bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 6

У Никиты было образование, что-то связанное с кораблями. Отец ушёл от его матери, и потом его схватил инсульт.

Каким-то незаметным образом, по сантиметру, она приближалась ко мне всё ближе. Я почти упёрся в стену. В то время Роза-пингвин уже взгромоздилась над моим другом и стояла настолько близко, что стоило ему подняться, он бы обязательно долбанулся об её сиськи.

– С ним вот не поспоришь, – продолжала тёть Лиза про отца Никиты, – слово не то скажешь, возьмёт, и уйдет. И так на дня три. Представляешь? А мне сидеть, ждать, когда он вернётся или НЕ вернётся. Придёт, помню, я ему – «где ты был?», а он – «Не твоё дело».

– Ваше поколение потерпеливее, – сказал я и сделал последний возможный шаг назад, – покрепче в отношениях. Ваш, та и не только ваш пример учит держаться вместе несмотря ни на что. Это достойно, да, трудности, но…но 20 лет – это фантастика. У нас так не выходит. Мы как-то слабо меняемся. Типа индивидуалисты, понимаете? Интернет проклятый!

– Зачем ты так? У молодёжи свои особенности, и они необязательно прям такие уж ужасные…

– Да какая я молодёжь!

Её очки уже были на расстоянии ладони от меня.

– Молодёжь, молодёжь. То, что ты называешь слабостью, я считаю чувственностью, а несерьёзность, это ни что иное, как отсутствие комплексов. Вы просто неопытны, боитесь отступить назад, перезагрузится. А ведь это очень важно, очень, понимаешь? Зайти с другой стороны. Вы должны перенимать опыт, понимаешь, нам-то у вас мало чему можно научиться, а вы должны идти вперёд, да и на нас смотреть…научиться чему-нибудь…

Никита нас увидел и, вставая, проехался по вонючей майке Розы. Перепугавшись, он невольно сделал шаг и ударился о стоячий велосипед. Роза не сдвинулась с места, легонько колыхались лишь её здоровенные сиськи. Морщась от боли, он крикнул:

– Даня, иди сюда, помоги мне. Всё, – сказал он соседу. – Макс сегодня придёт и всё доделаем, хватит нам.

– Ладно, спасибо Вам за поддержку, – сказал я и протиснулся на свободу, тоже тиранувшись об её сиськи.

Никита подвинул велосипед в мою сторону.

– Никит, – тихо сказала Роза.

Он не обращал на неё внимания.

– Держи тут, понял? Зажми только чтоб не шатался.

– Хорошо.

– Никит.

Тёть Лиза докурила и ушла, а Роза сделала вид, будто и не обращалась ни к кому, навернула круг, и снова вернулась к нам. Никита рассказал, что готовится новое шоу и в состав войдут наши знакомые. Для того и приходили Арби с Димоном.

– Они хотят взять Макса.

– Здорово.

– Никит.

– Через месяца три-четыре будет первый пробный эфир. Вся суть в том, что одновременно с шоу парни, что мутят это, создают компанию, типо лейбла что ли. Сечёшь о чём я?

– Мало этих лейблов? От них только хуже.

– Хочешь, они тебя возьмут?

– Думаю, если я сам попрошу, они тоже не откажут.

– Никит.

Он повернул голову в её сторону.

– Что?

Роза помолчала секунд 5, за это время я успел разглядеть её лицо и волосатые ноги в резиновых шлёпанцах.

– Кофе… сделай мне, – она подняла маленькую железную кружку.

– Сейчас я занят, – и повернулся ко мне.

Она стояла ещё какое-то время, растерянная и грустная.

Мы перевернули велик, поставили его на место и снова уселись.

– Макс пообещал, что сядет к ним, – он имел в виду пацанов и их новый проект, которые они создавали почти каждый месяц.

– Ну молодец. А ты не думаешь попроситься? – спросил я.

– Пока нет. Мне, кстати, не понравилась идея.

– А сколько Макс будет получать?

– Не знаю, это уже у него надо, – засмеялся Никита. – Он сперва отказался, потом сказал, что если ему будет скучно, то будет просто сидеть и молчать, а они такие: «хорошо, сиди и молчи».

Я тоже засмеялся.

– Хорошо, что они знают эту ленивую скотину, а то так будет молчать, продюсеры спросят, что за еблан?

Он рассказал, что шоу юмористическое. Гость рассказывает историю, а ведущие не дают ему этого сделать, оскорбляют, и т. д. Что-то такое. Короче импровизация и «прожарка» в одном флаконе.

– Звучит как говно.

– Вот и я так думаю. Но хорошо, что всё-таки пригласили. Это приятно.

В арке начался шум: кто-то смеялся, бил по стенам. Вышло пять бородатых парней. Они стали осматривать велосипеды и шатать их. Никита подошёл и рассказал, что нужны будут паспорта и росписи как в них. Они были в недоумении, но вроде как согласились.

– У меня нет паспорта, – сказал один.

– Тогда в залог что-то оставить. Телефон…Эй! Не снимай с тормоза. Сперва расписки, а потом катайтесь сколько надо.

Тот вроде как уже закинул ногу, но потом скинул, но зелёную мериду на тормоз не поставил. Пока Никитос заполнял свои листки и клал их в файлы с паспортами, я не понимал, о чём они базарят между собой. Тот, что без паспорта, нехотя достал телефон.

– На, – он сунул трубу моему другу, – смотри не поцарапай.

– Чехол сними.

– Что?

– Чехол сними.

Никита был недоволен всей этой ситуацией с залогом.

– iPhone…, – Никита разглядывал крышку, – Не доверяю я этим iPhone’ам. А что-нибудь ещё есть?

Остальные засмеялись, но парню было не до шуток.

– Ты думаешь это подделка?

Никита сопел и осматривал телефон с неприкрытым подозрением.

– Посмотри, пожалуйста, – сказал от мне.

– Новый? – спросил я.

Он не ответил.

– Вроде настоящий, – быстро сказал я.

– Да настоящий он!

Он выхватил его так, что я даже перепугался и стал что-то тыкать в него перед Никитосом. Для таких случаев у него была другая папка с листочками, и он печально потянулся к ней. Они укатили. Тень уже хорошенько накрыла двор, и только верхние этажи обдавались вечерним светом.

– Тебе приключений не хватает? Ты же видел, как он с ним расставался.

– Нормально! Какая мне разница. Я сдаю велики. Тем более они хорошие взяли. Ты же знаешь, что у нас украли один. Ещё часов 15, чтобы только возместить его.

– Но разве не было видно, что он не лжёт?

– Мне не было.

– Да ты дерзкий, дружище.

– Мошенники – замечательные актёры, дружище. Сечёшь, о чём я?

Потом я поехал домой.


В этом дворе никогда не поставить машину. У подъезда воткнули несколько парковочных барьеров, знаете, такие непробивные, скрученные хуйни, вот они их и ставили. Как-то в курилке я поделился с бывшим ментом, здоровый такой парень.

– Я бы взял болгарку и спилил всё к едрениматери, – сказал он.

– Что, так бы и спилил?

– Уж не сомневайся. Тут надо жёстко, а то они на шею сядут и несколько барьеров покажутся цветочками.

– А ты уже сталкивался с таким раньше, ну делал такое?

– Ты чё? Я же в частном доме живу.

Ни один из жильцов нашего вытянутого асфальтного двора ничего не мог с этим сделать, а то, что делали, было, мягко говоря, каким-то идиотством. Один взял молот и ударил несколько раз по барьеру – тот погнулся и зажал в себе замок, теперь его нельзя было открыть. Владелец барьера стал ставить машину просто рядом, ещё одну ставили с другой стороны. Другой у меня на глазах выкрутил аккумуляторным гайковёртом четыре длиннющие штыря из асфальта и с лицом греческого бога оставил их на месте. Вечером хозяин присел и, использовав свою правую руку, вставил штыри обратно в большие, раздроченные дырки. Этих ребят все презирали, все ненавидели, да и они, признаюсь честно, не особо искали соседского компанейства, тут никто его особо не искал, но тем не менее никто ничего и не делал…ну как не делал…кто делал, просыпался с пробитой шиной. Муниципальные службы, приехавшие раз или два за те 9 лет, что я женат, сняли только те барьеры, на которых не стояли тачки, то есть поднятые, а на остальные они забили.

Один раз мы приехали вымотанные и злые.

– Даю слово – если из-за этих пидаров не будет места, я измажу тот, что под нами дерьмом. Честное слово.

Маша двинулась и сказала, чтобы я не переживал и забыл про это, что нам бы нужно поесть, приготовить на завтра обеды и хорошенько отдохнуть.

– Нет. Сколько вообще можно?

Так и произошло. Авто не то, что было некуда поставить, проехать было невозможно, а три фиксы у нашего подъезда, так и стояли одна за другой.

– Ну, всё, – сказал я, – значит сделаю.

– Да ладно, родной, брось.

– Нет, не ладно. Нет не ладно!

Маша, уставшая и вымотанная направилась в квартиру, а я остался сидеть, чтобы дождаться, пока кто-нибудь уедет. Можно было стать между фиксами, но я, как и все остальные, знал, что просто не вытяну последующую нервотрёпку. Мне просто хотелось домой, к жене. Не хотелось караулить на балконе, мотать себе нервы. Зачем? Я не хочу этой тупой, маленькой, ничего незначащей войны, их вокруг и так завались. Не хочу звать эвакуатор, не хочу заполнять бумаги, не хочу их читать. Я торчал в машине полчаса, пока ржавый жигулёнок не стал сдавать в самом конце двора.

500 уставших, недовольных человек ненавидели, презирали маленькую кучку обозлённых эгоистов, но изо дня в день ничего не делали. Изо дня в день – изо дня в день. Единственным утешением того, что мы трусы, время от времени служила мысль, что мы, всё-таки, прикладываем какие-то усилия и не становимся такими же как они.


На балконах каменело несколько бабулек и пару других человек. Я приложил магнитик к домофону и тот быстро закликал.

кля-кля-кля-кля-кля-кля-кля

При входе справа висела доска объявлений. Никогда её не смотрел, а сейчас посмотрел. Потом посмотрел на стену. Потрёпанная такая, вся в осколках. Сейчас наверняка будет скандал – мама стопудово рассказала Маше, что я уволился. Протопал на третий, стукнул три раза и открыл дверь. Свет в коридоре. Последние месяцы мы перестали заботиться об экономии электроэнергии. Это всегда плохой знак, как и затяжной беспорядок.

– Это Данила.

Дуся, наша кошка, валялась на своей подушке и пялилась на меня, а ещё у нас был кролик. На кухне я взял минералку и вытянул её почти залпом. Маша сидела на диване в халате с мокрой головой. По телеку шла какая-то дребедень с пидором с мелированными волосами, что бы это не значило.

– Ела?

Она не ответила. Я закрыл окно в комнате. Она была похожа на мертвеца.

Целую неделю мне не хватало духа признаться, что я уволился. Я отвозил её на работу и катил к Максу с Никитосом или в компьютерный центр, там всегда, когда берёшь утренний пакет на экране выскакивает фраза: «Утро добрым бывает». Но сегодня моя мать наверняка позвонила и в свойственной ей манере поддержала любимую невестку, поскольку той достался её безалаберный отпрыск. Она ей всё рассказала. Я знал, что это будет последней каплей. Мостик, который Маша выстраивала по крупице целые 9 лет оказался безвозвратно разрушен. Слово за слово и мы стали так ругаться, чтобы окончательно вытрясти все остатки застоявшейся ненависти на дне наших сосудов. Я уже устал её упрекать и на середине не выдержал и сказал.

– Хочешь, я уйду или к родителям тебя отвезу?

Она оторвалась от телевизора и посмотрела на меня взглядом, который не сулил ничего хорошего. Нижняя губа задрожала, а пульт захрустел в руках. Она вскочила с дивана и, бросившись в комнату, начала что-то там крушить. Было слышен стук хрупких предметов, звуки одежды. Так продолжалось минуту. Потом всё затихло. Когда я зашёл она сидела на кровати обхватив лицо руками. Её лодыжки с силой давили друг на друга, будто она хотела себя погладить, что-то почувствовать. Я стал говорить что-то типа: «давай передохнём», «сколько мы будем мучать друг друга?». В такие моменты забываешь мысль Довлатова: что-то там бла-бла-бла, пытаешься поговорить с женщиной, что-то объяснить, не понимая, что ей просто противен сам звук твоего голоса. Но мне тоже противен звук её голоса, звуки, что она тут громила, звуки её всхлипов. Она дрожала, и я вышел из комнаты. Дуси не было видно, в такие моменты она всегда сбегает в какой-нибудь угол.

Открылась дверь. Халат был криво завязан, под ним её голое тело всё колотило. Она смотрела на меня безумным взглядом.

– Я всё отдала тебе.

– Успокойся.

– Я всё отдала тебе!

– Успокойся!

Вдруг она бросила в меня пульт, но бросила с такой силой, что тот криво полетел и разлетелся по полу на части. Пульт от того самого телевизора, который мы купили по шикарной скидке на годовщину.

– ТВАРЬ!!!

– Идиотка, ты опять за старое?

– ТВАРЬ!!!

– Да заткнись уже! Все в курсе, что ты больная. Весь район это знает.

– Сам заткнись, тварь! – она убежала на кухню. Я сидел на диване.

Какое-то время были слышны рыдания и вой, потом она замолчала и издала душераздирающий крик. Так кричат матери, когда убивают их ребёнка. Затем полетела посуда. Она дёргала решётку с ящика, где стояли тарелки, била её, и те вылетели разом и полетели к полу. Она снова закричала, ещё безумнее. В такт крика были слышны глухие дёргания. Потом я понял, она оторвала шкафчик со стены и тот грохнулся на стиралку. Я зашёл к ней. Она сидела на полу, вокруг был хаус и осколки. Её тело корчилось, лицо исказило боль. Заплаканная, она смотрела на меня и приговаривала.

– Ничего не получилось. Ничего не получилось…

Несколько месяцев назад она плакала в спальне и говорила немного иначе: ничего не получается, у нас ничего не получается.

– Почему нельзя адекватно на всё реагировать? – я стал приближаться чтобы поставить её на ноги, – неужели нельзя спокойно на всё реагировать…

– Хватит меня обвинять! – она вскочила, – хватит меня обвинять!!! Хватит! – завопила она через слёзы, – почему Я всегда виновата? Это ТЫ ВИНОВАТ! ТЫ!

– Успокойся!

– Не трогай меня!!! Не прикасайся, ПОМОГИТЕ!!! ПОМОГИТЕ!!!

Она кинулась к столешнице и с грохотом дёрнула ящик. Зазвенели вилки ложки. В её руке появился маленький нож с деревянной ручкой. Такие продаются на рынках. Из-за плохого метала они стоят дёшево и легко точатся, даже о камень, даже о прутья лестничной клетки. Вот и наш был хорошо наточен.

Нож дрожал на весу, а я стоял на месте. Её лицо горело краской. В этом исступлении, с сосками наружу Маша выглядела одержимой. В этот момент я вдруг подумал, что если бы сейчас поднял руки, и с нежной улыбкой человека, которого она когда-то любила и, наверное, любит сейчас, сказал что-то типа: «Миленькая, ты что, с ума сошла, я же люблю тебя. Я же просто хочу, чтобы мы отдохнули, и наконец были счастливы, милая…», – она бы точно принялась себя резать. Но приходилось молчать. В таких ситуациях нужно попытаться успокоить, но я не мог открыть рот и, что самое поганое, – смотрел на неё с упрёком. Увидев, что я не собираюсь ничего говорить, её пальцы разжались и нож безжизненно упал на пол к остаткам сервиза, – затем отскочил, сделал кувырок и упал на то же самое место. Её рука в принципе отражала многое: в локте и плече она продолжала сохранять боевую позицию, а кисть мёртво болталась в воздухе. После этого она схватилась за голову, словно закрывая уши. Интуитивно, в долю секунды я посмотрел на окно сзади неё и увидел, что форточка во двор была открыта. И она, смотря мне прямо в глаза, издала душераздирающий крик. Это всегда была боль, но сейчас я испытывал физическую, у меня зазвенели перепонки и всё нутро. Я понимал, что она кричит в последний раз. Задыхаясь, она бросилась к двери. У меня подкосились ноги, и уходило сознание, я оперся о стену. Отдышавшись, я вспомнил скрежет обоих дверных замков.

Входная дверь была открыта я побежал по лестнице.

– Немедленно прекратите! – доносились с лестничной клетки. – Сейчас полицию вызовем. Что там опять такое?!

Двор шёл в две стороны: на лево – в сторону рынка, мы никогда не ходили, а справа мы приезжали и приходили. Туда я и побежал. На середине дороги валялась какая-то верёвка – пояс от халата. По сторонам мелькали тёмные силуэты, им было любопытно. Маша бежала босая, с развивающимся позади халатом, время от времени освещаемая оранжевыми фонарями.

волосы махровый халат

темнота улицы

волосы махровый халат

темнота улицы

волосы махровый халат

На встречу вышел парень. Коротко стриженный, очень высокий. Не зная как обратиться, он просто прожигал её взглядом, потом что-то сказал. Когда я пробежал мимо, он всё еще смотрел ей в след. Она готова была рухнуть на асфальт. Я подхватил её.

– Пойдём домой, пожалуйста. Пойдём.

Она ничего не видела. Я запахнул её голое тело и слегка потряс.

– Приди в себя. Пойдём. А?

У нежилой пятиэтажки трудно было что-то разглядеть, но она всё равно была вся синяя и мокрая, с большими тёмными пятнами. Она перевела на меня взгляд и несколько секунд смотрела.

– Данила, отвези меня…кажется…мне очень плохо, Данила. Отвези меня домой.

– Давай-давай, поехали.

Она стала выскальзывать из моих рук. Сознание она не теряла и глазами продолжала бегать по тёмным углам. Я запрокинул её на руки, запахнул халат и двинулся обратно.

– Пошли-пошли. Всё-всё.

То тут, то там нас не оставляли люди. Один из них был тот высокий парень. Он стоял чуть дальше места, где я остановился в первый раз и теперь курил сигарету у гаража. Никогда его раньше не видел.

У подъезда стало понятно, что ключики-то от нашей квартирки остались внутри, а дверь внизу на магните. Два шага от подъезда и толпа чаек на балконах, точнее они больше напоминали сеть отстранённых, но не очень, летучих мышей, пригревшихся на стене пещеры. Всем вдруг понадобилось покурить перед сном. Дай только шанс, позволь порадоваться, что этой весной, этим городом, прямо тут под носом творится всякая херня. Я поставил Машу вертикально, но всё равно придерживал, она не отводила рук от груди.

– Откройте дверь, пожалуйста. – крикнул я наверх.

Никто не сдвинулся с места. На этаж выше жил мужичок, имён друг друга мы не знали, но временами были достаточно приветливы.

– Эй, открой пожалуйста. Ты ж…меня знаешь, я под тобой…живу.

Все уставились на него. Он, словно понимая, в какую ситуацию я его поставил, выдавил из себя самым недовольным тоном

ЩАС

Потом исчез. Я осмотрел людей. Все нависали над нами как верхушки деревьев в ночной глуши. Никто не проронил ни слова. Дверь не реагировала, и только я понял: нужно нажать номер квартиры, как услышал.

НУ-У, ты особого приглашения ждёшь? Нажми звонок!

Каковой номер? Какой номер?!

ЧТО?

Какой номер квартиры?!!

Он хмыкнул, я видел его белую майку, потом сказал мне цифру, я добавил B.

кля-кля-кля-кля…

Дверь в квартиру была приоткрыта, как мы её и оставили.

– Я сейчас вызову скорую. Хорошо?

– Никакой скорой. Дай мне воды.

Она сказала, какие нужны таблетки и я раскопал их на полке.

– Может…

– Всё-всё, – она махнула рукой, – всё, иди.

Казалось, она тут же развалится на ручки и ножки. Поняв, что мы здесь вдвоём, она наконец запахнулась. Когда я выключал свет, Маша шаталась на кровати и смотрела в пол.

– Даня.

– а.

– «Такой-то» ко мне клинья подбивает. Пишет постоянно. Я отвечаю, но так… просто знай эту…это. просто, чтоб ты знал.

– Хорошо.

Мой приятель. Через месяц после развода, он со мной заговорит словно невзначай, так, спросит что-то, похихикает, но было понятно зачем это всё. Я поговорю-поговорю. Меня даже не хватит на то, чтобы вмазать этому пидорку. Я не ударю его, просто развернусь и пойду в обратку, в какое-то место, которое не требует торопливости, на улицу, например, во двор. Мы больше с ним не общались и потом уже не помнили, что каждый из нас думал, по каким-то жизненным и бытовым вопросам. А сегодня я просто прикрыл Машину дверь, точнее дверь в нашу с ней спальню. В двери было четыре прямоугольные стеклянные вставки.


Прошёл где-то год. В моё новое жильё позвонили, потом постучали, потом позвонили. Через минуту всё повторилось. Входную дверь приоткрыла моя соседка. До меня доносилась их трескотня. Это была единственная двухэтажная квартира, которую мне довелось видеть на своём веку и тем более снимать, было неплохо. Жанна приоткрыла мою дверь и показала свои заспанные серые глаза.

– Даня, там… Харли или Барлии, я так и не поняла, иди сам разбирайся.

Голова просто раскалывалась. Я дрых в тапочках. Гардина крутила нежные волны от открытого окна, так отстранённо, словно ничего больше и не существовало – это было и прекрасно, и отвратительно одновременно. Жанна была в «китайском» халате и пухлых бежевых тапках, которые у меня вызывали и умиление, и тепло внизу. Я уже свыкся, что она не любила никаких гостей, кроме своих собственных и временами Макса, но только временами.

Второго парня я никогда не видел, но он явно был удивлён. Я просто в ужасной форме, но это только из-за вчерашнего. Вчера у дочки Никитоса был день рождения, а потом мы пошли его праздновать, как богатые люди, что означало нажраться в парочке мест. Это был приятный вечер.

Не помню точно, о чём мы базарили. Макс заблочил их, чтобы они не ебали ему мозги. То шоу, про которое Никита базарил, попёрло, и когда оно попёрло, Макс решил из него съебаться.

Ебанулся? – спросите вы.

Уже давно, – отвечу я.

Хотя для этого и были свои, чудовищно бессмысленные причины. Я сказал, что ничем не могу помочь. Ах да, Арби спросил, почему я не иду к ним. Он хотел меня поддержать, чтобы я не чувствовал себя обделённым, мы же друзья. Арби хороший парень, самый необидчивый из них, из нас. Я поблагодарил и посмотрел на второго. Однорукий рассматривал меня. Уже тогда я почувствовал, что всё его поведение, характер, каким-то странным образом, подпитывались от человека, что стоял рядом с ним. Словно толстяк создавал нужные вибрации, те самые вибрации, которые помогали однорукому двигаться, дышать. Знал бы я насколько моё похмельное чутьё попало тогда в точку, ничего бы не изменил в своей жизни.

– Даня, слышь меня?

– Да, я же стою здесь.

Во время этой пустой болтовни из кухни я услышал Жаннины чертыханья. Она меня окликала, потом, матерясь, шарахалась из стороны в сторону и причитала. Арби я что-то наврал и быстро их выпроводил. Только я повернулся – увидел свою опухшую соседку.

– Меня достали эти мухи!

Я уже долго не убирал у Бони, моего кролика, и в залежах её дерьма скапливались личинки мух, и их было до хрена. Раньше мы с Машей этим занимались, теперь я просто не поспевал за моим питомцем. Жанна поднялась наверх, а я стал вычищать клетку. Потом открыл окна и поднялся тоже.

Она резко открыла дверь. Почти с меня ростом, очень красивая.

– Хватит показываться людям в таком виде. Ты ужасно выглядишь.

Я засмеялся и сказал, что Арби хороший парень. Она продолжила.

– Ну серьёзно. А они как специально подгадывают, чтобы припираться сюда.

Мы ещё не на столько друзья, чтобы она говорила, что мне делать, но она уже говорила. У неё хрипловатый голос, но всё-таки женский, тонкие длинные волосы и шея, шикарная задница и такие же бойкие стоячие сиськи. Мы потопали вниз. Когда она села за стол, то опять стала дымить своей дудкой. Этим электрическим выпердышем. Абрикос? Не смешите меня! Не смешите никого, пожалуйста. Это палёная вонь недоваренного яблока и жареных ногтей.

– Хочешь? – спросила она.

– Давай.

– Нет. Его надо как кальян. Понял? Понял, что значит – «как кальян»? Сразу дыши грудью. Нет, ты опять не так делаешь. Вдыхай.

У меня вышло, получился пар.

– Вот так, только сильнее.

Теперь пара было до хрена. Затем сделал очень глубокий вдох и кашлянул, попытался выдохнуть, но ничегошеньки не вышло. Я посмотрел.

– Не надо было слюну глотать, – сказала она.

– А что теперь будет?

– Ничего.

Она забрала свою дудку. Теперь эта химическая дрянь внесёт смуту в тон моих прокуренных братьев. Мы выпили кофе.

В обед она сама вызвалась сварганить нам что-нибудь. Она чистила зубы обычно в это время и пока полоскала горло, её волосы тянулись до поясницы как ветки ивы до тихого источника. Мы решили съесть по два яйца. Сперва она разбила их в чашку так, чтобы не растёкся желток. Подсолила и вылила на сковородку. Яичница выходила реально неплохой – когда был сыр, она была с сыром. Фишка в том, чтобы поджарить яйца с одной стороны и перевернуть на другую, так сказать, запаковать желток, чтобы убрать эту мерзкую слизь. Сегодня впервые было сразу так много яиц за раз, сразу на двоих, из чего вырисовывалась главная трудность, она заключалась в перевороте. Для этого обычную свою порцию она разрезала лопаточкой и по отдельности переворачивала каждое, это был самый надёжный вариант, хотя всё равно было не просто, желток легко мог растечься, тут нужна была рука мастера. Но сейчас яйца так здорово глазастым кругом растеклись по сковородке, что резать это было бы просто кощунством.

– Подожди, – сказала она и, сняв сковородку с огня, повернула её ко мне.

Затем она сосредоточилась как могла и, предварительно замутив несколько амплитудно-верных преддвижений, решила перевернуть яичницу на законную обратную сторону, подбросив её вверх, как подбрасывают блины. Я не стал её останавливать, меня и так тошнило. На мгновение белый диск в воздухе сделал переворот восьмёрки и падая вниз, разрезался о борт сковородки. Вжух! Прямо как ножницами сработано. Не знаю, как так получилось, но желтки разбрызгались во все стороны в таком количестве, словно все шмякнулись на пол со второго этажа. Я стал смеяться. Жанна нервно бросилась вниз, и мы принялись отмывать пол. Потом она тоже стала хихикать. Я обозвал её свиньёй. Пока она оттирала желтки у меня перед носом маячили её сиськи.

На страницу:
3 из 6