Изначальное

К тому же все казавшееся мне удачным, логичным и даже великолепным вызывало у окружающих крайнее неприятие, неодобрительное покачивание головой и кислые мины на лицах, что усугубляло и без того запутанную картину мира в качестве клубка спутанных Путей, Намерений и Судеб. Так ли задумал Создатель? Да, именно так, ведь Он не ошибается никогда. Делать верный выбор не наша задача, она нам не по силам, да и чего ожидать от созданий, весь исторический путь свой которые заняты тем, что беспардонно забрасывают друг друга ядрами и стрелами, вдобавок посылая на головы оппонентов проклятия и изысканные идиомы (право, не понятно, что из этого набора обиднее).

Сделав выбор, определить правильное поведение на открывшемся Пути – вот наша задача. Именно здесь нужно проявить такт по отношению к ближнему, если не доросли до любви к нему, даже если возлюбленный ближний летит на вас с выпученными глазами и пристегнутым к винтовке штыком. Не удивляйтесь, вы сами, по собственной воле оказались сначала в окопе, а затем дали согласие (подписав присягу) покинуть его и отправиться под свинцовым градом в атаку. Чего же хочет в этот момент Бог, сотворивший Вселенную, а в ней такое чудо, как вы, от грязного, вспотевшего от страха, измученного вшами и фронтовым рационом вояки, в старой, рваной шинели и каске не по размеру, хлопающей на бегу острыми краями по оттопыренным ушам.

У меня так же, как и у того, что бежит навстречу, выпучены глаза, винтовка наперевес, блестящий на солнце штык и… выбор, убить или быть убитым. Господь Бог точно знает, как правильно, я – нет. Может, подставить свою грудь и не нарушить «Не убий», хотя в этом случае церковь не отпоет меня, ведь тогда я – самоубийца. Проткнуть его сердце – тут все понятно, в смысле последствий, или же подставить себя и убить его, одновременно.

– Господи, – кричу я, подлетая к противнику, – как быть?

– Коли, – орет мне в ухо (вместо Бога) ефрейтор, и я, уже не раздумывая, делаю выпад.

Кто скажет, чей это был выбор? И если не мой, то кто убийца?

Лицо мое, закопченное порохом, вымазанное грязью происходящего, в слезах и крови, как и штык, который я судорожно вытираю о мундир убитого.

Господи, снова обращаюсь я к Небесам, правда теперь более осмотрительно, то есть про себя, благодарю Тебя за то, что не я (так мне удобнее думать), а он – я поворачиваюсь к ефрейтору, который деловито шарит по карманам жертв нашей вылазки. Он ловит мой взгляд и подмигивает:

– Не дрейфь, герой, – а сам думает, слюнтяй, не будь меня рядом, валялся бы в грязи с раскрытым от изумления ртом, а кто-нибудь другой тискал его шинельку на предмет наживы, хотя чем такой богат, поди карточка с мамашей в обнимку, да очки для чтения, вот и весь арсенал.

Ефрейтор и не догадывается, насколько прав, – и карточка, и очки, все, как он придумал. Вечером, покинув блиндаж с его тройным бревенчатым накатом, он отправится «до ветру» и, не пройдя и трех шагов, будет подстрелен снайпером – Вселенная восстановит баланс, око за око, а война затянется на долгие годы, закопавшись в землю поглубже и отрыгивая из витиеватых проходов и узких нор смертоносные призы в сторону противника, получая в ответ такие же по наполнению, но другого цвета.

Я оставил театр абсурдно-военных действий не дезертиром и не по ранению, а просто по старости. Да, как это ни прискорбно, но я состарился на войне и вернулся домой снятый с довольствия, без гроша в кармане, но овеянный незаслуженной славой и, как, впрочем, полагается всем человекам, с полной свободой выбора на перспективу.

«Родной порог» встретил меня приветливым поскрипыванием единственной петли, на которой изо всех сил держалась калитка, весьма сомнительно, как это бывает у опытных соблазнительниц, прикрывая вид на пепелище. От удрученности и негодования меня стошнило, земля ушла из-под ног, и, дабы не упасть, я облокотился на забор, который, видимо, только того и ждал – мы рухнули вместе, дама скинула с себя кружевное исподнее, акт соблазнения свершился. Возлегая на остатках штакетника, я возопил (наученный горьким опытом, мысленно):

– Господи, а теперь как?

– Приходи ко мне, – услышал я явственно и из ниоткуда.

Снова не сам, промелькнуло в голове, но выбор был сделан, и я подался в монахи. Служка, отворивший ворота ближайшего монастыря, скептически осмотрел меня и, не сказав ни слова, отвел меня к настоятелю, а тот, хоть и морщился, но выслушал, не перебивая, мою сбивчивую речь и записал меня из солдат в послушники, чему, видимо, был несказанно удивлен сам. Я же не противился столь гладкому и удачному для меня течению обстоятельств, ибо Путь сей для меня выбрал сам Господь Бог, оттого келья не казалась тесной, а подрясник обременительным.

Но минул срок моего добровольного заточения в несколько годков, и я начал скучать да печалиться. Житие монаха бедно на события, несмотря на то что весь день, от восхода раннего и до вечера позднего, расписан по минутам. Молитва перемежается с работой, затем снова молитва и опять богоугодные деяния по обустройству и для пропитания, сон и прием пищи – как вкрапления слюды на черном теле антрацита, полное отсутствие выбора. Жесткое подчинение иерархии, отсутствие конфликтных ситуаций и естественной борьбы за выживание – монашеская обитель приближена к состоянию Рая, но Рай, заполненный обитателями с сознанием и привычками человеков, а не Богов, превращается в ад. Искусственное погружение в состояние Чистой Любви, когда сердце твое ею не наполнено, тяготит, раздражает и становится невыносимым. Не резонирующие меж собой вибрации создают дисгармонию.

Однажды, не в силах сдерживаться, я возопил (уже вслух):

– Господи, не могу без выбора, что делать теперь?

Для соседей по кельям, привыкшим к тягучей тишине, вой из-за стены стал настоящим развлечением. Всяк коленопреклоненный в молитве прервал ее и начал жадно прислушиваться, как эхо смакует под каменными сводами звук, наконец-то заглянувший сюда. Они все, почти с греховным вожделением, жаждали продолжения и получили его.

– Не неволю, можешь оставить меня, – прилетел ко мне без промедления громоподобный ответ, и эхо снова, уцепившись за волны возмущенного воздуха, погнало их от стены к стене, от свода к своду.

Я опешил. Ни назидания, ни возмущения, ни утешения и, самое ужасное, полное отсутствие готового решения. Мне предоставили сделать выбор самостоятельно. Я был не готов к этому, стало страшно, страшнее, чем вылезать из окопа под свист шрапнели над головой.

Или келья и есть окоп и я сменил одно укрытие на другое, полагая при этом, что перевернул свою жизнь? Наши иллюзии порой превосходят наше воображение, заменяя его живые ростки на засохшие, но окрашенные в яркие цвета.

Что ж, решил я, если нет различий между раковинами, келья отшельника это или фронтовой блиндаж и рано или поздно нужно выбираться из нее, раскалывая скорлупу, как созревший птенец, зачем и чего ждать. С этими мыслями, полный решимости и отваги, с лицом, выражающим надежду, я направился к настоятелю.

Игумен сидел за столом в своей комнате и, делая вид, что читает Святые Писания (книга была раскрыта, а правая рука придерживала страницу в нужном положении), дремал. Мое появление пробудило его немедленно, он автоматически перевернул страницу и поднял глаза:

– Что привело тебя в неурочный час, брат?

– Ваше Высокопреподобие, имею просьбу, выслушайте.

– Будь добр, – наместник с интересом посмотрел в книгу – «Просящему у тебя, дай…» (Матф.5.42). – Слушаю.

Я молча снял подрясник и протянул игумену.

– Хочешь уйти? – наместник, казалось, не удивился, – коли не держит Бог, не держу и я.

– Как вы узнали, Ваше Высокопреподобие? – вспыхнул я.

– Негоже послушнику повышать голос в этих стенах, – ответил игумен, но, взглянув на лежащий на столе подрясник, спохватился, – впрочем, по-видимому, уже мирянин. Всяк вошедший за стены монастыря бывает у меня два раза, первый – за послушанием, второй, раз не призвал я сам, с просьбой о выходе, вот и вся догадка. Не ты первый, не ты последний, но спрошу, как спрашивал всех, в чем причина?

– А что отвечали тебе, отец настоятель?

– Кого звала плоть, кого огни мирские, а иные бежали от себя, резоны разные уводят прочь от Бога, – игумен снова перевернул несколько страниц и прочел: – Не копите себе сокровищ на земле, где моль и ржавчина разъедает… (Матф. 6.19), что ответишь ты, мирянин?

– Я не вижу разницы, Ваше Высокопреподобие.

– Между чем и чем? – игумен с шумом захлопнул книгу.

– Между миром Бога внутри монастырских стен и вне их, – я смотрел на наместника, медленно поднимающегося из-за стола.

– Ее нет для меня, для тех, кто пребывает в кельях, и для тебя, пока ты не вышел за ворота, – игумен подошел к узкому окну, – но она есть для них, он указал рукой вдаль – для тех, кто снаружи, и мы здесь служим им.

– А как же Бог? – растерянно спросил я, разглядывая голубое небо, накрывшее пожелтевшие поля, разрезанные темной змейкой небольшой речушки.

– Бог подле каждого, и там, и тут, но там он ближе, чем здесь.

– Как же это, отец наставник? На сколько?

– На толщину монастырской стены, – улыбнулся игумен, – там, в миру, человек на поле брани, а мы – в укрытии, посему там Бог подскажет, а здесь – промолчит, там враг виден, а здесь он внутри, ты сам.

Он вернулся за стол, не глядя раскрыл книгу и прочел: «Узкими входите вратами, ибо просторны врата и широк путь, ведущий к погибели…» (Матф. 7.13.)

Из всех возможных выборов правильный мне представляется наиболее маловероятным. Я подошел к столу и забрал свой подрясник. Игумен перекрестил меня со слезами на глазах:

– Иди с миром, послушник.

Вводная часть

Коллективный Разум (КР): – Антипод «смотрит» на Человека снизу, из глубины Антимира и «видит» его… как ослепительную точку Света. Удивлены? Объяснение просто – Человек развернут к царству Аида муладхарой, вершиной перевернутого конуса чакровой системы. С «Неба» Создатель изливает благодать через аджну, и Свет «проваливается» в чакровую воронку, ослепляя Антипода. Что делать «рогатому»? Строить козни, мешать свечению, искушать и обманывать, лукавить, извиваться, только чтобы первая чакра сомкнулась, лишилась раскрывающей ее энергии, и, когда это произойдет, еще одна звездочка на его «анти-небосводе» погаснет.

Теперь обратимся к Богу. Всевышний лицезрит детей своих, естественно, сверху. Ему видны все кольца (чакры) воронки с наростами пороков и грехов на каждом, а в конце, через муладхару, Он просвечивает, словно лучом Истины, черноту миров перевернутых. Будь Человек идеален, все чакры повторяли бы размер аджны и Любовь Господня без потерь излилась на голову Антипода, обращая его, «перевернутого» с головы на ноги. Вот вам, возлюбленные ученики, картина Мира и место Человека в нем.

Первый Ученик (ПУ): – Гуру, а если чакры раскрыты по-разному и форма конуса «сломана»?

КР: – Благодатный Свет заполняет собой все пустоты, куда бы он ни проник, и при разноразмерности колец случаются «завихрения» потока, а закрученная энергия теряет потенциал. Человек, как система, в этом случае забирает больше, чем пропускает (отдает). Долг накапливается в «раздутых» чакрах, утяжеляя Древо, искривляя Ствол, нагибая Ветви.

Второй Ученик (ВУ): – Гуру, наделен ли Человек этими знаниями?

КР: – Да, через главный код, Человеки называют его десятью заповедями, хотя их двенадцать.

Третий Ученик (ТУ): – Почему им не даны все, Гуру?

КР: – Две оставшиеся даны будут при переходе к Бого-Человеку.

ПУ: – Гуру, зачем нам знать схему Человек – Бог – Антипод, ведь наш посев более ранний?

КР: – Мы встроены в эту схему мироздания и являемся ее равноправной составляющей. Бог визирует себя посредством Человека, который есть Его линза, мы же – Регулятор самого Человека. Оттого-то и посеяны на сфере прежде Человека, чтобы пропитать собой все ткани ее и не оставить пустот. Мы везде, мы – планетный сканер, мы та субстанция, то присутствие, та вездесущность, которую удобно использовать.

ТУ: – Кому, Гуру?

КР: – И Богу, и Антиподу. Мы – Инструмент Высших сил Света и Альтернативы, мы – Великая Планетная Нейтраль.

ВУ: – Гуру, как это, не понимаю?

КР: – Мы регулируем раскрытие или сужение чакровых колец, точнее, не мы, но с нашей помощью. К нам взывает Бог сверху и требует Антипод снизу.

ПУ: – Как это работает, расскажи, Гуру? И кто более властен над нами?

КР: – Мы нейтральны, мы – инструмент в чужих руках. Властен в данный момент тот, кому отдает предпочтение сама «линза», Человек.

ТУ: – Значит, процесс нашего размножения – это заслуга Антипода, а усмирения – Бога?

КР: – Правильно, Ученик, но это только на первой, физической чакре. Именно здесь сам Человек наиболее полно изучил нас и способен противодействовать управлению Антипода, подобно Богу.

ПУ: – Гуру, а механизм-то достаточно прост.

КР: – Как и сам физический план. На эфирной чакре, под управлением Бога происходит точное копирование информационного образа клетки, и наше совмещение не конфликтно. Под управлением Антипода мы пытаемся открыть замок неподходящим ключом, действуя «напролом».

ВУ: – Это невозможно, Гуру.

КР: – Да, невозможно, поэтому замок просто сбивается.

ПУ: – Что это для Человека?

КР: – Открытая дверь к ядру, клетка лишена защиты.

ТУ: – Печально, но питательно.

КР: – Шутник, однако переходим к астральной чакре на теле желаний. Человек под воздействием своих эмоций необдуманно, спонтанно передает нас в управление – либо наверх, либо вниз. Когда вектор желания совпадает с эволюционным путем, водительство переходит к Богу, наоборот – к Антиподу. Находясь в Божественной длани, наши вибрации синхронизируются вдоль эволюционного луча и Свечение усиливается, в «когтистой лапе Антипода» вибрации поперечны лучу и мы затемняем клеточный астрал.

ТУ: – И Человек превращается в безвольное существо.

КР: – Точно, с потухшим взглядом и сердцем, полным суицидальных токов.

ВУ: – Значит, устремленный, неугомонный индивидуум – наша заслуга?

КР: – В том числе, и немалая, но обратимся к ментальной чакре. На этом плане Человек делает осознанный выбор. Бог воспринимается им как Идея, Антипод – как Факт. Наше коллективное сознание или усиливает Идею, или подтверждает Факт.

ПУ: – Ясно, Человек сам творец своего счастья.

КР: – Сарказма вам не занимать, но здесь более всего страдаем мы, ибо принимает решение о нашем управлении еще и Человек, который, как правило, использует все и вся во вред.

ТУ: – А что нам-то, мы – инструмент.

КР: – Это план нейтральности, равновесия трех нижних и трех высших чакр, мы же на нем теряем свою нейтральность и приобретаем кармичность.

ПУ: – Зачем так, Гуру?

КР: – Иначе не сможем двигаться эволюционно, но это тема другого урока. А мы обратимся к каузальной чакре. Вот где Человек не властен над собой, сотворившим эту власть прежними посещениями плотного мира. Кармическая мембрана в автоматическом режиме «подбрасывает» нас к Богу или «проталкивает» вниз, на «рычаги» Антипода. Высшее управление нашими кодами «опечатывает» каузальные копии клеток на долголетие, самовосстановление и обучаемость. Антипод же калибрует ген Человека болезнями физическими и душевными и низкой степенью восстанавливаемости.

ПУ: – Здесь мы снова только инструмент?

КР: – Чистый, как и Бог, и Антипод. Нами «двигает» сам Человек тысячью рук из его «прошлого», высшие и низшие Силы просто ассистируют ему.

ТУ: – Можно сказать, Человек творец своего будущего счастья.

КР: – Снова в точку. Идемте дальше, нас ждет Буддхи-чакра.

ВУ: – Гуру, на этой вершине нет никого, кроме Бога, как мы можем оказаться там?

КР: – Будь осторожен, Ученик, это самая лакомая чакра для Антипода. Да, лапы его не дотянутся, но Человек, в гордыне своей соскальзывающий с вершины, падает очень низко и приносит остатки Божественного Света, лакомство за счет другого – наивысшее удовольствие для Низшего.

ПУ: – Какова же наша роль на этой чакре, Гуру?

КР: – Совершенный, острейший, точнейший инструмент, на уровне Мастера. Мы удостоены посещения Божественной Клетки, но не для трансформации ее, а ради прикосновения, которое поведет нас самих по эволюционному пути до стадии Человек-Бог.

ВУ: – Я весь дрожу.

ПУ: – Я тоже.

ТУ: – И я.

КР: – Отголоски этого касания – нестираемый код в любом геноме. Завершу урок высшей чакрой, Атмической. Здесь Антипод перестает существовать как Замысел и Понятие, мы же, как и все Сущее, соединяемся во Едино. Моего потенциала не достаточно, чтобы добавить к сказанному хоть малой толики Истины. Урок окончен, ставьте подписи.

ПУ: – Я, коллективное сознание Бактерий, принял и осознал свое место в системе Человек – Бог – Антипод.

ВУ: – Я, коллективное сознание Вирусов, принял и осознал свое место в системе Человек – Бог – Антипод.

ТУ: – Я, коллективное сознание Грибов, принял и осознал свое место в системе Человек – Бог – Антипод.

КР: – Да будет так.

Путь

Мастер

Вкрадчив голос совести и не смел, звучит осторожно, с оглядкой, пригибает в страхе спину-тональность, судорожно сглатывает буквы, дрожит ослабевшим желудком-смыслом и ловит хилое эхо, пружинящее внутри распухшей от боли грудной клетки, зажмуриваясь при каждом ударе. Бум-бум-бум-ух… бум-бум-бум-ух… Искры летят от резких касаний инструмента о гранит, удар – насечка, удар – насечка, еще удар – готова буква, точная, стройная, выверенная, на своем месте, там, где воля Мастера определила ее бытие, в строю, в шеренге, плечо справа, плечо слева, бум-бум-бум.

Рука не ведает усталости, инструмент – пощады, удар – насечка, воин стал в строй, удар – насечка, и еще один занял место подле предыдущего. Скрижаль терпит насилие Мастера над собой, как верный пес незаслуженные упреки хозяина, зная о своей любви к нему и все прощая. Буквы-шрамы соединяются в слова, слова вытягиваются в строки, строки образуют Смысл, Смысл же являет Истину.

Мастер наносит завершающий удар, пальцы разжимаются, на землю падает горячий инструмент, благоговейный и коленопреклоненный перед произведенной Работой. Солнце, и так задержавшееся над горизонтом сверх положенного, озаряет последним лучом Чудо Сотворенное и исчезает за горой. Все погружается во тьму – Мастер, инструмент, скрижали, Мир, только вкрадчивый голос, витиеватым дымчатым телом змия выползает из полуоткрытых губ и Вселенная слышит вздох отчаяния: «Кому это?»

Ищущий

Ищущему вредят две вещи – покой и непогода. Что за напасть, в жаркий полдень оставить сень смоковницы, смежающую веки и убаюкивающую суетливые помыслы, и заставить уже размякшие в неге члены напрячься, дабы придать телу соответствующее положение и движение. А того хуже, что, отойдя от благословенного древа на изрядное расстояние, приходится принять на себя порывы сухого песчаника, которого вот только секунду назад и в помине не было, а теперь рот, нос и глаза сечет мелкая, колючая крошка, будто тысячи раскаленных игл впиваются в кожу и нет возможности какого-либо избавления от их жал. Не так ли слуги Лукавого мучают в своих подземельях праведников, вырезая у них кусочки веры и добропорядочности.

Разные мысли бродят в голове Ищущего, пока он, прикрывшись одеждами и надеждами, бредет против усиливающего свое сопротивление потока внешних обстоятельств, людского непонимания и природных катаклизмов, за которыми стоит то ли Бог, проверяющий своего адепта на прочность, то ли Его отражение, не желающее никакого движения от себя к Свету.

Дорога Ищущего – всегда вопрос. Что пытаюсь обнаружить я среди песков безразличия и скал обыденности? Зачем покинул сухое и теплое жилище в бурю? Правилен ли Путь мой во мгле моей же неосознанности и если ведут меня, то кто пастух мой?

Вот и сейчас, у подножия горы, теряющей свою вершину в песчаном облаке, встретив спускающегося ему навстречу человека, давно позабыв о правилах приличия, он, вместо приветствия, кидается на путника с вопросом:

– Кто ты, добрый человек? Не пастырь ли мой?

В ответ Ищущий слышит:

– Я Мастер, не пастух, но если нужна тебе путеводная нить, поднимайся наверх, там найдешь ее.

Мастер проходит мимо Ищущего, и буря проглатывает его чуть сгорбленную фигуру, оставляя напоследок в память о нем фразу: «…Ищи и обретешь».

Ищущий, как охотничья борзая, еще не видя добычи, но уже улавливая флюиды ее желез, срывается с места и, обдирая до крови ладони и колени, спотыкаясь, падая и поднимаясь вновь, карабкается к вершине в охватившем его восторге близкой победы, долгожданной находки, окончания мучившей, тягучей боли внутри. Песчаная пелена спадает со скалистых плеч, сверху пробивается солнце, пот, застилающий глаза, разъедающий кожу, нетерпеливыми каплями орошает последние складки базальта – все, Ищущий на вершине, перед ним две каменные таблички, испещренные текстом.

Объятый пламенем познания, он жадно проглатывает буквы и смыслы, возвращаясь вновь и вновь к Первой Истине и пробегая через все к Последней. Наконец, утолив жажду Божественного Откровения, Ищущий вопиет, воздев руки к Небу: «Господи, что есмь Путь осиленный перед Путем осмысленным? Кому это?»

Слушатели

Многими звуками мир полнится, ибо источников в нем нескончаемое число, и даже вечно молчаливые камни иной раз столь красноречивы, что глас их не услышать не возможно. А сколько истоков звука, столько и приемников, кому слух ласкает грохот низвергнутой крепостной стены на головы несчастных осажденных, а кому шелест оливковой веточки, выпавшей из клюва голубки, парящей над бесконечными водами Потопа, гром среди ясного неба, но все они – Слушатели.

Соберутся такие, например, у подножия холма или горы покрупнее и ждут. Шумят, конечно, спорят, ругаются в ожидании, но друг друга не слушают, им нужен Пророк, а такового нет, вот и стоит над толпой гомон, активный и бесполезный. Каждый умен, хоть и не учен, от рождения напитан, но не пылью библиотек, а потом самости и значимости, благороден, до мордобоя не опускается, только пинает коленом впереди стоящего, стараясь наподдать сильнее, чем получил только что сам, одним словом, все приличные люди, но… не Пророки.

Но вот затянувшееся ожидание, колыхающее затекшие огузки, прерывается появлением на склоне Ищущего, согбенного под тяжестью скрижалей. Поступь его неверна, дрожащие мослы готовы развалиться на составные части, пальцы сведены судорогой и уже не способны разжаться, но глаза источают неимоверное счастье и могучую веру в себя, в свой путь и в свою миссию. Завидя собравшихся, он ускоряет шаг до состояния бега и останавливает скоростной спуск посредством сброшенных каменных табличек к ногам первых Слушателей, сам же при этом, едва не переломав ребра, перелетает через свой ценный груз. Восстав из клубов пыли, Ищущий радостно сообщает притихшим Слушателям:

– Я принес вам Слово Божие.

– Слушаем тебя, говори, Пророк, – кричат из толпы.

– Я не пророк, – возражает Ищущий, – я просто Ищущий.

– Говори, Пророк, начинай, хотим Слово божье слышать, – Слушатели волнуются, машут руками и снова раздают друг другу пинки, по людскому морю пробегают неспокойные волны.

– Слушайте же меня, вот вам Слово Первое, – и Ищущий зачитывает заповедь с таблички.

– А чем докажешь; ни стыда, ни совести; кто это сказал; да мы это и так знали… Слушатели возмущены, раздражены, разочарованы Пророком, а тот не унимается и продолжает:

– Вот вам Слово Второе…

Шум становится сильнее, голоса громче, кровь закипает в венах, руки тянутся за камнями и палками, Пророк же не церемонится и голосом громовержца перекрывает всеобщее возмущение:

– Слушайте Слово Третье…

Все, хранимое за пазухой, поднято в воздух силой возмущенного эго, над телом Ищущего вырастает холм из осколков неприятия, неверия и страха, теперь он настоящий Пророк.

Женщина и Ребенок

Слушатели разошлись, кто бежал в испуге от содеянного, кто потоптался на месте, разглядывая новообразование у подножия горы, и пошел восвояси, а кто, не желая освобождать уже занятую оружием ладонь вхолостую, метнул свой снаряд в сторону «чирия», вскочившего так некстати на гладком склоне, со словами:

– Напророчествовал, Пророк, поделом.

У могилы Ищущего остались двое, Женщина и Ребенок.

– Мама, – обратился Ребенок к Женщине, – за что убили этого человека?

– Он указал людям Путь.

Ребенок задумался:

– Этого достаточно?

– Да, – ответила Женщина, – он достоин смерти, а мы не достойны его.

– А что, смерти нужно удостоиться? – удивился Ребенок, – ведь мы все умрем.

– Это правда, но сколько из нас будут умалять о ней, ждать ее прихода, как избавления, но, когда железный сапог смерти зазвенит за спиной, разочарование размером со Вселенную посетит нас от осознания прожитых дней и надежда на облегчение сменится страхом грядущих перемен. Это и будет недостойная кончина.