Муха

Поначалу дятел опасался собаки, и прилетал к миске, лишь если та забиралась в будку поспать. К тому времени каша, разумеется, леденела, но всё равно, добывать пропитание подобным манером было куда проще, чем выуживать замёрзших червячков из-под коры. Но как только дятел понял, что старый пёс ест скорее по привычке, чем в охотку, и не прочь поделиться, то распробовал духовитый вкус тёплой каши. Он садился на край миски, и, пока собака слизывала с боку, где было не так горячо, расслаблял узел галстуха языка78, и вкушал сверху самой середины, прилепляя остуженную самим воздухом тёплую плёнку кушанья.

Дятел освоился в такой мере, что ежели, бывало, хозяйка запаздывала с кашей, то требовал немедля, сей же час! – вынести её. Для этой цели он заволакивал пустую миску на крыльцо и гремел ею бесцеремонно, спуская по ступеням.

Собака глядела на это и вздыхала, положив лапы на голову. Она была против любого беспорядка, но соглашалась с птицей в том, что с едой запаздывать не след.

Некий воробыш живший неподалёку, после нескольких дней надзора за товарищами, сообразил присоседиться к трапезе, и одним пасмурным днём, едва дятел устроился напротив собаки, никого не спросясь, плюхнулся прямо в середину миски. Надо сказать, что посудина была похожа, скорее, на небольшой таз, в котором стирают детское бельишко, посему каша на глубокой его части намного дольше оставалась горячей. Очутившись по шейку в ванне жирного, вязкого варева, обвитого кудрями пара, воробей залип. Взлететь он мог, ибо не было никакой возможности приподнять крыл, а от жара ему стало столь нехорошо, что раззявив пошире клюв, он только и смог, что тонко чирикнуть, вычёркивая себя навсегда из воробьиной судьбы. Но… собака была слишком стара, чтобы не пожалеть о чужой жизни. Обжигая язык, она отхлебнула каши из середины миски вместе с воробьём, и выплюнула его в снег уже почти что чистого. Так только, несколько крупинок застряло на затылке.

После того случая, дятел и пёс приняли воробыша в свою компанию, но теперь он кушал, не нарушая порядка, пристроившись на самом краю, и не старался зачерпнуть первым, – погуще, послаще, да погорячее. «Всему своё время», – думал он, – «как простынет немного каша, вот и дойдёт до неё черёд.»

Тараканы

«Таракан упал в стакан…»

Анатолий Баранов (Цхварадзе)

Тихо радуясь от того, что застолье ещё не закончено, и впереди ещё чай, бабушка собирала тарелки, которые передавали ей со своих мест гости, и ставила их стопкой, одну на другую. Обсуждая переустройство мира на сытый желудок, все вокруг кричали, но не от того, что затевали склоку., но потому, что собеседники чаще всего сидели по разные стороны стола. Мне разговаривать было не с кем и не о чем, я вертел головой по сторонам, прислушиваясь то к одним, то к другим.

Заметив, что я совершенно свободен, бабушка попросила:

– Отнеси-ка тарелки на кухню, – И я с готовностью перехватил посуду из её рук.

– Только не разбей! – Попросила она.

Я храбро прошёл сумеречный коридорчик, света из комнаты оказалось вполне достаточно, чтобы напитать мою отвагу, но на пороге кухни пришлось остановиться. Бабушка, которая пошла вслед, чуть не сбила меня с ног:

– Ну, что же ты? Заходи!

– Не… не буду. Боюсь… – Ответил я и отступил, предоставляя ей войти первой.

Бабушка понимающе вздохнула и нащупала рукой выключатель. Стоило свету коснуться рыжих половиц, как золотисто-карие жуки бросились бежать, шелестя хитоном79 надкрыл в тень.

Пусть бы в кухне прятался бандит, тигр или волк, – то я бы непременно сразился с ним, и загородил бабушку собой, но тараканы… Коли б я не знал, сколько их прячется за плитой и под столом, если бы никогда не видел их гнёзд, и белоснежных личинок, заполнивших однажды весь пол крохотной кухни от порога до стола. В тот день, когда я встретил их впервые, решил, что кто-то просыпал рис, пока они не бросились врассыпную…

Невозмутимо ступив в кухню, бабуля потянулась ко мне за тарелками:

– Давай, надо вымыть поскорее, чтобы было куда нарезать торт.

– Сам помою, а ты вытирай. – Попытался загладить свою нерешительность я, но, едва направился к раковине, чтобы открыть воду, как оттуда, обгоняя один другого, на стену перед моим лицом, неровным, рыхлым строем, выбежали тараканы. От неожиданности я выпустил тарелки из рук. Все. Разом.

Они как-то очень медленно и тихо падали, раня друг друга, брызжа осколками и шурша фиолетово-золотистыми кружевами.

– Мои любимые… – Охнула бабушка, но, заметив, как я расстроен, быстро прикрыла дверь и схватилась за веник:

– Не переживай, это всего лишь тарелки. – И достала из стола другие.

Когда, нагруженный банкой тушёной в маринаде рыбой, кусочком торта «на дорожку» и напутствием «после вернуть крышку», ушёл последний гость, я зашёл в кухню. Бабушка уже перемыла всю посуду, и, достав с полки кружку с обкусанной по краям эмалью, набирала в неё воду.

– Ба… из-под крана нельзя…

Согласно кивая, бабушка принялась пить большими глотками. На стене, не стесняясь ни нас, не света, во всю суетились тараканы. Иногда они падали в позабытый на дне раковины, залитый водой стакан.

– Утонут? – С надеждой спросил я.

– Нет. – Вздохнула бабушка. – Тараканы долго могу плавать, очень долго80. Живучие они…

Трамвай

– Ту-дух, ту-дух, ту-дух… – Зимний туман густеет, и из-под его сени, как из бездны, зыбкий и нечёткий даже вблизи, появляется трамвай. Он словно вылеплен из подтаявшего снега, неловок, угловат, но так непохож на своего меньшего собрата, который плющил колёсами гвозди и монетки на рельсах моего детства…

– Тирелим-трынь! – Глухие, заканчивающиеся ничем переливы, с которыми подъезжает к остановке трамвай, напоминают мне звоночек моего трёхколёсного велосипеда. Вагоновожатая в любое время серьёзна, и пристально наблюдает за тем, чтобы, как только она сдвинет рукоять электромотора, никто не остался на ступенях. Впрочем, всегда найдётся тот, кому интереснее проехать на подножке трамвая, нежели передавать монеты за уют вагона кондуктору. Такой, случается, расплачивается за проезд ушибом от падения, а то и вовсе поломанными рёбрами.

Снаружи трамвайчик выглядит, как игрушечный, а внутри он тот ещё щёголь! Стучит монисто зацепившихся за потолок рукоятей, похрустывает суставами шпал, как тапёр костяшками пальцев перед игрой. Неширокие наборные сидения из узких досок, пахнущие лаком и олифой, словно залиты мёдом, так, что, глядя на них, редкий малыш не лизнёт исподтишка, пока не видит никто. Если в трамвае мало пассажиров, то, бывает, вагоновожатый позволит постоять у кабины, а иногда даже и взойти вовнутрь, ступить одной ногой на ребристую резину ковра.

Такая удача выпадала не каждому, но мне – много чаще других. Давняя подруга матери, тётя Аня, управляла трамваем номер тринадцать, что ходил по нашей ветке. Она часто махала нам рукой через окошко, когда проезжала мимо, а иногда и колоколила в ответ. Тётя Аня была такой худенькой и невысокой, что казалась девочкой. Накрытый платком пышный пучок волос на голове и помада морковного цвета не делали её старше. Казалось, что настоящий водитель трамвая вышел, чтобы перевести тяжёлым ломом стрелку, а тётя Аня забежала, и катается запросто, без спросу, куда захочет.

В кабине трамвая, особенно привлекали свисающий откуда-то сверху толстый канат и штурвал. Эти, почти что корабельные снасти, тревожили воображение, и представлялось, что ты не в заснеженном городе, и не возвращаешься от бабушки или из гостей, а ведёшь судно к экватору в бурном океане. И, стоит пересечь его, как по праву сможешь «свистеть в ветер, плевать на палубу и носить серьгу в левом ухе». Белая пена вала по правую руку так и норовит сбить с курса, но ты знаешь, что ни за что нельзя подставлять борт корабля под удары вод, а, чтобы не потопить судно, надо непременно идти поперёк волны…

– Право руля! – Кричу я на весь трамвай и, ухватившись за ручку штурвала, кручу его, что есть сил, дабы спасти корабль и всех его пассажиров…

Штурвал ручного тормоза так неожиданно резко остановил вагон, что по лобовому стеклу пробежали нешуточные электрические молнии, я же до крови разбил себе нос о перегородку… После того случая, тётя Аня по-прежнему здоровалась со мной, но больше ни разу не впустила в кабинку, а, спустя некоторое время, и вовсе пропала с маршрута.

Как-то раз, когда мы с матерью шли за покупками, то встретили сухонькую усталую женщину в платочке.

– Поздоровайся! – Приказала мне мать, и я послушно кивнул.

– Ты меня не узнал!? – То ли плача, то л и смеясь воскликнула женщина. Я вгляделся, и лишь по цвету, под которым тётя Аня прятала свои губы, понял, что это она. Ведь никогда раньше я не видел её без трамвая.

Взрослые разговорились, и я услышал, что тётю Аню перевели в какое-то депо, так как месяцем ранее, когда она вела свой вагон по чужому маршруту, трамвай никак не хотел забираться в горку, но когда заехал-таки, то прямо на самом верху у него отказали тормоза. Пассажиры начали голосить и плакать, а тётя Аня выскочила из кабины, и громко, перекрывая всех. закричала, чтобы все, как один, легли на пол. Те люди, что послушались, остались целы, а другие, которые начали выскакивать на ходу, пострадали.

– И теперь меня будут судить… – Грустно улыбаясь, закончила тётя Аня.

– Но ведь вы ни в чём не виноваты! Они же сами! Не послушались! – Стал горячиться я, но мать одёрнула меня, чтобы «не лез ко взрослым со своими пустяками».

Не знаю, что решил суд, но тётю Аню я больше не видел, хотя ещё долго с надеждой вглядывался в лица вагоновожатых, и на всякий случай махал им рукой.

– Ту-дух, ту-дух, ту-дух… – Зимний туман густеет и липнет к стёклам, так что и не разглядеть, кто там, по ту сторону окна, чуть наклонившись вперёд, внимательно смотрит, – успели ли ребятишки отбежать подальше от рельс. Ведь им непременно нужно, чтобы трамвай как следует расплющил монетку или гвоздь. Ну, а зачем ещё нужны трамваи, если не для того?..

Записка…

Ночь, как не старалась поспеть к утру, в который раз так ничего и не испекла. Оставив всё округ выпачканным в отсеянной муке снега, невыспавшаяся и незрячая от того, шла она, подставляя спину рассвету, волочила скомканный, забелённый от конца до края фартук, и его неубранный в карман поясок тянулся по земле, оставляя узкие тропки и просеки, которые можно было топтать понемногу, не испортив ничего. А то, что трогать до вечера лес не след, было видно даже сквозь серые шторы, за которыми прятало свой неумытый лик утро. Но, невзирая на это, лесок гляделся нарядным, праздничным, пухлым и пряным.       Его так и хотелось съесть, но тайно, чтобы не заметил никто, спрятав руки за спину, неслышно откусывая кончики засахаренных инеем веток, опасливо стряхивая прямо в рот с листов густую, весомую марципановую стружку и перехватывать вдохом не тяготеющую к средоточию земли, застрявшую в складках коры дуба, свернувшуюся снежную патоку. Да не трогать горячим, не выдавать грусти, либо тревоги, переводя близко дух, дабы взбитая сливочная пена не стаяла, обнажив стыдливо посуды дно.

Нет пущей обиды, чем начинать заново, сделанное уже почти. Не

отыщешь в себе тех сил, а из других родится совсем не то, не прежнее, прочее, про которое и сказ иной. Может и не хуже бывшего, да всё ж…

Однакоже, презрев осторожность, не имея сил удержаться, ступаешь мимо тропинки, и скользишь, роняя себя. Тесно обступивший ветки, снег сыплется густо, облепляя с ног до головы. И, чтобы уж необидно было совсем, трогает тихо и нежно мокрым пальцем за кончик горячего носа, так что не знаешь совсем, – в шутку он к тебе так-то или всерьёз.

Но уже много позже, в прохладном доме у простывающей печи, подле вязанки сырых, пахнущих грибами дров, находишь записку… Чёткие, хотя и причудливые знаки, выведенные чёрной тушью, да верной рукой: «Писано в одна тысяча…» – узором личинок на состаренном осенью берёзовом листе…

Приметы

– Скажите, а вы верите в приметы?

–Ну, это лишь в том случае, если они верят в меня.

Муху разбудила предновогодняя суется в доме. Она сидела тихонько, и с опаской поглядывала через окошко на синиц, который то дрались, то купались в снегу, да с нескрываемым испугом, – на засохшую промеж слоёв паутины товарку. Обычно жизнерадостной, мухе теперь не нравилось всё, – что разбужена раньше сроку, что зябко и жарко, в тот же час, а особенно её раздражало обилие вкусных запахов, которые вились вокруг по-родственному, но ей, в силу глубоко дремавшего об эту пору аппетита, совершенно не желалось есть.

Но особо пугала своим добродушием хозяйка, что в другой, менее праздничный час, не раздумывая, согнала бы её с видного места извечно мокрым полотенцем, а теперь лишь глядела на неё с грустной улыбкой, да трижды стучала по стеклу, бормоча себе под нос то, чего разобрать не смог бы даже паук81.

Ритм невнятной речи, или же сами кроткие удары отвлекли и убаюкали муху. Зевая до хруста в застывших от долгой неподвижности членах, побрела она к цветочному горшку, в котором, собственно, и спала с самой осени. Пока муха ворочалась там, чтобы улечься поудобнее, то успела разглядеть, как за запертыми рамами теней на снегу, ржавеют в садах яблоки, и узкие породистые, с высоким подъёмом ступни косуль, наискось пересекая тропинку, как бы перечёркивая её, цепляются за наст большими пальчиками, ушибленными об утонувший в сугробе корень дуба. А уже почти что на краю сна ей померещилось, или то было в самом деле, что одуванчик закатного солнца кивнул ей нежно и ласково, да уронил подкову следа в неглубокий, сияющий голубыми искрами сугроб. «На счастье», – подумала муха и улыбнулась.

Когда Кремлёвские Куранты били полночь и, перекрикивая их, люди поздравляли друг друга с Новым Годом, муха уже давно спала, и не тревожила больше своим появлением никого, до самой весны.

«Здесь был…»

Тёплый душ мелкого снега нежен. Он не решается тронуть за лицо, но лишь гладит воздух рядом. Так что немного щекотно, и жмуришься от услады82…

Желтоватый завитой парик стаявшего со ствола снега, раскинув на стороны букли, распростёрт на зернистом насте, плохо отшлифованном ветром, словно выложенный для проветривания из старинного сундука.

Скинутая с чердака кроны прямо под ноги удочка ветки гибка, и пригодилась бы вполне, коли б не рыбы, коих жаль.

Прощальный взмах жёлтого платка, зажатого в тонких, замёрзших пальцах клёна, будто бы с пирса вослед уходящему кораблю. Да где то море? Отсюда не видать… Сорванный ветром с ветки, распятый меж сугробов, ловит кленовый лист в свою паутину зазевавшиеся снежинки, словно мух.

Уютные, обитые бархатом снега, долгие скамьи поваленных деревьев, зовут отдохнуть кротко, да разобрать заодно ночные похождения косуль, возведённые в кавычки следов на снегу.

Губы леса обметало лихорадкой коры, на каждом шагу, лужами – сукровица желтоватой талой воды. Повсюду – предупредительно разложенные хворостом кусты, и лёгкими комочками пепла, – мох на снегу. Долго стоял, размышляя, в этом месте дуб.

Шалый дождик навертел мокрым пальчиком мелких горошин в широком сугробе поляны, и промежду ними, как между прочим, – соцветия круглой, лишённой когтей печати, след волка. Говорит о том, что он был здесь совсем недавно. Так ведь и я.… и мы… тоже были здесь. Недавно, совсем…

Примечания

1

самцы мух отличаются более крупными глазами, у самок лучше развито обоняние

2

так подшивают ткань, свернув втрое, чтобы не обтрепалась при стирке

3

Николай Островский «Как закалялась сталь»

4

Повесть «Коллеги» Василия Аксёнова (1959)

5

В составе алтайского чая: зверобой, мята, календула,, липа, лабазник, ромашка, зизифора, василек.

6

Ежемесячный литературно-художественный журнал для детей от 6 до 12 лет, издаётся с 1924 года

7

верхняя поперечная часть оконной или дверной драпировки (обычно с фестонами или украшениями)

8

переигрывание, переутомление

9

хрипотца

10

тот, кто привержен высоким нравственным идеалам и руководствуется ими в жизни

11

засыпая, в зиму, рыбы окутываются плотной оболочкой белой слизи, похожую на застиранную фланель

12

сонный

13

область, которую может охватить взгляд

14

нарекание

15

самый маленький хищник, насекомоядное, истребляет личинок вредителей, рыхлит почву

16

продолжительность жизни землероек всего полтора года, самки живут на месяц дольше, чем самцы

17

Один аршин равен 71,12 см

18

карась (сербский)

19

зачесать

20

дом культуры – здание в виде дворца, в котором размещались кружки и секции для проведения досуга и обучения культуре

21

библиотека, читальня, атенеум

22

дорогая

23

осуждать

24

лишенный раздвоенности

25

факт

26

парк культуры и отдыха в Воронеже до 1953 года

27

мягкий вагон пассажирского поезда

28

виноград – лиановые

29

белка

30

бóжьи корóвки, кокцинелли́ды (лат. Coccinellidae), – семейство жуков, живут 1 год

31

сорт хлопчатобумажных ниток для вышивания

32

свирель

33

сало

34

та часть человеческой личности, которая осознается как Я и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия

35

использовать

36

прямоугольный отрез ткани, подвязываемый на бёдрах в виде юбки

37

Scilla cernua

38

окончание

39

Соловецкий лагерь особого назначения

40

каждый зверь, доставляющий мех:медведь, лиса, олень

41

упавшие на землю в лесу стволы деревьев или их части: сучья, ветви, сухие и гниющие

42

1,067 км

43

изба

44

охотник

45

предоставлять

46

губа – гриб

47

балетные туфли

48

съедобные грибы

49

катарный

50

дятлы вносят споры разрушающих древесину грибов в дупла деревьев

51

принятое решение

52

белка

53

западнее

54

блюститель нравов

55

Ночь коротка,/Спят облака,/И лежит у меня на ладони/Незнакомая ваша рука.

56

нарицательная стоимость

57

пока ещё светло

58

синицы и полозни относятся к отряду воробьинообразных

59

дрянной, презренный, низкий человек

60

до рассвета

61

метла из мочала, веревок, щетины и т.п., вделанных в колодку

62

шарить

63

наперёд

64

заранее

65

воробей

66

хвойные

67

Евангелие от Матфея 6:26 – Мф 6:26

68

лишиться лошади, быть в замешательстве

69

толкование имени Гомера

70

по преданию, Гомер, расстроенный проигрышем в поэтическом состязании, споткнулся о камень, упал и скончался

71

переезд в другую страну, в поисках лучшей доли, не путать с эмиграцией, хотя она часто не что иное, как завуалированная иммиграция!

72

календарь

73

досада при утрате чего-либо

74

пёстрый

75

лисы моногамны, и самцы, в случае гибели самки, остаются одинокими

76

вОроны выбирают себе пару на всю жизнь

77

общее название птиц, к которым относятся ворон, сова, филин, ястреб и пеликан

78

у дятла язык растет из правой ноздри,на выходе разделяется на две половины, которые охватывают всю голову с шеей и выходят через отверстие в клюве, где снова соединяются; в полёте язык размещается в скрученном состоянии в ноздре и под кожицей позади шеи; длина языка – треть длины тела дятла

79

хитин (от др.-греч. χιτών: хитон – одежда, кожа, оболочка)

80

тараканы могу плавать под водой в течение 40 минут

81

способность паука слышать сравнима с тем, как если бы человек слышал всё на расстоянии 600 м

82

нега