Политолог из ток-шоу

– Есть в твоих словах рациональное зерно, – отпивая кофе, согласился Боб. – То, что национальность определяется средой, я отчасти соглашусь. Но есть же гены, зов крови. И насчет целеполагания. Как тогда русские большинство войн выиграли?

– В том и дело. Нормальные люди воюют и думают про мир, для них конец войны – начало новой жизни. А русский хоп-хоп победили, всё! Задача выполнена, идем дальше спать тридцать лет и три года. Я не говорю, что это уничижающая черта. Я указываю на отличия. Отличия есть и в этом мы с тобой согласны. Просто национальность – это дело настолько второстепенное, что где-то предпоследнее.

– Стой! – прервал Боб, глядя в телефон. Он выглядел озабоченным, даже испуганным. – Сообщение пришло. Пишут: за вами следят. У вашего офиса автомобиль… госномер… Абонент не определяется. Что это а?

Эндерс тоже напрягся, еще сильнее обозначились скулы. Позы не изменил, но сразу видно – подобрался. Осторожно отодвинул кофейную чашку на край стола, обвел глазами кабинет.

– Надо камеры посмотреть, – поднялся Боб. – Или от девчонок со второго этажа.

– Зачем?

– Убедиться.

Эндерс поднялся, усадил Боба обратно. Покрутился в кабинете, как породистый пес в конуре, он загорелся азартом.

– Подожди, отец родной. Суетиться не надо, не на поминках. Выдохни. Абонент не определяется – это еще ничего не значит. Определим, – сказал Эндерс.

Умнейший, но наивный Эндерс. Не для того мы такие сообщения шлем, чтобы спалиться, русских хакеров даже американцы не смогли определить, а то были грустные хакеры, государственные. Вольных хакеров тем более не найти.

– Что делать? – растерянно спросил Боб.

– А ничего! Нас вынуждают к действию, но мы не знаем друг это или враг. Поэтому лучше всего нам пока замереть и подумать.

– Нам?

– Конечно, нам. Любимого шефа в обиду не дам. Но удостовериться стоит. – Эндерс открыл дверь в коридор, крикнул. – Паш! Корабел! Зайди… Слушай, Паш, сходи за сигаретами. И жалом там поводи на предмет этой тачилы. На телефоне, вот номер…. Запомнил? Есть слух, что возле офиса припаркована. А мы с тобой, отец, – предложил он Бобу, когда Паша убежал. – Покумекаем. Посчитаем варианты. Люблю считать варианты.

Боб провел ладонью по лицу, собрался.

– Действительно, что-то я заволновался. Извини. Нервы последнее время. А какие варианты? Менты.

– Если менты! то вопрос – будут принимать или следят.

– Собирались бы принять, что мешает это сделать внутри? Скорее нет.

– А если не менты, то кто?

– Кто следит – вопрос первый, второй: кто предупреждает.

– Личное? Отметаем. – Эндерс щелкнул пальцами. – Рабочие моменты?

– Плюс бесконечность, – вздохнул Боб.

– Публичные дела?

– Лекции? Телек? Хм, – Боб пожал плечами. – Учебный план? Светская болтовня?

– А на ваших телевизионных батллах ты никого там ненароком? Может за твоей башкой из Киева приехали?

– Телек… ну люди серьезные на телепередачи не поведутся. На украинскую тематику я практически не выступаю.

– Кстати, почему? Самый рейтинг, мне кажется, – заинтересовался Эндерс.

– Ты уже спрашивал. Из-за… многих причин, – Боб уже который раз сбросил звонок на телефоне. – Достали!

– Тогда только маньяк.

– А кто тогда предупреждает? – не понял иронии Боб.

– Мама маньяка, например. Маньяк-конкурент. Нет, – вздохнул Сергей. – Никаких вариантов мы не просчитаем. Мало исходных данных.

Боб отбросил на стол телефон, который он до этого вертел в руке, стал глядеть в одну точку.

В стандартные звуки офиса примешивался скрип пола на втором этаже. Кто-то прошел по коридору в кабинет Натальи Владимировны, после начальственного взвизга Натальи Владимировны этот кто-то пробежал по коридору в обратную сторону.

Эндерс включил на компьютере фортепьянную музыку.

– Хорошо окна выходят во двор, – сказал он. – И первый этаж. Можно в экстренных случаях отходить огородами.

– Ты знаешь, – задумчиво произнес Боб. – С сыном у меня.… И не сказать, что проблемы. Теряю. Или уже потерял. И ведь не могу сказать, что я плохой отец. Нормальный. Несмотря на работу, всегда старался время ему уделять. Аттракционы, стадионы, футбол – все было. Фаст-фуд. Какие-то покупки надо – пожалуйста, сынок. По учебе помочь – тоже пожалуйста. Другое дело, что никогда ему не надо было по учебе. И не потому, что умный, хотя не без этого. Знаешь, еще в начальной школе им задали рисунок. Лорка говорит: а папа сейчас нарисует. Я рисую что-то, уже не помню, что. Не суть. Мы с Ларисой даем Артуру этот лист альбомный – на, сынок, неси в школу, получай оценку, папа нарисовал. А он говорит – как-то еще смешно так говорит, – давай, папа, свой дневник, чтобы оценку… Серьезно абсолютно. А потом у него эта суперпамять открылась: раз прочитает и помнит наизусть. У нас в поселке только простая средняя школа, тогда мы его собрались переводить в городскую гимназию для одаренных. Представляешь, уперся, нет и всё. Буду ходить в эту школу, в свою. Такой он. Нет! Я же чувствовал всегда – любит он меня. Лариску тоже. Ну, дети они же не могут лицемерить. Или любил. Теперь уже и не знаю. Лоре по барабану вообще. А я терзаюсь. Не то, чтобы терзаюсь! Все же понятно, парню скоро шестнадцать, возраст сложный. Я бы понял, если он был бы скрытный, как я подростком был скрытный. Так наоборот! Полнейшая откровенность. Я его спрашиваю: где был? Пиво пили с пацанами, водку запивали. Я же должен отругать! Я должен уличить и отругать. А если уличать не приходится? Я говорю: как ты смеешь? А он улыбается – рано или поздно это должно произойти, говорит. Так и получилось, что я к нему приспособился. Позавчера спрашиваю: ты наркоман. Нет! И смотрит на меня. А я уверен, что был бы он наркоман, сказал бы, да. И так же смотрел бы. Сегодня тоже. Заявляет. Вы там в своих передачах призываете к войне, глаза б мои не видели! И цитату! И смотрит! Полное пренебрежение. Ко мне, моей этой работе рожей светить. Отрицание. Неприятие. Честное.

– А это хорошо! – сказал Сергей. – Неприятие! Это правильно. Во-первых, нравственно, потому что именно так и должно относиться к милитаризму. Во-вторых, это говорит о том, что ему ты небезразличен. Считая твои занятия неправильными и недостойными, он их и отрицает. Не тебя. Ему за тебя больно и обидно. В-третьих, значит все-таки смотрит он на тебя по телеку. С негодованием, но смотрит. Шеф! Ты – большой манипулятор. Ты же тысячи людей заставлял делать так, как тебе хочется. Мы же целые края и области заставляли голосовать, как нужно. Уж кому-кому, а тебе разобраться с шестнадцатилетним чуваком, хоть и с феноменальной памятью, но! не вопрос. Совершенно, не вопрос.

Боб хотел что-то сказать, но тут в кабинет, крадучись, просочился Паша Корабел.

– Есть такая тачка, – радостно выдохнул он. – От входа выше по движению стоит припаркованная. Левое крыло помято. Номера грязью замызганы, но я аккуратненько высмотрел. В салоне сидит мужик. Выглядит как трахнутый Бэрримор.

– Понятно. Молодец, – кивнул Эндерс. – Что-то еще?

– Так сигареты! Вот, – Корабел положил пачку на стол.

Эндерс посмотрел на пачку, потом на парня.

– Скот ты, Паша, – хныкнул Эндерс. – Я же восемь суток как бросил. Ладно, иди.

Паша вышел, но тут же вернулся.

– Сергей Теодорович! Если что, то…– он зафиксировал кулак на уровне плеча.

– А как же, – усмехнулся Эндерс. – Наш знак четырех до скончания века!

Боб опять нервно вертел телефон.

– Что нам это дает? Я и так знал, что есть эта машина.

– Но теперь мы знаем где конкретно, – Эндерс поднял палец вверх. – И знаем, что не менты. По крайней мере не наружка. Возможно, просто опер на задании. Автобуса спецназа Паша тоже не обнаружил, следовательно, штурмовать нас не собираются, задерживать тоже. А значит, на осадное положение переходить мы не будем.

– Да какое осадное положение!

– Ты, отец, нас недооцениваешь. При необходимости мы можем и обороняться. Итак, у нас есть на хвосте по меньшей мере один автомобиль…

– На хвосте? – проговорил Боб. – На хвосте. Ничего себе…

– Ты о чем?

– Случай был утром…

…………………..

– … открой окно, дотянись, будь добр, – попросил Эндерс. – Закурю, что уж теперь. А все из-за Пашки! Видит Тенгри, я не виноват. Удостовериться затем, что если не менты, тогда применяем силовые методы, берем пленника, допрашиваем, снимаем вопросы.

– Я против.

– Тогда… да! Давно забытый вкус, – Сергей выдохнул дым. – Тогда ты выезжаешь, он за тобой, а я за ним и… Против? Ну давай мы его здесь блокируем, а ты уходишь. Кому звонишь?

– Договариваюсь с важным человеком.

Эндерс принялся разочарованно пускать дым в сторону открытого окна. Он-то хотел, чтобы движение, игра, охота – в общем, жизнь; а выбран самый скучный вариант – просить о помощи.

А нам уже понятен психологический профиль объекта. Тут тревожность, инфантилизм, тщеславие, приспособленчество. Сына любит. Деньги любит. Вроде, умный. В сложных ситуациях предпочитает обращаться к покровителям. Не имеет в жизни явной цели. Это, может быть, и плохо, но у кого сейчас имеется такая цель, чтоб жизнь положить за нее? Нашего времени герой – это лучше жить, да слаще жрать (киноцитата). Может это и правильно. Павка Корчагин с новым айфоном? Вряд ли.

4.

Наблюдаем. Боб сидит в ресторане за столиком, ковыряет вилкой в рыбе, преданно смотрит на сидящего напротив пузатого мужчинку со срамными усами, который двумя пальцами держит у уха айфон.

– …он рядом со мной сидит, – говорит усатик. – Понял. Передам. Извиняй за беспокойство Петр Петрович. Хорошо. Отбой.

Упаковав телефон во внутренний карман мужчинка неторопливо берет со стола коньячный бокал с соответствующим напитком, смотрит на свет через стекло, погружает в бокал свою позорно украшенную верхнюю губу.

– Да не томите, Сергей Алексеевич, – жалобно говорит Боб.

– Значит так, твою контору взяли в оборот по приказу генерала Шустрова Петра Петровича. За вами, значит, косяк. Но я договорился, – Сергей Алексеевич пишет что-то на салфетке (гангстер театральный, ох уж эти жесты!). Отдает салфетку Бобу. – Сумма. Адрес. Ну и извинения принесешь.

– За что извинения?! В чем косяк-то?!

……………..

– … ты не знаешь? Пару недель назад с твоего компьютера кто-то завел этот… Блог что ли, значит? Дзен какой-то. Или как там? И пишет там актриса кукольного театра драмы какая-то Жанна Бальзамова, что я возмущена, пишет, что у них под Курском молодой кинорежиссер Пельменев снимает, значит, фильм, – пузатик пересказал содержание якобы фильма, где бойцы Красной армии изображались просто-напросто людьми. – Конечно, в этом блоге в комментариях сразу буря негодования. Кто такой режиссер Пельменев, почему очерняет? Куда смотрит Министерство культуры? Договорились, что фильм запретить, а режиссера гнать из страны. И когда там участников набралось под тысячу, пишет Жанна Бальзамова, что фильма такого нет, а вы здесь собрались такие ханжи и зануды, общайтесь друг с другом, всячески их, значит, высмеивает.

– Эндерс. Убью, – шипит Боб.

– Еще пишет, что такая реакция людей представляет собой базар старых бабок, но есть и еще вариант, что подобное внимание к мелочам, свойственно сидящим на зоне, там любой пустяк может быть западло. Этих старух выстебали жестко. И всё бы ничего, но среди этих бабок была и жена генерала Шустрова. Она ему пожаловалась, а тот велел разобраться. Вышли на твою академию, где и компьютер этот, стали изучать. И это хорошо, что у нас законность восторжествовала! Лет десять назад Петр Петрович дал бы указание отмудохать вас всех до полусмерти. А теперь, значит, интеллигентно наехали на бизнес. Ну разговор наш ты слышал. Придется ему занести, как раз завтра приемный день. Лучше после обеда, ближе к вечеру. Суммой-то располагаешь?

– А? Да. Спасибо. Сергей Алексеевич.

– Значит, что значит. Там еще писали, что по поводу Жанны Бальзамовой читайте Дюма. Я не понял только, причем здесь эти мушкетеры. Петр Петрович тоже не понял.

– Да…. Кто его знает, – вздохнул Боб.

– А у меня же тоже проблема, —сказал Сергей Алексеевич, словно удивляясь этому факту.

И завел путаный рассказ о том, как он хотел попасть в политсовет одной партии, а они, значит, его совсем без уважения приняли, запросили денег, как у последнего генерал-губернатора. Вот падлы, подумал Сергей Алексеевич, распечатал, значит, заначку и повез тому, кому сказали. Заходит, значит, в гостиничный номер.

В кресле у журнального столика сидит представительный отутюженный мужчина в очках. Возле окна стоит юноша с наметившейся плешью на макушке, одетый в розовую распашонку и обтягивающие светлые брючки. Потом так:

– Присаживайтесь, – предложил деловой мужчина, указав в кресло напротив.

«Шутки шутим? – подумал Сергей Алексеевич, – нас не проведешь».

– Добрый день, Альберт Борисович, – обратился он к юноше и отрекомендовался. – Сергей Алексеевич.

– Угадал. Молодец, – похлопал юноша в ладоши. – А этот ваш конкурент Щукин минут десять с Ромой беседовал. Пока мы сами не раскололись.

– Вы просто на дядю похожи, – сказал Сергей Алексеевич.

– Ромочка, освободи местечко, – томно приказал юноша. – Итак, Алексей Сергеевич. Скажу вам прямо. Есть заказ на обновление кадров. Н-да. То есть, планируется несколько усилить состав политсовета. Чтобы было не скучно. Это понятно?

– Э-э, да, но…

– Есть мысли привлечь пару футболистов из «Спартака», возможно пару балерин или фигуристок. Поэтому при формировании новой команды будем учитывать индивидуальные показатели каждого. Вы у нас депутат, – Альберт Борисович водил пальцем по бумаге. А как вы депутатите? Процент посещаемости – нормальный, почти пятнадцать. Голосование – тоже неплохо. Хотя, это что? По поправкам в бюджет воздержался. Воздержался?!

– Да это не я, – обиженно сказал Сергей Алексеевич. – Это Флягин сосед нажал не туда.

– Но мы-то не знаем Флягин, не Флягин. Публичность. Так. Первый канал – шесть эфиров, Второй– два.

– Это я там еще Америку назвал мировым злом, – ввернул Сергей Алексеевич.

– Хорошо, хорошо. О! Передача с Андреем Малаховым. Туда-то вас, зачем понесло? Тема передачи: девочка – фу! – забеременела от родного отчима. Еще раз фу! Местная пресса… А это что?! Депутат против открытия гей-клуба. Вы что против?

– Кто я?! Нет, конечно! Я только за! – Сергей Сергеевич стремительно покрывался испариной. – Я и сам тоже…бывает… если что. Обеими руками за!!

– Ну, зачем же руками? – интимно произнес Альберт Борисович.

Тут Сергей Алексеевич, старый аппаратчик непозволительно покраснел, а Альберт Борисович дальше свое:

– Я вижу, что коэффициент полезности у вас приемлемый и при других условиях проблем бы не было. Но новые правила. Поэтому я вас спрашиваю: что вы предлагаете сделать для города? Для страны?

–Э-э, а что надо?

– Предложения какие-нибудь. Законопроекты.

– Подскажите, – попросил Сергей Сергеевич. – Какие предложения?

– А я и сама не знаю, – сказал Альберт Борисович. – Креатив нужен. Наше дело – это шоу-бизнес, а законотворчество – ваше дело. Вы же несколько сроков депутатом отыграли, должны же чему-то научиться.

– Хоть намекните, – умоляюще промямлил Сергей Сергеевич.

– Сами, Алексей Сергеевич, сами. Ваш конкурент Щукин тоже хочет в Политсовет, и средствами располагает для этого. И программы у вас одинаковые: зарплату поднять, цены снизить, дороги отремонтировать. Один в один. Видели такое шоу «Один в один»? Наша работа. Ром, подтверди, а то он не верит.

– Я верю…

– Да по фиг! У вас со Щукиным программы одинаковые, а кого брать? Я хотел сказать: за кого народу голосовать? Даже агитация. Смотрите: за вас агитирует группа «Лесоповал», Щукин планирует группу «Бутырка». А избиратель хочет, чтобы вас на лесоповал, а Щукина в Бутырку. Или наоборот.

– Что же делать?

– Думать, Сергей Алексеевич, думать. Предложения. Законопроекты. В интересах страны. Что еще можно запретить? Во втором округе кандидат предлагает запретить на приусадебных участках яблони выше метр семидесяти. И финансовый расчет есть и обоснование хорошее – борьба с преступностью.

«Да, яблони запретить, это круто, – уныло подумал Сергей Сергеевич. – Такое не переплюнешь. Действительно, креатив».

– Так что, жду ваши предложения, – Альберт Борисович встал, давая понять, что аудиенция окончена. – Держите мою визитку. Мой прямой телефон. У Щукина такая же. Думайте, Алесей Сергеевич.

И теперь Сергей Алексеевич пребывает в расстроенных чувствах, так как за восемнадцать депутатских сроков он этих законопроектов в глаза не видывал. Что делать? Уснул?

– Нет, – Боб все это время смотрел на огромный аквариум за спиной собеседника. – Говорите надо запретить?

– Так я тебе битый час…

– Жилетка.

– Что!?

– На официанте жилетка, – произнес Боб. – И рыба. Рыбалка, жилетка, запретить. М? По аналогии с ремнем безопасности.

Есть! Есть в верхах сообразительные люди! Недаром они – элита управления! Люди с умом острым, как меч и космическим кругозором, хватающие на лету, молниеносно принимающие решения. И Сергей Алексеевич, претендующий на теплое место один из них. Он прищурился, шмыгнул носом и рванул из кармана телефон, как копы в фильмах выхватывают из подмышки пистолет. Набрал номер, ему ответили.

– Алло! Альберт Борисович! Это Сергей Алексеевич, был у вас по поводу Политсовета. Да он самый, Алексей Сергеевич, который. Да! Есть предложение. Всем, кто едет на рыбалку обязательно одевать спасательные жилеты. Да! Для их же собственной безопасности. Как автомобильные ремни! Да! И неважно с лодки или с берега. Только в жилете. А на жилет – сертификация, – неожиданно для самого себя, по вдохновению развил идею Сергей Алексеевич. – Кто без жилета – штраф. Жилет без сертификата – штраф. Сколько рыбаков по стране? Под это дело можно целую госструктуру создать. Да! Спасибо! Да… Альберт Борисович! Очень, – он положил трубку, осклабился. – Ну, брат, выручил, ну голова. Конечно, рыбаки! На поверхности же лежало. Экие мы с тобой мастера, такую идею…. Давай коньячку…

Только через полтора часа Боб вышел из ресторана с видом могильщика после работы. Над смрадной городской суетой висел вечерний купол бабьего лета, расписанный косыми пунктирами птиц, но это было в параллельном мире, не имеющего ничего общего с нижним асфальтовым царством, где люди пропалённые делами и раскаленные машины на приколе смотрят устало только лишь вниз.

Пробираясь по парковке, Боб нажал на трубке вызов.

– Алло, слышь, Калиостро, ты же рядом. Я прав?

– Прав, – голос Эндерса за спиной звучит ясней, чем в телефоне. – А наш преследователь покрутился, постоял и удалился.

– Я говорил, что не надо ехать за мной.

Залезли в машину, Эндерс достал пачку сигарет, но не закурил, Боб барабанил пальцами по рулю, потом словно нехотя протянул соседу ресторанную салфетку.

– Какая красивая цифирь! – восхитился Сергей. – И что-то мне подсказывает, что цифирь скорее грустная.

– Развлекаешься? Вы взрослый человек, Жанна Бальзамова, а занимаетесь дешевыми провокациями. Жену генерала до слез довели.

– Вон оно как, – Эндерс убрал салфетку в карман. – А не слишком велика неустойка за слезу генерала? Генералы обнаглели.

– Генералы обмельчали, – с неприязнью сказал Боб. – Сергей Алексеевич этот тоже. Задолбал да невозможности. Жрет самый дорогой коньяк и мне говорит: «Как поет Расторгуев, «Россия без нас обойдется, но мы без нее не могём обойтись», ха-ха-ха, понимаешь, о чем я? Понял да? Ха-ха-ха». Мудень. Хорошо – помог.

– Я заплачу в таком раскладе.

– Мне потом отдашь, все равно идти извиняться. Жанна Бальзамова, хех!

– Ненавижу ханжество! – буркнул Эндерс. – У них шаг в сторону – кощунство. Веселое слово – святотатство.

– Старая нация держится за свои фетиши, как дряхлая бабка за платье из юности. У немцев не так?

– Пес их знает этих немцев! Я жил в Германии в русской среде. И то! При первых признаках совершеннолетия вернулся. Родители, конечно, в шок.

– А почему вернулся? Ты так и не рассказывал.

– Так до дому, батьку, до дому! – усмехнулся Сергей. – Есть такая легенда, что мамелюкскому султану Египта, бывшему рабу-кыпчкаку, который находился на пике богатства и могущества, принесли пучок сухого ковыля, и султан бросил царство, войско, гарем и рванул до дому в Половецкую степь. Вот и я… пока, правда, не доехал. Сейчас бабла поднакоплю, да на родину. Дом поставлю, женюсь на хохлушке.

– Никуда ты не поедешь.

– Я хотя бы об этом мечтаю! – возразил Сергей. – Степь сниться. А тут…

– Здесь далеко не степь. Здесь арктическая пустыня. Ничего, – сказал Боб, тряхнув головой. – Ничего, разберемся. Тебя куда подвезти?

– В Тургород. Не по пути? Тогда я сам. Пока.

– Пока, – они обменялись рукопожатием, Эндерс вышел, а Боб еще некоторое время смотрел через лобовое стекло на краешек неба, синеющего между серыми высотными домами.

Боб долго открывал входную дверь домой, проходя по гостиной…

…………….

… изучал в интернете славную биографию генерала Шустрова, когда на первом этаже раздался дробный звон, который бывает, когда лупят ложкой по кастрюле. И голос Артура, вопивший «сюда, сюда!».

Боб выскочил в коридорчик. С мансарды по винтовой лесенке скатилась испуганная Лора в розовой пижаме. Они устремились на первый этаж.

Посреди обеденной зоны стоял Артур, производивший дикий грохот, подкрепляемый собственным криком.

– Добрый вечер, мама с папой, – поприветствовал он ошеломленных родителей. – Сразу попрошу: без ругани!

– Арти, что случилось?! – озабоченная до нельзя выдохнула Лора.

– Присаживайтесь, – он сделал приглашающий жест к столу.

Посредине ярко освещенного стола развалилось большое блюдо, в котором, пересыпаясь и дымя, поблескивал морковно-слезящийся рис, рядом – три пиалы для чая.

– Я решил, что у нас сегодня семейный ужин. Это плов, – объяснил Артур вытянувшимся лицам с округлившимися глазами. – Пап, садись.

– Ну что ж, – Боб неловко занял место за столом. – А зачем такая… воздушная тревога?

Артур развел руками:

– Как иначе вас от компьютеров оторвать? Мам, – Лора присела с краю, готовая в любой миг вскочить.

– Ты снимать будешь? Я тогда бы переоделась и накрасилась. Некрасиво получится.

Артур поправил блюдо с пловом, стал разливать по пиалам чай.

– Не буду я ничего снимать. Просто предлагаю поесть. Данное кушанье приготовлено лично мной. Да как! По классическому узбекскому рецепту. Мало того! Приготовлено на живом огне в настоящем казане. Сюда я, правда, уже в пластике дотащил. Но…. Даже дымком тянет. Вы понюхайте!

– Похоже, – согласился Боб. – Тянет.

– А! Это конкурс какой-то, – высказала догадку Лора. – Конкурс, да?

Артур сел приподнял высоко пиалу, отхлебнул, поставил.

– Вы попробуйте, – попросил.

Лора все озиралась в поисках съемочной группы или иного подвоха. Боб тоже имел замороченный вид.

– Это вкусно, – уговаривал Артур.

– Я такое жирное вообще-то… – нерешительно сказала Лора. – Если только ложечку.

– В идеале плов едят руками. Но для дам можно сделать исключение, – Артур передал матери ложку.

Она черпнула несколько рисинок, отправила в рот, пожевала передними зубами.

– Очень вкусно. – согласилась. – Что дальше?

– Ничего. Посидим.

– А-а, – протянула Лора, многозначительно улыбнулась, якобы распознав всю фишку, и откинулась на спинку, скрестив руки на груди.

– Руками говоришь, – Боб с сомнением смотрел на гору риса. – Можно и руками. Ничего сложного. Руками.

– Смотри, пап. Вот так, – Артур показал. Боб неуклюже повторил, отправив в рот щепоть плова. – Как?

Боб, работая челюстями, мимикой показал, что ничего.

– Самое главное, что на огне, – отметил Артур. – Есть тут неподалеку одно безлюдное местечко, я вас туда обязательно свожу. Там можно огонь разводить, и никто ничего не скажет. Там на костре и приготовлен этот шедевр. Ну, для меня – шедевр. При том, что казан…. Это такой большой котелок, – объяснил в сторону матери.

– А его мыли? Котелок.

– Обязательно. А поскольку я профан в кулинарии, был у меня шеф-повар узбек Саша, но он не Саша понятно. Там имя – не выговоришь.

– С узбеком переписываешься? Это же в Азии, да?

– Ты, Ларис, отстала от жизни, – сказал Боб. – Тайный узбек всюду, он не только в Азии. – Он потянул еще одну горсть плова, рука сбилась с курса, жирный рис просыпался на грудь.

– Тут практика нужна.

– Практика чего? – раздраженно произнес Боб. – Практика есть руками?

Артур пожал плечами.

– Традиция такая.

Боб закипел необъяснимой злостью.

– А почему я должен следовать таким традициям?! Современные люди, и вдруг есть руками. Зачем? – Боб закатил глаза. – Есть прогресс нормальный, необратимый, а находятся кадры, которые хотят этот прогресс куда-то обратить. Навязать традиции, обряды. Для чего люди вообще с деревьев слезли? Ешь бананы – традиция. Но ведь слезли! И начали развиваться, в том числе в методах пожрать. Сначала плоскими камнями или ракушками черпали, потом догадались до деревянных ложек. Это же кто-то сидел! Он изобретал!! Чтобы взять это чертово полено, разрубить на четыре части, взять одну часть и вытесывать из нее ложку. Ночами сидел человек и вытесывал каменным скребком ложку. Годами ее доводили до оптимальной формы. Веками! Это подвижники были, они жизнь положили за ложки! Их жгли на кострах, они не бросили ложки! Все на алтарь будущих поколений, – Боб шлепал ладонью по столу. – А дальше искусство изобретателя дошло и до металлических ложек – алюминиевых и серебряных. И все для того, чтобы в двадцать первом веке образованный человек, кандидат наук ел руками. Так решил узбек Саша! Саша – авторитет, а отец им – фраер с косичками. Отец у них агрессор, милитарист, он желает в пепел обратить планету. А мирный узбек варит плов, и он, конечно, нам милее! Он нам ближе! По духу, по образу жизни, а где образ жизни немного отличается, так мы подстроимся! Мы возьмем те традиции и выбросим ложку. Нашу русскую деревянную ложку, расписанную под хохлому, мы бросим. А нам не надо! Зачем? Можно и руками. Зачем нам этот борщ, если есть плов? Плов всему голова! – Боб резко поднялся, двинув стол от себя. – Плов всему голова! А мы – нет, мы не нужны. Идите в жопу, поколение! У нас свои теперь забавы. А что? Была и Римская империя без римлян. Две! Две империи было без римлян, опыт есть! Россия без русских тоже неплохо. Только придется есть руками!!!