Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы

П. И. Шувалов – яркий тип «консервативного реформатора» эпохи абсолютизма. Деятельность сановников этого типа направлялась в первую очередь на сохранение той конфигурации властных отношений, которая позволяла им оказывать определяющее влияние на единственного конечного демиурга государственных решений – абсолютного монарха. Только при успехе этой деятельности они получали возможность достигать второй цели – предлагать и проводить в жизнь преобразования, необходимые для модернизации страны, не пренебрегая при этом и личными интересами. В тот галантный век, да еще в отношении монарха-женщины, важнейшим элементом конфигурации властных отношений была их эмоциональная составляющая как по части женской дружбы, так и в «делах амурных». П. И. Шувалов преуспел и в том и в другом отношении. Он был женат на ближайшей подруге Елизаветы Мавре Егоровне Шепелевой. При этом он сам, по слухам, какое-то время состоял любовником Елизаветы, а в 1749 году с помощью жены сумел продвинуть на роль фаворита любвеобильной императрицы своего двоюродного брата, на ту пору двадцатидвухлетнего красавца Ивана – будущего покровителя науки и искусств. Опираясь на эту двойную поддержку, П. И. Шувалов стал одним из важнейших сановников империи и получил возможность продвигать свои модернизаторские проекты. По его инициативе в России были ликвидированы внутренние таможни и таким образом создан единый всероссийский рынок. Ему же принадлежала инициатива создания системы высшего военного образования. Еще одним масштабным проектом, идея которого была выдвинута и пролоббирована Петром Шуваловым, стало проведение в России генерального межевания, то есть установления и нанесения на карту точных границ всех земельных владений. Без этого невозможно было наладить правильное налогообложение и рынок недвижимости. Еще один грандиозный проект, предложенный Петром Шуваловым, – разработка нового законоуложения и созыв для этой цели выборных представителей от всех сословий и народов России.

Многие из шуваловских проектов не были реализованы при его жизни. (Он умер в январе 1762 года, лишь на несколько дней пережив Елизавету.) Но многие из предложенных им идей претворялись в жизнь в последующие царствования начиная с правления Екатерины II. К этой работе активно привлекались люди из команды Шувалова, в том числе и Н. Е. Муравьев.

Звание генеральс-адъютанта, в котором Муравьев начал службу у П. И. Шувалова, согласно петровскому Воинскому уставу соответствовало майорскому рангу. «В таковой чин… – уточнял устав, – имеют умные, трудолюбивые и храбрые молодые люди выбраны быть»[56]. Видимо, Николай Ерофеич соответствовал этим требованиям и продемонстрировал их в ходе Семилетней войны. Помимо того, он обладал уникальными на ту пору среди русских офицеров теоретическими познаниями в военных науках – фортификации и артиллерии, а также и прежде всего в математике – основе основ всех военных наук. П. И. Шувалов занимал в то время должность генерал-фельдцейхмейстера, то есть главнокомандующего артиллерией. Сотрудник с такой квалификацией был нужен ему не только как добросовестный исполнитель, но и как оформитель и «доводчик», а может быть, и как источник модернизаторских идей. Н. Е. Муравьев не обманул ожиданий своего патрона. Об этом говорит то, как быстро продвигал Шувалов своего протеже по служебной лестнице. В 1761 году Николай Ерофеич был уже инженер-генерал-майором и, что еще важнее, – лично известен супруге наследника престола как образованный, дельный и не лезущий в политику работник. Вступив на престол, Екатерина жаловала таких людей.

Весной 1764 года Муравьев уже инженер-генерал-поручик, директор канцелярии строительства государственных дорог и сенатор. 16 апреля Николай Ерофеич направляет императрице доклад, в котором излагает свои принципы организации государственного дорожного строительства[57].

Начинает он, как и надлежит опытному чиновнику, с критики того, что делалось в дорожном строительстве ранее. «С 1740 г. казны Вашего Императорского Величества употреблено более миллиона, но не видно, куда оная употреблена потому, что дороги и ныне находятся в самом худшем состоянии… Сие произошло единственно от того, что прожекты, по которым вышеозначенные дороги строились, были недовольно исследованы… Не повелено ли будет большой дороге, между резиденциями Вашего Императорского Величества лежащей, сделать прожект; оную построить таким образом, чтобы она, будучи во всякое время к проезду способна, стояла бы невредимо целые веки и с прочими великолепными зданиями, повелением Вашего Императорского Величества построенными, вещала бы поздним потомкам благополучие отечества нашего под премудрой державой Вашего Императорского Величества»[58]. За этой вдохновляющей перспективой, свидетельствующей о понимании автором политической значимости модернизации инфраструктуры, следуют, однако, вполне приземленные выводы. «Для сочинения такого проекта потребно достаточное известие о положении мест, через которые дорога проходит, также и сведения о материалах, которые можно возле самой дороги или вблизи получить. Следовательно, и прожекта оного вскоре получить невозможно… Так что не повелеть ли Вашему Императорскому Величеству, доколе упомянутые прожект и смета Вашего Императорского Величества апробации не удостоятся, дороги содержать как оные ныне находятся, и починивать только одне мосты через реки и болота, дабы коммуникация совсем не могла прерваться…»[59].

Итак: делать хорошо, с прицелом на будущее, но делать не спеша. Основание такого подхода, думается, не во флегматичном темпераменте, который приписывал Николаю Ерофеичу его троюродный брат[60] [61], а в тех принципах постепенности и основательности преобразований, приверженцем которых был сенатор Муравьев. Сегодня мы называем такой подход «консервативным реформаторством». «Быть по сему»11, – начертала на докладе Екатерина, вполне разделявшая эту идеологию.

Ровно веком позже внук Николая Ерофеича почти теми же словами будет ратовать за то, чтобы начинать великое дело освобождения крестьян немедленно, но действовать основательно, без спешки. Но об этом позже. Здесь же заметим еще, что доверие императрицы к Н. Е. Муравьеву определялось не только общностью воззрений на стратегию модернизации, но и ее уверенностью в том, что директор канцелярии строительства государственных дорог не подвержен страшнейшей из болезней русского чиновничества – казнокрадству. Рассказывают, что, вопреки своей доброй немецкой привычке внимательно просматривать все счета, она, не читая, надрывала подаваемые им отчеты о расходовании средств.

Одновременно с руководством дорожным строительством Н. Е. Муравьев в качестве сенатора участвовал в разработке концепции генерального межевания. Задачей этого грандиозного начинания было «приведение в подлинную известность» всех земельных угодий России. Первая попытка подступиться к решению этой задачи была предпринята еще при жизни П. И. Шувалова. В 1754 году Елизавета Петровна утвердила порядок проведения работ – межевую инструкцию. На следующий год межевание началось, первоначально в качестве эксперимента, в Московском уезде. Но дело не пошло. Межевая инструкция требовала от владельцев документальных доказательств права на землю, а при отсутствии таковых предполагала отчуждение земель в пользу государства. Землевладельцы усмотрели в этом попытку под благовидным предлогом отрезать у них часть земли и принялись бойкотировать работу межевщиков. За 5 лет в Московском уезде было обмежевано только 359 владений, всего 573 19 десятин[62]. Необходим был какой-то другой подход. В 1764 году Екатерина создала в Сенате комиссию из пяти человек, уважаемых ею за ум и образованность, по исправлению межевой инструкции. Одним из этих пяти стал Н. Е. Муравьев. Еще одним членом комиссии был назначен президент вотчинной коллегии М. К. Лунин. (За его сына Сергея выйдет замуж племянница упомянутого выше Матвея Артамоновича Муравьева Феодосия. Плодом этого союза станет декабрист Михаил Сергеевич Лунин.)

В 1766 году при определяющем участии Н. Е. Муравьева новая инструкция была готова. В отличие от предшествующего варианта она требовала предъявления владельческих документов только на те земли, которые были предметом тяжбы, то есть кем-то оспаривались. Взамен трудновыполнимых требований вводился целый ряд новых подходов, анализ которых выходит за рамки нашей темы. И дело сдвинулось с мертвой точки, постепенно набирая темп, обрастая кадрами и методиками. С упорством строителей Великой Китайской стены межевые отряды поколение за поколением «приводили в подлинную известность» неизмеримые, казалось бы, просторы России. За без малого сто лет, отделявшие начало работ от реформы 1861 года, было обмежевано 275 378 747 десятин земли, почти вся Европейская Россия. В течение четверти века одним из руководителей этой титанической работы предстояло быть внуку автора инструкции, главному герою моего рассказа М. Н. Муравьеву. Результаты генерального межевания оставались основой земельных отношений в России вплоть до начала XX века.

Николаю Ерофеичу довелось участвовать в реализации еще одного грандиозного проекта Екатерины – комиссии по составлению нового законодательного уложения. Действовавшее на тот момент уложение было принято в царствование Алексея Михайловича самым представительным органом Московского государства – Земским собором. Вдохновляясь этим примером, Екатерина с подачи уже покойного к тому времени П. И. Шувалова задумала возложить выработку нового законоуложения на небывалый доселе орган – комиссию, состоящую из выборных депутатов от всех сословий и народов России. Императрица лично участвовала в составлении положения о составе комиссии и «обряда» (порядка) выборов. Избрать депутатов предписывалось от дворян, городов, государственных крестьян, однодворцев, казаков, нерусских народов империи. Депутатам устанавливалось жалование. Они получали пожизненный иммунитет от смертной казни, пыток, телесных наказаний. В обряде выборов устанавливалось обязательное личное тайное голосование всех глав семейств указанных сословий. Специально оговаривалось, что при формировании депутатского корпуса «наикрепчайше запрещено употреблять ненавистную мзду и лихоимство, под опасением Нашего неминуемого гнева»[63].

Руководить работой комиссии должен был выборный же спикер – маршал комиссии. Н. Е. Муравьев избрался в комиссию от дворянства Вотской пятины Новгородского наместничества. Уже в январе он был вызван в Москву для участия в подготовке заседаний комиссии. 30 июля 1767 года невиданное доселе собрание 400 депутатов во главе с императрицей сошлось на торжественный молебен в Успенском соборе Московского Кремля, а на следующий день комиссия начала свою работу. На первом заседании состоялись выборы маршала (спикера). В числе пяти претендентов на этот пост значился и Николай Ерофеич Муравьев. Он баллотировался, но проиграл. Выиграл генерал-аншеф А. И. Бибиков.

Трудно сказать, что побудило Николая Ерофеича решиться на участие в выборах маршала. В какой-то степени он, несомненно, был движим честолюбием. Но вряд ли человек с его математическим умом и чиновничьей выучкой мог пойти на такой шаг, не имея если не гарантий, то по крайней мере надежд на чью-то сильную поддержку. Однако с кем и какие он имел договоренности, нам неизвестно.

Муравьев переживал поражение тем более тяжело, что А. И. Бибиков начинал службу так же, как и он, по инженерной части и получил чин инженер-поручика даже на год позже Муравьева. Николай Ерофеич был человеком чувствительным, не случайно же сочинял в молодости стихи и песни. По телосложению короткошеим и тучноватым (пасквилянты называли его в эпиграммах «кабаном»). Как бы то ни было, через несколько дней после проигранных выборов Муравьева хватил удар, и его парализовало. Болел он долго. «Обряд», то есть регламент комиссии требовал, чтобы в случае отсутствия на заседаниях в течение более чем 29 дней депутаты представляли объяснение своего отсутствия либо передавали мандат другому лицу. Выполняя это требование, Бибиков докладывал императрице о длительном отсутствии Муравьева. Екатерина распорядилась осведомиться у больного, скоро ли он надеется получить облегчение. Ответ был обнадеживающим, и императрица приняла решение сохранить за ним мандат. К концу года ему полегчало до такой степени, что хватило сил жениться.

Тут в нашем повествовании появляется бабушка главного героя – Анна Андреевна Волкова. Ее отец Андрей Андреевич был в 1741 году поручиком лейб-гвардии Семеновского полка. В решающую ночь с 24 на 25 ноября он в числе других офицеров был на карауле в Зимнем дворце[64] – резиденции младенца-императора Ивана Антоновича и его матери – правительницы Анны Леопольдовны. Когда Елизавета Петровна во главе преображенцев явилась, чтобы силой занять отцовский трон, Андрей Волков вместе с однополчанами не колеблясь поддержал «Петрову дщерь». Это обеспечило ему благорасположение новой императрицы. Больших высот он не достиг, но звание секунд-майора лейб-гвардии Семеновского полка, до которого он дослужился, соответствовало армейскому чину генерал-майора. Да и имение в Ярославской губернии приносило приличный доход. Так что его дочь была неплохой партией для сенатора и инженер-генерал-поручика. К тому же Николай Ерофеич, видимо, женился по любви: невеста была молода и хороша собой. Год рождения Анны Андреевны неизвестен. Но мы знаем, что в 1779 году во втором браке она родила ребенка, то есть была, скорее всего, не старше 40 лет. Соответственно, ее рождение относится к концу 1730-х – началу 1740-х, то есть она была лет на 15–20 моложе мужа. Сохранился ее портрет работы модного тогда русского художника немецкого происхождения К.-Л. Христинека, написанный в июне или июле 1768 года. С него смотрит на нас молодая, чуть полноватая женщина с темными, блестящими, как спелые вишни, глазами и явными признаками беременности – здоровая и красивая будущая мать. Через два месяца она родит мальчика, который станет отцом нашего главного героя.

Анна Андреевна на 35 лет переживет своего первого мужа. После нескольких лет вдовства повторно выйдет замуж за князя А. В. Урусова. Родит второму мужу дочь. Последние годы Анна Андреевна проживет в размолвке со вторым мужем, в одном из многочисленных домов на территории его громадной усадьбы на Большой Дмитровке. Когда ее не станет, ее внук Николай Николаевич Муравьев, будущий покоритель Карса, запишет в своем дневнике: «Она была женщина умная, но строптивого нрава». А один из знакомых семьи Урусовых сообщит своему сыну в письме из Москвы, датируемом 11 апреля 1804 года: «Здесь наконец, к общему порадованию родни, умерла княгиня Анна Андреевна Урусова… женщина старая, сумасбродная и великие хлопоты им всем причинявшая»[65]. Думается, однако, что женщина, которую любили такие мужчины, как Н. Е. Муравьев и А. В. Урусов, заслуживает иной эпитафии.

Но вернемся в 1768 год. Тут нам предстоит решить некую загадку. Первый и единственный ребенок четы Муравьевых появился на свет 15 сентября, и произошло это в Риге. Как попали Муравьевы в столицу Лифляндии? Казалось бы, что ответ на этот вопрос проще всего почерпнуть из записок внука Николая Ерофеича – Н. Муравьева (Карского): «Дед мой был генерал-инспектором во времена Екатерины. Он был человек умный и ученый, умер в чужих краях, где в зрелом возрасте продолжал свое образование… Он был также военным губернатором в Риге…»[66]. Вроде бы все ясно, но вот незадача. Пост военного губернатора в Риге (или, что то же, генерал-губернатора) с 1762 по 1792 год бессменно занимал Ю. Ю. Броун. Родом ирландец, он состоял на русской службе с 1731 года, участвовал во множестве войн, дослужился до генерал-аншефа, командовал левым флангом русской армии в битве при Цорндорфе и был тяжело ранен. В 1762 году отказался принять из рук Петра III патент на звание генерал-фельдмаршала и должность главнокомандующего, в глаза заявив вспыльчивому императору о несогласии с его пропрусской политикой. Екатерина высоко ценила в Броуне непоколебимую честность, бескорыстие, редкое для того времени, а главное – железную настойчивость в точном исполнении ее воли и не помышляла о его отставке даже тогда, когда он сам просил ее об этом[67]. К тому же Броун имел в Лифляндии крупную земельную собственность и отлично знал этот край. Невозможно представить себе, что Екатерина, пусть даже на короткое время, заменяла его Муравьевым, да и нет никаких достоверных свидетельств об этом. Напротив, есть документальное подтверждение того, что место и обязанности депутата уложенной комиссии Н. Е. Муравьев оставил отнюдь не ради высокой должности в Риге. Это доказательство – пометка против его фамилии в списке депутатов от февраля 1769 года: «Уволен в чужие края»[68].

Так что сведения Николая Муравьева, скорее всего, неверны. Видимо, внук Николая Ерофеича почерпнул их из семейных преданий, может быть, из рассказов своей бабушки, Анны Андреевны Урусовой, которая сопровождала мужа Николая Ерофеича в его путешествии в Ригу и произвела там на свет своего первенца. Рассказы же эти он мог слышать не позже 1804 года, когда бабушке было лет 70 (по тем временам возраст очень почтенный), а внуку – 10. Вряд ли все это гарантировало точность сведений. К тому же время и место появления этой записи в воспоминаниях Н. Н. Муравьева (Тифлис, 1817 г.) исключали возможность проверки ее точности по документам.

Но и упоминание в семейном предании о «военном губернаторе в Риге» слишком конкретно, чтобы появиться из ничего. Скорее всего, у этого мифа была какая-то фактическая основа. На эту тему можно высказать следующее вполне обоснованное, на мой взгляд, предположение.

Как мы видели, в начале 1768 года болезнь, приведшая к временному параличу, отступила, но не ушла совсем. Чувствуя необходимость продолжить лечение, Николай Ерофеич должен был обратился к императрице с ходатайством об увольнении от депутатской должности для лечения за границей. Екатерина благоволила Муравьеву и доверяла ему. Поэтому увольнение Н. Е. Муравьева от должности депутата и разрешение на необходимую для восстановления здоровья поездку было оформлено как командировка по высочайшему поручению к лифляндскому губернатору в Ригу (из которой в Европу отправлялось наибольшее количество кораблей, приспособленных для перевозки пассажиров). Это, кстати, давало посланцу право на прогонные, достойный прием со стороны рижских властей и пребывание в Риге на казенный счет. Все это было совсем нелишним, учитывая нездоровье Николая Ерофеича, а также беременность и предстоящие роды его жены. Проведя несколько месяцев в Риге и пользуясь при этом всеми привилегиями и почестями, подобающими посланцу императрицы (отсюда, видимо, и упоминаемое также Николаем Николаевичем причисление деда к ордену меченосцев), Муравьевы отправились морем во Францию.

Что же касается сообщения Николая Муравьева о том, что в чужих краях его дед продолжал свое образование, то само по себе это не исключено. Но то что главной целью вояжа была не учеба, а получение максимально квалифицированной медицинской помощи, недвусмысленно подтверждается конечной точкой путешествия – г. Монпелье на юге Франции. Медицинский факультет университета Монпелье был старейшим и наиболее авторитетным медицинским центром Европы. Именно его выпускники в течение нескольких десятилетий приглашались в качестве лейб-медиков к королевской семье, а сам город и его окрестности на берегу Средиземного моря слыли лучшим курортом Европы. Но ни теплое море, ни субтропические красоты, ни искусство университетских врачей не смогли предотвратить катастрофу. Николай Ерофеич умер у них на руках в 1770 году. Позже его прах был перевезен в Россию и упокоился на кладбище у освященной в 1753 году церкви Николая Чудотворца в унаследованном от отца сельце Мроткино. (Церковь эта каким-то чудом сохранилась по сей день.)

Я счел полезным более или менее подробно рассказать о Николае Ерофеиче по трем причинам. Во-первых, он был первым из рода Муравьевых, кто вошел в личное соприкосновение с носителями высшей государственной власти Российской империи. К тому же поколению Муравьевых, что и Николай Ерофеич, относятся еще два деятеля, дослужившиеся один до генеральского чина, другой – до сенаторского кресла. Но ни генерал-майор Матвей Артамонович (старший), ни сенатор Никита Артамонович, насколько мне известно, не входили в узкий круг лиц, получавших поручения прямо от венценосца и направлявших должностные доклады непосредственно на высочайшее имя. «В России нет значительного человека, кроме того, с кем я разговариваю, и лишь на то время, пока я с ним разговариваю», – заявил однажды Павел I. Сказано цинично, но точно: в эпоху абсолютизма именно наличием или отсутствием такого соприкосновения определялось место дворянина и его рода в неформальной иерархии людей и родов.

Во-вторых, успешная карьера Николай Ерофеича определила вектор карьерных усилий его потомков на военном поприще: пополнять не офицерство вообще, а очень малочисленные в ту пору ряды военной интеллигенции: преподавателей военных дисциплин, офицеров инженерных войск и Генерального штаба.

И наконец, в-третьих, приоритеты сенатора Муравьева в выборе тем его разработок и выработанный им стиль государственной службы во многом послужили примером и ориентиром для его внука…

Однако двинемся дальше. Вторым дедом М. Н. Муравьева – отцом его матери был Михаил Иванович Мордвинов – соученик, сослуживец и преемник Николая Ерофеича в должности директора канцелярии строительства государственных дорог. Соседские связи родов Муравьевых и Мордвиновых восходят к сороковым годам XVI века. В те годы молодой Иван IV шаг за шагом готовил окончательную победу Москвы над Казанским царством. Одним из таких шагов было покорение и присоединение к Московскому государству союзников Казани – народов Поволжья, в том числе мордвы (мокши и эрзи). После очередного похода московских воевод знатные мордовские роды присягнули на верность Московскому государству. По тогдашнему обычаю присяга на верность сопровождалась добровольной выдачей заложников от присягнувших родов. Такие заложники получали во владение наделы на землях великого князя и уравнивались в правах с русскими помещиками.

Один из мордовских заложников – Мурат Мордвинов (в некоторых источниках он ошибочно именуется Жданом) в 1546 году был «испомещен» в Копорском уезде, где к тому времени уже более полувека жили Муравьевы. Он и стал основоположником рода Мордвиновых. В смутное время Копорский уезд вместе со всей Ингерманландией перешел к Швеции. Мордвиновы, как и Муравьевы, покинули насиженное место: тогдашний глава семьи Ждан Мордвинов получил поместье в Обонежской пятине, куда и перебрался с семьей. Михаил Иванович Мордвинов родился в 1730 году. В 1740-м он поступил в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, где к тому времени уже два года учился Николай Ерофеич Муравьев. (В именном списке Николай Муравьев значится под № 6 06, а Михаил Мордвинов под № 749.) Выпущен из корпуса Михаил Мордвинов был в 1747 году инженер-прапорщиком с аттестатом приличным, но не блестящим: «геометрию и регулярную фортификацию закончил, обучается иррегулярной с атакою, рисует ландшафты краскою и портреты миниатюрою, разумеет и говорит несколько по-немецки, а в переводах с российского на немецкий язык не весьма силен, обучался верховой езде, фехтовать и танцевать»[69]. К 1761 году Михаил Мордвинов был подполковником артиллерии и заведующим Инженерно-артиллеристской школой. На следующий год произведен в полковники и несколько лет командовал фузилерным полком. В 1767 году был избран депутатом комиссии по составлению уложения, где принял дела заболевшего Николая Ерофеича Муравьева. Еще через 7 лет в чине генерал-поручика был назначен директором канцелярии строительства государственных дорог – на должность, которую некогда занимал Николай Ерофеич. В отделе рукописей Российской государственной библиотеки хранятся сшитые в одну тетрадь доклады Екатерине II с ее собственноручными подписями от директоров канцелярии по строительству государственных дорог Н. Е. Муравьева и М. И. Мордвинова – двух дедов нашего главного героя.

Михаил Иванович был женат на Екатерине Александровне Саблуковой. Далекие предки каких-то Саблуковых (они же Савлуковы) упомянуты в цитированной выше «Поганой книге» как послужильцы Салтыка Травкина, «испомещенные» в Вотской пятине. Впрочем, может быть, это другие Саблуковы – однофамильцы предков Екатерины Александровны. Сами они вели свой род от братьев Савлуков, польских шлятичей, перешедших на русскую службу и в православие при Алексее Михайловиче, и, возможно, потомков татар на литовской службе.

Отец Екатерины Александровны – Александр Ульянович Саблуков состоял несколько лет кофешенком Елизаветы. Он не только исправно готовил и наливал императрице кофе, но и оказывал ей другие услуги, за что и был пожалован обширными поместьями. Михаил Иванович скончался в 1780 году, не дожив до рождения правнука Михаила 16 лет. Зато бабушка Екатерина Александровна стала его крестной матерью.

Как видим, роды Муравьевых, Волковых, Мордвиновых и Саблуковых имели много общего по своей истории и своему положению. Они вышли из исторической тени при Елизавете Петровне и к концу царствования Екатерины заняли прочное место в верхней когорте нетитулованного российского дворянства. Мы проследили, как Муравьевы породнились с Волковыми и Мордвиновы – с Саблуковыми. До появления на свет нашего главного героя оставался один шаг – заключение брачного союза между представителями двух семейств, Муравьевых и Мордвиновых. Такой союз был основательно подготовлен. С одной стороны, старинными соседскими связями между этими семействами и уже существовавшей традицией породнения. Например, в 1728 году будущий адмирал Семен Иванович Мордвинов женился на дочери Саввы Тимофеевича Муравьева Феодосии (в родословной М. В. Муравьева она ошибочно названа Феодосией Сергеевной)[70]. С другой стороны – тесными служебными связями между Н. Е. Муравьевым и М. И. Мордвиновым, о которых речь шла выше. Судьба сделала все, чтобы соединить их детей.