Последний рассвет Тарайи

– Готов! – прищурил глаза Максим

– Вуаля! – Лёва с грацией заправского фокусника сдернул покрывало и замер, словно в ожидании оваций.

Максим на мгновение зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился. На картине был изображен горный уступ на фоне восхода солнца, у основания которого находился куб. Да, тот самый куб черного гранита из прошлого путешествия. Его сокровенная тайна. Неужели Лёва срисовал откуда-нибудь из «сети» фотографию. Было обидно. Ведь буквально изрыв интернет, Максим не нашел ни одного упоминания, или же фотографии, свидетельствующих хоть о какой-нибудь известности данного места и самого куба. Он зиму жил этой тайной и тут вдруг оказывается, что и не тайна вовсе…

Дикая боль вдруг ударила в голову.

– Ну, что скажешь?! – С улыбкой Чеширского кота вопросил Лёва, стоя у мольберта.

– Круто! – выдохнув с силой, произнёс Максим. Боль была настолько сильной, что он еле держался, чтобы не закричать. Обезболивающие он неосмотрительно забыл дома, и теперь было важно не выдать себя.

«тсс..тишина..тишина..тишина-а», твердил про себя Максим, пытаясь взять себя в руки. Боль немного стихла, приобретя терпимую форму. Вдох-выдох. Тишина…

– Откуда у тебя это, Лев? – грубым тихим голосом спросил Максим.

– Нарисовал!? – недоумённо, даже как-то вопросительно ответил тот, с удивлением посмотрев на картину, затем на Макса и снова на картину, словно убеждаясь, что действительно нарисовал.

– Э, нет, я имел ввиду – тему откуда взял, где видел, может фотографии такого места?

– Да-ну, Макс, ты за кого меня принимаешь?! – слегка обиженным тоном воскликнул Лёва, – Вообще-то тебе хотел на день рождения подарить, твоя же тема, вот и нарисовал горы. Кстати северные, я все нюансы учёл, вон видишь, пихты, ёлки, всё по-честному!

– Не обижайся, Лев, просто интересно, откуда сюжет? Знакомый больно.

– Макс, ну ты прям по живому режешь! – уже искренне обиделся мастер и демонстративно отвернулся к окну, уставившись в вечерний небосвод.

– Стоп, Лёва, я не докапываюсь! Просто ты всегда то абстракцию, то города рисуешь какие-то урбанистические, а здесь вдруг рассвет в горах, вот я и удивлён. А расскажи, вот эта глыба гранитная, она что означает? Мне на самом деле интересна эта картина, больше, чем все остальные. Ты же знаешь, я северные горы особенно люблю, а тут такой сюрприз от тебя, просто не ожидал, извини, если обидел!

– Ты заметил, да!? – воодушевился Лёва.

– Что?

– Ну, то, что это гранит? Удалось, как точно передать, правда? – подошел он к картине.

– Да, удалось. Ты лучше скажи, что за глыба?

– Ну, извини, Макс, знаю, что в горах должны быть только горы, но не удержался. Но ты должен меня понять, ну как без тайны, ну хоть какая-то, – тоном провинившегося ребенка бормотал Лёва.

– Что это?! – повторил свой вопрос Макс.

– Ну, полагаю какой-то древний артефакт.

– Сам придумал? – прищурился Максим, продолжая разглядывать картину.

– Почему придумал, Макс?! Вообще, если честно, сам не понимаю, почему нарисовал это, но мне показалось, что так должно быть! – снова обиженно воскликнул Лёва, – Художники не придумывают! Мы творцы, а творцам приходит только озарение… – Полушепотом ответил мастер.

– И?! – повел бровью Максим, вопросительно глядя на Лёву.

– Макс, для того это и великое искусство, чтобы зритель сам нужные образы видел. Ну что я тебе, как маленькому все разжевываю… Это твои горы, твоя усыпальница… тьфу ты, извини, чепуху несу… в общем, твои горы ты и решай, что это и зачем?

– Мальчики! – послышался командный голос Марты, – Быстро вниз, ужин готов!

Глава 2

– С нашей стороны мало кто идёт. А ты что ж в одиночку то? – поинтересовался лодочник – дедок, лет семидесяти, чуть сбавив обороты мотора на крутом повороте.

– Тишину люблю, – ответил Максим.

– До устья Курьи дойдём точно, а далече навряд. Тем годом пробовал подняться, не вышло, одни мели. Реки уже больше на ручьи похожи, истоки повсюду. Лымень после Курьи больно узок, что игла становится, да мели одни, винтами дно цепляешь.

Максим сидел на носу лодки, накинув капюшон, сложив руки на груди. Они шли по извилистой реке с самого утра, а уже перевалило давно за полдень. Судя по навигации, оставалось совсем немного до устья Курьи, чуть меньшей речки, впадающей в Лымень, по которому они поднимались. После устья придётся идти пешком, но это не пугало, основная часть пути преодолена.

Четыре дня назад, сразу же после ужина у Марты, Максим заскочил домой, собрал заранее приготовленные вещи и ночным поездом покинул родной город.

Головная боль и общая слабость усиливались с каждым днём. Ждать больше было нельзя. Хотя он и был физически очень хорошо подготовлен, но заметил, что бодрость тела словно тает. Прежняя тренированность, легкость, буквально исчезали на глазах. Максим справедливо рассудил, что такими темпами еще неделя и о пешем походе можно будет забыть. Единственное, о чём он жалел, это, что не смог попрощаться нормально с Мартой. Уходя в свои походы, Максим никогда ни с кем не прощался, даже банальное «пока» не говорил. Марта знала про этот бзик и подыгрывала, так же делая вид, что брат, словно в магазин вышел и сейчас вернется. Все свои переживания она держала в себе, зная, что как только покажет слабость, её тут же проявит и Макс, а ему как раз это ни к чему.

Максим чувствовал себя виноватым. Он соврал, что у него всё хорошо со здоровьем, но главное его вранье состояло в том, что он понимал, что может не вернуться больше домой. Он не знал, сколько еще времени есть, но судя по тому, как уходили силы и с каждым днем увеличивались боли, допускал и такой вариант и, тем не менее, позволил себе молча уйти. Марта возможно поймёт, но потом, со временем, а сейчас это был подлый обман. Но по-другому он поступить не мог, он это понимал. Обмолвись о своём диагнозе, Марта ведь костьми ляжет, но заставит лечь в больницу, будет пичкать дорогими бестолковыми лекарствами, тратить деньги, нервы и время. И всё это будет бесполезной, суматошной, надрывной суетой, в конце которой итог будет только один. Так имеет ли вся эта суета смысл?

Время – единственное драгоценное, что осталось в очень малом количестве и его стоило использовать максимально эффективно. Но главная загвоздка, конечно же была в страхе. В страхе окончить жизнь в каменных джунглях. Максим этого боялся даже больше, чем самой смерти. Ему казалось, что в том случае, он не будет свободен, а так же и останется заточенным в этих бетонных коробках, как в склепе. И сейчас он не испытывал никаких переживаний, кроме, как за Марту. Но сестра всегда была сильным волевым человеком, поэтому все будет хорошо. С каждым километром, приближающим его к заветной безымянной сопке, на душе становилось спокойнее. Мысль была только одна – успеть. И хотя он прекрасно понимал, что время еще есть и наверняка не мало, но лучше побеспокоиться заранее, пока есть силы. Вторые сутки в голове присутствовала какая-то тяжесть, доставлявшая дискомфорт. Иногда к этим ощущениям добавлялась и боль, порой довольно сильная. И вот сейчас снова постепенно началось это нарастание неприятной пульсации. Пока было терпимо. Максим достал из нагрудного кармана упаковку обезболивающих, повертел в руках, выломал одну, бросил в рот, проглотил, тут же зачерпнул ладонью воды за бортом, запив таблетку.

– Пришли! – дед сбавил обороты, впереди показалась речная развилка слияния Курьи и Лыменя. – Хворый? – пронзительно посмотрел дед на своего пассажира с зажатой в руке упаковкой таблеток.

– Есть маленько, – отмахнулся Максим, зачерпнул еще воды и умылся.

Старик вдруг резво поднялся, сделал шаг в сторону своего пассажира, словно заправский мастер шаолиня выбросил руку вперед, выхватил таблетки у Максима и четким отточенным ударом ноги в грудь, вышиб того за борт. Метнувшись назад к корме, добавил газу, развернул лодку, причалил немного к берегу, выбросил рюкзак, оставшийся в лодке на сушу.

Максим вынырнул из воды, взмахнул руками, пытаясь удержаться на воде, но глубина оказалась всего по пояс. Все произошло очень быстро, настолько, что Максим не сразу сообразил, как оказался в воде.

Метрах в пятидесяти лодочник медленно отчаливал от берега, пристально глядя в его сторону. Он вдруг выставил руку вперед и демонстративно выщелкал все таблетки в воду, следом выбросив пустую упаковку. – Вдоль Курьи быстрее дойдёшь, – выкрикнул старик, засмеялся, уселся обратно в лодку, мотор взревел и, спустя минуту лодка скрылась за поворотом.

– И ты тоже, что ли галлюцинация!? – с отчаянием в голосе выкрикнул вслед Максим и рухнул на песчаный берег, переводя дыхание.

***

Довольно сильный промозглый ветер обдавал лицо. Максим открыл глаза. Яркая полная луна нависала над видневшимся вдалеке хребтом. Ночь была очень светлая, больше походившая на раннее утро, в этих краях всегда было светло по ночам, хотя на часах была уже полночь.

Поёжившись и осмотревшись, Максим поднялся, отстегнул от лежавшего рядом рюкзака теплую куртку, накинул на себя. Костер давно погас, напоминая о себе слабым тлением углей.

Лёгкой, но занудной болью отдавало в голову, состояние стало уже привычным. Таблеток не было, вчерашний инцидент оказался самой настоящей явью, а не как в прошлый раз тогда у аптеки.

– Странный дед, хм… – бормотал он себе под нос.

Какое ему дело было до его лекарств? А может религия местная? Может лекарства несли в себе какое-то оскорбление? Да, скорее всего так и было. Наверняка дед из староверов, а у них обращение к медицине и медикаментам считалось грехом сильным. Максим вполне удовлетворился подобным объяснением и, наскоро перекусив консервами, закинул рюкзак за спину, зашагал в сторону сияющего хребта, озаряемого яркой луной.

Светлая ночь позволила идти довольно уверенно. Самочувствие, как ни странно было вполне сносным, если не считать уже привычной легкой пульсирующей боли. Слабость в теле отсутствовала со вчерашнего вечера. Это радовало, и нужно пройти как можно больше, пока она не вернулась.

Четвертый час утра. Подножие безымянной сопки.

Максим рухнул на колени, отдышался немного, напился воды, сменил обувь на шипованую и, не тратя более ни минуты, направился вверх.

– Р-раз, два! – вслух начал он отсчитывать шаги подъёма.

« – Туда, где ждёт рассвет востока,

– Где усыпальницу мне приготовила природа,

–Где настоящее начало моего истока,

– Где отчий дом – мой путь

–И вот она – последняя дорога…»

Бормотал себе под нос Максим случайные строчки, пришедшие на ум. Он даже не понимал, сам только что придумал, или же это когда-то было услышано.

Показалась небольшая узкая терраса. Она была больше похожа на остаток дороги или широкой тропы, опоясывающей сопку по кругу, местами заваленная оползнями.

Вершина уже казалась совсем близкой, но до нее как раз карабкаться не нужно было, нужный уступ находился ниже метров на пятьдесят.

« – Ты спряталась за каменной стеной,

– Укрывшись черным бархатом, ещё дыша, живой.

– Уснула сладким сном, в тысячелетьях растворившись навсегда

– В надежде, что вернусь когда-то я.»

Вновь прошептал он пришедшие на ум странные строчки. Он сейчас точно знал, что это были неизвестные стихи, но будто до боли знакомым голосом сейчас нашёптываемые в его голове.

– Уф-ф! – выдохнул Максим, взобравшись на уступ. Он расставил руки в стороны, шагнув навстречу восходящему солнцу, яркие лучи которого тут же обожгли обветренное лицо.

– А-а… Э-э-эй… – На душе было легко и свободно. Он подошел к гранитному кубу. Коснулся ладонью холодного камня, как бы приветствуя. Он до последнего боялся, что чудо-глыбы вдруг не окажется на месте. Эта мысль не покидала ни на минуту и беспокоила всё сильнее, по мере приближения к цели.

Максим вдруг осознал, что действительно больше не вернется домой. Откуда-то из глубин подсознания пришло стойкое чувство, что все произошедшее с ним в этой жизни, там, внизу, в городах каменных джунглей, было каким-то тяжелым беспокойным сновидением. Жизнь настоящая начиналась именно сейчас.

Макс бросил вещи под ноги, присел на корточки, прислонившись спиной к холодному граниту.

Уже почти постоянная слабость организма даже не раздражала, как раньше. Он сейчас испытывал редкий контраст душевного умиротворения и паршивого физического состояния. Наступил момент, когда пришло понимание истинного осознания себя, где саморазрушающаяся оболочка все меньше тревожила. Нисколько сейчас не заботило и отсутствие обезболивающих. Главное, что успел – только эта мысль согревала сознание, хотя до конца не удавалось уловить, что же все-таки происходит, но то, что это нужное и правильно, он понимал прекрасно, хотя и не представлял, а что собственно дальше …

Максим поднялся, в глазах потемнело, голова сильно закружилась. Пытаясь удержать равновесие, он оперся руками об угол куба, но вместо ожидаемой опоры, гранит подался вперед, сдвигаясь ровным узким срезом. Максим отшатнулся, головокружение прошло. Нет, это были не очередные галлюцинации. Он зажмурился, ударил себя по щекам обеими ладонями, помассировал виски, открыл глаза. Горизонтальная полоса шириной сантиметров двадцать ровным четким срезом была сдвинута в сторону. Макс осторожно протянул руку, коснулся вновь этой части, надавил, гранит достаточно легко подался вперед, надавил сильнее. Узкий пласт выдвигался из общей массы, словно лезвие складного ножа. В какой-то момент, когда наружу показалась почти половина ширины глыбы, пласт остановился. Максим вернулся снова к углу, прищурился, внимательно всматриваясь в породу выше и ниже выехавшего пласта, дотронулся до верхнего края, уверенно надавил. Точно такой же пласт так же легко стал выдвигаться в сторону.

– Вот тебе и кубик-Рубика! – восхищённо отметил Макс.

Сердце учащенно билось в груди, волнению не было предела. Вытащив очередное «лезвие», он вернулся к углу, и уже точно зная, что нужно делать, один за другим продолжил выдвигать гранитные пласты. Каждый последующий верхний слой отъезжал чуть дальше предыдущего, образовывая некую лестницу. Некоторые произвольно делились на части, сдвигаясь, ломаясь в хаотичном порядке.

Массивный гранит раскрывался подобно хитроумной шкатулке. Плотная подгонка деталей, монументальность и в то же время некая грация, заставляли восхищаться великим таинственным мастером создавшим подобное.

Максим сдвинул последний подвижный пласт. Отошел чуть, чтобы осмотреть итог своей деятельности. Тяжелое сбивчивое дыхание от волнения вперемешку с усталостью немного затрудняло восприятие действительности. Вдох-выдох, реже, еще реже, стоп! Макс зажмурился, затем резко открыл глаза….

До того мрачный кусок гранита являл собой сейчас великолепие какого-то фантастического распустившегося цветка. Некогда куб, теперь он был раскрыт с двух сторон плавными гребнями каменных волн поднимавшихся снизу вверх и сходившихся в центре чуть позади. Со стороны, где стоял Максим, было что-то наподобие входа, где гребни обрывались у самого основания.

Сердце в груди колотилось подобно там-тамовским барабанам, с каждым ударом на такт ускоряясь.

В центре черного цветка, на некоем постаменте не больше метра в высоту, задавая резкий контраст, покоился белоснежный саркофаг.

Неуверенно шагнув к нему, Макс пошатнулся, облокотился о гребень. Сильная боль ударила в голову и словно электрический разряд, разлилась по телу, заставив упасть на колени. Боль пульсировала несколько секунд, затем слилась в единый поток, словно раздирая все внутри, давя на стенки черепа, пытаясь вырваться наружу. Непроизвольно брызнули слезы из глаз. Макс понимал, что он может не пережить этот приступ и все кончится вот так, бессмысленно, без итога. Он не боялся умереть, скорее даже уже желал этого, не в силах терпеть издевательства взбесившегося организма, но он боялся умереть, так и не разгадав эту тайну до конца.

Из последних сил он поднялся на ноги, рывком бросился вперед, сделал два шага и на третьем повалился, опираясь на крышку саркофага. Затуманенный взгляд пытался зацепиться за каждую деталь, успеть запечатлеть как можно больше мелочей, казавшихся очень важными. Поверхность белоснежного мрамора, из которого изготовлен странный ящик, покрывали непонятные объемные символы. Крышка была полностью усыпана ими, словно послание. На самом саркофаге явно угадывались изображения каких-то планет. Некоторые по ранжиру тянулись вдоль основания, другие являли собой целые планетные системы.

Откуда-то из глубин подсознания на поверхность разума начали вылезать странные видения, будто воспоминания. Максим понимал, что он знает, узнаёт это всё, вспоминает, но мишура сиюминутного сущего безжалостно давила неокрепшие обрывки тех образов, вперемешку с болью физической, создавая невыносимый бред сознания.

Крепко стиснув зубы и, почти не видя перед собой ничего от влаги в глазах, Максим собрал последние остатки сил и, упершись ногами в гранитные гребни, попытался сдвинуть мраморную крышку. Та вполне легко подалась, скользнув, словно хорошо смазанная маслом, с грохотом упала, расколовшись надвое.

Максим крепко вцепился в края саркофага, взглядом сумасшедшего изучая его содержимое.

Внутри до краёв гроб был наполнен прозрачной жидкостью. Пальцы Максима, крепко державшегося за стенки, касаясь её, сильно обжигало.

Он уже не обращал внимания на адскую боль всего тела, с каждым мгновением только усиливающуюся, не отрывая взгляда, смотрел в открытые стеклянные глаза человека, покоящегося на дне. Лицо того было, как живое. От виска через всю щёку тянулся шрамовый рубец, и взгляд такой застывший, будто всматривающийся в небо, но вот-вот перекинется на него. Максим ждал этого, словно в надежде. На мгновение даже показалось, что это он сам лежит в этом гробу и нужно во что бы ни стало проснуться, тогда исчезнет этот бред, беспокоивший многие годы, и всё встанет на свои места.

Человек моргнул и перевёл взгляд на него.

Макс непроизвольно улыбнулся: – Наконец-то! – выпалил он, тут же удивившись собственным словам, хотя не покидало стойкое чувство, что всё шло по его заранее составленному плану.

Озарение пришло внезапно. Он вдруг всё понял.

Срывая шлюзы на пути к памяти мироздания, огромным потоком хлынули воспоминания, разливаясь по разуму теплыми приятными водами, греющими душу. Максим сползал вниз, всё еще пытаясь хвататься за край саркофага, но лишь по инерции. Это уже было не важно. Ничего более было не важно, кроме того, что он наконец-то подобрал ключик к этим дверям, перед которыми топтался так много лет, не понимая, как войти и не понимая, почему они вообще закрыты.

Мощным рывком, человек, покоившийся на дне саркофага, поднялся, сел, и сделал глубокий громкий сиплый вдох, шальным взглядом охватывая окружающее пространство перед собой.

Максим, скорчившийся в позе младенца на земле у подножия постамента, дернулся в сильной конвульсии, перевернувшись на спину медленно с хрипом выдохнул. Сердце завершило свой ритм последним мощным ударом и затихло. В зеркале остекленевшего взгляда обращённого в небо, подгоняемые стремительными ветрами, неслись перистые облака.

Вот она долгожданная дорога домой. Чистая энергия светлая и добрая, истинная душа яркой вспышкой растворялась в мироздании.

Освободившаяся от оков бренного немощного тела, душа ликовала, пронизывая пространство мироздания собой. Она сливалась с каждой песчинкой на земле и с этой галактикой и даже со всей вселенной, проникая за ее пределы. Для нее не было преград, она являла собой это мироздание, она всё помнила и знала. Энергия, излучаемая ею, стремилась во все самые отдаленные уголки.

Но душа помнила, что не всё завершено задуманное. Нити боли и страха, злобы и невежества, словно искусно сплетенная паутина, пронизывали это самое мироздание, заставляя испытывать сильную скорбь. Душа помнила, что это была часть плана, когда-то задуманного и неисполненного. Она устремилась сквозь вечность, сквозь время, продолжая свой долгий путь к преисполнению важной цели существования.

Тишина…

Глава 3

14-е лето от великого примирения в звёздном храме

Где-то в параллельной вселенной

5495 год до нашей эры

Предгорья Гарийского хребта. Весна

Зор сноровисто карабкался вверх по довольно крутому скальному отрогу, с лёгкостью перепрыгивая с уступа на уступ, крепкими пальцами цепко хватаясь за попадающиеся на пути выступы.

Молодой, почти двадцати лет от роду, высокий белокурый юноша спешил очень. Холщёвая светлая куртка, шнурованная от пояса до ворота, такого же цвета плотные штаны. Мягкая обувь с невысоким голенищем, крепко перетянутая, позволяла бесшумно ступать по камню, а плотная подошва из особого материала, не давала скользить на камнях.

Его губ касалась легкая улыбка. Полная луна, нависавшая почти у самой вершины, отражалась в глубине больших голубых глаз. Он иногда хмурил брови, но делал это как-то по-доброму, словно размышлял о каком-то приятном воспоминании.

Прыжок, ещё один, перехват. Оттолкнувшись от небольшого уступа, он ухватился за нависавшую над головой глыбу, подтянулся и забрался на просторную террасу, которая являлась вершиной.

Зор встал в полный рост, вытянул руки вперед чуть в стороны и широко улыбнулся, слегка щурясь от первых лучей поднимавшегося солнца над обширной горной грядой.

– Ур-ур-р-р! – выкрикнул он прерывисто коротко, щурясь в сторону восходящего солнца, и быстро направился в сторону огромного валуна неподалеку.

Сгорбленная фигура, сидевшая чуть поодаль от глыбы у самого обрыва, встрепенулась. Человек обернулся, бегло взглянул на приближающегося гостя, скинул капюшон с головы и снова отвернулся, потеряв интерес, уставившись на зарождавшийся восход.

– Уфф… успел! – выпалил подоспевший Зор и присел рядом, скрестив ноги между собой. – Я пришел, Яр! Я обещание своё старался не нарушить. Ты не сердись, что опоздал на миг, мне жаль, – с искренним сожалением посмотрел он на него.

– Ты зря сюда приходишь, Зор, – тихим чуть хриплым голосом ответил седоволосый Яр, продолжая смотреть вдаль с легким прищуром.

Его волосы были настолько седы, что казались абсолютно белыми словно снег. Он не был старцем, чуть менее сорока лет, с резкими ярко выраженными чертами лица. Несколько мелких шрамов и один крупный начинавшийся на щеке, петляя уходивший за подбородок, прячась за воротом, выдавали в нем определенно бойца. Но больше всего этот нюанс выдавали глаза – тяжелый, словно опустошенный с нотками отчаяния взгляд, казалось, отражал в своей глубине все виденные когда-то битвы, врагов в предсмертных судорогах. Яр тяготился этой памятью, но не мог ничего с этим поделать, лишь смириться оставалось.

Когда-то он был так же молод, как и Зор, беззаботен, добр и наивен. Радовался каждому восходу солнца, каждому дню, пока в этот благодатный край, в котором он родился, не пришла война. Взяв в руки оружие, повергнув первого противника, он обрек себя на вечное страдание, на битву с самим собой.

Яр и еще тысяча воинов, предводителем которых он являлся, давно обрекли себя на отшельничество. Они принесли себя в жертву четырнадцать лет назад, в великой битве с армией страны Красного Солнца – страны Дракона, как ее называл тогда правящий император Тариман.

До того в Гарию никто с войной не наведывался, но после злополучной кровопролитной битвы, то одни, то другие с жаждой наживы начали проникать в эти тихие края. Сирхи за последние три года уже два раза приходили. Яр со своим немногочисленным отрядом с легкостью разбивал неприятеля. Они не видели сложностей в военном искусстве, оно казалось простым, но вот только очень мучительным душевно для этих людей. По природе своей гарийцы были чисты, никогда не помышляя о зле,а вот жизнь внесла свои исправления. Чтобы сохранить ту чистоту целостной, Яр и еще тысяча гарийцев, вызвались взять на себя все бремя войны, чтобы другие смогли остаться чисты, не испачкавшись в чужой крови, продолжив род. Нужно было сохранить ту чистоту любой ценой. И вот теперь Яр со своим небольшим войском, постоянно проживали в предгорьях гарийского хребта – длинной цепи горных массивов, тянувшихся с севера на юг и являвших собой своеобразную границу края. Они добровольно ушли из Гарии, искренне полагая, что более не достойны ступать по земле предков, чтобы ненароком не нарушить гармонию своим присутствием, духом, пропитанным смертью.

Зор был сыном истинной гарийки и бывшего императора Красного солнца Амура, или как его иначе некоторые звали – Асур. Мать его погибла, недолго прожив после рождения Зора, а отец умер сразу же после войны с армией Таримана, тогда Зору было всего пять лет. В той битве Амур и Яр стояли плечом к плечу и одержали победу, вот только радости им она так и не принесла, изменив жизни одних навсегда, других завершив вовсе. Зор часто приходил с равнины в предгорья к Яру в надежде отыскать тот ответ, как-то помочь вернуться им всем в родной дом. Он из-за этого сильно переживал, но Яр был упрям и наотрез отказывался возвращаться.