Собор у моря

С того дня Бернат лишь по привычке заботился о животных, работал в поле, но все его мысли были заняты сыном. Ночью он бродил по дому, вспоминая детский голосок, который свидетельствовал о новой жизни и будущем, скрип люльки, когда Арнау ворочался, и громкий плач ребенка, требующего, чтобы его покормили. Вдыхая воздух, наполнявший стены дома, Бернат пытался обнаружить в каком-нибудь уголке невинный запах его сына.

Что с ним? Где он теперь спит?

Его люлька, которую Бернат сделал своими руками, стояла пустая.

Когда несчастному отцу удавалось заснуть, он просыпался от тишины. Тогда Бернат вжимался в тюфяк и проводил время, слушая звуки, доносившиеся с нижнего этажа – там жили животные, которые составляли теперь ему компанию в жизни…

Бернат регулярно ходил в замок Льоренса де Бельеры выпекать хлеб, который раньше носила ему Франсеска.

Заточенная в замке, она была отдана на потребу доньи Катерины и капризного аппетита ее сына.

Замок, как Бернату рассказывал отец, когда они оба должны были ходить туда, вначале был всего лишь сторожевой башней, воздвигнутой на вершине небольшого холма. Предки Льоренса де Бельеры воспользовались отсутствием власти после смерти Рамона Борреля и укрепили будущий замок, чтобы затем заставить крестьян трудиться на их все разрастающихся территориях. Вокруг башни сеньора беспорядочно и бестолково возвели пекарню, кузницу, несколько новых больших конюшен, амбары, кухни и другие подсобные помещения.

Замок Льоренса де Бельеры находился на расстоянии свыше одной лиги от дома Эстаньолов. Первые несколько недель Бернат не мог ничего узнать о своем сыне. Кого бы он ни спрашивал, ответ был один и тот же: его жена с ребенком находятся в личных покоях доньи Катерины. Одни цинично смеялись, отвечая ему, а другие опускали взгляд, как будто не хотели смотреть в глаза отцу ребенка. Бернат терпел эти унижения целый месяц, пока однажды, когда он выходил из пекарни с двумя буханками из бобовой муки, не столкнулся с чумазым подмастерьем кузнеца, у которого при случае спрашивал о малыше.

– Ты что-нибудь знаешь о моем Арнау? – осведомился он.

Рядом никого не было. Мальчишка хотел было увильнуть в сторону, притворяясь, что не услышал вопроса, но Бернат схватил его за руку:

– Я спросил, знаешь ли ты что-нибудь о моем Арнау?

– Твоя жена и твой сын… – начал тот, опустив глаза.

– Я знаю, где они, – перебил его Бернат. – Я тебя спрашиваю, с моим Арнау все в порядке?

Паренек уставился в землю, рисуя ногой на песке. Бернат его не отпускал.

– С ним все в порядке?

Почувствовав, что Бернат на грани срыва, подмастерье испугался.

– Нет! – крикнул мальчик и повторил: – Нет…

Бернат чуть отступил, в глазах несчастного отца читался немой вопрос. Не выдержав затянувшейся паузы, Бернат снова спросил:

– Что с ребенком?

– Не могу… Нам приказано не говорить тебе… – Голос мальчика надломился.

Бернат снова сжал его руку и заговорил громче, не задумываясь о том, что может привлечь внимание охраны:

– Что с моим сыном? Что с ним? Отвечай!

– Не могу, нам нельзя…

– Может, ты изменишь свое решение? – Бернат протянул подростку краюху хлеба.

Глаза подмастерья расширились. Не отвечая, он схватил хлеб из рук Берната и откусил такой большой кусок, словно не ел несколько дней. Бернат отвел его в сторонку, подальше от любопытных взглядов.

– Что с моим Арнау? – спросил он с нетерпением.

Мальчик, стоя с набитым ртом, жестами показал, чтобы тот следовал за ним. Они шли, прижимаясь к стенам, стараясь не попадаться на глаза слугам сеньора.

Приблизившись к кузнице, они нырнули в дверной проем, и подмастерье открыл дверь каморки, в которой хранились материалы и инструменты. Не входя, мальчик сел на землю и набросился на остатки хлеба. Бернат осмотрел каморку.

Жара стояла невыносимая. Он не сразу понял, почему подмастерье привел его сюда: здесь только инструменты и старое железо…

Бернат бросил на мальчика недоуменный взгляд. Тот, продолжая с упоением жевать, кивнул в сторону темного угла, дав понять, чтобы он шел туда.

Там, на каких-то бревнах, в поломанной плетеной корзине, брошенный и некормленый, лежал ребенок, ожидая смерти. Белая льняная рубашонка была грязной и изорванной. Бернат даже не смог выдавить крик, который рвался из горла. Это было глухое рыдание, мало похожее на человеческое…

Он схватил Арнау и прижал его к себе. Малыш чуть пошевелился, очень слабо, но пошевелился!

– Сеньор приказал, чтобы ребенок оставался здесь, – услышал Бернат голос подмастерья. – Поначалу твоя жена приходила сюда по нескольку раз в день, чтобы покормить и успокоить его.

Глядя, как Бернат со слезами на глазах прижимает к груди тельце несчастного сына и пытается вдохнуть в него жизнь, подмастерье продолжил:

– Но потом… Первым был управляющий, твоя жена сопротивлялась и кричала… я все видел, это произошло в кузнице. – Он показал отверстие в дощатой перегородке. – Но управляющий очень сильный… Когда все закончилось, вошел сеньор с солдатами. Твоя жена лежала на полу, и сеньор начал над ней издеваться. Затем стали хохотать все. С тех пор каждый раз, когда твоя жена приходила кормить ребенка, солдаты поджидали ее у двери. У нее не было сил сопротивляться. Вот уже несколько дней, как я ее не видел: она теперь появляется здесь редко. Солдаты… любой из них… хватают ее, как только она выходит из покоев доньи Катерины. И у нее уже нет времени дойти сюда. Иногда за всем этим наблюдает сеньор, но он только усмехается.

Не раздумывая ни минуты, Бернат поднял свою рубашку и спрятал под нее тельце сына, замаскировав его оставшейся буханкой хлеба. Малыш даже не шелохнулся. Подмастерье стремительно бросился к Бернату, когда увидел, что тот направился к двери:

– Сеньор запретил. Нельзя!..

– Отойди!

Мальчик попытался опередить его, но Бернат шел напролом, стиснув зубы. Придерживая левой рукой буханку хлеба и маленького Арнау, он схватил правой металлический прут, висевший на стене, и в отчаянии размахнулся. Прут опустился на голову мальчика как раз в тот момент, когда он уже выбегал из каморки.

Подмастерье рухнул на пол, не успев произнести ни слова.

Бернат, даже не посмотрев на него, закрыл за собой дверь.

Выйти из замка Льоренса де Бельеры не составило труда. Никто не мог подумать, что под рубахой у Берната спрятано исхудавшее тельце его сына. Проходя через крепостные ворота, он вспомнил о Франсеске и солдатах. В душе он был возмущен тем, что она даже не попыталась сообщить ему, в какой опасности находится их ребенок, что она не боролась за Арнау…

Прижимая к себе сына, Бернат с горечью думал о жене, которую насиловали солдаты, пока Арнау ожидал смерти в замызганной корзине.

Почему он не встретил мальчугана-подмастерья раньше? Может, он умер? Закрыл ли он дверь в каморку?

Эти вопросы то и дело возникали в голове Берната, когда он бросился в обратный путь.

Да, он закрыл дверь.

Он с трудом вспомнил, что сделал это.

Когда Бернат свернул в сторону и скрылся за первым поворотом извилистой тропинки, которая шла от замка, он достал из-под рубашки сына. Тусклые глаза ребенка казались неживыми. Малыш весил не больше буханки хлеба! Его ручки и ножки были такими худенькими…

Что-то перевернулось в душе Берната, колючий комок подступил к горлу, а из глаз потекли слезы. Но он приказал себе не плакать, потому что знал: за ними обязательно будет погоня, спустят собак и…

А если ребенок не выживет?!

Бернат сошел с тропинки и спрятался в кустарнике. Став на колени, он положил хлеб на землю и, взяв Арнау обеими руками, поднес малыша к своему лицу. Ребенок был неподвижен, его головка свесилась набок.

– Арнау, – прошептал Бернат, нежно прижимая его к себе.

Глазки сына приоткрылись. Поняв, что у ребенка даже нет сил заплакать, Бернат едва сдерживал слезы.

Он положил Арнау на одну руку, отщипнул немного хлеба, смочил его слюной и поднес ко рту ребенка. Арнау не отреагировал, но Бернат не успокоился, пока ему не удалось вложить хлебный мякиш в маленький ротик.

– Глотай, сынок, – умолял Бернат.

Его губы задрожали, когда он увидел, что ребенок сделал глотательное движение. Он отщипнул еще хлеба и терпеливо повторил все сначала. Арнау глотнул снова, а затем еще семь раз.

– Мы выберемся отсюда, – сказал Бернат, – я тебе обещаю.

Взяв малыша на руки, он снова продолжил путь.

Пока все было спокойно.

Скорее всего, мальчишку-подмастерья еще не нашли. На мгновение он подумал о Льоренсе де Бельере, жестоком, бессовестном, неумолимом. С каким удовольствием он начнет погоню за Эстаньолом и его травлю!

– Мы выберемся отсюда, Арнау, – повторил Бернат, бросившись бежать в сторону своей усадьбы.

Он мчался без оглядки. Оказавшись дома, Бернат не дал себе отдохнуть ни минуты: положил Арнау в люльку, взял мешок и стал складывать в него манную крупу, сушеные овощи, бурдюк с водой и еще один – с молоком, солонину, миску, ложку и одежду, деньги, которые он припрятал, нож и арбалет…

«Как гордился отец этим арбалетом!» – думал он, беря оружие в руки. Отец сражался вместе с графом Рамоном Боррелем, когда Эстаньолы еще были свободными. Говоря о свободе, отец показывал Бернату, как пользоваться этим оружием.

Свободные! Бернат привязал ребенка к груди и взял приготовленные вещи. Он всегда будет рабом, если не…

– Побудем пока беглецами, – говорил Бернат сыну, отправляясь в горы. – Никто не знает эти горы лучше Эстаньолов, – бормотал он, проходя между деревьями. – Мы всегда охотились в этих местах, понял?

Бернат пробирался сквозь заросли кустарника к речушке, затем вошел в нее и направился вверх по течению.

Арнау закрыл глазки и спал, но Бернат продолжал беседовать с ним:

– Собаки сеньора не возьмут след, их слишком испортили. Мы поднимемся в горы, туда, где лес становится гуще, там на лошади не проедешь.

Бернат гладил сына по головке, поднимаясь все выше и выше по реке.

– Сеньоры охотятся только на лошадях и никогда не добираются до этого места, остерегаясь порвать себе одежду. А солдаты… зачем им идти сюда на охоту? Забирать у нас пищу? Так у них ее достаточно. Мы спрячемся, Арнау. Никто не сможет найти нас, клянусь тебе.

Под вечер он сделал остановку. Лес стал таким густым, что ветки, нависавшие над речушкой, полностью закрывали небо. Бернат присел на камень и посмотрел на ноги, побелевшие и сморщившиеся от воды. Лишь теперь он почувствовал боль, но ему было все равно. Он сбросил с плеч мешок и развязал Арнау. Ребенок открыл глаза. Бернат развел молоко водой, добавил в него манку и, размешав, приложил миску к губам малыша.

Арнау оттолкнул ее с недовольной гримаской. Бернат вымыл свой палец в речушке, обмакнул его в смесь и повторил все заново. После нескольких попыток Арнау открыл ротик и стал сосать отцовский палец, пока не насытился; потом малыш закрыл глаза и заснул.

Бернат тоже перекусил – съел немного солонины. Ему очень хотелось отдохнуть, но впереди был долгий путь.

В пещеру Эстаньолов – так называл ее отец Берната – они добрались через несколько часов, когда уже опустились сумерки. До этого Бернат сделал еще одну остановку, чтобы накормить Арнау. Входить в пещеру нужно было через расщелину, спрятанную среди камней. Бернат, его отец, а также дед закрывали ее изнутри стволами деревьев, если нужно было поспать, спрятавшись от непогоды или диких зверей в те дни, когда они выходили поохотиться.

Он зажег огонь у входа в пещеру и вошел туда с факелом, чтобы убедиться, что она не занята каким-нибудь животным. Уложив Арнау на тюфяк, сделанный из мешка, расстеленного на сухих ветках, он снова покормил его. Малыш не сопротивлялся и после еды крепко заснул, как и Бернат, который, совершенно обессилев, даже не притронулся к солонине. «Здесь мы в безопасности», – подумал он, прежде чем закрыть глаза и засопеть в такт с сыном…

Льоренс де Бельера вместе со своими людьми бросился в погоню, как только кузнец обнаружил мертвого подмастерья, лежащего в луже крови. Исчезновение ребенка и тот факт, что его отца видели в замке, указывали на Берната.

Сеньор де Наварклес, сидя на лошади, ожидал перед дверью дома Эстаньола.

Когда его люди сказали, что внутри все перевернуто и, по-видимому, Бернат бежал с сыном, он криво улыбнулся и процедил сквозь зубы:

– После смерти отца ты освободился, но зато теперь усадьба станет моей. Обыскать дом! – крикнул он своим людям. А потом повернулся к управляющему. – Сделай опись всего имущества и животных, да смотри, чтобы не пропало ни одного зернышка. А потом ищите Берната!

Несколько дней спустя управляющий предстал перед сеньором в башне замка.

– Мы обыскали все остальные дома, леса и поля, – доложил он, – но Эстаньола и след пропал. Он, наверное, бежал в какой-нибудь город, может быть в Манресу или в…

Льоренс де Бельера жестом приказал ему замолчать.

– Скоро он попадется. Следует уведомить прочих сеньоров и наших людей в городах. Сообщи им, что с моих земель бежал серв и его следует задержать.

В этот момент появились донья Катерина и Франсеска с сыном сеньора на руках. Льоренс де Бельера посмотрел на кормилицу: она была ему больше не нужна.

– Сеньора, – обратился он к супруге, – я не понимаю, как вы позволяете какой-то шлюхе кормить грудью моего сына Жауме?!

Донья Катерина вздрогнула.

– Или вы не знаете, что эта женщина таскается со всей солдатней?

Донья Катерина выхватила сына из рук кормилицы.

Когда Франсеска узнала, что Бернат бежал с Арнау, она только и думала о том, что сталось с ее малышом. Земля и собственность Эстаньолов принадлежали теперь сеньору де Бельере. Ей не к кому было идти, а солдаты по-прежнему пользовались любым моментом, чтобы совершить над ней насилие. Кусок черствого хлеба, подгнившие овощи, иногда возможность погрызть кость – такова была цена ее тела.

Никто из многочисленных крестьян, приходивших в замок, не удостаивал ее даже взглядом. Как-то Франсеска попыталась подойти к одному из них, но тот отвернулся от нее. Она не осмелилась вернуться в отчий дом, потому что мать отвергла ее при всех, когда приходила в пекарню. Вскоре молодая женщина вынуждена была побираться невдалеке от замка, как и другие нищенки, которые бродили у его стен, роясь в отбросах.

Казалось, теперь судьба Франсески состояла в том, чтобы ходить по рукам в обмен на объедки со стола того, кто выберет ее в этот день…

Наступил сентябрь.

Бернат уже мог наблюдать, как улыбается его сын, как он ползает по пещере и возле нее. Однако запас провизии заканчивался, приближалась зима, и пришло время уходить…

4

Город простирался у их ног.

– Смотри, Арнау, – сказал Бернат мирно спавшему ребенку, привязанному к его груди, – это Барселона. Здесь мы будем свободными.

С самого начала Бернат не переставал думать об этом городе – великой надежде всех сервов. Бернат слышал, как люди рассказывали о нем, когда шли обрабатывать земли сеньора де Бельеры, или ремонтировать стены замка, или выполнять какую-нибудь другую работу для своего господина. Они всегда были начеку, стараясь, чтобы управляющий или солдаты их не услышали, но эти перешептывания вызывали у Берната обычное для ребенка любопытство. Он был счастлив на своей земле и никогда бы не покинул отца. Бежать с ним он тоже не смог бы. Но теперь, потеряв все, что у него было, он смотрел по ночам на спящего сына и вновь вспоминал каждое слово о Барселоне. Время, проведенное в пещере, прошло в размышлениях о будущем.

«Если удастся прожить в этом городе год и один день, не будучи задержанным сеньором, – вспоминал он услышанное, – можно получить право на гражданство и стать свободным». Тут сервы многозначительно умолкали. Бернат смотрел на них: у некоторых глаза были закрыты, а губы сжаты, другие отрицательно качали головой, остальные улыбались, глядя в небо.

– И нужно только пожить в этом городе? – нарушил молчание один парень, из тех, кто смотрел в небо и наверняка мечтал разбить цепи, приковавшие его к земле. – Почему в Барселоне можно получить свободу?

Самый старший из сервов после паузы ответил ему:

– Да, больше ничего не требуется. Только прожить в городе весь этот период.

Увидев, как у парня загорелись глаза, он продолжил:

– Барселона очень богатая. Многие годы, начиная с Хайме I Завоевателя и до Педро Великого, короли брали у города деньги взаймы для войн и для своего двора. В течение всех этих лет жители Барселоны давали деньги из городской казны в обмен на особые привилегии, пока сам Педро Великий в войне против Сицилии не свел их все в один кодекс… – Старик помолчал и произнес запинаясь: – Recognoverunt proceres – по-моему, так он называется. Именно там говорится, что мы можем получить свободу. Барселоне нужны работники, свободные граждане.

На следующий день парень не пришел на работу в указанный сеньором час.

И через день тоже.

Отец сбежавшего парня продолжал работать на своем месте. Три месяца спустя его сына привели в оковах. Он шел, понукаемый кнутом, но все видели, что его глаза блестели от гордости за свой поступок…

С высоты хребта Кольсерола, стоя на древнеримской дороге, которая соединяет Ампурьяс с Таррагоной, Бернат любовался простором и… морем!

Он никогда не видел и даже не мог себе представить такого бескрайнего пространства. Конечно, он знал, что за морем находились каталонские земли, так рассказывали купцы, но ему впервые пришлось увидеть нечто такое, чему не было видно конца.

«За той горой…», «за той рекой…» Бернат всегда мог показать дорогу или место незнакомцу, который обращался к нему за помощью.

Сейчас он всматривался в горизонт, сливающийся с водой. Некоторое время он стоял неподвижно, гладя непослушные кудряшки малыша, которые выросли, пока они жили на горе.

Затем он обратил свой взгляд туда, где море сходилось с землей. Пять кораблей стояли у берега, возле островка Маянс. До этого дня Бернат видел только картинки с кораблями. Справа от него возвышалась гора Монжуик, тоже едва касающаяся моря; у подножия ее склона распростерлись равнинные поля, а дальше раскинулась Барселона.

В центре города возвышался холм Табер, а вокруг были разбросаны сотни строений. Некоторые – низкие, терявшиеся среди соседних зданий, а другие – величественные: дворцы, церкви, монастыри…

Бернат удивлялся: как много людей, должно быть, живет здесь! Барселона, окруженная со всех сторон, кроме моря, стенами, напоминала улей. Сорок тысяч жителей, слышал он, населяли город. А дальше, за городскими стенами, простирались поля…

– Как они найдут нас среди сорока тысяч человек? – пробормотал Бернат, глядя на Арнау. – Ты будешь свободным, сынок.

Здесь они, несомненно, смогут скрыться, и он попытается найти сестру. Но Бернат понимал, что сначала ему нужно пройти через ворота. А вдруг сеньор де Бельера разослал описание его внешности?

Эта родинка…

Он думал об этом все три ночи пути, после того как они с сыном покинули пещеру.

Бернат присел на землю и взял зайца, которого подстрелил из арбалета. Он перерезал ему горло и дал крови стечь на ладонь, на которой держал небольшую кучку песка. Когда смесь начала подсыхать, он растер ее над правым глазом. Потом спрятал зайца в мешок. Почувствовав, что смесь засохла и он не может открыть глаз, Бернат начал спускаться по направлению к воротам Санта-Анна, расположенным в северной части городской стены.

Вереница людей стояла в ожидании, чтобы пройти в город. С трудом волоча ноги, Бернат стал в очередь. Он старался быть начеку и не переставал поглаживать ребенка, который к этому времени проснулся. Один босоногий крестьянин, согнувшись под тяжестью огромного мешка с репой, посмотрел в сторону Берната.

Бернат улыбнулся ему.

– Проказа! – закричал крестьянин и, бросив мешок, отскочил в сторону.

Бернат увидел, как вся очередь в одно мгновение разбежалась до самых ворот. Все отошли от него, давая ему пройти по дороге, заставленной повозками с разной утварью и едой. Слепые, которые обычно просили милостыню у ворот Санта-Анна, тоже зашевелились от неожиданных криков.

Арнау заплакал, и Бернат увидел, как солдаты вынули мечи из ножен и стали закрывать ворота.

– Иди в лепрозорий! – крикнул кто-то за его спиной.

– Это не проказа! – запротестовал Бернат. – Просто ветка ударила меня в глаз! Смотрите! – Бернат поднял руки и замахал ими. Затем он положил Арнау на землю и принялся раздеваться. – Смотрите! – повторил он, показывая свое тело, крепкое, без единого пятнышка, без язв или следов от них. – Смотрите! Я всего лишь крестьянин, но мне нужен врач, чтобы вылечить глаз, иначе я не смогу работать дальше.

Один из солдат (офицеру пришлось подтолкнуть его в спину) подошел к Бернату и остановился в нескольких шагах, внимательно осматривая его торс.

– Повернись кругом, – приказал он, делая пальцем вращательное движение.

Бернат подчинился.

Солдат вернулся к офицеру и покачал головой.

– А ребенок? – спросил офицер, указывая мечом на узелок, стоящий у ног Берната.

Бернат нагнулся, чтобы поднять Арнау. Он раздел ребенка и, прижимая его лицом к своей груди, показал тельце малыша, одновременно прикрывая пальцами родинку.

Повернувшись к воротам, солдат снова покачал головой.

– Прикрой эту рану, крестьянин, – посоветовал он, – иначе ты не сможешь сделать по городу и двух шагов.

Люди вернулись на дорогу. Ворота Санта-Анна распахнулись снова. Крестьянин, подняв свой мешок с репой, отвернулся, чтобы не смотреть на Берната.

Бернат прошел через ворота, прикрыв правый глаз рубашкой Арнау. Солдаты проводили его взглядом, и Бернат подумал, что, пряча пол-лица, он так или иначе привлекает внимание.

Миновав церковь Святой Анны, он влился в поток людей, прибывших в город. После этого Бернат свернул направо и оказался на площади Санта-Анна. Он шел, опустив взор вниз. Крестьяне расходились по городу; босые ноги, сандалии-абаркасы и плетеная обувь постепенно исчезли из его поля зрения, и вскоре Бернат увидел ноги, обтянутые шелковыми чулками огненно-красного цвета и обутые в зеленые туфли из тонкой материи без подошвы. У туфель были длинные острые носки, из которых выпущены золотые цепочки, обвивавшие лодыжки.

Не отдавая себе отчета, Бернат, который все время шел с опущенной головой, поднял лицо и встретился взглядом с человеком в шляпе. Незнакомец был облачен в одежду, украшенную золотым и серебряным шитьем; на поясе тоже была золотая вышивка, а от бус из жемчуга и драгоценных камней исходило сияние.

Бернат остановился, разинув рот. Человек повернулся к нему, но взор его был устремлен вдаль, как будто Берната перед ним не было.

Бернат, икнув, опустил глаза и облегченно вздохнул, когда понял, что на него не обратили ни малейшего внимания. Он вновь зашагал по улице в сторону строящегося собора, потихоньку оглядываясь по сторонам.

Никто на него не смотрел.

Какое-то время он наблюдал, как работали поденщики на соборе: раскалывали камни, расходились по высоким лесам, которые окружали строение, поднимали огромные каменные глыбы на блоках…

Арнау напомнил о себе громким плачем.

– Добрый человек, – обратился Бернат к одному рабочему, проходившему мимо него, – где находится квартал гончаров?

Он помнил, что его сестра Гиамона вышла замуж за гончара.

– Иди по этой улице, – торопливо ответил рабочий, – пока не дойдешь до площади Сант-Жауме. Там увидишь фонтан; поверни направо и следуй дальше, пока не окажешься у новой стены, у ворот Бокерия. Не выходи на Раваль. Иди вдоль стены по направлению к морю, до самых ворот Трентаклаус. Там и есть квартал гончаров.

Бернат изо всех сил старался запомнить все эти названия, но когда он захотел уточнить кое-что, человек уже исчез.

– Иди по этой самой улице до площади Сант-Жауме, – повторил он Арнау. – Это я помню. А когда будем на площади, повернем направо, это мы тоже помним, не так ли, сынок?

Арнау всегда прекращал плакать, когда слышал голос отца.

– А теперь? – вслух произнес Бернат.

Он стоял на новой площади Сант-Микел.

– Тот человек говорил только об одной площади, но мы ведь не могли перепутать.

Бернат попытался обратиться к прохожим, но ни один из них не остановился.

– Все спешат, – объяснил он Арнау в тот момент, когда увидел мужчину, стоявшего перед входом в величественное здание, похожее на замок.

– Похоже, что этот не торопится. Возможно… Добрый человек… – позвал он, дотрагиваясь до черного плаща незнакомца.

Бернат был настолько изумлен увиденным, что вздрогнул, и это почувствовал даже Арнау, крепко привязанный к его груди.

Перед Бернатом, печально покачивая головой, стоял старый еврей. Он был точно таким, как их описывали в пламенных проповедях христианские священники.

– Чего тебе? – поинтересовался тот.