в детстве.

«Скряб-скряб», – заскребли когти по деревянной двери. Выходи.

В соседней комнате громко заплакала мама.

Я вздрогнула и медленно поднялась. Решила, что не нужно делать резких движений. Мама не подумала также.

Я оцепенела. Всё происходящее воспринималось будто бы через мёд. Липкое и медленное. Хотелось вымыть руки. Но всё, что я могла, это неподвижно стоять у закрытой двери и слушать. Внимательно всё слушать, даже если этого не хочу. Как в том далеком детстве, когда подушка не спасала от ссор отца и мамы.

Послышались шаги. Грузные медленные шаги по скрипучему полу. В соседней комнате мама металась из угла в угол, быстро собирая вещи. Я была готова поклясться, что собирает она их маленький чемодан, а попутно обматывает шею красным шарфом.

Мама мечется и рыдает, в то время как грузные громкие шаги не прекращаются. И я поняла, что он идет в её комнату. Неспешно крадется, правильно полагая, что она его не слышит.

А я слышала всё.

Осознание того, что мне нужно что-нибудь предпринять пришло слишком поздно. А потому я не успела прокричать маме, чтобы она ни в коем случае не выходила наружу. Мне не удалось донести ей, что скоро придет помощь.

Она собрала свой маленький чемоданчик, быстро и нелепо обвязала шарф и выскочила из комнаты. А прямо за дверью её ждал он, тихо и покорно, как старый верный пёс.

Я вылетела из своей сразу же после неё, но не успела.

Раздался душераздирающий визг. Этот визг будет будить меня посреди ночи в кошмарах. Я буду слышать его во всех скрипучих дверях. Он будет напоминать мне о том, что во всем виновата я.

Грузная огромная фигура закрывала весь коридор, не позволяла теплому свету из гостиной просочиться ко мне. Я вновь оцепенела.

Я осветила его тощую уродливую спину и поняла – мама никогда его не кормила. Сознание вопило, оно просило помощи, но никто не мог помочь, а потому оно отвлекалось на глупые мысли.

Торчащие ребра, обтянутые тонкой серой кожей, – я помню эту картину до мельчайших подробностей и до сих пор, – взмах когтистой лапы и короткий вскрик. Мама падает.

Я, непомня себя, роняю лампу на пол и кидаюсь на него. Колочу руками по спине в истерике. Единственная моя мысль в моем затуманненом мозгу – пусть он убьёт меня, пусть меня, а не маму! Но я не знала, что уже поздно.

Он хотел продолжить, но я его отвлекла. Уродец резко развернулся и отшвырнул меня. Прежде, чем нанести удар, он остановился и посмотрел в моё лицо. Я посмотрела в ответ, и, клянусь, в его маленьких глазах-бусинках стояли слёзы.

Резкое быстрое движение, острая боль в бедре, и темнота.

Всю оставшуюся ночь я провела в ней, в кромешной темноте, тягучей, обволакивающей и глухой, но в то же время пустой. Там не было ничего, ни мыслей, ни чувств, ни эмоций, ни времени. Сейчас сомневаюсь, была ли в этой темноте я? Я не помню.

Я помню, что после раздался голос. Сначала очень тихо и приглушенно, а потом все яснее и громче.

– Пора вставать, – разобрала я и ощутила прикосновение. Меня трясли за плечо. Вместе с этим вернулось и все остальное. Вынырнула, и на меня разом накатили события ночи, прибили невероятной тяжестью к дивану. – Просыпайся.

Я открыла глаза.

– Я раскопал могилу. Подумал, ты хотела бы с ней попрощаться.