День непослушания. Будем жить!

Евгений Щепетнов

День непослушания 2. Будем жить!

© Щепетнов Е.В., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Глава 1

23 июня, день.

Андрей Комаров

– Андрей… что делать? – Настя смотрела на меня так, что мне стало немного не по себе. Черт возьми, я же всего лишь пятнадцатилетний подросток! Она не младше меня! И какого черта вы все от меня хотите?! Я вам что, вождь всех народов?! Ну откуда, откуда я знаю – что делать?!

– Она ходит за девчонками и… смотрит! Смотрит! И облизывается! – Голос Насти сорвался. – Облизывается, как на пирожное! Что делать-то?!

Мне стало так нехорошо, так мерзко, что я едва не застонал. Ну почему, почему я должен решить ЭТО?!

– А что ты предлагаешь? – выдавил из себя после долгого молчания. – Есть варианты? Если есть – сообщи мне о них, пожалуйста.

Молчит. Не дура ты, Настя! Совсем не дура!

– Никаких вариантов…

Голос Лены, как всегда, спокоен до ненормальности. После того как ее изнасиловали, избили, сделали рабыней, – в ней что-то изменилось.

Настя мне так сказала. Лена была домашней девочкой в замечательной семье интеллигентов – преподавателя истории и учительницы русского языка и литературы. Она даже раздеться стеснялась в присутствии чужих людей, даже девчонок! А теперь… теперь я не знаю, кто она.

Нет, так-то знаю, что это Лена Самохина, что ей почти шестнадцать лет, что ее звали Дюймовочкой за малый рост и красоту. (Ох и красивая же! Это что-то потрясающее!)

Знаю все, что мне нужно знать. Все, что я у нее спросил. Вернее, о чем осмелился спросить. Уверен, спроси я о подробностях того «случая», когда они с Настей попались группе из десятка кавказских парней, – она бы мне рассказала абсолютно все. Даже об ЭТОМ. Но я не хочу ЭТОГО знать. И вообще собираюсь о той беде говорить как можно меньше. Слава богу, пока нет никаких признаков, что Настя и Лена после изнасилования залетели.

– Хорошо, – пожал плечами я, не желая брать на себя ответственность. – Лена, а что бы ты сделала на моем месте?

– Ты хочешь скинуть с себя ответственность? – Голос Лены был спокоен, как обычно, но мне показалось – это не голос, а острая иголка, и воткнула она мне ее прямо под дых. – Ладно. Тогда я скажу. Ее нужно убить. Иначе всем конец. Пока она ходит медленно, потом будет ходить быстрее и от нее уже не уйти. Запереть ее в комнате навсегда, кормить и ухаживать за ней? Кто это будет делать? Да и зачем? У нас на руках толпа девчонок, так и не вышедших из состояния безумия. Они едва соображают, когда им приказываешь что-то делать. И мутанта нам не надо.

– Андрюх… давай я это сделаю! – Голос Митьки был хриплым. Мой друг едва цедил слова, и было видно, что даются они ему с трудом. – Только похоронить надо по-человечески, она ведь ни в чем не виновата.

– Все мы ни в чем не виноваты! – резко бросил Мишка, фактический хозяин дома, в котором мы сейчас сидим. Бывший мажор, а теперь просто хороший парнишка, незлобивый и дельный. И отличный боец – и стрелок, и рукопашник. Ушуист, однако, не хухры-мухры!

– Никто ни в чем не виноват! – продолжил Мишка. – Но она теперь одна из нас! И мы должны ее похоронить. Только не дома. Не будем устраивать тут кладбище. Похороним на горе, над Волгой. Там будет кладбище для наших. Боюсь, что их будет гораздо больше…

– Жребий? – предложила Настя.

– Нет! – Я встал и положил руку на кобуру с пистолетом. – Если я ваш командир, значит, и ответственность нести мне. Митя, Миша – лопаты в машину. Берете оружие, боеприпасы – как на серьезную вылазку. Да в принципе все вылазки у нас серьезные! Так что без запаса боеприпасов не выходим. Вообще, ребята, привыкните, какая бы ни была жара, выходим только полностью одетые – разгрузки, комбезы и полный боекомплект. Увижу, что кто-то вышел за ворота раздетым, набью морду. Даже девчонкам!

– У нас не морды, у нас лица! – фыркнула Настя, и я бесстрастно подтвердил:

– Набью морды и лица.

– Чёй-то «морды»! – возмутился Мишка. – Я красавчик! Это у Митьки морда!

Митька попытался сказать какую-то гадость в адрес приятеля, с которым они совсем уж скорешились в эти дни, но я пресек их болтовню:

– Хватит балагана! О серьезном говорим. Не забывайте, по какой причине мы тут собрались. Что за шуточки в самом-то деле?

Все сразу посерьезнели. И правда, какие, к черту, шутки? Ну да, я понимаю – защитная реакция мозга. Не ходить же постоянно в депрессии? Так и спятить можно! А спятивших у нас и так слишком уж много – целый десяток девчонок от десяти до пятнадцати лет. Все бывшие рабыни, которых мы освободили после налета на гнездо банды исламистов. До сих пор, уже неделю после освобождения, они так и не пришли в себя. Делают все, что им говорят, безропотно исполняя приказы, любые приказы, но из состояния «робот» они так пока и не вышли. Я думаю, что их психика все-таки справится с навалившимся на нее безумием, постепенно они отойдут, поздоровеют, но когда это будет – неизвестно. Мы не форсируем события. Пусть все идет своим чередом.

И только одна проблема нас беспокоит так сильно, что пришлось собраться и решить ее как можно быстрее: девчонка, которая на наших глазах превращается в монстра.

После Дня непослушания, как я назвал день, в который на мир свалились метеориты, несущие смертельную болезнь, в живых остались только дети, подростки от десяти до пятнадцати лет. И то не все.

Я не знаю, от чего зависело, кто останется жить, а кто нет, я ведь не биолог. Да скорее всего и биологи не смогли бы определить, что за болезнь скосила все население этого мира. Только нет теперь никаких биологов, некому искать вакцину от этой болезни. Да и зачем она, та вакцина? Кого спасать? Если только мутантов…

Да, как оказалось, не все подростки проснулись после комы нормальными людьми. И не все взрослые умерли. Я не могу мутантов назвать «зомби» – ведь как мы, насмотревшись дурацких фильмов, представляем себе облик зомби? Умер человек, а потом взял и пошел – мертвый и смертоносный. Он воняет, разлагается, но обязательно охотится на людей, потому что таков его инстинкт – догнать живого и слегка покусать. Чтобы и живой стал таким же зомби, хотя непонятно, зачем мертвецу это нужно.

Только вот здешние зомби отличались от канонических зомби из фантастических фильмов и романов абсолютно радикально. Ну да, они тоже жрали трупы. Но кроме трупов они еще жрали все подряд – начиная с гниющего мусора из контейнера и заканчивая живыми людьми.

Во-вторых, как оказалось, эти твари размножаются! Мишка видел, как парочка мутантов занималась сексом прямо перед окнами его дома! Нет, конечно же, мы не видели, как мутанты рожают и какое у них потомство. Но ведь логично предположить, что, если некто занимается сексом без предохранения, уж наверное, он произведет потомство? Потому я и сделал вывод – скоро нам придется столкнуться с потомками этих самых новообразованных из людей существ: невероятно быстрых, сильных, выносливых, а еще – практически неубиваемых. Если, конечно, им не выстрелить в голову.

Но неприятнее всего оказалось новое открытие, касающееся животных. Как оказалось, они тоже могут становиться мутантами. И более того – укус мутанта, если он не привел к смерти за счет банального физического разрушения тела, приводит к тому, что укушенный медленно, но верно превращается в мутанта. Вначале его лихорадит, потом наступает кома. Примерно сутки он лежит в коме. Затем превращается в существо с белесыми глазами, которое бродит за людьми и облизывается, будто видит сладкое пирожное.

Когда я увозил рабынь из общежития училища, в просторечии именуемого «Бакланкой» (от «баклана», потому что в училище в основном учились «бакланы», на уголовном жаргоне это означает «мелкие хулиганы», «шпана»), одну из девчонок укусила крыса, выбежавшая из контейнера с мусором. Результат этого укуса сейчас сидит запертый, вернее, запертая – в одной из многочисленных комнат дома, в двери которой имеется внутренний замок. И вот теперь настал момент наконец-то решить судьбу этой девчонки.

– Миша, Митя, надеваете перчатки, прежде чем ее вязать. Ни в коем случае не даете ей шанса вас укусить. Мить, ты мой старый друг, и, хотя ты раздолбай еще тот, надеюсь, осознаёшь, насколько неприятно мне будет расплескать твои мозги по мостовой, когда ты превратишься в монстра. Миша, тебе говорю то же самое! Если ты позволишь себя укусить, начнешься превращаться в обезьянку…

– В Митьку, что ли? – задумчиво бросил Мишка и тут же получил брошенным ботинком в спину и охнул, а я укоризненно посмотрел в глаза бывшему мажору:

– Миша, ну какого черта? Ты когда вырастешь?

– Не знаю! – пожал плечами Мишка и нарочито тяжело вздохнул. – Может, я в корень пойду! Останусь карликом, а сам… буду производить род человеческий! Я вообще-то согласен.

– Производитель хренов! – фыркнула Настя. – Почковаться будешь, что ли?

– Что, мало у нас девчонок? – безмятежно улыбнулся Мишка, и тут я рявкнул, как американский сержант из глупого кинофильма:

– Молчать! Стоять смирно! Миша, я что сказал только недавно?! Какого черта вы превращаете серьезную проблему в балаган?! Миш, вот поручу тебе это дело – чтобы в другой раз знал, как хохмить! Узнаешь тогда!

– Да нечего узнавать, – вздохнул Мишка. – Поручишь, так сделаю. Она уже вообще-то не человек. Да и знать я ее не знаю – кто она и зачем она. А нам что теперь, целыми днями плакать и рыдать? Не мы такие – жизнь такая. Мир умер, но мы-то не умерли! Так что зря ты на нас наезжаешь, командир!

Хм… может, и зря. Прав Мишка. И девчонка нам вроде как чужая, мы даже имени ее не знаем, и дела надо делать – а всех не пережалеешь. Да и не человек она теперь. Монстр!

– Перчатки и веревки, – мрачно подтвердил я свой приказ. – И быстро сюда. Будем ее вязать.

– А что, здесь нельзя дело сделать? – резонно заметила Настя.

– А потом машину мыть? Вонять будет! И комнату всю перепачкаем! – выходя, бросил Митька. – Правильно Андрюха говорит, отвезем и на месте кончим!

Я поморщился. Неприятно все-таки это слышать! «Кончим»! Нельзя было как-то понежнее? Ликвидируем, к примеру. Или… ну, хотя бы «застрелим»! Нельзя так пренебрежительно относиться к смерти. Все-таки она наша девчонка, даже если необратимо изменилась. Нехорошо!

Всё это я тут же довел до сведения поморщившегося Митьки, и он унесся искать веревку.

Мы едва справились. Запоздали, надо было еще дня два назад этим заняться. Сейчас же гибкая, худенькая девчонка лет двенадцати уже обладала силой взрослого мужика, и мы трое летали по комнате, как кегли. Пока мне это все не надоело и я не двинул ее крюком слева, в челюсть. Челюсть хрустнула, а мутантка потеряла сознание – все-таки что ни говори, а некоторые рефлексы у мутантов остаются прежними, человеческими. Врезали по башке, сотрясли мозг – он и отключился. А мозг всему голова! Хорошо, что на мне были толстые кожаные перчатки – не дай бог попал бы по зубам, занес в ссадину содержимое слюны мутантки, и тогда…

Хм… а вообще-то я и не знаю, что именно случилось бы тогда. Может, был бы жив, а может, и нет. Хотя… назвать жизнью существование этих трупоедов язык не повернется. Но если считать, что те, кто передвигается в пространстве, питается и размножается, обязательно живые существа, значит, мутанты тоже живые существа.

Когда мы ее связали и уселись на пол, тяжело дыша, отдуваясь и ощупывая повреждения, полученные в результате нашей бурной возни, Мишка вытер лоб запястьем и задумчиво сказал:

– Знаешь что, Андрей… я теперь готов вымыть пол, после того как очередному мутанту вынесут мозги. И даже сам готов их выбить. Но то, что мы сейчас делали, было полным идиотизмом, ты не находишь?

– Нахожу… – вздохнул я, и мы замолчали. А что еще можно было сказать? На месте надо было решать вопрос, а не устраивать шоу с поимкой и пеленанием. А если бы и правда укусила? А если бы оказалась настолько сильной и быстрой, что сумела бы нас разбросать и уйти на волю? А там перекусала бы остальных девчонок, и мы вместо одной мутантки получили бы целый отряд! Что лучше: вымыть от крови и мозгов одну комнату или подвергнуть опасности всех здоровых людей в этом доме? По-моему, ответ очевиден.

Мы загрузили дергающуюся и мычащую мутантку в багажник джипа, предварительно проверив, насколько крепки ее путы. Очень уж не хотелось, чтобы кто-то впился мне в затылок, пока я буду вести машину. А потом загрузились и выехали из дома.

На удивление электричество все еще продолжало работать (две недели после апокалипсиса!), хотя я каждый день, каждый час ожидал, что вот-вот его вырубят и мы останемся сидеть в темноте.

В принципе мы к этому были готовы. Уже на второй день после того, как вернулись после набега на общежитие «Бакланки», мы все скопом поехали в «Леруа Мерлен», предварительно пригнав из Юбилейного тот самый «КамАЗ»-«лаптежник», с помощью которого мы с Митькой некогда взломали полицейский отдел. Этот «КамАЗ» плюс фура, ранее загруженная снаряжением из оружейного магазина (ее мы отобрали у банды кавказцев), – и мы хорошенько почистили «Леруа Мерлен», взяв оттуда множество всяких нужных в хозяйстве инструментов, в том числе бензогенераторы, вырабатывающие ток. Там были всякие, начиная от маленьких киловаттников и заканчивая здоровенными пятикиловаттными агрегатами.

Пришлось сделать несколько рейсов, но мы не смогли вывезти и пяти процентов того, что имелось в магазине и на его складах. Чтобы вывезти все подчистую, нужно несколько десятков грузовиков и не меньше недели времени – по крайней мере мне так казалось.

Когда я все-таки сумел «задавить жабу» и остановил наше хомячество, все мои соратники и я сам просто валились с ног от усталости. Мы вывозили инструменты три дня по нескольку рейсов в день. Тащили, загружали в машины, отвозили на базу, выгружали и возвращались. По три рейса в день.

Когда я объявил, что на некоторое время «мародерка» прекращается, вся наша «банда» облегченно вздохнула. Основная нагрузка, само собой, легла на трех особей мужского пола, но и девчонкам тоже пришлось несладко. У машин мы обычно оставляли по очереди то Лену, то Настю – дежурить с оружием наготове, чтобы не остаться в дураках, если налетит какая-нибудь лихая группа мародеров, остальные же таскали почти на равных с нами, парнями. Да, мы старались девушек не перегружать, давали им посильные задачи, но… всякое бывало. Грузим тележку, девчонки впрягаются и волокут к машинам. А как ты определишь, посильный девушки тащат вес или нет? Сами они ничего не говорят. Делают то, что им прикажешь, – как роботы. С одной стороны вроде бы и удобно, но… чувствуешь себя чем-то средним между рабовладельцем и оператором-роботехником. Вообще-то, если честно, неприятное ощущение. Смотришь в глаза девчонки и понимаешь, что перед тобой пустая оболочка. Нет в ней души, живой робот.

Барахло рассовывали по многочисленным хозяйственным пристройкам и помещениям в гостевом доме, в котором была сделана генеральная уборка. Убирали, само собой, девчонки-«роботы». Как говорили некогда ныне покойные англичане: «В каждом свинстве есть свой кусочек бекона». Вот и тут – если бы девчонки были в разуме, вряд ли у них хватило бы силы воли убрать все то, что некогда натворила в гостевом доме резвившаяся там парочка мутантов.

Впрочем, и нам работы хватило. Кости, оставшиеся от хозяина дома, отца Миши, и от его гостей и прислуги, мы похоронили в углу сада, выкопав полутораметровую могилу. Опознать и отделить кости Мишиного отца от костей других людей не было никакой возможности, так что похоронили их всех вместе.

Гостевой дом отмыли девчонки под наблюдением Лены, которую не брал ни жуткий запах, смесь дохлятины и протухшего на жаре дерьма, ни вид разбросанных по полу останков людей вперемешку с дерьмом мутантов.

Странная она девчонка. Тоже своего рода «робот», только разумный, не то что остальные спасенные девушки. Лена никогда не улыбается, никогда не шутит. Говорит всегда по делу, очень разумно и… ничего лишнего. Более того, она совершенно лишена присущих девушкам… хм… не знаю, как это даже и назвать… особенностей поведения? Да, наверное; так будет сказать вернее.

Например, никогда не использует косметику. Более того, сделала все, чтобы не выглядеть как девушка. Взяла да и отрезала свою роскошную золотую косу. Когда я спросил, зачем она это сделала, ничего не ответила, только таращилась на меня ярко-голубыми глазами, не моргая, будто рептилоид. Сделала себе «тифозную» прическу, постригшись «под расческу», так и ходит, больше похожая на юного мальчика-ангелочка, чем на девушку почти шестнадцати лет от роду.

Я спросил Настю, зачем Лена отрезала косу, и вообще – что такое с девчонкой сталось. Настя долго молчала, смотрела в пространство, не глядя на меня, и я уже подумал, что она мне так и не ответит. Но Настя все-таки ответила:

– Понимаешь… когда ее насиловали… ну… все, толпой… то держали за косу. И она ей стала глубоко противна. У Лены до насилия был некий комплекс… или как бы это назвать… психическое отклонение. Она не могла никому показаться голой. Или даже раздетой до трусиков. Только ты не смейся…

Я смеяться не собирался, о чем тут же уведомил Настю, и она продолжила:

– И вот представь: ее, которая даже перед девушками стеснялась показаться раздетой, насилует толпа парней, а потом заставляет ходить голой перед всем миром, да еще и с собачьим ошейником на шее. Тут и у обычной-то девчонки крыша поедет, а у нее… у нее развился небольшой такой психоз: она теперь ненавидит волосы! Они вызывают у нее отвращение! Как напоминание о насилии. Видел, у нее даже на руках нет волос?

Я кивнул, но, честно сказать, не рассматривал Лену, потому и не обратил на это внимания. А Настя продолжала:

– Представь себе – она все свободное время тратит на то, что сидит глядя в пространство или выдирает у себя волоски! Пинцетиком! Дерг! Дерг! Разденется догола – и дергает! Одно хорошо – теперь у нее нет комплекса по поводу раздевания. А если сказать точнее – ей плевать, раздета она или одета. Если бы ты не требовал, чтобы девчонки ходили дома всегда одетыми – она бы точно ходила голой. Так ведь прохладнее, а ей, как я уже сказала, плевать, одета она или раздета. Главное, чтобы было удобно.

Я внутренне содрогнулся – ведь ненормальная! А у нее оружие! Вдруг возьмет да и в спину стрельнет?

Настя меня успокоила, когда я сообщил о своих опасениях:

– Даже и не думай! Чушь это все! Я тебе больше скажу: она считает, что обязана тебе по гроб жизни. И живет только потому, что должна тебе помогать, должна тебя оберегать! И она сделает все, что прикажешь сделать. Абсолютно все! Понимаешь? Прикажешь убить – она убьет. Прикажешь ей убить себя – она тут же снесет себе башку. Прикажешь… хм… стать твоей наложницей – она будет делать все, что ты прикажешь. Как бы тебе объяснить… не знаю, поймешь ли… у нее сдвиг в голове. Лена считает, что уже умерла. Здесь только ее оболочка, которая осталась жить только для того, чтобы помогать тебе. Ты для нее и царь и бог. Да, это ненормально, но Лена и была слегка того… со сдвигом. И вот теперь образовался новый «сдвиг» на почве известных событий. Так я это вижу.

Честно скажу – я обалдел! Нет, ну а как я должен реагировать на известие, что одна из моих соратниц представляет собой психически ненормальную больную, которая вбила в себе в голову некую сверх-идею поклонения Андрею Комарову?! Не любовь, не страсть, а нечто древнее, окаменелое, что-то среднее между самурайским поклонением господину и обетами, принимаемыми древними монахами.

Нет, ну в самом-то деле – как можно серьезно воспринимать слова о том, что некий человек посвятил свою жизнь тебе и готов покончить с собой, если ты ему прикажешь это сделать? Только если принять за основу, что человек серьезно болен психически. Или он самурай древнего рода и мы живем сейчас в пятнадцатом веке. Или в каком там веке жили настоящие самураи? Я не историк, не знаю…

Может, они меня разыгрывают? Настя не лишена чувства юмора, это точно. Девчонка довольно-таки ехидная, за словом в карман не полезет. Ее пикировки с Митькой и Мишкой я слышал, и надо признать – отбривала она их виртуозно, так, что те краснели и хихикали. И кстати, материться она умеет не хуже Митьки. Хотя и редко это делает.

Да, на самом деле я запретил девчонкам разгуливать голышом. Или даже только в трусиках-лифчике. Нет, мне всегда нравились красивые девушки, мне было приятно разглядывать обнаженных красоток, но зачем, выходя из душа, разгуливать по дому в натуральном, так сказать, виде или в одних маленьких трусиках? Зачем провоцировать парней, которые сразу начинают заикаться, краснеть и отводить глаза? Мне не нужно лишних раздражителей, которые уменьшают обороноспособность моих парней. Да и мою тоже, если быть честным… Мы, можно сказать, на войне, так что все должны быть готовы в любой момент открыть огонь по врагу – бандам или мутантам. А как может открыть огонь голая девица, пистолет которой остался в спальне? Или как может быстро отреагировать на опасность парень, который задумчиво смотрит якобы в пространство, а сам косит глазом на проплывающую мимо попу соблазнительной девицы? Нет уж – все в камуфляж, все с оружием и никаких шашней и мыслей о таковых развлечениях.

В последний раз, когда наши девушки ходили голыми, так сказать, в общественном месте, это была уборка в гостевом доме. Ну в самом деле – тут уже деваться некуда. Пачкать одежду во всей той дряни, что валялась на полу, было бы просто нерационально. Голышом убирались. Потому, когда все было закончено, девчонок просто выстроили на лужайке и всех хорошенько отмыли, поливая из шланга. А потом уже загнали в горячий душ (благо что электричество еще есть, а значит – работает газовый котел).

Не знаю… может, я и напрасно беспокоюсь – новая жизнь требует новых правил, новых законов и новой морали. Принято было до Дня непослушания, чтобы все ходили одетыми – вот мы и продолжаем придерживаться прежних правил, законов и морали. Но по большому счету какое мне дело, как в свободное от службы время ходят мои подчиненные? Голые или одетые? Несут службу исправно – да и ладно. И потому пусть хоть ремнями перепоясаются через голые сиськи – мне-то какое дело?

Я понимал это, но все равно продолжал настаивать на соблюдении правил, похожих на те, что были до катастрофы. Цеплялся за эти правила так, будто в них заключен некий особый смысл. Вроде как, если не будешь соблюдать эти правила, перестанешь быть человеком. Глупо, конечно, ума у меня хватало, чтобы это все понять, но… пусть пока будет так. Потом с моими соратниками обсудим нашу жизнь и выработаем новые законы и новые правила жизни. Сейчас нам не до того.

23 июня, день.

Настя Самойлова

Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Трое сильных, крепких, тренированных парней отлетали от худенькой девчонки так, как если бы она была чемпионом мира по боям без правил. Понятно, что они хотели упаковать ее, не повредив тела, не сломав рук и ног, – годами в головы этих правильных домашних парней вбивалось правило, гласящее: «Девочек бить нельзя!»

Но сейчас глупо с ней церемониться, глупо до невозможности. Сейчас это Нечто, что неделю назад было стройной девчонкой лет двенадцати-тринадцати, повезут фактически на расстрел, и они при этом боятся поставить ей синяк?! Идиоты! Все-таки парни бывают такими идиотами! И какого черта надо было ее ловить? Здесь надо было уничтожить мутанта! А если она их покусает? Что тогда делать?!

Настя уже потянулась за пистолетом, который торчал из кобуры на ее поясе, когда Андрей наконец-то догадался и ударом в челюсть вырубил это существо, уже начавшее меняться. Девчонка, имени которой Настя так и не узнала (за что себя ругала, и не раз), уже начала обрастать шерстью. Еще не очень заметно, но начала. И похоже, что у нее начали деформироваться кости – она стала ниже и вроде как массивнее. В еде ей не отказывали, все эти дни кормили не хуже, чем остальных девушек, так что набрать массу она могла. И набрала.

Потом парни сидели на полу, потные и злые, а через полчаса они все вместе ехали в джипе, прислушиваясь к тому, как билась в багажнике спеленутая мутантка.

Настя не испытывала к ней такой уж большой жалости. Ну так-то жаль, конечно, – девчонка жила бы еще да жила. Но что теперь поделаешь? Ну не плакать же по ней днями и ночами напролет?

Во-первых, Настя ее совсем и не знала. Даже имени – и то не знала (может, и к лучшему?).

Во-вторых, Настя уже не воспринимала ее как человека. Каждый, кто смотрит на мир белесыми глазами зомби, не может быть человеком. По крайней мере, для Насти. В этом теле уже нет человека, а есть психически ненормальное существо, некий рептилоид, занявший тело живой девушки. А значит, его нужно уничтожить.

Все просто, и никаких тебе самокопаний. Это парни пусть самокопаются, а для Насти все просто и ясно. Мутанта надо убить, живого надо защищать. Простые и очевидные истины.