Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы

Об истории рода Муравьевых написано немало. В XIX веке были опубликованы несколько родословных, в том числе таких авторитетных авторов, как А. Б. Лакиер и М. В. Муравьев. Генеалогические обзоры имеются в посвященных М. Н. Муравьеву работах П. В. Долгорукова и Д. А. Кропотова.

В 1990 году в Москве прошла выставка, приуроченная к 500-летию рода Муравьевых. Экспозиция размещалась в залах филиала Государственного исторического музея – в Музее декабристов, бывшем особняке И. М. Муравьева-Апостола на Старой Басманной в Москве. Чтобы получить все еще необходимые тогда согласования в партийных инстанциях, организаторы заявили выставку, как посвященную роду декабристов[8]. Действительно, из рода Муравьевых вышло 8 человек, причастных к декабризму. Восемь человек из десятого поколения пятисотлетнего рода, которым выпало жить в первой трети XIX века, смогли прославить свой род в глазах одних современников и потомков или опозорить его в глазах других. Но они наверняка не могут претендовать на то, чтобы представлять род целиком – все 18 поколений Муравьевых, сотни мужчин и женщин, которые, сменяя друг друга, пять с лишним веков действовали и продолжают действовать в русской истории. Но создатели выставки, пойдя на небольшое лукавство, достигли главного: добились от государства, начавшего свою историю с уничтожения русского дворянства, разрешения на реализацию в одном из центральных государственных музеев проекта, посвященного не дворянину-революционеру, дворянину-поэту или дворянину-полководцу, а старинному дворянскому роду как таковому, со множеством деятелей, исповедовавших самые разные взгляды от ультрареволюционных до ультраконсервативных. С. Н. Муравьев прямо пишет об именно такой интенции выставки в своем предисловии к каталогу.

Тем не менее в родовой истории Муравьевых множество загадок и белых пятен, точнее – она вся состоит из белых пятен, изредка сменяющихся заполненными клетками. В нашей деревянной и часто горевшей стране генеалогические сведения, подкрепленные документами, – вообще большая редкость, и описание очень многих событий основано на изустных преданиях, передаваемых из поколения в поколение. Ну и, конечно, в России, как и во всех других странах, действуют общечеловеческие закономерности коллективной психологии, снижающие достоверность родовых преданий: избирательность памяти, уязвленные честолюбия, аристократические амбиции и показной демократизм.

* * *

Исторические события, определившие появление рода Муравьевых и его первые шаги, разворачивались в последней трети XV века – на завершающем этапе борьбы Ивана III за присоединение к Московскому государству Великого Новгорода, чьи земли простирались от Финского залива до Югры, далеко превосходя по площади владения поднимающейся Москвы. После многих лет политического и вооруженного противостояния республика на Волхове пала. В 1478 году Иван III принял Великий Новгород под свою руку.

Вскоре после этого события великий князь начал и в течение нескольких лет осуществил массовое перемещение значительной части новгородских землевладельцев в центральную часть Московского государства и размещение на отнятых у них землях служилых людей разных званий из московских, рязанских, владимирских, нижегородских и ярославских земель. Среди этих «новоселов» и упоминаются впервые Муравьевы.

Я уже приводил определение сверхзадачи исторической науки, предложенное Леопольдом фон Ранке: показать, «как это собственно было». Чтобы составить себе представление о первых шагах рода Муравьевых таким образом, который соответствовал бы этому требованию, нужно на основании имеющихся источников прояснить, когда конкретно прибыли Муравьевы на Новгородские земли и куда именно, кем они были до переселения на Северо-Запад и какой социальный и имущественный статус они приобрели на новом месте. Попробуем ответить на эти вопросы.

Известия о массовом переселении людей с Новгородчины в Центральную Россию, а из Центральной России на Новгородчину имеются в нескольких источниках. В Софийской первой летописи мы читаем:

«Год 6997. <…> Тое же зимы[9] князь великий Иван Васильевич переведе из Новагорода из Великого многих бояр и житьих людей, гостей, всех голов больше тысячи, жаловал их[,] на Москве давал поместья, и в Володимери, и в Муроме, и в Новегороде Нижнем, и в Переславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме и по иным городам; а в Новгород Великий на их поместья послал московских многих лучших гостей и детей боярских, и из иных городов из Московския вотчины многих детей боярских и гостей, и жаловал их в Новгороде во Великом»[10].[11]

Картина вполне благостная: и тех и других великий князь «жаловал» – одних на Москве, других в Новгороде Великом. Правда, трудно представить себе, чтобы тысячи людей по доброй воле зимой бросили свои дома и отправились с женами и детьми на новое место жительства, до которого больше 700 верст (это месяц пути по меньшей мере).

Послушаем, однако, и другие известия. Софийская вторая летопись сообщает:

«В лето 6997[12]. <…> князь великий Москвич и иных городов людей послал в Новгород на житье, а их вывел, и многих изсечи велел на Москве, что, рекши, думали Якова Захарьича убити»[13].

Тут картинка, как видим, совсем другая. «Великий князь послал»… Кого? Кто мог «привести из Новгорода» 7000 человек, включая по крайней мере пару тысяч мужчин, умеющих владеть оружием? Понятно, что это были какие-то воинские контингенты. Значит, всё в целом было карательной экспедицией и насильственной депортацией. И причина ее (или повод) указаны тут же: заговор с целью убийства наместника великого князя. Убийство, которое, если оно действительно планировалось, конечно, не было самоцелью, а, по всей видимости, должно было стать сигналом к восстанию против власти Москвы. О том же говорит сообщение об уже состоявшейся к моменту депортации казни части заговорщиков («думцов»). Что же касается разночтения в отношении численности депортированных, то оно легко объясняется. Видимо, в первом тексте речь идет только о численности глав депортированных семей, а во втором – об общей численности, включая женщин и детей.

Итак, массовое переселение новгородских «житьих людей» на восток было, по существу, депортацией и сопровождалось репрессиями. Вряд ли и жители из центральных районов, прибывающие на место депортированных новгородцев, покидали родные места вполне добровольно. О репрессиях, правда, историкам ничего не известно, но строгий приказ великого князя, конечно, был. Были, вероятно, и посулы, к чему мы еще вернемся.

Эта принудительная «рокировка элит» понадобилась великому князю для того, чтобы защититься как от возможных реваншистских устремлений побежденной, но не уничтоженной антимосковской партии новгородской аристократии, так и от вероятных посягательств западных соседей вновь приобретенных земель – Великого княжества Литовского и Ливонского ордена. Для этого прежде всего требовалось достаточное количество людей, преданных Москве, владеющих оружием и способных при необходимости встать на защиту новых рубежей Московского государства, равно как и служить противовесом возможным республиканским и сепаратистским поползновениям местных элит. Таких людей не было в достаточном количестве в самом Новгороде. Поэтому их нужно было «импортировать» из других областей Московского государства.

Но чтобы разместить новоселов на Новгородчине, их необходимо было обеспечить источником существования, то есть, по понятиям того времени, населенными земельными владениями. Таковые возможно было получить, только отобрав их у хозяев-новгородцев. Депортация наиболее ненадежных элементов новгородской элиты позволяла одновременно избавиться от потенциальных смутьянов и очистить место для вновь прибывших адептов Москвы. Иван Васильевич был прагматиком, наделенным достаточной волей и достаточным цинизмом, чтобы осуществить такую рокировку.

Среди вновь прибывших помещиков мы находим немало выходцев из княжеских родов, а также старых московских и городовых служилых фамилий – бояр и детей боярских. Но рядом с ними – множество малоизвестных имен служилого люда, в том числе «послужильцев» крупных магнатов.

В этой пестрой по социальному составу массе переселенцев на новгородские земли прибывает и основоположник интересующего нас рода Иван Муравей.

Относительно его происхождения и времени прибытия на новгородские земли существует несколько версий. Согласно канонической версии, восходящей к дворянским грамотам, выданным в XVIII веке[14], Иван по прозвищу Муравей был сыном рязанского боярского сына Василия Олуповского (варианты написания фамилии – Алаповский, Аляповский и даже Аламовский. Последнее, впрочем, скорее всего результат описки[15]). В новгородский край он прибыл где-то около 1500 года вместе со своим братом Есипом по прозвищу Пуща, ставшим родоначальником Пущиных. Эта версия в основных чертах по сей день воспроизводится во многих работах[16].

Грамоты на дворянство – это очень своеобразный источник, к сведениям из которого нужно относиться осторожно. Они часто составлялись на основании неполных и неточных данных, по изустным семейным преданиям. В рассматриваемом случае приходится ставить под сомнение многие указания основанной на дворянских грамотах канонической версии родоначалия Муравьевых.

Во-первых, время «испомещения» Ивана Муравья и его детей на новгородских землях – того события, которое стало поводом для первого документального упоминания о Муравьевых. Каноническая дата – 7008 год от сотворения мира, то есть 1500-й от Рождества Христова, – противоречит сохранившимся документам, из которых следует, что уже в 1493 и 1494 годах дети Ивана Муравья покупали холопов в Новгороде. На это еще в 1893 году обратил внимание исследователь генеалогии своего рода, выдающийся новгородский историк и краевед Михаил Валерианович Муравьев. Действительно, вот кабальная грамота 1493 года: «Григорей Мордвин Иванов сын Муравьев купил собе и своим детем Гредицу Феткова сына… И у него де Ивана служит Гридин сын Феткова Онисимко». То есть: Григорий Иванович Муравьев по прозвищу Мордвин (это старший сын Ивана Муравья) купил холопа Гредицу Феткова, сын которого Онисимко на тот момент служил у отца покупателя Ивана[17]. В подобной же кабальной записи 1494 года находим первое упоминание о третьем сыне Муравья, Михайле – от него и пойдет та ветвь Муравьевых, в которой триста лет спустя появится на свет главный герой этой книги. Вот эта запись: «Михайло Иванов сын Муравьев купил Павлеца Тимошкина сына Московитина да его жену Ориницу собе и своим детем»[18].

Когда же Муравьевы оказались на Новгородчине и начался их род? М. В. Муравьев уверенно называл дату: 1488 год. Основной его аргумент в том, что именно под этим годом летописи упоминают массовую депортацию новгородских землевладельцев и прибытие на их место служилых людей из центральных областей. Эту версию повторяет «Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона», а за ними Большая энциклопедия в 62 томах и Большая Российская энциклопедия[19].

Да, на 1488–1489 годы приходится пик грандиозной «рокировки элит», проведенной Иваном III. Но конфискации земель у новгородских владельцев и командирование на их места новоселов из Московских земель происходили и раньше, что подтверждается летописными текстами. Так, под 1484 г. читаем: «Тое же зимы поимал князь великий больших бояр Новгородских и боярынь, а казны их и села все велел отписати на собя, а им подавал поместья на Москве по городом…»[20]. Значит, земли освободились, и переселенцы могли начать прибывать и раньше. И Иван Муравей с семьей был, похоже, среди этих первых переселенцев.

В источниках есть прямое указание на то, что Муравьевы вместе с рядом других семей были «испомещены» на новгородских землях, то есть стали новгородскими помещиками, ранее 1488 года. Оригинал этого сообщения «испомещавшего» их по царскому указу государева писца Дмитрия Китаева не сохранился, но сохранилось нескольких частных разрядных книг, в которых имеются «выписи» из этого документа, большинство которых сделано в XVII столетии. В «выписях» имеются ошибки, например, великий князь Иван Васильевич именуется Иваном Даниловичем, но дата государева указа об «испомещении» воспроизведена точно: «Лета 6991 апреля в 8-ой день», то есть 8 апреля 1483 года[21]. В приведенном далее списке семей, которые были «в те поры испомещены в Вотской пятине», под номером 9 названы Муравьевы[22],[23]. К этому документу мы еще вернемся.

В посвященной Муравьевым литературе имеются также разнообразные суждения о том, куда именно были поселены Иван Муравей и его дети. Кто-то говорит, что Муравьевы получили в управление Лужецкий уезд[24]. Но Лужецкого уезда на рубеже XV и XVI веков не существовало. Кто-то рассказывает, что Муравьевым были пожалованы обширные земли, которые местами простирались до 10 верст[25].

Точный ответ на этот вопрос мы находим в переписной книге Вотской пятины, составленной в 1500 году тем же Дмитрием Китаевым и Никитой Губой. Основательность переписи поражает. Она содержит не только поименные данные обо всех вновь «испомещенных» семьях, но и сведения об их кабальных «людях» и проживающих на их землях свободных крестьянах, а также об объеме и номенклатуре их хозяйств и величине их доходов. Из нее мы узнаем, что в 1500 году сыновья Муравья Русин, Михаил и Иван Ивановичи были помещиками в Каргальском погосте Копорского уезда. Это примерно в 250 верстах от Новгорода на берегу Финского залива. Дворы Русина и Ивана находились «в сельце на Сойкиных горах у моря», где кроме помещиков жили также 17 крестьянских семей. Михаил, прямой предок нашего героя, тоже жил своим двором неподалеку, «в деревне на Сойкиных же горах», по соседству с двумя крестьянским семьями. Кроме сельца и деревни на Сойкиных горах братьям принадлежали еще три деревни. Записаны они как «Бородкино», «Другое Бородкино» и «Третье Бородкино у моря же» и имели 3, 6 и 2 крестьянских двора соответственно. Всего же на принадлежавших братьям землях, включая их самих с семьями, жили 46 человек, а доходу было «4 рубля, полсема (то есть 6½) гривны и пять денег, 14 бочек пива, 19 баранов, 11 полоть мяса, 2 пятка льну, 80 локоть полотка»[26]. Еще один сын Муравья, старший Григорий по прозвищу Мордвин, записан как помещик Сабельского погоста (50 верст от Новгорода) и совладелец 12 деревенек с 81 жителем[27]. Не очень-то это похоже на огромные владения…

Выше я уже писал, что в социальном отношении состав переселенцев был весьма пестрым. К какому сословию принадлежал основоположник исследуемого рода? Каноническая версия родословия Муравьевых уверенно определяет Муравья как сына «рязанского сына боярского». Что касается самого Василия Олуповского, то одни исследователи указывают только, что род Олуповских (Алаповских) давно угас (П. В. Долгоруков, Д. А. Кропотов, С. Н. Муравьев). Другие же возводят род Олуповских к прибывшему в XII веке «из земли немецкой мужу честну Радше» – общему предку многих старинных родов: Бутурлиных, Пушкиных, Неклюдовых, Мятлевых. Тому самому Радше, внук или правнук которого Рача «Святому Невскому служил». Этого мнения придерживались, в частности, такие авторитетные исследователи, как А. Б. Лакиер и М. Т. Яблочков. М. В. Муравьев в составленной им родословной приводит эту гипотезу, но не настаивает на ней. Причина – отсутствие документального ее подтверждения. Единственное основание – герб Муравьевых, на котором, как и на гербах вышеупомянутых родов, изображен прусский орел (Пруссия – предполагаемая родина общего предка Радши).

Известно, однако, что большинство русских дворянских родов (в том числе и Муравьевы) обзавелись гербами только при Елизавете Петровне. Она их и утверждала, не особенно придираясь к документальным подтверждениям их обоснованности, особенно в отношении тех фамилий, которые поддержали ее во время переворота, приведшего «Петрову дщерь» на трон. Тем не менее среди самих Муравьевых родство с Радшей, похоже, не подвергалось сомнению, по крайней мере открыто. Сохранилось рукописное изображение фамильного герба – герба Радшичей с прусским орлом, выполненное в 1789 году и заверенное подписями 8 членов рода. Эти подписи можно толковать как подтверждение приверженности по крайней мере двух ветвей Муравьевых версии происхождения от знатного иностранца. Спустя еще 100 лет Михаил Валерьянович Муравьев как добросовестный исследователь не настаивал на этой версии, но как член рода, видимо, принимал ее всерьез, о чем свидетельствует то, что он приводит, хотя и с оговорками о сомнительной его достоверности, родословие Василия Олуповского от XII века[28]. Еще показательнее оговорка М. В. Муравьева в самом конце примечаний, где он называет свой род Муравьевыми-Радшичами[29].

Относительно «рода-племени» Ивана Муравья имеются, однако, и другие данные, не исключающие происхождения Василия Олуповского от Радши, но лишающие этот вопрос всякого смысла в контексте исследования корней рода Муравьевых. Эти данные сводятся к тому, что Иван Муравей не был сыном Василия Олуповского. В основе этой гипотезы лежит уже упоминавшийся выше текст, восходящий к несохранившейся переписной писцовой книге Дмитрия Китаева по Вотской пятине восьмидесятых годов XV века. Мы цитировали начало этого текста по разрядной книге из собрания Уварова. Н. М. Карамзин обнаружил его в разрядной книге Бекетова и опубликовал в комментариях к VI тому своей «Истории». Вот этот текст в редакции списка из материалов Тайного Приказа, опубликованных Археографической комиссией: «Лета 6991-го апреля в 8 день, как бог поручил великому князю Ивану Даниловичу (так в тексте. – П. Ф.) Московскому под его богохранимую державу Великий Новгород и по его государеву изволению распущены из княжеских и боярских дворов служилые люди. И тут им роспись, кто чей быша послужилец, в Воцкие пятины которые помести по государеву указу государев писец Дмитрий Китаев». Следует список семей бывших послужильцев (то есть слуг) десяти княжеских и боярских дворов. Дворы пронумерованы от 1 до 10. Под номером 9 читаем: «Муравьевы – Ослопольские послужильцы, одна семья двора его в те поры помещена». Заканчивается текст так: «Которые боярские и княжеские послужильцы в сей тетради написаны, все в те поры испомещены были в Воцкой пятине»[30]. Этот текст много раз переписывался в частные разрядные книги и отдельные тетрадки, неофициально именовался «Поганой книгой» и хранился во многих дворянских семьях.

Мог ли Иван Муравей быть не сыном, а «послужильцем», то есть бывшим слугой Олуповского? Да, мог. Москве нужно было найти множество мужчин боеспособного возраста, пригодных к военному делу и готовых навсегда отправиться за тридевять земель в незнакомый край, граничащий с воинственными соседями и населенный крестьянами, чья лояльность к Москве была по меньшей мере сомнительна. Кого могла привлекать такая перспектива? Конечно, тех, кому нечего было терять на старом месте и кто приобретал шанс одномоментно превратиться из слуги того или иного конкретного лица в слугу великого князя Московского, из безземельного «послужильца» – в землевладельца. Поэтому челядь распускаемых боярских дворов, особенно те, кто имел боевой опыт, были наилучшим человеческим материалом для грандиозного проекта полного обновления служилого сословия Новгородского края. Вот как писал об этом В. О. Ключевский: «У прежних удельных бояр и дворян были свои вооруженные дворовые слуги, холопы, с которыми господа ходили в походы. Московское правительство иногда отбирало этих привычных к оружию боярских слуг, послужильцев (бывших служителей), на государственную службу, наделяя их землей и заставляя по земле нести ратную повинность наряду с прочими служилыми людьми. Так, после покорения Новгорода Великого в Москве с княжеских и боярских дворов забрано 47 семейств таких слуг, которые были испомещены в Вотской пятине и впоследствии являются в составе местного дворянства»[31].

Есть и некоторые косвенные признаки, подтверждающие версию «Поганой книги». Во-первых, то, что в писцовой книге 1500 года Дмитрий Китаев, перечисляя Муравьевых, всех их пишет в уменьшительной форме и без отчества, как писали тогда простолюдинов. Между тем соседи Муравьевых поименованы полным именем с отчествами: Игнатий Васильев сын Пушкин, Григорий Васильев сын Картамазов и т. п.[32]. Во-вторых, то, как быстро Муравьевы перестали именовать себя Олуповскими. Уже через несколько лет после прибытия в Новгород, как видно из кабальных записей на приобретаемых ими холопов, сыновья Ивана Муравья пишут себя исключительно Муравьевыми.

Но как же в таком случае быть с Есипом Пущей, согласно канонической версии братом Ивана Муравья, вместе с ним перебравшимся в Новгородский край и ставшим основателем рода Пущиных? В цитированном выше списке «Поганой книги» Пущины не упоминаются, напротив, четко указывается, что тогда была «испомещена» только одна семья двора Олуповского – Муравьевы. Пуща Олуповский и его дети появляются только в переписной книге 1500 года. В Каргальском погосте государевы писцы отмечают сельца, числившиеся за «Пущою за Олуповским да за его детьми за Булгаком да за Андрейком»[33]. А в Сабельском погосте Василий Пущин (очевидно, сын Есипа) упоминается как совладелец нескольких деревень в паре с Григорием (Мордвином) Муравьевым.

Думается, что ход событий может быть реконструирован следующим образом. В 1483 или 1484 году на новгородские земли прибывает отпущенный по указу великого князя бывший слуга Василия Олуповского Иван Муравей с семьей. Позже, видимо в 1490-е годы, за ним следует Есип Пуща. К 1500 году Иван умирает, а Есип Пуща живет со своими взрослыми сыновьями неподалеку от сыновей Ивана Муравья в Каргальском погосте на берегу Финского залива. В любом случае Есип Пуща и Иван Муравей, даже если они не были родными братьями, были очень близкими людьми. Может быть, побратимами или сводными братьями (Муравей незаконный сын Василия Олуповского?). Впрочем, это даже не гипотеза, а всего лишь догадка, одна из множества возможных.

Завершая эту тему, не могу не упомянуть об одной весьма колоритной истории, тоже опирающейся на древние источники. В 1648 году новгородский дворянин Кошкаров (или Кошкарев) подал новгородскому наместнику князю Урусову жалобу на оскорбление, нанесенное ему дворянином Сергеем Муравьевым. Оскорбление состояло в том, что Муравьев публично заявил, будто бы Кошкаров происходит от холопов. Кошкаров утверждал, что холопов среди его предков не бывало. Муравьев же ссылался на то, что в распоряжении новгородского наместника есть древние книги, в которых это записано[34].

Видимо, ссоры между новгородскими дворянами по поводу «благородства» происхождения происходили нередко. И вот то ли для своего личного пользования, то ли в назидание спорщикам наместник приказал своим подьячим подготовить обзор переписных книг Дмитрия Китаева с указанием выходцев из боярской челяди, ставших по воле Ивана III новгородскими помещиками, и, соответственно, с ответом на вопрос о «благородстве» предков Кошкаровых и Муравьевых.

В отделе рукописей РГБ хранится написанный древнерусской скорописью документ на десяти листах, сшитых в тетрадь ин-кварто. Заглавие на первой странице почти полностью стерлось. В каталоге же этот документ обозначен как «Выпись из писцовой книги 1483 г. писца Дмитрия Китаева. “Поганая книга”»[35]. Похоже, что это и есть тот обзор, который был подготовлен в 1648 году по указанию новгородского наместника. Об этом говорит его содержание. В начале составитель воспроизводит преамбулу китаевского перечня послужильцев, «иcпомещенных» в 6991 году в Вотской пятине, не повторяя при этом ошибок более ранних переписчиков. Это позволяет предположить, что он пользовался оригиналом – не дошедшей до нас писцовой книгой Дмитрия Китаева первой половины 80-х годов XV века. Затем составитель обращается к основному вопросу: происхождению Кошкаровых (Кошкаревых) и Муравьевых. Кошкаровых он помещает в перечень бывших «людей» Ивана Борисовича Тучкова[36]. Примечательно, что в списках этого документа в Уваровской и Нефимоновской[37] разрядных книгах Кошкаровых нет. На следующей же странице читаем: «Пущины, Муравьевы да зять их Лучка Норов то не Лоповского Некрасова Зиновья Оброзцовские люди Толокдновского»[38], то есть «Пущины, Муравьевы и их зять Лучка Норов “люди” не Зиновия Некрасовича Лоповского, а Образца Толокдновского». Этот текст полностью выпадает из логики и структуры документа 1483 года и явно представляет собой вставку составителя. Он отрицает какую-либо связь Муравьевых и Пущиных с Василием Олуповским. Но откуда неведомый составитель взял каких-то Зиновия Лоповского и Образца Толокдновского? Может, это шутка? Скоморошина? Насмешка над Сергеем Муравьевым, затеявшим свару по поводу чистоты дворянских корней? Возможно, тем более что пятью страницами ниже составитель приводит выдержки из раздела по Каргальскому погосту переписной книги Китаева 1500 года. У Китаева в этом месте и Пуща, и Муравей указаны просто как «Олуповские». И составитель «выписи» 1648 года, вопреки тому, что им же написано выше, воспроизводит отнесение их к выходцам из двора «Олуповского», хотя упорно именует всех их «людьми», то есть слугами последнего[39].