Говорящий кот Креншоу

Узнав, что у него РС, папа притворился, будто в этом нет ничего страшного, хотя ему пришлось уволиться с работы – он строил дома. Он сказал, что его утомило целыми днями слушать стук молотков. Сказал, что хочет носить приличные башмаки, а не грязные, и даже написал об этом песню под названием «Блюз грязных башмаков». Сказал, что сможет работать из дома, и приклеил на дверь ванной табличку с надписью «Офис мистера Томаса Уэйда». А мама приклеила рядом с этой табличкой вторую, гласившую «Лучше бы я рыбачил».

И дело с концом.

Иногда мне просто хочется спросить родителей, всё ли будет хорошо с папой, или почему у нас не всегда есть еда дома, или почему они так часто спорят.

А ещё – почему я не мог остаться единственным ребёнком.

Но я не спрашиваю. Больше не спрашиваю.

Прошлой осенью, когда мы были на местном обеде в складчину, Арета слопала детский одноразовый подгузник. Ей пришлось провести два дня в ветклинике, прежде чем она наконец его выкакала.

– Входит и выходит, – сказал папа, когда мы её забирали. – Круговорот жизни.

– Дороговатый какой-то круговорот, – заметила мама, глядя на счёт. – Видимо, аренду в этом месяце мы опять задержим.

Когда мы дошли до машины, я спросил напрямую, хватает ли у нас денег. Папа ответил, что беспокоиться нечего. Сказал, что у нас всего лишь небольшие финансовые затруднения. Сказал, что иногда непросто всё распланировать, если только у тебя нет хрустального шара, чтобы заглянуть в будущее, и что если у кого-то из моих знакомых вдруг имеется такой шар, он бы с радостью его позаимствовал.

Мама сказала что-то о том, чтобы выиграть в лотерею, а папа сказал – если мы выиграем в лотерею, то давайте, пожалуйста, купим Феррари, а она ответила – как насчёт Ягуара, и тогда я понял, что им хотелось сменить тему.

После этого я больше не задавал прямых вопросов.

Я просто откуда-то знал, что родители не хотят давать мне прямых ответов.

10

Приготовившись ко сну, я лежал на матрасе и всё обдумывал.

Я думал о вещах, которые положил в свой пакет с сувенирами. Несколько фотографий. Приз за победу в школьном конкурсе правописания. Кое-какие книги о природе. Плюшевый медвежонок. Глиняная фигурка Креншоу, которую я слепил во втором классе. Потрёпанный экземпляр «Ямы – для того, чтобы её рыть».

Я думал о Креншоу и доске для сёрфинга.

Думал о фиолетовых мармеладных бобах.

Но в основном я думал о знаках, которые замечал.

Я очень наблюдательный – это весьма полезное качество для того, кто собирается стать учёным. Вот что я наблюдал в последнее время:

– огромные стопки счетов;

– перешёптывающиеся родители;

– спорящие родители;

– распродающиеся вещи, например, серебряный чайник, который маме подарила бабушка, и наш ноутбук;

– отключённое на два дня электричество, потому что мы не оплатили счёт;

– почти полное отсутствие еды, не считая арахисовой пасты, макарон с сыром и лапши быстрого приготовления;

– мама, ищущая под диванными подушками монетки в 25 центов;

– папа, ищущий под диванными подушками монетки в 10 центов;

– мама, таскающая туалетную бумагу с работы;

– хозяин квартиры, приходящий к нам и говорящий качая головой: «Мне очень жаль».

Всё было как-то нелогично. Мама подрабатывала в трёх местах сразу. Папа подрабатывал в двух. Можно было бы подумать, что в сумме это даст две полноценные работы, но, видимо, не давало.

Раньше мама преподавала музыку в средней школе, пока её не сократили. Теперь она работала официанткой в двух ресторанах и кассиршей в аптеке. Она снова хотела устроиться куда-нибудь учительницей музыки, но пока ничего не подворачивалось.

После того как папе пришлось бросить строительство, он стал заниматься ремонтом. Он чинил людям что-нибудь по мелочи, но иногда, когда он чувствовал себя неважно, ему приходилось отменять запланированную работу. Ещё он давал индивидуальные уроки игры на гитаре. И надеялся поступить в колледж на заочное обучение компьютерному программированию.

Я полагал, что у родителей был план, как всё исправить, потому что у родителей всегда есть план. Но когда я спрашивал об этом, они отшучивались – мол, посадят на заднем дворе денежное дерево. А может, снова соберут рок-группу и выиграют «Грэмми».

Мне не хотелось уезжать из нашей квартиры, но я чувствовал, что это неизбежно, хоть никто ничего и не говорил. Я знал, как всё устроено. Я уже проходил через это.

Мне было жаль переезжать, потому что мне ужасно нравился наш посёлок, хоть мы и прожили здесь всего пару лет. Он назывался Лебединое Озеро. Настоящих лебедей тут не водилось. Зато они были нарисованы на всех почтовых ящиках и на дне общественного бассейна.

Вода в бассейне всегда была тёплой. Мама говорила, что это солнце её нагревает, но я подозревал, что в него нелегально писают.

Названия всех улиц в Лебедином Озере состояли из двух слов. Мы жили на улице Безмятежной Луны. Но были и другие, например, улица Сонной Голубки, Плакучего Дерева и Солнечной Долины. Моя школа, начальная школа Лебединого Озера, располагалась всего в двух кварталах от нашего дома. На ней нарисованных лебедей не было.

Лебединое Озеро не считалось каким-нибудь шикарным местом, просто обычный старый посёлок. Но здесь было как-то дружелюбно. Это было такое место, где по выходным всегда пахнет жарящимися на гриле хот-догами и бургерами. Где дети катаются по тротуарам на самокатах и продают паршивый лимонад за двадцать пять центов стаканчик. Здесь можно было завести надёжных друзей, таких как Марисоль.

Ни за что не подумаешь, что в таком месте люди могут беспокоиться, или голодать, или грустить.

Наша школьная библиотекарша любит говорить, что не следует судить книгу по её обложке. Может, и с посёлками так же. Может, не следует судить посёлок по его лебедям.

11

В конце концов я уснул, но около одиннадцати проснулся опять. Я встал, чтобы сходить в туалет, но, идя по коридору, заметил, что родители ещё не легли. Я услышал, как они разговаривают в гостиной.

Они перебирали места, куда можно переехать, если не получится заплатить аренду.

Если я не стану зоологом, то из меня точно получится роскошный шпион.

Мама предложила поехать к Глэдис и Джо, папиным родителям. Они живут в квартире в штате Нью-Джерси. Папа ответил, что у них всего одна свободная спальня. Потом заявил:

– Плюс ко всему, я не могу жить под его крышей. Он упрямее всех на этой планете.

– Всех, кроме тебя, – заметила мама. – Можем попробовать занять денег у родных.

Папа потёр глаза.

– У нас что, объявился какой-то богатый родственник, которого я не знаю?

– Я тебя поняла, – сказала мама. Потом она предложила податься к папиному кузену, у которого ферма в Айдахо, или к её маме, у которой квартира в Сарасоте, или к папиному старому приятелю Кэлу, который живёт в трейлере в Мэне.

Папа спросил, кто из этих людей примет двух взрослых, двух детей и собаку, которая жрёт мебель. Кроме того, добавил он, он не собирается брать подачек.

– Ты же понимаешь, что мы не можем опять поселиться в минивэне, – сказала мама.

– Нет, – согласился папа. – Не можем.

– Арета здорово вымахала. Она займёт всё среднее сиденье.

– К тому же она пукает, – папа вздохнул. – Как знать? Может, в субботу на распродаже нам предложат миллион баксов за старый детский стульчик Робин.

– Было бы неплохо, – усмехнулась мама. – Прилипшие к сиденью хлопья – в подарок.

Они замолчали.

– Нужно продать телевизор, – наконец сказала мама. – Он древний, знаю, но всё же.

Папа покачал головой.

– Мы же не варвары, – он щёлкнул пультом, и на экране появились кадры старого чёрно-белого фильма.

Мама встала.

– Я так устала, – она посмотрела на папу, скрестив руки на груди. – Послушай, – сказала она. – Нет ничего – совсем ничего – плохого в том, чтобы попросить о помощи, Том.

Она говорила медленно и тихо. Её голос всегда становился таким перед ссорой. У меня сдавило грудь. Воздух словно загустел.

– В этом плохо всё, – рявкнул папа. – Это значит, что мы неудачники. – Его голос тоже изменился, стал резким и жёстким.

– Мы не неудачники. Мы делаем всё, что в наших силах, – мама раздосадованно застонала. – Жизнь – это то, что с тобой происходит, пока ты строишь другие планы, Том.

– Да ладно? – папа сорвался на крик. – Мы уже цитируем мудрости из печенья с предсказаниями? Это что, накормит наших детей?

– Можно подумать, твой отказ обратиться за помощью накормит.

– Мы обращались за помощью, Сара. Ходили в ту благотворительную столовую столько раз, что и вспомнить стыдно. Но в конце концов, это моя – наша – проблема, и нам её решать, – проорал папа.

– Ты не виноват, что заболел, Том. И ты не виноват, что меня сократили, – мама всплеснула руками. – Ой, да какой смысл спорить? Я иду спать.

Она вылетела в коридор, а я юркнул в ванную. Мама так громко хлопнула дверью спальни, что, казалось, весь дом содрогнулся.

Я подождал несколько минут, чтобы убедиться, что берег чист. Когда я возвращался в свою комнату, папа по-прежнему сидел на диване, таращась на серых призраков на экране телевизора.

12

После этого мне никак не удавалось уснуть. Я крутился и вертелся и в конце концов встал попить. Все спали. Дверь в ванную была закрыта, но сквозь щели пробивался свет.

Я услышал, как кто-то напевает.

Я услышал, как кто-то плещется.

– Мам? – тихо позвал я. – Пап?

Никто не ответил.

– Робин?

Никто не ответил, но за дверью продолжили напевать.

Мелодия напоминала песенку «Почём та собачка на витрине?», но я не был до конца уверен.

Я задумался – вдруг это убийца с топором. Но потом решил, что убийца с топором вряд ли стал бы принимать ванну.

Я не хотел открывать дверь.

Я приоткрыл дверь на дюйм.

Снова плеск. Мимо проплыл мыльный пузырь.

Я распахнул дверь настежь.

В ванне, полной мыльной пены, сидел Креншоу.

13

Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Я влетел в ванную, захлопнул дверь и запер её.

– Мяу, – сказал Креншоу. Это прозвучало как вопрос.

Я не сказал «мяу» в ответ. Я вообще ничего не сказал.

Я крепко зажмурился и досчитал до десяти.

Когда я открыл глаза, Креншоу никуда не делся.

Вблизи он казался ещё больше. Его белое пузо вздымалось из пены, словно заснеженный остров, а гигантский хвост свисал с края ванны.

– У тебя случайно нет фиолетовых мармеладных бобов? – спросил он. Его густые усы смахивали на сухие спагетти.

– Нет, – сказал я скорее себе, чем ему.

В дверь поскреблась Арета.

– Не сейчас, девочка, – отозвался я.

Она заскулила.

Креншоу поморщился.

– Псиной пахнет.

В лапе он держал одну из резиновых уточек Робин. Он внимательно рассмотрел уточку, потом потёрся о неё лбом. У кошек за ушами расположены пахучие железы, так что, когда они трутся обо что-то, они всё равно что подписывают большими буквами: «ЭТО МОЁ».

– Ты воображаемый, – сказал я таким твёрдым голосом, на какой только был способен. – Ты не настоящий. – Креншоу соорудил себе бороду из пены.

– Я выдумал тебя, когда мне было семь, – продолжил я, – а значит, сейчас я могу тебя развыдумать.

Креншоу, казалось, совсем меня не слушал.

– Если фиолетовых бобов у тебя нет, – сказал он, – то красные тоже сойдут.

Я посмотрел в зеркало. Лицо у меня было бледное и вспотевшее. Я видел Креншоу в отражении. Теперь он делал пенную бородку резиновой уточке.

– Тебя не существует, – сказал я коту в зеркале.

– Вынужден с тобой не согласиться, – ответил Креншоу.

Арета снова поскреблась.

– Ладно, – пробормотал я и приоткрыл дверь на дюйм – убедиться, что никто в коридоре не подслушивает.

Не подслушивает, как я разговариваю с воображаемым котом.

Арета вломилась в ванную, словно внутри её ждал огромный сочный стейк. Я снова закрыл дверь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Перевод Е. М. Голышевой, Б. Р. Изакова.