Инстинкт Убийцы. Книга 2

Как же она ненавидела сюрпризы, а этот был, пожалуй, самым гадким. Ну как она могла так просчитаться, как могла не увидеть эту женщину, молча слушающую пафосный монолог своего муженька?! Хотя какой у нее был выбор? Свидетелей оставлять нельзя, а раз этот придурок притащил на яхту жену, значит, обрек и ее на смерть. И все же был способ, она могла дождаться, пока Ситко будет один, если бы знала о его жене. А могла ли? Времени итак было мало, а по плану Ситко должен был мирно спать в своей каюте, но спал-то он там не один. Да, у нее просто не было другого выхода. И не в том дело, что ей было жаль эту невинную жертву, нет, просто она потеряла контроль, а это уже серьезный повод задуматься. Сегодня она проворонила безоружную женщину, а завтра не заметит засаду? И не зря интуиция кричала весь день, все и правда пошло не так, и дай Бог, или кто там в ответе за ее судьбу, чтобы на этом неожиданности закончились.

– И зачем ты поехала с ним? Чего тебе не сиделось на берегу? – спросила она у мертвой женщины, подойдя к ней. – С такими, как твой муженек, нельзя быть все время рядом. Как же ты этого не знала?

Фатима присела на корточки рядом с мертвой женой Ситко и пощупала пульс. Его не было, женщина была мертва. Проделав то же самое с ее мужем, Фатима снова вернулась к трупу возле двери. Евгений ее нисколько не интересовал, а вот смерть его жены как-то мучительно ворочалась у нее в сердце, хотя она прекрасно понимала, что другого выхода просто быть не могло, разве что она бы осталась на берегу.

– Прости, – тихо проговорила Фатима, откинув с лица женщины прядь золотистых волос. – Покойся с ми…

Но договорить ей помешала ослепительная вспышка внезапного осознания. У НИХ ВЕДЬ БЫЛ РЕБЕНОК, молнией ворвалось в мозг мысль, О ГОСПОДИ, ГДЕ ОН СЕЙЧАС, Я ЖЕ СДЕЛАЛА ЕГО СИРОТОЙ. И снова страшная мысль ледяной змеей проползла по нервам: ГДЕ ОН СЕЙЧАС?

И тут как будто в ответ на ее вопросы из каюты внизу раздался громкий детский плач.

6

Отчаяние захлестнуло Фатиму такой мощной волной, какую она испытывала на себе только раз в жизни. Мир как будто снова рухнул вокруг нее. Только на этот раз на руинах их было двое. Она осела на палубу, как оглушенная, и просто уставилась в пустоту, наполненную отчаянными криками младенца. Младенца, зовущего мать, которая уже никогда не придет. Я проклята, пришла мысль, проклята страшно, проклята бесконечно возвращаться к тому, отчего бегу. Ребенок все кричал, а Фатима просто сидела, растерянно переводя взгляд с одного мертвого тела на другое. Пистолет выпал из ее руки, и напади кто-то на нее сейчас, она бы этого даже не заметила, такой глубокий у нее был шок.

Она не знала, сколько времени просидела вот так, покачиваясь на волнах и слушая плач ребенка, ей вдруг сильнее всего на свете захотелось спать. Просто свернуться калачиком на этой деревянной палубе и уснуть, а когда она проснется, ничего этого уже не будет, она окажется в своем снятом на неделю домике у самого моря. И ничего, что спать ей придется рядом с двумя мертвецами и орущим младенцем, это ведь не настоящее, это просто плохой сон. А когда она откроет глаза в своей спальне, она уже будет точно знать, что ни на какую яхту она не пойдет, нет, она откажется от этого дела. И плевать она хотела на все.

Медленно как во сне, она улеглась на деревянную палубу, подтянув ноги к подбородку и опустив голову прямо на доски. Она бы так и уснула, но когда ее голова оказалась в горизонтальном положении, ее глаза встретились с мертвым взглядом жены Ситко. Ее голубые глаза смотрели из-под спутанных светлых прядей прямо на Фатиму, а ребенок все кричал. Позаботься о нем, говорили эти глаза, на первый взгляд совершенно стеклянные, он плачет, а я уже не могу к нему подойти. Ты сделала это, ответственность теперь на тебе, так иди и позаботься о моем сыне, как позаботилась бы я, если бы не пуля в сердце.

Это подействовало отрезвляюще, как ушат ледяной воды. Фатима села, прямо и резко, как будто кто-то невидимый поднял ее, пелена спала с глаз, и она впервые осознала, что на самом деле произошло на этой яхте. Она поняла, что теперь у нее просто нет другого выбора, она должна спуститься и … что делать дальше она еще не знала, одно ей стало ясно: из ступора надо выходить. Бросив уже осмысленный взгляд на распростертое тело женщины, она кивнула, как бы говоря себе и ей, что сделает это, а потом резко встала и пошла к двери в каюты. Ребенок за дверью все кричал и кричал, уже не просто громко, а с хрипотцой. Не привык, что его так долго игнорируют, подумала Фатима, берясь за ручку двери и осторожно открывая ее, как будто там ждал отряд вооруженных людей, а не маленький ребенок. Хотя, будь выбор, она предпочла бы первое – с ними она хоть знала, что делать, знала, что ее ждет, а с ребенком…

За дверью оказалась крутая лестница, ведущая в маленький узкий коридорчик с двумя дверями, плач слышался громче. Обе двери не были закрыты, только прикрыты слегка, поэтому она еще не видела маленького монстра, зато слышала очень хорошо. По крайней мере не придется искать, подумала Фатима, подходя к левой двери. У входа она замерла, никак не решаясь войти, но решительно стряхнула с себя неуверенность, не время сейчас медлить, скоро рассвет, а у нее возникли непредвиденные проблемы. Вот о чем меня предупреждал внутренний голос, с тоской и злостью на себя подумала она, и вот до чего дошло. Таких сюрпризов она не видела даже в кошмарах.

Подойдя к двери вплотную, она легонько толкнула ее, до сих пор не зная, что собирается делать. Для начала попробую пробраться через этот бардак, решила она, поразившись царившему в каюте беспорядку. Большая двуспальная кровать была разворочена, простыни скомканы и смяты, одеяла вообще валялись на полу, как трупы каких-то доисторических существ, повсюду были разбросаны вещи: кофточки жены Ситко, его майки и шорты, нижнее белье; на полу, сметенные кем-то в приступе ярости, валялись баночки и пузырьки с туалетного столика, стоящего напротив кровати; одно из двух кресел было перевернуто, второе стояло посреди комнаты в совершенно неестественном положении. Картину усугублял непрекращающийся плач малыша, затерявшегося среди этого разгрома. Где же ты, задалась вопросом Фатима, оглядывая каюту, ты точно здесь, но где? Она еще раз внимательно осмотрела помещение, а потом переступила через порог и валявшееся кресло и оказалась в каюте.

Ребенка она увидела сразу, он лежал на кровати, прямо на одной из больших подушек, положенной прямо на матрас возле изголовья, просто, стоя за дверью, она не могла увидеть его. Совершенно крохотный малыш в нежно-голубой пижамке отчаянно кричал, размахивая ручками и ножками, личико сморщилось и покраснело.

– Господи, – вырвалось у Фатимы, и она поспешила к ребенку.

Он был такой маленький, что спокойно помещался на подушке как на собственном матрасе. Она склонилась над ним, чувствуя себя неумелым и глупым гигантом, она не знала, что надо делать, не знала, как его надо брать, в конце концов, она боялась ненароком повредить ему что-то, ведь он был таким слишком маленьким и хрупким, а она никогда за всю жизнь не держала на руках ребенка.

– Ну что мне делать с тобой? – прошептала она, осторожно протягивая руку к крошечной ручке, дергающейся от всхлипов. – Я же совсем не знаю, что надо делать.

Но делать что-то было надо, и она нашла выход – села на кровать и осторожно, как бомбу, переместила младенца на колени прямо с подушкой. Что дальше, она и сама не знала, бросить его или… или что? Убить? Нет, она не сможет, это она поняла абсолютно твердо и ясно, что бы она ни решила, она не тронет этого малыша. Просто не сможет.

– Будь ты проклят, Ситко, за то, что притащил их сюда, – прошептала она полным отчаяния голосом, – нельзя было вмешивать семью, нельзя!

Ребенок все плакал, но уже не так громко, он понял, что кто-то пришел, что он больше не один, и начал потихоньку успокаиваться. Это подействовало успокаивающе и на Фатиму, паника прошла. И она начла вспоминать все, что когда-либо видела или слышала о детях. Так, прежде всего надо поддерживать головку, вспомнила она, и еще их надо укачивать, да! Когда они плачут, их надо покачать и убаюкать. И она стала осторожно качать ребенка на подушке, шепча ему всякую ерунду – колыбельных она не знала.

– Успокойся, маленький, – шептала она, глядя на кроху с удивлением и осторожностью, – оставили тебя в таком бардаке, ну что это за родители? А что ты вообще тут делаешь, а? Разве у тебя нет кроватки? Есть, конечно, есть! Просто они, должно быть, тут страстно ссорились, разбудили тебя и принесли сюда, а потом, когда ты умолк, снова продолжили, но уже потише и на палубе. Так все было, да? Не дают тебе спать всю ночь, да, маленький? Только ты угомонился, как я тебя снова разбудила. И…

Она осеклась. Она сделала с ним кое-что пострашнее, чем просто разбудила, она сделала его сиротой. Как будто уловив ее мысли, малыш затих и теперь смотрел на нее совершенно спокойными серьезными глазками. Небесно-голубыми, как у родителей.

– Прости меня, – прошептала она, глядя прямо в эти крохотные голубые океанчики, – прости за все, что сделала и сделаю. Ты ни в чем не виноват, но судьба распорядилась так…

Договорить она не смогла, одинокая слеза, скатившись по щеке совершенно незамеченной, упала малышу на щечку и покатилась дальше, растаяв на подушке. Наверное, ему стало щекотно, потому что в ответ на извинения Фатимы малыш растянул рот в беззубой улыбке и захохотал, весело улыбаясь ей, как будто знал ее всю свою короткую жизнь. И вот тогда она окончательно поняла, что не только не сможет его убить, но и не оставит его. По крайней мере одного на этой яхте мертвецов.

7

Малыша надо вывезти с яхты, это было понятно, но как? Не может же он плыть вместе с ней, держась за буксир, а на лодке далеко не уплывешь, везя такого пассажира, да и лодки-то нет… хотя… Идея осенила ее внезапно и ярко, как будто тысяча прожекторов включилась в голове. Лодка, малыш и буксир сложились в неожиданно отличный план, правда вместо лодки она использует спасательную шлюпку, на любом судне они есть.

– Я вывезу тебя, маленький, – прошептала она, продолжая укачивать малыша. Он успокоился, почувствовав надежные руки взрослого, и теперь опять засыпал, тихонько посапывая и подергивая ручками. – Здесь я тебя не брошу.

А где брошу, тут же закрался вопрос, но она не разрешила себе отвечать на него, даже думать запретила, все, о чем она сейчас должна думать, так это о поиске надувной шлюпки и быстром уходе с яхты. Медленно и осторожно, чтобы не разбудить только что уснувшего малыша, она положила его на кровать вместе с подушкой и встала. Ребенок не проснулся, похоже, он снова уснул глубоко и сладко, как все дети, совершенно не подозревая, что только что лишился своей прежней жизни. Кем бы он ни был, но наследником империи его деда ему уже не быть. Другое имя, другие родители, другая жизнь, другое будущее, а пока он никто, пока он официально умер вместе с родителями. Пока он был в пограничье.

– А я там застряла. – Прошептала Фатима, задумчиво глядя на младенца далеким взглядом, – умерла и не воскресла. И кто я теперь? Мертвец, такой же, как и ты.

Не время для подобных мыслей, одернула она сама себя, не то станешь настоящим мертвецом. Ребенок спал, а она должна была быстро заняться поиском всего необходимого. Решительно отвернувшись от спящего малыша – почему-то сделать это было очень трудно – Фатима вышла из каюты и вошла в противоположную дверь. Там царил полный порядок, никакого разгрома, никаких разбросанных вещей. Вторая каюта использовалась как гостиная и столовая, эта комната соединялась с маленькой кухней. Здесь было уютно – на полу коричневый ковровое покрытие приятного теплого цвета, кремовые стены, до половины обитые светлым деревом, мягкая мебель. Возле стены прямо напротив дивана стояла детская кроватка, не переносная, а настоящая, возле нее Фатима увидела большую голубую сумку – там, видимо, хранились детские вещи. Это хорошо, но должна же быть у него переносная кроватка, ведь не на руках же они заносили его на борт. Не закрывая дверь, чтобы слышать, если малыш проснется, Фатима начала поиски необходимых вещей. Она заглянула в кроватку, на секунду испугавшись, что там может быть еще один ребенок, и прекрасно понимая, что это бред. Никого, кроме мягкого медвежонка, там, конечно же, не было, зато были еще мягкие ворсистые одеяла, это ей пригодится. Поскольку она уже стояла возле кроватки и сумки, Фатима решила сразу же в ней порыться, а уж потом искать эту чертову переносную кроватку, или как это там называется. Малышу нужны вещи, нужна еда, хотя бы на первое время, так что сумка может оказаться очень полезной.

Расстегивать молнию на детской сумке оказалось крайне неудобно в перчатках, но снять их она не посмела, что бы ни произошло, она еще на работе, а это крайне непрофессионально. После нескольких нервных секунд она справилась с замком и, открыв сумку, принялась быстро и аккуратно перебирать вещи – никто не должен заметить, что часть вещей пропала и что здесь вообще кто-то копался, это ведь полностью идет вразрез с ее легендой, которую она теперь воплощала в жизнь. Стопки крошечной одежды, соски, пара запасных бутылочек, упаковка подгузников – Боже, им же еще надо менять подгузники, с отвращением подумала Фатима – жестяная баночка с растворимым детским питанием, градусник для измерения температуры воды, какие-то бутылочки, наверное, с шампунями или чем-то подобным, детские крема и лосьоны и еще куча всего. А где же ванночка, задалась совершенно бесполезным вопросом Фатима, и тут вспомнила почти незаметную дверь в родительской каюте – там наверняка были ванна и туалет, там же они, наверное, поставили и детскую ванночку. Но это к делу не относилось, а вот что относилось так это огромный выбор детских принадлежностей, из которого ей, совершенно не имеющей опыта в этом деле, надо что-то выбрать.

После секундного размышления она вытащила из сумки вязанную шапочку и теплый комбинезончик, чтобы малыш не замерз во время морской прогулки, при этом она не забыла тщательно осмотреть одежду – вдруг где-то были вышиты инициалы или что-то, что можно опознать. Она готовилась отдать малыша, еще даже не решив кому и когда, чисто рефлекторно она старалась предусмотреть все и замести следы. На одежде ничего не было, обычная детская одежда, тогда она снова погрузилась в сборы. Все, что было парного, она решила распаровать: взяла одну игрушку, одну соску, банка детского питания была всего одна, да и зачем ее брать, она не собиралась возиться с ним так долго, там, куда она его пристроит, его накормят, а она все равно не умеет это делать. Подгузники она тоже брать не стала, а вот одно мягкое одеяло взяла. Добавлю еще одно с кровати, и никто не заметит, что что-то не так, подумала она. Все это она сложила в кроватке, теперь оставалось только найти то, в чем она будет перевозить ребенка.

Под кроваткой ничего не было, за креслами и диваном тоже. Чертыхнувшись, Фатима чуть ли не бегом направилась в мини-кухню, время ночи уже было на исходе. Плита и баллон с газом составляли все оборудование, еще был маленький холодильник, заглянув в который, Фатима обнаружила бутылочки с молочной смесью. Не известно зачем, она прихватила одну, теперь-то она не перечила интуиции. Вместо стола в кухне была стойка и два высоких стула, и вот под этой стойкой она вдруг заметила то, что искала. Странная вещь, думала она, неся в комнату что-то похожее на большую пластиковую корзину с толстой ручкой. Внутри все было обито мягким материалом голубых оттенков, снаружи имелось крепление для бутылочки, очень кстати, как отметила Фатима, тут же воткнув в него найденную в холодильнике бутылочку со смесью. Теперь надо это гнездышко обустроить, найти шлюпку и – в путь.

– Это самая адская ночка за последние 8 с половиной лет, – объявила она пустой комнате и принялась складывать вещи в переносную кроватку.

Малыш по-прежнему сладко спал, когда она вошла в комнату с его будущим маленьким домом. Она решила собрать все сейчас, чтобы потом сразу погрузить ребенка на шлюпку и уплывать, пока рассвет не сделал это невозможным. С обустройством кроватки проблем не было, все же в детстве она хоть и редко, но играла в куклы, да и с бездомными котятами нянчилась, так что она быстро и уютно застелила постельку мягким одеялом, взятым из кроватки в каюте. Бутылочка уже была прикреплена, оставалось только переодеть малыша, завернуть во второе одеяло и положить ему туда соску и игрушку. Но это потом, зачем будить ребенка, когда шлюпка еще не готова и даже не найдена. А с другой стороны, подумала она, легче разбудить и успокоить его сейчас, вдруг потом он не уснет из-за того, что она будет переносить его кроватку, а с орущим младенцем она далеко не уплывет. Да, решено, она устроит его сейчас, а потом тихонько заберет с собой.

– Прости, маленький, – пробормотала она, осторожно беря ребенка на руки, – придется разбудить тебя еще раз. Надеюсь, последний.

Малыш проснулся и снова захныкал, но пока не голосил так, как тогда. Совершенно не представляя, как это делается, Фатима расстегнула комбинезончик и начала попытки надеть его на капризничающего ребенка. Малышу все это очень не понравилось, ночка выдалась адской не только для остальных, но и для него, сначала он просто барахтался, дергал ручками и ножками и вяло хныкал, но потом ему окончательно надоели неумелые движения Фатимы, и он начала орать так же громко и недовольно, как и в первый раз.

– Да надевайся ты! Чертова штуковина! – Фатима и сама была на грани, – между прочим, я тоже могу орать, – сообщила она ребенку, – и тебе это точно не понравится, так что заткнись хоть на секунду и дай мне тебя одеть.

Не подействовало, малыш орал благим матом, вырываясь и высвобождая ручки, едва она успевала засунуть их в рукава.

– Слушай, – зловеще прошептала она, не оставляя попыток натянуть на него комбинезончик, – я тебя не тронула, но могу и передумать. Ты сам все для этого делаешь, понял?

Криком и выкручиваниями малыш сообщил, что не понял.

– Ладно, – ситуация и злила, и забавляла ее. Я препираюсь с младенцем, промелькнула в голове мысль, и Фатима поняла, что сейчас будет смеяться и плакать одновременно. И, что самое интересное, этот орущий комочек будет первым, кто довел ее до такого состояния. – Ладно, хочешь пойти на принцип? Я тоже пойду. Ты у меня оденешься! Еще как оденешься!

И уже не обращая внимания на его крики и попытки высвободиться из одежды, она быстро и решительно надела на него комбинезон, причем у нее даже получилось лучше, чем раньше, как будто злость открыла какой-то потаенный клапан, и она вдруг обрела умение одевать маленьких детей. Застегнув комбинезон так, чтобы он не спадал, но не до конца – она понимала, что так ему будет жарко, а потом, когда они поплывут, он может замерзнуть и заболеть, почему-то ее это беспокоило – она положила все еще орущего малыша на развернутое второе одеяло и завернула, как могла, оставляя голову и грудь пока открытыми – ей ведь еще надо было надеть на него шапочку и хорошенько застегнуть комбинезон. Теперь можно и успокаивать, подумала она, отметив тут же, что теперь, наверное, на это уйдет куча времени.

Она снова села на кровать и взяла его на руки, осторожно, как бомбу, готовую взорваться в любой момент. Надо поддерживать голову, или он уже достаточно большой? Она не знала, поэтому на всякий случай решила поддерживать. Ощущение было таким странным, что по ее телу даже пробежали мурашки, одно дело держать его на подушке, и совсем другое ощущать его вес, его маленькое тельце прямо у себя на руках.

– Ну вот, мы справились отлично, – успокаивающе проговорила она, укачивая ребенка, – и ты и я, мы оба были молодцами. Ты, правда, орал и выкручивался, как зверек в сети, но, надо отдать мне должное, я свое сделала.

Второй раз у нее получилось уже немного увереннее, хотя она понимала, что до материнских укачиваний ей далеко. Но, по крайней мере, она уже не пребывала в таком ужасе от того, что у нее на руках настоящий ребенок.

– И чего ты только орал, – удивленно сказала она, глядя на маленького человечка на своих руках, – разве так плохо быть одетым? Тепло и уютно, спорю, что не пройдет и пяти минут, как ты опять вовсю засопишь, так что зря ты выпендривался.

Малыш перестал плакать и теперь смотрел на нее своими чистыми глубыми глазами. Они казались большими и грустными, хотя она понимала, что это просто игры ее воображения.

– Да ты у нас глазастик, – ласково прошептала она, продолжая укачивать кроху, – такие красивые глаза, такие невероятно голубые и большие. Твои глаза мне кое-кого напомнили.

Она замолчала, удивленная тем, что в такую ночь, в такой момент она вдруг подумала о Яне. И с чего это она вдруг беседует с малышом, который даже ходить еще не может? Может, просто ей не с кем поговорить, вот и выплескивается все на единственное человеческое существо, находящееся с ней рядом и не представляющее угрозы? И ведь так приятно просто говорить, просто озвучивать свои мысли, пусть даже собеседник не ответит и не выскажет свои. Такая простая и естественная потребность человека в общении стала для нее запретным плодом, и это ее жизнь.

– Да, малыш, – она вдруг осознала, что не знает его имени, – у мертвецов нет имен и нет друзей, нет любви, нет дома. У них вообще нет жизни, хотя при этом они, вроде, и живут. Здесь, в пограничье, есть только тени, такие же, как и ты, они вроде есть, а вроде и нет. Ты любишь, но не любим и никогда не прикоснешься к тому, кого любишь. У тебя есть друг, но ты даже не видишь его лица, вы никогда не встретитесь и не пойдете гулять, не подарите друг другу подарки на Новый Год. У тебя есть жизнь, но ты не живешь, потому что тебя, вроде как, и нет на самом деле. Ты тень в мире теней. Ты плод собственного воображения.

Она вздохнула. Малыш уснул, но вряд ли ему будут сниться радостные сны от такой колыбельной, подумала Фатима, да и как ему видеть радугу во сне, когда его маленький мир сегодня рухнул. И горько было осознавать, что она виновата в этом ничуть не меньше, чем отец мальчика, притащивший вдруг всю семью на борт. Но у нее есть шанс если не полностью искупить, то хотя бы незначительно загладить вину – вывезти ребенка с яхты и подкинуть в какой-нибудь дом, а там уж путь судьба решает.

Она осторожно переложила несчастного малыша в переносную кроватку, которая на ближайшие неизвестно сколько часов станет его домом, он не проснулся, только дернулся и тихонько закряхтел во сне. Фатима встала, попробовала поднять кроватку с малышом, ноша оказалась не такой уж тяжелой, да и ребенок спит, как ни в чем не бывало, похоже, проблем с транспортировкой не возникнет, это уже хорошо. Она поставила кроватку на середину кровати, где раньше спали его родители, чтобы малыш точно не упал, а потом, последний раз взглянув на спящего кроху, вышла из каюты. Пора искать шлюпку и уплывать с этого корабля призраков, и у нее имелась идея, где она может быть.

По лестнице Фатима взлетела как ветер и, едва оказавшись на палубе, подняла голову и посмотрела на небо, к счастью, оно еще было темным, но на востоке наверняка уже начинает светлеть первая узенькая полоска, скрытая за горами. На второй яхте все так же горели огни, вдалеке светился берег, ничего не изменилось за исключением того, что все у нее пошло кувырком, и теперь на ней висит крошечный сын убитого ею человека и его ни в чем не повинной жены.

– Сама виновата, – пробурчала она, вдыхая такой свежий после душных кают воздух, – меня предупреждали, но я не хотела слушать. Вот теперь и получаю.

Ей пришлось переступать через распростертое на палубе тело жены Ситко, и она еще раз сильно пожалела, что не повернула назад, когда была такая возможность. Она убила мать, мать этого малыша, а ведь и с ней когда-то поступили так же, и все воспоминания и совершенно новое для нее чувство вины нестерпимо тяжелым грузом навалились на сердце. Лучше бы я повернула и отказалась, потеряв очки, думала она, быстро идя по палубе к капитанскому помещению, лучше бы тут была засада, и мне пришлось туго, лучше всё что угодно, но не это терзающее тяжелое чувство. И самое ужасное – Фатима не знала, пройдет ли оно и до какой силы разрастется. В каком-то плане это и была засада, и она была намного более опасной и смертоносной, чем все те, которые могли устроить ей люди в погонах. Эту засаду ей устроила сама Судьба.

Небольшое капитанское помещение находилось возле кормы и представляло собой комнату с огромными окнами и множеством приборов, посреди комнатки торчал штурвал, огромный и сверкающий лаком в свете фонариков на мачтах. Если бы не все эти приборы и трещащая рация, подумала Фатима, здорово напоминало бы пиратский корабль из сказок. То, что она искала, висело на стенах этой комнатки – аккуратно сложенные квадратики красного цвета с белыми шнурами. Она сняла один с гвоздя, вытащила из прозрачного пакета и вынесла на палубу. Она решила убедиться в исправности шлюпки здесь, недалеко от капитанской, ведь в случае чего она может тут же взять другую.