Завтра было вчера, или Повесть о вечной любви

Стремительно вскочил со скамейки романтичный Юрий и, устремив измученный взгляд на Игоря, спросил обалдевшим, хриплым голосом:

«Игорь, который час?»…

Игорь как-то отрешённо и устало взглянул на свои, мерцающие в темноте фосфорическим блеском командирские часы и как-то машинально произнёс: «две минуты первого».

Мы уже ничему не удивлялись. Ещё до конца не осознав, что произошло с нами, мы прекрасно, хоть и подсознательно понимали, что девушка сидела возле нашего (хотя, почему, нашего, наверно, он был и её тоже) костра как минимум полчаса. Значит, выходит, либо она остановила время, либо…время текло как-то по-другому, как, собственно, и должно было быть в другом измерении (или в волшебной сказке). Но время, оно ведь не зависит от нас. Оно всегда само по себе. Как его можно остановить? Мы разговаривали, пели, что-то ощущали. Выходит, это не время остановилось, а, скорее всего, часы Игоря. А время текло обычно, и сейчас где-нибудь половина первого. Хотя, вполне допустимо, девушка сидела с нами минуты три-четыре, а мы все просто попали под её ГИПНОТИЧЕСКОЕ ОЧАРОВАНИЕ и время для нас действительно остановилось. Хотя, это, всё же, довольно странно и необъяснимо.

Странным и необъяснимым было также и то, что одновременно исчезли остальные наши товарищи и, кажется, даже палатки, а оставался только костёр, который горел и по-прежнему горит ярким пламенем. Но я точно знаю, что никто никаких дров, хворосту, сухих листьев и ничего такого в него не подбрасывал. Тогда почему он горит? Может быть, наш магический круг у священного огня действительно образовал определённую ауру, которая сблизила нас? Присутствие же очаровательной женщины усилило энергетическое и психологическое воздействие на окружающую нас дикую природу. Огонь всегда был магической силой у древних людей. Я вспомнил, что ощущение братского единства возникло у меня (и у всех, наверно), когда яркие столбы пламени стали взлетать ввысь – к огромному звёздному небу.

Я взглянул на небо и вместо ярких светлых звёзд почему-то разглядел только сплошные, тёмные какие-то зловещие тучи. Кажется, стал накрапывать мелкий дождик. На душе стало грустно и печально. Грусть ещё больше усилилась, когда я увидел, что костёр стал быстро потухать. Но чудеса ночи, оказывается, на этом не прекратились. Через несколько мгновений случилось поистине невероятное.

«Смотрите!» – даже не вскрикнул, а завопил Юрий, указывая дрожащей рукой куда-то в сторону степи.

Мы все в один миг устремили наши взгляды в том направлении. Увиденное там ПОТРЯСЛО НАС. Мы стояли, словно приросшие к нашей грешной земле, просто не в силах сдвинуться с места…

Глава 2

Пролетело три дня. Эти дни потрясли меня своей обыденностью. Даже на раскопе у нас не встречалось значительных находок. Так, немного керамики и всё… Я упорно пытался вникнуть в смысл происшедшего с нами, постоянно наблюдал за своими товарищами, но ничего логичного из этих наблюдений вывести не мог. Наоборот, всё было непонятно и нелогично. Как, например, объяснить тот факт, что из пятнадцати членов экспедиции только четверо пережили чудо. Остальные одиннадцать, как мы убедились, ничего не знали, ничего не слышали, ничего не подозревали и спокойно спали в своих палатках (или вообще исчезали?), в ту безумно-прекрасную, волшебную, удивительную, сказочную ночь. Это, так же, как и появление девушки, было для нас очень странно и необъяснимо.

Ещё один парадокс заключался в том, что мы, четверо свидетелей ночного загадочного события, стали как бы стесняться и сторониться друг друга. Между нами, словно, пролегла какая-то таинственная стена. Практичный скептик Альберт крепился как мог, стараясь всему найти разумное объяснение. Но даже он невольно вздрагивал и задумывался, вспоминая то, что мы увидели уже после ухода девушки. Было заметно, что как умный человек, он пытается выйти из той головоломки, которую задало ему беспокойно – мучительное ночное происшествие.

Романтик Юрий постоянно находился в каком-то восторженном, возвышенно – возбуждённом состоянии. Иногда он начинал напевать бестолковую лирическую песенку или декламировать странные заумные стихи. Он мог неожиданно подпрыгнуть, словно пытаясь перескочить через невидимую преграду, или что-то заунывно-печальное бормотать себе под нос.

«Ты что скулишь?» – одёргивал его в подобные моменты Альберт.

«Не скулю я совсем… Просто, понимаете, я хочу разобраться…и…понять…» – очень тихо отвечал взволнованный Юрий. И вдруг однажды поздним вечером, когда тьма опустилась над нашим лагерем, а мы расположились у костра, Юрий устремил взгляд куда-то ввысь и робко пробормотал:

«Ребята, я мечтаю вон на ту звёздочку попасть, но только не на ракете, а силой мысли, понимаете? Мне почему-то кажется, что такое возможно. Только необходимо постараться, потренироваться, и тогда обязательно должно получиться. И надо мечтать, мечтать…мечтать…» – казалось Юрий бредил, уйдя в какие-то свои волнительные, таинственные переживания.

«Мечтатель нашёлся. Скоро ворох сухарей насушишь в мечтаниях. Лучше вон палатку свою закрепи. Ураган с грозой начнётся и свалится всё. Или, сходи дров наруби, а то скоро костёр разводить не сможем». Альберт был неумолим. Но эти нравоучения не трогали Юрия, он продолжал быть рассеянным и взволнованным.

О себе я промолчу, потому что мне очень сложно описать свои ощущения. Одно могу сказать – МИР для меня стал ДРУГИМ – не таким обыденным, не таким обыкновенным, каким был раньше. Я чётко осознал, что существует в нашем грешном мире (а, может, и в нас самих), что-то недоступное пониманию, что-то недосягаемое, необъяснимое, неуловимое, неизведанное, но в тоже время до боли знакомое. Это «что-то» словно вынесено нами из раннего детства (а, может, из прошлых жизней?). Конечно, я и раньше это чувствовал, но теперь это стало для меня абсолютно ясно.

Я ощутил, что нас окружает не весь мир, а только какая-то, может, малая его часть (вершина айсберга). Всё же главное, основное, определяющее и оправдывающее наше существование, таится где-то в неизведанных глубинах нашего подсознания. Оно только иногда проявляется в виде неясных, расплывчатых интуитивных контуров или образов. И вполне вероятно, что даже то, что мы видим – не есть сам мир, а лишь его отражение. Настоящая же сущность проходит где- то стороной и мы её почти никогда не замечаем, погрязшие в свои мелочные, как правило, меркантильные проблемы и заботы. Таким образом, я постепенно становился идеалистом.

Странно, я сказал даже о себе, но забыл упомянуть о четвёртом из нас – об Игоре. Почему? Да потому что, Игорь, наш милый Игорь, просто заболел. В диагнозе невозможно было ошибиться, потому что абсолютно все симптомы этой болезни были налицо. Он заболел старой, как мир болезнью под названием ЛЮБОВЬ. Пожалуй, этим сказано всё. Здесь не прибавить, ни убавить. Мы даже ощущали какую-то нелепую жалость по отношению к нему. Но особенно нелепым было то, что мы одновременно и сочувствовали ему и как будто издевались. Видимо, в душе каждого человека, в самой её глубине лежит парадоксальное чувство, которое в разных обстоятельствах проявляется по-разному. Иногда оно может вылиться состраданием, а иногда жестокостью. Нет, мы не были жестоки по отношению к Игорю, но мы были к нему безжалостны.

Теперь, спустя много лет, я, кажется, понимаю почему. Хотя, в принципе, и тогда это было ясно и понятно. Просто каждый из нас, пусть неосознанно, завидовал ему, не желая даже самому себе в этом признаться. Виновато наше юношеское самолюбие (а, может, себялюбие?)

У Игоря часто появлялись на глазах слёзы. Что это были за слёзы? Слёзы отчаяния? Слёзы надежды? Он, видимо, верил, всё- таки верил во что-то лучшее, прекрасное, почти несбыточное. А, может быть, он верил в своё счастье? Это, казалось так романтично, но и так невероятно.

Конечно, нам как-то с трудом верилось, что эта девушка была призраком из параллельного мира (мы старались не обсуждать этот вопрос). Здесь свою роль, конечно, сыграло наше советское воспитание. У меня, например, в голове постоянно вертелись слова из знаменитой пролетарской песни времён гражданской войны: «Мы раздуваем пожар мировой; ЦЕРКВИ и тюрьмы СРОВНЯЕМ С ЗЕМЛЁЙ».

Однажды, мысленно повторяя эти строки, я почувствовал стыд. К тому же, все мы были студентами – историками социалистического государства, то есть будущими помощниками правящей партии в строительстве коммунизма (и, откровенно говоря, гордились этим). Поэтому, мы старались отогнать прочь мысли о каких-то там призраках, видениях, фантомах.

Конечно, все мы пытались внушить себе, что эта девушка была реальная, заблудившаяся или просто бродившая по степи ночью. Возможно, её кто-нибудь обидел, поэтому, она и выглядела такой отрешённой и мрачной. Но где-то на подсознательном уровне нам очень хотелось, чтобы это было не так. В глубине души мы, видимо, верили, что прикоснулись к чему-то необъяснимому, невероятному, и очень хотели, чтобы это невероятное продолжалось. Но продолжая надеться, мы всё же понимали, что вполне может случиться так, что девушка НИКОГДА уже не вернётся к нашему костру. Поэтому, видя слёзы на глазах Игоря, я, например, искренне сочувствовал ему. Неужели, он ВСЕРЬЁЗ надеялся на новую встречу? А слёзы на глазах Игоря появлялись всё чаще и чаще.

Сухарь Альберт подошёл к Игорю как раз в один из таких моментов.

« Ну как твои часики, дурик? Который на них часочек? Без двух двенадцать или уже три минуты первого?»

«Да иди ты, знаешь куда?» – у Игоря губы задёргались от бешенства и он побежал вглубь степного поля.

Мне захотелось подойти и «врезать» Альберту, но я всё же не решился. Я прекрасно знал, что Игорь не спит уже три ночи (не считая той, когда мы все не спали). Я подсмотрел – ночами он часто вылезает из палатки и долго бродит по бескрайней степной долине. А теперь, видимо, разочаровавшись не только в Альберте, но и во всех нас, он решил уйти «навсегда». Да нет же, подождите, что я такое говорю (или думаю)? Это же какой-то идиотизм. Что значит «навсегда»? Куда и зачем? И разве возможно такое себе представить?

Тем не менее, Игорь убегал всё дальше и дальше, и его фигура постепенно превращалась в малюсенькую точку на линии горизонта. Мне захотелось броситься за ним, но я сдержался.

Ко мне подошёл Юрий.

«Послушай, Жека, как бы он руки на себя не наложил. Может, проследить за ним?»

Что я мог ответить Юрию? У меня у самого в тот момент словно «кошки на душе скребли».

«Если дурак – это надолго» – вроде шутя, но в тоже время презрительно рубанул Альберт, указывая на удаляющегося Игоря.

В следующий момент произошло слишком неожиданное для меня, да и, видимо, для Альберта маленькое происшествие. Романтичный тихоня Юрик подскочил к Альберту и, размахивая кулаками перед ним, зло и плаксиво выкрикнул:

«Слушай, не смей, не смей издеваться над его болью, не смей, он же страдает… это же тяжело, понимаешь?.. Эх, не понимаешь ты и не знаешь…» Он внезапно осёкся, видно сам поразившись собственному поступку.

Альберт, взбешённый наглостью Юры, неожиданно резко ударил своим громадным кулаком в его подбородок. Слабенький Юра упал как подкошенный. Так начался уже открытый разлад между нами.

Жизнь каждого человека всё-таки странно переплетена с его судьбой и этим беспокойным миром. С одной стороны, человек, как муравей, всё копошится, ползает, чего- то хочет от жизни урвать – а чего, часто сам не знает и не понимает. Правда, есть люди более ловкие – те, как кузнечики, пытаются прыгнуть как можно дальше и как можно выше. Подпрыгнет такой человечек и, как бы со стороны наблюдает за другими и ухмыляется: «Вот, дескать, я какой – не лыком шит – ОСОБЕННЫЙ». А особенность его только в том и состоит, что он более прыткий, то есть наглый.

Ну а бывают люди, как пиявки. Те уж вовсе присосутся и начинают кровь из других пить. Но, пожалуй, самые опасные люди – это люди-змеи. Они, если их потревожишь, уж норовят ужалить страшно. Конечно, бывают и люди-осы и люди – пчёлы и даже люди-тараканы.

Неожиданно взбешённый Альберт подбежал к нашему добродушному коту Данилу, который как всегда околачивался около продовольственной палатки, норовя стащить оттуда что-нибудь вкусненькое, и резко со всего размаха пнул его в живот. Пронзительно визжа, кот отлетел в противоположную сторону и ударился о пенёк. Здесь он заскулил, и хромая с трудом направился в сторону леса. Шерсть на нём вздыбилась от злости и отчаяния. Теперь, видимо, он перестал верить в людей.

Да, все мы вышли из природы – но зачем, зачем мы встали над ней и вообразили себя какими-то хозяевами? Природа, думаю, никому ничего просто так, покорно, не отдаст и не простит. За каждый растоптанный цветок, за каждую брошенную нами соринку, она будет мстить.

Человек издевается над природой. Между ним и природой идёт постоянная, изнурительная борьба на уничтожение. Конечно, у безжалостного человека гораздо больше шансов победить. Но нелепость ситуации состоит именно в том, что погибающая природа унесёт с собой в могилу и своё самое дерзкое создание – человека. Каждому ясно, что человек не сможет существовать на разорённой, разрушенной им же самим планете. Он тоже погибнет, а, если даже и выживет, то превратится в зомбированного истукана, нажимающего кнопки и рычажки и бездумно уничтожающего остатки земной красоты. Может быть, человек даже и не поймёт, что превратился в зомби, и будет продолжать считать себя каким-то властелином.

Но с другой-то стороны, человек всё-таки существо страдающее, тяжело переживающее свои собственные ошибки и неудачи. Он пытается переделать мир на основе гармонии, хотя эту гармонию он тоже понимает своеобразно. Всё в этом мире относительно. Не может быть на свете абсолютной гармонии. Вполне вероятно, что гармоничное и логичное для человека, совсем не логично и не гармонично и даже противоестественно для матушки-природы. А, тем более, истина для каждого человека тоже своя, и он эту истину уступать никому не собирается. По всему выходит, что человек, по большому счёту, существо высокомерное и злобное.

Я не обвинял в тот момент Альберта, хотя Юрика мне было нестерпимо жаль. Взглянув на Альберта, я заметил, что его губы перекосила судорога. Вероятно, он сам толком не понимал, почему так жестоко поступил со своим товарищем (да и с котом тоже). Видимо, в него просто вселился БЕС. Да и в меня он, пожалуй, тоже вселился. Заметив ползущего по траве жука, я, почему-то хладнокровно, просто так, шутя, раздавил его. А затем мне опять стало не по себе, мне до безумия стало стыдно.

Я бросился в степь. Нет не за Игорем, наверно, мне захотелось просто остаться одному. Я бежал по степи навстречу ярко – багровому закату. Глаза были влажными, а в душе звучали поэтические строки. Не я, как вы понимаете, слагал эти стихи. Может быть, за меня их слагал БОГ?

Когда одежду ты снимаешь,

Ты обнажаешь свет лампады,

Частичку сердца забираешь,

Но даришь этим мне награду…

Ты светишь мне в ночную стужу,

Ты пробегаешь светлой тенью…

Тебе, быть может, я не нужен,

Но я сгораю от волненья…

Когда к святыне приближаюсь,

В ночной безбрежной тишине…

Я тайну разгадать пытаюсь,

И тайна движется ко мне…

Ладони, руки раздвигаю,

Сквозь сердца стук мороз по коже…

Тебя я всю благословляю,

Хранитель-ангел мне поможет

К тебе приблизиться сквозь ВЕЧНОСТЬ,

Познать всю прелесть совершенства,

Вселенной бурной БЕСКОНЕЧНОСТЬ

В тебе увидеть сквозь блаженство.

Сорвать все дьявольские маски,

И райские создать картины

И победив в себе коварство…

Тебя, возвысить до БОГИНИ…

Когда я очнулся от своих мыслей, я обнаружил себя довольно далеко от лагеря. Сколько же времени я находился в прострации? Уже проявились звёзды, взошла полная луна, которая представилась мне обнажённой красавицей. Эх, женщины, женщины, что вы с мужиками творите? Игоря я не встретил и медленно поплёлся назад. Я очень боялся, что его не окажется в лагере и с испугом спросил ребят:

«Игорь, вернулся?»

«В палатке, дрыхнет, бедняга…после ТАКИХ переживаний» – опять съязвил Альберт.

Надвигалась очередная четвёртая по счёту, после той безумной, ночь. Меня не покидало ощущение, что очень скоро опять что- то произойдёт. Полыхал костёр, около которого…какие-то беседы, споры, песни, шутки, пошлые анекдоты. Пролетел час, другой. Мы почему-то не уходили спать. Словно чего- то ждали. Игорь, вышедший из палатки, молча, сидел с нами. Я, пожалуй, снова находился в какой- то гипнотической отрешённости. «Господи, да что со мной опять происходит?» В душе у меня как и в ТУ НОЧЬ застучала и забилась, не находя выхода, тревога. Она, эта тревога, словно давила меня, прижимала к земле. От тревожного напряжения я сжал зубы и они у меня, почему-то заскрипели. Да нет, я же не монстр, это, наверно, просто деревья рядом заскрипели от ветра. Я весь сжался в комок, придвинулся ближе к костру и здесь, может быть, впервые ощутил биение своего собственного сердца. Чтобы уйти от этого кошмара, я, видимо, машинально взглянул вверх (наверно, опять хотел увидеть лунный свет, напоминающий мне обнажённую милую девушку) и обалдел.

Никакого даже намёка на луну я не увидел, всё небо было обложено грозовыми тучами. Где- то вдали сверкали молнии, и отчётливо слышался какой-то приближающийся гул, напоминающий отдалённое эхо. Поскольку ветер дул именно оттуда стало ясно, что к нам приближается сильная гроза, а, может быть и ураган.

«У всех палатки закреплены и подкопаны? Вещи у всех сняты и убраны?»– зазвучал у меня в ушах, как всегда уверенный голос Альберта.

«Сто раз уже спрашивал. Надоело» – ответил кто- то.

«Бережёного идиота и бог бережёт» – оскалился Альберт.

И в этот момент совсем рядом ударила молния и осветила костёр и всех нас, сидевших вокруг него. Мы готовы были кинуться к палаткам, ожидая, что сейчас хлынет ливень, но что- то остановило нас. Я даже не могу понять, что. Когда рядом с нашим костром ударила вторая молния, я опять, как и в ТУ НОЧЬ ощутил, что мы находимся не в обычной степи, а где- то совсем в другом незнакомом месте.

Когда вспыхнула следующая уже третья молния, я разглядел недалеко какой – то холм с торчащими на нём в разные стороны могильными крестами. А рядом, кажется, находилось каменное изваяние. Но, конечно, это только мне почудилось. Откуда здесь взяться кладбищу? Видимо, «у страха глаза велики». Хотя чего, собственно, я испугался? Разве, гроза, не обычное явление на Земле?

В этот момент я машинально взглянул на Игоря и меня поразил (я бы даже сказал, ОСЛЕПИЛ) его ужасающе – пронзительный взгляд. Может, это пламя костра создавало подобное впечатление? Игорь смотрел «округлившимися» глазами в ту же сторону, где мне привиделось кладбище. Было ясно, что он тоже что- то видит. Но что? Как и я – кладбищенские кресты на холме, каменного идола или что- то другое?

А дальше… что же было дальше? Кажется, на какое- то время я потерял ощущение окружающего меня пространства и, главное, бегущего времени – или нет, не терял, просто снова отвлёкся. Мне показалось, что какая- то тень промелькнула рядом с нашим костром. И вдруг… всё стихло… ни грозы, ни ветра. А затем туман застелил всё вокруг…

Но где- то через минуту туман рассеялся. Внимательно оглядевшись вокруг, я обнаружил, что нас опять только четверо у костра. Остальные одиннадцать, как и в ТУ НОЧЬ, куда- то испарились (наверно, опять сладко спят в своих палатках). Всё то, что происходило дальше, я наблюдал, как бы со стороны…(как будто меня здесь не было, а просто показывали фильм).

Костёр затухает. Деловой Альберт вытаскивает сигарету и пытается прикурить от уголька. Но у него почему- то не получается.

«Жека, у тебя зажигалка с собой?»

Я не сразу понимаю, что он обращается именно ко мне (я же, всего лишь зритель).

«Ты что, оглох?» – почти выкрикивает Альберт.

Тогда до меня, наконец, доходит, что он от меня хочет. Я как-то машинально, бездумно, до конца не ощущая своих движений, вытаскиваю из кармана и протягиваю ему зажигалку. Огонёк вспыхивает почти в полной темноте, Альберт подносит к нему сигарету.

И в эту секунду… Стоп… Видимо, вспыхнула очередная молния или искры от костра вдруг поднялись от ветра, но я «проснулся», вернувшись в наш палаточный лагерь. Теперь я снова был со своими товарищами и уже второй раз разглядел в полумраке расширенные от удивления глаза Игоря, смотрящие куда- то вдаль. Теперь я нисколько не сомневался, что он точно кресты старинные увидел. Я моментально перевёл взгляд в ту сторону. Кажется, я даже вскрикнул, не обращая внимания на ругательства Альберта, которому так и не удалось прикурить.

Я увидел ту же СВЕТЛУЮ ТЕНЬ, которая приближалась к нам…

Мы замерли в ожидании. Нервы мои напряглись до предела, в голову влетела какая-то бестолковая мысль. Что это была за мысль я не до конца осознал, потому что я (как, видимо и мои товарищи) находился в полной растерянности, не зная, радоваться мне или плакать. Но даже если плакать, то отчего? От счастья или… от какого-то необъяснимого отчаяния, граничащего с безумием.

Альберт перестал ругаться. «Не может быть» – прошептали его скривившиеся губы. Юрий как-то глупо улыбался. Игорь тоже, видимо, попытался улыбнуться, но я заметил растерянность и одновременно какую-то НАДЕЖДУ на его глазах. И здесь я понял главное. Оказывается, три дня мы все в глубине души, даже где-то в самых её потёмках, потому что мы это тщательно скрывали даже от самих себя, надеялись на эту новую встречу. И, видимо, каждый из нас опасался, что её, этой новой встречи не произойдёт. Мы страстно желали, чтобы «чудо» повторилось. Для нас это была какая-то волшебная сказка. Мы ждали этого чуда, как ждёт его на Новый год трёхлетний ребёнок, с трепетом ожидая, когда настоящий дедушка Мороз явится к нему из северного леса и принесёт подарок. Но для нас вторичный приход девушки был не просто подарком, он был нечто большим, потому что я услышал звук собственного сердца.

ТА ЖЕ САМАЯ ДЕВУШКА снова выплыла к нашему костру. Она села, уже не спрашивая разрешения как- то уютно (как и в прошлый раз), подогнув колени к самому подбородку. Мы все сразу замолчали, словно боясь нарушить поистине божественную тишину, которая сразу же воцарилась вокруг. Грозы, ветра как в помине не было. Мы просто забыли о них. Мы снова окунулись во что- то безумно очаровательное. И оно опять околдовало, опутало, заворожило и, как ни странно, сблизило нас. Какие- то светлячки, букашки, жучки, лягушки – всё ожило вокруг – мы опять сблизились с вечно дышащим миром природы и он одурманил, он увлёк, он заманил, он проник в наши чувства, в наши души.

Наверно, бывают моменты в жизни любого человека, когда он ждёт какого- то чуда и если оно не происходит, он, в глубине души, обижается. Мы несколько дней, с той первой ночи не сговариваясь, ждали. И оно – ЧУДО – СНОВА ПРОИЗОШЛО, и…здесь мы растерялись, оказавшись не готовыми к нему.

Опять не могу сказать, сколько времени длилось это блаженство. Пять минут? Десять? Полчаса? А, может быть, полночи? Время снова или остановилось, или же, наоборот, раздвинуло свои границы. Второй раз за последние четыре дня я ощутил себя важной, необходимой частью ВЕЛИКОЙ ИДЕИ, какого-то огромного целого, недосягаемого, недоступного пониманию. Кажется, мы даже ближе придвинулись друг к другу и мысленно пели гимн ВЕЛИКОЙ ВСЕЛЕННОЙ.

Наверно, каждый пел этот гимн по- своему, понимая происходящее именно на своём подсознательном уровне. У кого-то, возможно, это была ритмичная песня, у кого-то, звучные, торжественные стихи. Для меня же, это было просто ощущение полёта. На небе ярко блестели звёзды. Все тучи, естественно, моментально исчезли перед появлением девушки. Огромная, низко опустившаяся луна, буквально обжигала нас своим Великолепно – Ослепительным Сиянием. Я перевёл взгляд на Игоря.

И опять чудо… настоящее чудо. То, что Игорь, не отрываясь, будет смотреть на девушку, в этом я не сомневался. Но я обнаружил, что и девушка изучает Игоря (именно изучает), не отводя от него своих прекрасных с милыми опущенными ресницами и великолепными тёмными бровями глаз. Значит, они смотрят друг на друга. О чём они думают молча? Читают мысли друг друга? А, может, читает мысли только она? Хотя, собственно, что их читать? Каждый внимательный человек скажет, что Игорь просто по уши влюблён. Он – да. А она?..

Девушка неожиданно встала. Так обворожительно нежно прошуршал её светлый сарафан в ночной тишине, что я опять испытал почти электрический шок (остальные, я не сомневаюсь, тоже).

«Прощааайте» – она словно пропела это единственное и такое неожиданное для нас слово и в моей душе сразу же зазвучала музыка. Я закрыл глаза от блаженства, а музыка продолжала звучать. Я даже не вслушивался в смысл фраз, произносимых этой колдуньей, я только наслаждался.

«Прощааайте, навсегдааа. Хорооошие выыы люююди. Спасииибо Вааам».

И вдруг она поклонилась до Земли. Кому? Неужели нам? В те незабываемые мгновения, я, в очередной раз… потерял «дар речи». Примерно минута пролетела в каком-то ожидании. Ощущение чего-то родного, притягательного, блаженного стало заменяться ощущением какой-то беспробудной тревоги, безвозвратной потери. Пауза затягивалась. И здесь до меня, наконец, добрался смысл сказанного ею. Ужас охватил меня. Неужели, она сейчас, просто так…УЙДЁТ? Исчезнет… НАВСЕГДА. Моё сердце от охватившего волнения пыталось вылезти наружу. Душа просто «вопила», что нужно, просто необходимо срочно что-то предпринять. Я, по-настоящему, растерялся.