Илларион

– Ничего страшного, Айз. Тебя не сильно потревожил тот инцидент с факиром? Голос у тебя был такой, будто ты ото льва босиком по щебенке удирал.

– Все прошло… приемлемо. Сибилла сперва сочла меня за сумасшедшего, не иначе. Пришлось рассказать ей про мою фобию.

– Главное, что все обошлось, никакой эскалации не последовало.

– Именно так.

– Айз, к слову о сумасшедших. У меня есть новости, о которых, признаюсь, не кривя душой, мне не очень хочется тебе сообщать, но, уверен, выслушаешь ты их с упоением.

– Ты прямо читаешь мои мысли, Феликс. Я тоже хотел рассказать тебе немного о безумии, которое подвернулось мне накануне.

Друзья встретились в ресторане неподалеку. Пришла пора ужинать, а самая лучшая приправа к любому блюду – увлекательная история от близкого друга. Заместитель не стал ничего заказывать и только смотрел, как Айзек, проголодавшийся за долгие часы без единой молекулы углеводов и белков, изучал позиции меню со всей серьезностью. Когда выбор был сделан, Айзек взял эстафету обсуждения выдающихся случаев безумства и первым принялся рассказывать о событиях, произошедших с ним на днях. Все еще пребывавший одной ногой на страницах книги, он не мог отделаться от заковыристых изречений и поэтичного стиля, что значительно увеличило объем повествования, однако бурный финал с кражей картины и ночным припадком стоил того, чтобы выслушать все до конца. Феликс с облегчением узнал, что он не единственный, кто вляпался в странности, но все же подозрения Джейн казались детской забавой в сравнении с ненормальностями ее старшей сестры.

– Сибилла любит окружать себя сумасшедшими. Наверное, это помогает ей сохранять хрупкую иллюзию собственной психической целостности, – поставленный диагноз Айзек закусил маленьким треугольным ломтиком пармезана, снятого с макушки конусообразной горки салата. – У нее прямо-таки нюх на личностные расстройства. Как голливудская звезда собирает вокруг себя толпы папарацци, так и она магнитом притягивает выдающиеся экземпляры из DSM. Словно коллекцию собирает. Помнишь такие журналы из нашего детства, для них надо было наклеечки покупать? У Сибиллы вместо наклеечек – психопаты. Я тебе рассказывал про ее умершего мужа, да? Гаспара?

– Да-да…

– Неладное стало происходить с Гаспаром после того, как они с Сибиллой поженились. Не соврать, я много раз видел, как мужское начало в человеке чахнет, если брак принес больше разочарований, нежели радости, но если взять на веру все сказанное его родителями, то Гаспар был сам не свой последние годы. В наших разговорах Сибилла ни одним словом не упрекнула мужа, ни разу не заикнулась даже об ухудшении его физического и ментального состояния. Сложно представить, что она не замечала ничего подозрительного. Готов на что угодно спорить – она намеренно умолчала о том, что Гаспар увядал от какой-то болезни. Она знает, что на самом деле случилось с мужем, и держит эту тайну за семью печатями.

– Другая наклейка из журнала – ее сестра, – наконец вклинился Феликс.

– Что? Да ну! Ты встретил сестру Сибиллы?! – Писатель наклонился к заместителю, ожидая, что вот-вот тот изольет умопомрачительную историю их встречи. – Давай, не скупись на слова, друг! Рассказывай, как все было!

– Она настоятельно рекомендовала не связываться с Сибиллой.

– Почему? Как она обосновала эту рекомендацию? – Выпучил глаза Айзек.

– Потому что, по ее словам, Сибилла… – вдруг Феликс замялся, будто прожевывая вязкую ириску, склеившую зубы. Слово «пришелец», которым он намеревался увенчать фразу, смущало его, лишая уверенности, стоит ли вообще произносить вслух такую нелепицу.

– Ну?!

– Сибилла… – встревоженное лицо маленькой беззащитной веснушки вызывало в груди Феликса желание окружить несчастную девчушку заботой, и это желание никак не соответствовало той фразе, которую он собирался озвучить. Неясная смесь смутных чувств, охватившая сердце заместителя, ввела его в смятение, с которым он никак не мог справиться. – В общем, после смерти Гаспара Сибилла изменилась до неузнаваемости. Если бы не внешнее сходство и паспорт, было бы логично решить, что Сибиллу попросту подменили.

– Родители Гаспара говорили то же самое. Так почему не стоит с ней связываться, с Сибиллой-то?

– Эмм… – Слово «пришелец» по-прежнему ворочалось на языке и норовило взобраться на его кончик. – Сибилла стала непредсказуемой. Никто не знает, какой номер она выкинет.

– Например?

– Ну… например, она прервала все контакты с родными. У нее двое детей – мальчишка лет семи и дочка, ей лет пять, кажется. Сибилла не разговаривала с ними с самой смерти Гаспара.

– То есть как не разговаривала? Совсем?

– Совсем. Прошло больше двух лет, но от Сибиллы нет ни единой весточки ни родителям, ни мужу, ни детям, ни друзьям, ни бывшим коллегам, никому, кто был ей по-настоящему дорог. Огромным плюсом к этой куче непонятностей идет беспочвенная подозрительность Сибиллы к родственникам Гаспара.

– Это и правда странновато… но, с другой стороны, она могла неосознанно избрать стратегию избегания. Заняла дистанцию по отношению к другим людям, чтобы уберечь себя, понимаешь? В одиночестве некого терять. Вполне очевидно, она диссоциировала свою привязанность к тем, кто ей дорог.

– Напомни, диссоциировала – это как с раздвоением личности?

– Наподобие того. Запихнула в пыльный ящик, как фарфоровую посуду, и не пользуется, потому что боится разбить. Знай, Феликс: вместе с Сибиллой мы снимем замок с этого ящика, и девочка, поцеловавшая меня на выпускном, вновь станет прежней. Я знаю, что это произойдет. Так говорят мои сны.

– У тебя настроение поиграть в психолога? Препарируешь психику несчастной вдовицы ради собственной забавы? – друг состроил серьезную гримасу и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Ну что ты… – Писатель махнул перед собой вилкой, будто отбиваясь от нравственной атаки. – Я всего-то…

– Ради вдохновения, верно?

– Не ты ли велел мне вкалывать вдохновение в артерию, пока книга не будет закончена?

– Уверен, я использовал иной речевой оборот, однако это не меняет того факта, что ты прав. Признаю, я подтолкнул тебя делать то, что дало тебе материал. Все же я знаю чертеж твоей натуры в деталях, в которых схема моей собственной личности мне недоступна. Я буду не я, если не укажу тебе на эгоизм, толстым слоем покрывающий твои последние поступки. В противном случае палач совести будет терзать тебя, случись с Сибиллой что-то страшное.

– Какой еще эгоизм? Ты не видишь, что мое появление приободрило Сибиллу? Ей стало лучше!

– Айзек, ты пользуешься ей, и ты это знаешь. Под видом добродетели ты вторгаешься в жизнь, находящуюся на роковом разломе, и раскачиваешь и без того хилую опорную конструкцию, на которой психика Сибиллы держится одним мизинцем. Ради альтруизма? Нет, ты делаешь это ради себя, и ты будешь ненавидеть себя за это.

– Посмотрите-ка! Заговорил метафорами!

– Прошу, не отвлекайся, – сурово отрезал Феликс. – Душевное равновесие Сибиллы – не исследовательский кейс, над которым можно биться с утра до ночи и в конечном итоге запороть. Ты слишком многое о себе думаешь, если решил, что дискуссии с отцом воспитали в тебе психиатра.

– Какие щедрые преувеличения, – отмахнулся Айзек, после чего посмотрел на друга с пугающей уверенностью. – Узлы незаконченных историй, странности и недомолвки, равнодушие и страх перед смертью – за этой психологической паутиной что-то прячется. Загадка Сибиллы Бладборн бросает мне вызов, и я этот вызов принимаю. Если помочь ей – значит рискнуть, то так тому и быть. Я рискну. Если ты и правда видишь чертеж моей личности, то знаешь, что я не останусь в стороне. Я не буду смотреть на ее страдания с верхней трибуны.

* * *

Прямоугольные темные очки, кепка и летний кремовый шарф привлекали куда больше внимания, чем лицо, не закрытое никакими атрибутами. Вряд ли можно сказать, что вещицы из шпионского инвентаря не выполняли прямого назначения, нет, Сибиллу и правда было сложно узнать, но взгляды она приковывала, как актриса со свежих афиш, заглянувшая в районный супермаркет. Маскировку ведьма объяснила тем, что в районе одиннадцати утра по рынку частенько снуют родители Гаспара. От бездарной игры в любящих и заботливых самаритян вдову стошнит прямо на корзинки с овощами и фруктами. Такого зрелища лучше избежать.

– Я готовлю раз в столетие. Исключительность этого события прибавляет ему значимости, – поведала Сибилла, двигаясь между рядами. Она тщательно проверяла качество и свежесть товара, как если бы своей стряпней дерзнула угостить самого Гордона Рамзи.

– Ты и правда редко готовишь? – Айзеку стало интересно, какой матерью была Сибилла до Гаспара. Морила детишек голодом? Делегировала материнские обязанности няньке и домработнице? Какой вообще была ее жизнь, пока она не перебралась в Мемория Мундо? Действительно, почему она ни разу и словом не обмолвилась о своем прошлом?

– Как я и сказала – раз в столетие. – Улыбнулась та. – Гаспар обожал готовить. Любой умелый кулинар позавидовал бы его навыкам.

– Но он не всю твою жизнь радовал тебя своими шедеврами, верно?

– Верно, до встречи с ним я готовила сама. Но затем многому у него научилась.

Сибилла остановилась у очередного прилавка. Ей наконец-то приглянулись какие-то продукты, и она приступила к заполнению плетеной корзинки, висящей на локте. Айзек воспользовался моментом, чтобы сладко зевнуть за спиной у подруги и скрыть скуку от долгих блужданий по рыночным рядам. Он безмятежно потянулся и приложил ладони к затылку, не удосужившись закрыть широко разинутый рот. Тут же Айзек увидел в толпе знакомое лицо с россыпью миловидных веснушек. Кудрявый вихрь темно-рыжих волос, торчавший из-под мотоциклетного шлема, на глазах – круглые очки со стеклами цвета лаванды. Безусловно, это была Джейн. Несмотря на абсолютно непохожую внешность, сходство с сестрой все же присутствовало – они обе не умели выбирать правильный камуфляж и все усилия слиться с толпой давали диаметрально противоположный эффект.

Испепеляющий вектор злости просачивался через очки и с неизменной силой впивался в Айзека. На мгновение писатель смутился, его движения сковала неуверенность. Казалось, будто Джейн, это маленькое средоточие злобы, может рвануть не хуже атомной электростанции и при взрыве дезинтегрирует все объекты в радиусе тысячи километров, половину Европы превратив в радиоактивную пустыню. Как сапер, опасающийся браться за неизвестный экземпляр бомбы, писатель отвернулся от злюки к ее сестре, которая продолжала рыться в овощах. «Господи, вот ведь неймется этой малой! Чего она добивается?» Айзек задумчиво почесал подбородок.

– Итак, возьми пару килограммов этой картошки, килограмм лука вон у того парня, бери сам из ведра с краю. Я схожу в мясной отдел пока, а на обратном пути найду хороший базилик, – скомандовала Сибилла и зашагала к прилавкам с мясом у дальней стены павильона.

По распоряжению Сибиллы Айзек расправил скомканный пакет и начал перекладывать в него картофель. Джейн не заставила себя ждать и окликнула Айзека со спины.

– Эй, воришка фамилий! А ну обернись!

Полусогнутый над корзинками с овощами Айзек обернулся на зов веснушки.

– Почему вы не уехали? Вы не понимаете предостережений? Вам же грозит опасность!

– Откуда ты узнала про фамилию? – спокойно и без удивления осведомился Айзек, заранее предполагая ответ.

– Гугл подсобил. В интернете не так много фотографий с вами, вы даже Википедию убедили подчистить биографические сведения. Невдомек, что скрытность только раззадоривает лоботрясов у мониторов?

– Что тебе удалось выяснить? – Айзек выпрямился. Располагающее лицо высокого, бесспорно обаятельного мужчины смутило Джейн, ее щеки заполыхали, а речь сделалась торопливой и сбивчивой.

– Мир знает вас под двумя фамилиями – автор бестселлера Бладборн и филантроп Изенштейн, управляющий крупным благотворительным фондом. Как Бладборн вы здесь ради того, чтобы найти сюжет для новой книги, об этом несложно догадаться по заявлению вашего редактора. Как Изенштейн вы наводите порядок в детских домах, возведенных при финансировании вашего фонда.

Айзек недовольно цокнул – он надеялся, что фотографии того, как они с Феликсом посещали детские дома в Германии, Нидерландах и Франции, не напечатают в газетах. Вопреки прогнозам заместителя, их неофициальный визит сочли за стоящий инфоповод и удостоили места в колонке.

– Что же, юный детектив! Ты меня расколола! – писатель шутливо поклонился. – Однако результаты твоего расследования сейчас неуместны. Напомни, какую дистанцию от Сибиллы ты должна соблюдать?

– Сто метров! – буркнула злюка.

– Видишь ее? Вон она стоит. – Айзек ткнул пальцем в сторону мясного отдела – ведьма, сдвинув брови к переносице, сурово разглядывала багровые куски мяса, будто пыталась узреть в них секреты мироздания. – Как думаешь, какое расстояние отделяет тебя от сестры сейчас? По моей оценке, метров пятьдесят, ну шестьдесят. Не боишься, что она заметит тебя?

– Я умею маскироваться, – надменно задрав нос, отрезала Джейн.

– Милочка, твоя родная сестра узнает тебя, даже если ты прилепишь бороду, сбреешь брови и вставишь бельмовые линзы. Тут не маскировкой надо хвастаться, а умением оставаться в тени, юный детектив.

– Не называйте меня юным детективом! Мне двадцать три, между прочим!

– А ума – как у школьницы. Джейн, тебе следует…

– У меня нет времени препираться с вами! Вы думаете, Сибилла просто так лезет к вам во френдзону? Не понимаете? Вы же богач!

– Сомневаюсь, что ей известно состояние моего банковского счета.

– Не ради денег, так ради чего-то другого! Она женит вас на себе, а потом убьет так же, как убила Гаспара! С ней рядом вы в опасности, и раз уж вы не собираетесь помочь мне выяснить, куда эта тварь дела мою настоящую сестру, то вам надо убраться подальше ради вашего же блага!

Не успел Айзек открыть рот, как Джейн нырнула в поток людей, направлявшихся в противоположную сторону от мясного отдела, и все равно затеряться в нем у нее не получилось – белый шлем с зеленой полоской выделялся между макушек, словно буек в неспокойной реке. Айзек, недолго провожавший Джейн взглядом, и не заметил, как Сибилла, родство с которой юный детектив так яростно отрицала, материализовалась рядом, держа в руках термостойкий пакет с мясом.

– Ну ты и копуша, Бладборн, – съязвила она. – У тебя было такое легкое задание, и ты его успешно провалил.

* * *

Сибилла делала все медленно, не торопясь. Именно эта неспешность создавала впечатление, что кухня находится под тотальным контролем хозяйки. Ничто здесь не происходило без ее ведома. Все было подчинено какой-то строгой методике, сближавшей кухню Сибиллы с научной лабораторией. Нарезание овощей хозяйка сопровождала рассуждениями о том, насколько тщетными она считает попытки теории радикального детерминизма объяснить всю психическую деятельность человека влиянием физических процессов мозга, но и не оставила без критики адептов противоположного фланга. Знакомые фамилии изыскателей человеческой души, привычная взаимосвязь современной науки и учений античности вкупе с древними, архаичными культурами почти все проскакивали мимо ушей Айзека. Писатель поддерживал разговор лениво, вполсилы. Мысли о Джейн не покидали его голову по одной простой причине – она не произвела на него впечатления сумасшедшей. Приходя на работу к отцу в психиатрическую клинику, он насмотрелся на людей, страдающих от разного рода помешательств. Злюка в их компашку не вписывалась.

– Будем обедать у бассейна. Отнеси-ка бокалы и тарелку с хлебом. И, пожалуйста, будь добр справиться хотя бы с этим. – Сибилла игриво улыбнулась.

Айзек выполнил поручение, а когда вернулся на кухню, Сибилла заканчивала последние этапы кулинарного творчества – заправляла салат соусом, смешанным по секретному рецепту, и раскладывала горячее по тарелкам. Витающие ароматы разжигали аппетит как нельзя лучше, писатель кое-как сдерживал импульс слямзить что-нибудь вкусненькое со стола или залезть пальцами в большую деревянную салатницу.

– Бладборн, ты разбираешься в вине?

– Так же хорошо, как в женщинах, Сиби. – Подмигнул тот.

– Жалко слышать, что сомелье из тебя не выйдет, – хозяйка зашлась смехом. Кривляясь, Айзек по-детски передразнил ее. – Пожалуйста, спустись в подвал. Там есть винная полка, у самой дальней стенки. Выбор небольшой, но что-нибудь уж найдешь. И возьми фонарь, внизу с проводкой такая же беда, как и во всем остальном доме.

– Телефоном подсвечу, – решил Айзек и отправился на поиски алкоголя. Пил он так много, что его нюх на спиртное мог соревноваться с чутьем сыскной собаки. Сомневаться в том, что писатель справится с задачей, не приходилось.

Массивная металлическая дверь в подвал навела его на воспоминания о логове параноика, прятавшего следы своего безумия под полом дома. Стена вокруг двери и покрытие были поцарапаны, словно изначально здесь висела дверь поменьше, а теперь углы громоздкого куска железа портили паркет и обои. В чем необходимость ставить такую прочную дверь в подвале? Сибилла прячет тут незадекларированные деньги? Покидая светлый коридор и спускаясь в темную бездну подвала, Айзек опасливо обернулся посмотреть, не подкрадывается ли кто со спины, чтобы подло треснуть его по затылку. Борьба с разыгравшейся фантазией, рисовавшей красочные картинки того, какие вульгарные и извращенные порождения зла ждут писателя во тьме, активно продолжалась и после того, как он включил фонарик на телефоне и прорезал густой мрак лучом света. После теплого и гостеприимного испанского воздуха здесь царили влажность и холод. Айзек ощутил себя случайно забредшим в склеп искателем вина – таких персонажей в ужастиках обычно убивают первыми, после чего происходит знакомство с чудовищем, впоследствии сжирающим почти весь актерский состав.

Встреча с монстром не состоялась, однако гость все же нашел чего испугаться – резко развернувшись и направив фонарик на полки, он увидел огромное самодовольное лицо, смотревшее на него с масляного холста, и рефлекторно отскочил назад. Картина была заточена в рамку и прикрыта тонкой прозрачной пленкой, будто Сибилла время от времени спускалась, чтобы посмотреть на нее, и потому не использовала другой материал для защиты картины от пыли, бактерий и прочих убийц краски. Мужчина лет сорока, красивый, статный, уверенный, в глазах храбрый огонь, а улыбка гордая, властная и надменная. Он взирал на писателя свысока и в бездушном взгляде явственно читалось, что Айзек для него – полнейшее ничтожество. Портрет был выполнен в стиле реализма девятнадцатого века, удивительные мазки складывались в безупречные формы и передавали игру теней, цвет, лицевые особенности, морщинки и волосы с предельной точностью и живостью. Тем не менее до фотографического сходства портрету не хватало нескольких шагов, которые и превращали его в картину. «Неужели именно ради этого напыщенного нарцисса Сибилла вовлекла меня в аферу? Чего ради взламывать дом ради портрета какого-то засранца?» – подумал Айзек, не вынося оскорбительного взгляда человека на холсте.

Недовольно фыркнув, он собрался продолжить поиски вина, но увидел, что на полках за портретом целыми стопками лежали и другие картины. Видимо, подготовленные к транспортировке, они были укрыты плотной тканью и перетянуты скотчем, хранить их здесь долго явно не собирались. Чтобы взглянуть на запечатанные картины и при этом не оставить никаких следов повреждений на обертке, потребовалось бы много времени и усилий. Айзек спустился в подвал только на пару минут – раздобыть бутылку вина к обеду и вернуться назад. Его отсутствие наверху не могло продолжаться дольше, и писателю, как шпиону за линией фронта, пришлось быстро найти стеллаж с вином, выбрать правильный сорт и побежать к лестнице. К чему было скрывать откровенный интерес к загадочным картинам? Почему не позвать Сибиллу в подвал и напрямую не попросить разрешения посмотреть, что же скрывают эти упаковки? Причины такой осторожности Айзек разглядел не сразу, но когда уделил анализу немного времени, то без труда понял – Джейн его надоумила, и неслабо. Семена сомнения, посаженные ею в разум писателя, дали первые ростки.

На веранде Айзека ожидал небольшой круглый стол, полностью обставленный пленительными яствами. Сибилла ловко перехватила бутылку вина из его рук и провернула в ладони этикеткой вверх.

– Посмотрим, что ты выбрал… К слову, некоторые из тех бутылок Гаспар купил до того, как мы с ним впервые встретились. – С этими словами она взяла штопор и вогнала его в пробку.

– Вообще-то это мужское занятие.

– Мы установили, что ты далеко не сомелье, Айз. В связи с этим предлагаю отойти от сексистских убеждений. Садись и раскрой чакру обжорства, женатик.

Начало трапезы ознаменовал характерный хлопок, следующий за вытащенной пробкой. И салат, и основное блюдо были настолько восхитительными, что интерес Айзека к предметам искусства в подвале остыл до той температуры, когда его можно было без труда отодвинуть в сторону без угрозы ожога. Разбавленная милыми шутками болтовня ни о чем стала отменной приправой к застолью. Вся умиротворяющая обстановка – плеск воды в бассейне, мягкий свет, бивший сквозь листву и обтекавший стены дома, великолепные кулинарные произведения с пикантным вкусом, неотразимая улыбка на щетинистом лице писателя, – переместила Сибиллу в пространство, где она могла наслаждаться каждой крупицей этого прозаичного и в то же время сладкого момента. Она отложила разговор о первых результатах ее творчества и решилась начать его лишь тогда, когда оба школьных друга переместились на шезлонги и в свободном, праздном ритме опустошали винные бокалы.

– Вчера я снова попробовала приступить к написанию книги, учтя твои последние комментарии и рекомендации, – промолвила Сибилла, заставив Айзека мгновенно развернуться к ней.

– Каковы успехи?

– Я хочу, чтобы ты взглянул и определил сам.

– Конечно! В чем вопрос?! – воодушевленно отозвался писатель.

Хозяйка уверенно поднялась с лежака и скрылась в зале. Ждать ее возвращения долго не пришлось, она вернулась с распечатанной стопкой бумаги в руках и вручила ее мастеру писательского дела. Название большими буквами было напечатано в самом верху первой страницы, и вид его покрыл кожу Айзека трусливыми мурашками, предвестниками животного страха и будоражащего восхищения. «Клетка из костей». Поразительно, каким интригующим преддверием книги может служить ее название. Писатель сразу проникся чувством, что сам текст впечатлит его не меньше.

Десять печатных страниц погрузили Айзека в транс. Он ни на мгновение не мог оторваться от чернильного воплощения Сибиллы, обретшей глубокомысленное и невероятное перевоплощение в буквенных символах. Потрясающие конструкции из слов, меткие, проницательные и мудрые фразы, из одной строки в другую перетекали искренние чувства и переживания, жизнь творца явственно проглядывала там, за гранью вырисованных принтером черных символов на белой дышащей бумаге.

Айзек аккуратно шел по дорожке истории, боясь не доглядеть скрытый смысл и пропустить нечто важное. Начиналось все с бытийных подробных рассуждений о том, что такое смерть и какова природа преклонения перед ней. Почему нам так сложно принять факт конечности сущего и почему человечество находит спасение в религии. Почему за тысячелетия нашего пребывания в мире с непреступными законами бытия мы никак не можем свыкнуться и смириться с незыблемыми принципами расцвета и увядания. Смерть для нас – боль, страдание, источник угнетающего и обессиливающего страха. Мы непрестанно пытаемся превозмочь смерть, подчинить ее своей воле, контролировать и задать ей собственное течение. Самые блестящие умы преуспевают в этом начинании – прорывы в науке обогатили медицину теми средствами, которые позволяют нам жить дольше, излечиваться от ранее неизлечимых болезней, а приверженцы трансгуманизма корпят над идеей бессмертия сознания и перемещения его на электронные носители. Как бы то ни было, все это только начинания, ведь до сих пор смерть выходит победителем из любой борьбы и в конечном итоге сражает любую форму жизни. Можем ли мы представить себе, что есть способ одержать победу над смертью? Каким бы был этот способ и чего бы он стоил? Плавный переход от философствования ведет к Сибилле, к ее будням в Мемория Мундо и знакомству с протагонистом книги – «Меня зовут Илларион, и я победил смерть». Предложение парализовало Айзека. Гадкая смесь удивления, страха и недоумения затормозила чтение, и писатель несколько раз пробежал глазами по одним и тем же словам, проверяя, правильно ли понял их. Такую реакцию сложно было скрыть, и она отчетливо отразилась на его лице.

«Стоп, кто ведет повествование?» – сперва Айзеку виделся очевидным ответ на этот вопрос, поскольку именно будни Сибиллы, размеренные, но обогащенные серьезными рассуждениями, описывалась в истории. В этом не было никаких сомнений – знакомый испанский город у океана, п-образный дом с бассейном во внутреннем дворе, умерший два года назад муж и потерянное прошлое, сквозящее в стиле самолюбие… Откуда взялся Илларион – имя, которым, ко всему прочему, Айзек наделил антагониста из собственной книги? Писатель вновь сосредоточенно уставился в текст. Его глаза, разгадывавшие странную и цепляющую головоломку, метались по завершающей странице, и на самых последних словах Айзек почувствовал себя бешено мчащимся локомотивом, на всех парах срывающимся в обрыв с обрезанных рельс – книга заканчивалась на месте, интриговавшем и пугавшем, оставлявшим неспокойный холодок внутри, но и зажигавшим маленькую искорку надежды, побуждавшую двигаться вперед и желать продолжения. Сила и мощь писательского перевоплощения Сибиллы сжали сердце первого читателя в кулаке, дышать было тяжело, мысли путались и спотыкались друг о друга, а чувства вот-вот выплеснутся наружу гейзерным взрывом. Концовка покорила Айзека и превзошла все его ожидания, отобрала у него дар речи и оставила в благоговейном молчании.