Иностранная литература №01/2013

– Не забывайте, что вы врач, а не полицейский или священник. Вы должны принимать людей такими, какие они есть. И еще помните: вы, конечно, знаете о заболевании больше, чем пациент, но болен-то пациент, и именно поэтому он обладает тем знанием, которого у вас нет. Да, вы разбираетесь в данной проблеме, но это не повод чувствовать свое превосходство. Ваше знание делает вас слугой, а не хозяином.

Баллантайн сидел на краешке стола, болтал ногами и скромно поглядывал на собравшихся. Проповедь, которую выдал под конец дня их обычно бесстрастный и даже язвительный руководитель, студентов огорошила и поэтому проняла. Одно то, что их назвали врачами, было наградой. Они словно получили право думать о себе лучше, чем им обычно позволялось, и кое-кто даже вспомнил, что это не просто профессия, а призвание.

Кое-кто, но не Парфитт.

– Так мне колено осматривать?

Баллантайн вздохнул.

– По-моему, вам лучше оставить колено в покое. Ну, разве что он⁄она вас себе на это колено положит и хорошенько отшлепает. Благодарю вас, миссис Доналдсон. Очередная номинация на “Оскара”.

– Тебе все самое вкусное достается,  – сказала Делия.  – Я бы тоже такое сыграла, только мне поручают одни эндогенные депрессии…

Миссис Доналдсон, мысли которой теперь постоянно крутились вокруг истории в спальне, уже подумывала, что ее раскованность (которая, впрочем, выражалась лишь в уступчивости) идет именно отсюда – ведь на занятиях она научилась быть не собой. Не будь этого опыта, она бы не согласилась так легко на столь, честно говоря, возмутительное предложение. Однако эту трактовку она отмела на том основании, что “она не из таких”. А из каких же? Теперь она и сама затруднялась ответить на этот вопрос.

Оглядываясь назад, она понимала, что занятия в больнице, хоть и не давали большого простора для фантазии, в каком-то смысле расслабили ее, подготовили к тому, чему предстояло случиться, неожиданным образом побудили ее к открытости, хоть открытость и была напускной, да, собственно, и не была открытостью вовсе. Она играла роль и дома, и на работе – тут она себя не обманывала. Училась изображать что-то, в то время как прежде, когда был жив муж, если она что и изображала, то только вежливость. До нынешнего времени она ничего не изображала, как говорят нынче, “на упреждение”.

Молодые люди были при ней откровенны в спальне, поэтому неудивительно, что они вообще стали вести себя более свойски, Энди в особенности. Он часто ходил без рубашки, а порой и без джинсов, и хоть Лора и была поскромнее, оба нисколько не смущались.

Миссис Доналдсон это нравилось, поскольку создавало домашнюю атмосферу (хоть и не такую, какая обычно царила в ее доме). Но однажды Гвен приехала без предупреждения и застала в кухне Энди, который, оставив Лору в спальне, спустился в одних трусах сделать себе тост.

– Я готова была сквозь землю провалиться,  – заявила она матери,  – а ему хоть бы хны. Взял хлеб с вареньем, сказал “Привет” и пошел наверх. Она что, тоже так себя ведет? Расхаживает по дому полуголая? Трусы у него – одно название. Я думала, таких уже не носят. Наш Джастин плавки ни за что не наденет. Перешел на боксеры.  – Поскольку Джастин был немногим симпатичнее своей матери, миссис Доналдсон совершенно не хотелось думать на эту тему.

– Они здесь живут,  – попробовала напомнить она.

– Позволь уточнить: они здесь снимают жилье. Все из-за этой больницы. Ты как начала туда ходить, стала какой-то… расхлябанной.

– Расхлябанной?  – переспросила мать.

– Что бы папа подумал? Ты всегда была такая скромница.

– Ну, они хотя бы музыку не заводят,  – сказала миссис Доналдсон.  – Вот заводили бы, тогда было бы на что жаловаться.

– А мне кажется,  – сказала Гвен,  – пусть они в спальне занимаются, чем хотят, но ты имеешь полное право требовать, чтобы по дому они ходили одетыми.

– Дресс-код ввести? Они же здесь живут.

– Так же как и ты.

– Мне с ними веселее,  – сказала мать.

– Что значит “веселее”? Им всего по восемнадцать.  – На самом деле им было по двадцать, но миссис Доналдсон решила, что уточнять нет смысла.

В отношениях с жильцами все было по-прежнему – разве что приличия теперь соблюдались не так строго. Разумеется, только ими. Это Лора могла спуститься вниз почти раздетая – Лора, но не миссис Доналдсон. Она отлично понимала, что ей за рамки выходить не следует. Нужно вести себя соответственно возрасту.

С тех пор как она стала работать со студентами, молодежь ее больше не пугала, да и не особенно – если не брать в расчет квартирантов – интересовала. Она замечала, что кое-кто вполне привлекателен, но они так робели, ставя диагноз или осматривая ее, что впечатления не производили.

В более спокойной обстановке (например, когда поблизости не было Баллантайна) они держались дружелюбно, относились к ней как к родной бабушке, из тех, про которых говорят “еще ого-го” (ее выражение) или “клевая старушка” (их выражение), но всегда чуть снисходительно. Она была как натурщица, с которой сравнила ее Гвен,  – вроде бы есть, а вроде и нет: одна оболочка, по которой изучали симптомы заболеваний.

Доктор Баллантайн ввел мистера Малони в курс дела.

– Перед вами миссис Дикинсон. Она уже не первый раз у врача, жалуется на экзему. Причину так и не удалось выявить. Все обычные средства перепробованы, но экзема не проходит. Врач теперь хочет проверить, а нет ли здесь глубинной психологической причины, не является ли экзема симптомом какого-то другого заболевания? Это вам и предстоит выяснить.

Малони понимающе кивнул.

– Удачной охоты.

Доктор Баллантайн заботливо дотронулся до якобы зудящей и мокнущей руки миссис Дикинсон, а затем, одарив обоих улыбкой, отправился в соседний отсек.

– Терпеть не могу копаться в психологии,  – сообщил Малони и закинул ногу на стол.  – Никогда не знаешь, куда это заведет. Вот старая добрая опухоль – это всегда пожалуйста.

– Прошу прощенья?  – сказала миссис Дикинсон.

– Да ладно вам, голубушка. Вся эта психосоматика… Итак, у вас экзема. Реакция на мыло. Или на стиральный порошок. Может, на что-то из продуктов… Обычно реакция на что-то конкретное. Но в наше время – хотя бы для проформы – принято копаться в психологических причинах.

Малони был нацелен на хирургию, все остальное считал пустой тратой времени. Вот если бы экзему можно было оперировать – тогда другое дело:

– Итак, каков сюжет? Откуда у нее экзема?

– Откуда у вас экзема?  – строго поправила его псевдопациентка.

Малони вздохнул. Опять попалась из тех, кто требует играть по правилам.

– А может, это вследствие менопаузы?

– У меня еще не было менопаузы.

– То есть вы еще в строю?

– Ни в каком я не в строю. У меня счастливый брак.

– Рад за вас. Мои поздравления. Вы курите?

– Нет. К тому же курение экзему не вызывает.

– Знаю, милочка. Я просто подумал, может, выйдем, курнем за мусорными баками.

– Мне плохо,  – сказала миссис Дикинсон.  – Замучил зуд. Спина разодрана до крови.

– Ну да, да, конечно,  – сказал Малони.  – Вот что я предлагаю: вы мне излагаете суть, зачитываете заключение, которое у вас записано, и дело с концом. Ведь если причина в голове, мы ничем помочь не можем. Дерматологию никто всерьез не воспринимает.

– У меня другое предложение,  – сказала мнимая миссис Дикинсон.  – Давайте вернемся к истории болезни. А потом вы можете спросить у меня, как это все началось.

“Эта сука заставила меня разобрать всю эту ерунду по пунктам,  – рассказывал потом Малони в пабе.  – Ей-то какая разница? А я-то думал, она клевая”.

Снова приближался день внесения платы, и миссис Доналдсон готовилась к беседе. Она ужа решила, что, если ей опять предложат посмотреть представление, она прикинется, будто это ее не устраивает по финансовым соображениям, но потом все-таки согласится на тех же условиях. Однако наступила пятница, а разговор об этом зашел только перед сном. Миссис Доналдсон зашла на кухню, где Энди заваривал Лоре чай.

– Ой, пока не забыл,  – сказал он и протянул миссис Доналдсон несколько банкнот.  – Кажется, все правильно.

Она не поняла, сколько там денег, но пересчитывать у него на глазах не хотела, поэтому просто улыбнулась и убрала бумажки в кошелек.

– Мы исправляемся,  – сказал Энди.

Миссис Доналдсон подождала несколько минут, а когда поднялась наверх и села на кровать, ей показалось, что они смеются.

Она готовится ко сну и уже не в первый раз переставляет шаткий стул от кровати к туалетному столику. Она усаживается – на плечах плед, ноги укутаны одеялом – и прижимает ухо к стене.

Где-то на другом конце города несет свою вахту Баллантайн: он снова и снова просматривает видеозапись, которую сделал несколько месяцев назад. Стоит появиться миссис Доналдсон, он ставит все на паузу и жалеет, что не знает, как увеличить изображение. Иногда она глядит прямо в камеру – будто прямо на него, и ему это особенно приятно. Но в основном он просто смотрит на нее.

После того приключения в миссис Доналдсон словно что-то раскрылось. Да, в той сцене, которую она наблюдала, до ее прелестей никому дела не было, но необъяснимым образом потому, что она это видела (и в какой-то степени в этом участвовала), она приобщилась к очарованию юности. Она теперь и сама чувствовала себя моложе, выглядела лучше и, пусть это покажется смешным, но ей казалось, что она все еще в игре.

Однако длилось это недолго.

Миссис Доналдсон не была тщеславна. Она никогда не считала себя красоткой, однако сознавала, что сейчас она, возможно, привлекательнее, чем в молодости. Хрупкой она не была, скорее крепкой, но у нее была хорошая кожа, пышные волосы, всегда аккуратно причесанные и завитые, и не было ничего удивительного (а она и не удивлялась), что она нравилась мужчинам своего возраста. Возможно, и женщинам, но она не имела ни возможности, ни желания об этом узнать.

Однако ей было пятьдесят пять – в таком возрасте не стоит раздеваться при свете, да и в гостиничную ванную лучше не заходить.

То, что молодые люди, пусть и по финансовой необходимости, пригласили ее в свою спальню, много для нее значило, хотя, если бы ее пригласили поучаствовать – а эта дикая мысль посещала ее все чаще и чаще,  – она бы предпочла электрическому свету свечи. И пусть ей было пятьдесят пять, эта история убедила ее в том, что она не совсем уж отвратительно выглядит.

Эта иллюзия таяла потому, что она ежедневно находилась среди молодых. В тот день она страдала от сильного сердцебиения и головокружений, и кому-то из первокурсников велели ее послушать. Для этого нужно было ее немного раздеть – расстегнуть пару пуговиц на блузке, не более того, чему она и не придала бы значения, если бы, конечно, ее не попросили реагировать как-то по-особенному. Но осматривал ее красивый юноша; он опытной рукой расстегнул ей блузку, и она смотрела на него, пока он ее слушал. Он тоже на нее смотрел, и она заметила – когда он коснулся ее уже тронутой возрастом груди – гримасу отвращения, но он, умный мальчик, сделал вид, что это он хмурится озабоченно.

Однако миссис Доналдсон нисколько не обманулась – она смотрела на выражение его лица не глазами пациента, а своими собственными, и если обычно такие прикосновения доставляли ей легкое и совершенно неосознанное удовольствие, то теперь, глядя на его поросшее пушком ухо, она чувствовала себя тусклой, увядшей, никому не нужной.

– Отлично!  – сказал Баллантайн.  – Но вот что мистер Адамс сделал неправильно?

Юноша втянул голову в плечи, а миссис Доналдсон почувствовала, что краснеет. Видимо, Баллантайн тоже заметил его брезгливый взгляд и собирался прочесть ему нотацию, воспользовавшись несовершенством ее физической природы.

– Ну, слушаю вас. В чем была его ошибка?

Было высказано несколько соображений, но все были отвергнуты.

Баллантайн вздохнул.

– Мистер Адамс, я уверен, что вы мастер расстегивать дамам пуговицы, но лучше, когда пациентка делает это сама. Помочь ей следует, только если она не может справиться. Но это не случай миссис Доналдсон. Не торопите события.

Мистер Адамс уныло кивнул.

– Все остальное безукоризненно, и даже при таком рутинном осмотре достоинство пациентки не было попрано. Благодарю вас, миссис Доналдсон.

– Вот напыщенный индюк,  – сказала Делия в буфете.  – Но положа руку на сердце – мы ведь все расплылись. Их, например, раздражает мой варикоз.

– Я думала, я к этому привыкла,  – сказала миссис Доналдсон.

– Разве к этому привыкнешь?

Во времена оны, то есть до того, каку нее появилась тайна, миссис Доналдсон из-за подобного инцидента впала бы в депрессию. Теперь же она, как бы сказал Баллантайн, разъярилась, и былую расположенность к молодежи как рукой сняло.

Прентис сел за стол на возвышении. Она постучалась.

– Войдите,  – сказал Прентис.

Она вошла и подождала, пока Прентис встанет.

– Моя фамилия Бэкхаус. Я пришла навестить мужа. Он сегодня утром упал, и его привезли сюда – на всякий случай.

Прентис шагнул от стола, уставился на свою планшетку с записями.

– Я уже понял, что мистер Бэкхаус отправился в мир иной,  – сказал Баллантайн.  – Или близок к тому. Как я догадался?

Кто-то поднял руку.

– Когда она вошла, он на нее даже не посмотрел.

– Вот именно,  – сказал Баллантайн.

– Но разве…  – начал другой студент,  – разве обязательно было смотреть? Ведь если он на нее не смотрит, он как бы подготавливает ее к печальному известию.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.