Авиаторы света

Случаи отравления у наших знакомых были. По совету бывалых туристов их лечили местным кремом «Кайлаш». Стоит он недорого и интересен тем, что его можно мазать на хлеб, и при этом «Кайлаш» ещё лечит ожоги!

Индусы, надо сказать, и впрямь не особенно чистоплотны, есть такая особенность. Стоит хотя бы чуть-чуть удалиться от освоенных туристами мест, например, мы совершили вылазку в религиозный город Гокарну, как мусор, состоящий из отходов фруктов и всевозможных бумажек, окружает тебя чуть ли не по пояс. Во многих интересных в туристическом плане местах негде вымыть руки, в том числе и в кафе. При этом сами индийцы – будьте готовы! – очень любят пожать руку, это своеобразный местный аттракцион. Стоит хоть что-то купить, как рука уже жмётся, и бесполезно прятать её за спину или делать вид, что вы не понимаете по-английски.

Зато, опять же, в связи с отсутствием столь явных примет цивилизации (я говорю, конечно, не о промышленных и деловых центрах Индии) в виде приличных туалетов, кондиционеров, пятиразового питания и т. д. – неимоверное количество живых этнических впечатлений о жизни и культуре другого народа!

Но девственная природа сыграла-таки свою шутку. Любознательная Наташа однажды вернулась домой с сильнейшей аллергией. С большим трудом удалось узнать, что причина отравления – масло столь любимого нами ореха кешью, местные жители собирают кешью в перчатках. Так что имейте в виду! С осторожностью относитесь к заморской экзотике.

Садху и сиддхи

Индусы очень религиозны и одновременно лояльны к другим религиям, которых здесь много.

Путешествуя по близлежащим городам, мы увидели и посетили индуистские храмы Лакшми, Ханумана, Шивы и много других культовых и исторических памятников. В индуистской религии более трёх тысяч богов и богинь, и разобраться в их иерархии с первого раза сложно. Застали праздник Шиваратри – праздник Шивы, причём в его родном городе Гокарне, где он родился. Видели огромную ритуальную колесницу, которая сооружается раз в году, специально к этому дню. Многие храмы открыты постоянно, специальных требований к одежде нет, но при входе обязательно надо снять обувь (впрочем, по местным обычаям, надо снимать сандалии даже заходя в магазин или лавку).

В Гокарне видели садху – Татьяна сфотографировала одного из них. Наблюдая весёлую вихляющуюся фигуру с яйцом в руках, некоторые туристы могли бы сказать: под кайфом, но, как уже говорилось, религию Индии опиаты сопровождают на протяжении пяти тысяч лет, и эта страна знает о них всё, так что у местных жителей к курильщикам травы своё, лояльное отношение.

Спустились из любопытства в пещеру сиддхи (как я поняла, это более продвинутый, достигший стадии волшебства садху) – с трудом обнаружили в неё лаз где-то посреди чистого поля – если заранее не знаешь, то и не найдёшь. В виде подношения захватили с собой для йогического аскета бананы и кокосы, но сиддхи не застали, как выяснилось, на тот момент он отправился странствовать, индийские святые так часто делают. Обрадовались, когда обнаружили в пещере русскую матрёшку – наши люди и здесь побывали! – и ощутили сильную энергетику пещеры. А в городе Даболеме, промышленном центре Индии, побывали в часовне Сай-бабы из Ширди, которого почитают и мусульмане, и индусы. Его деяния более понятны европейцам.

В Южном Гоа, где мы остановились, большинство местных жителей – католики. И во дворике почти каждой гостиницы есть скульптура Девы Марии с зажжённой свечой, возле которой семья регулярно совершает молитвы. В школах тоже чаще всего имеются домовые церкви. И я невольно подумала о том, как много русских отправляется в Индию, интересуясь буддизмом, и встречают там… индусов, которые ревностно следуют христианским традициям!

Увы. На их фоне мы просто лентяи и атеисты, потому что в большинстве случаев хотя и считаем себя людьми православными, чаще что-то просим у Бога, чем благодарим его в своих молитвах.

Проводы Солнца

…На этой земле их именуют Sanset. Солнце в Гоа садится ровно в 18 часов, закат очень медленный, почти 40 минут. Ритуал красивый и почти что мистический. Все в это время стараются бросить свои дела, если таковые имеются, и «посадить Солнце», подвести своеобразный итог этому дню. Говорят, что красивую традицию завели первые хиппи, которых было много в Гоа в 70-е годы. Впрочем, местные жители всегда полагали, что Солнце, закатываясь, особенно щедро делится своей энергией. Индусы разворачивают кресла в кафе для посетителей лицом к океану и выводят полюбоваться проводами светила своих родственников. Возле кромки океана сходятся вместе люди, коровы и «песчаные» гоанские собаки, которых здесь много. Все замирают, пока красное Солнце окончательно не скатится в море, а зеркальный прибрежный песок не перестанет гореть бешеным огнём… А после этого сразу наступает кромешная тьма. Около семи вечера уже не видно ни зги, и, чтобы добраться по пляжу в кафе или гостиницу, вам потребуется карманный фонарик.

Главный вопрос следующего дня: где мы встречаем сегодня закат?

До встречи, Индия!

Когда я с грустью паковала свой чемодан – я улетала пораньше, а покидать Индию мне не хотелось, Татьяна Григорьева сказала:

– В следующий раз приезжай на подольше, здесь лучше «зависнуть» на месяц, а то и на два. И главное – не расходуй свою «индийскую» энергетику понапрасну, тебе должно хватить её ровно на год, ведь ты обязательно снова сюда вернёшься! А изменения в себе ты почувствуешь почти сразу.

Что можно в ответ на это сказать? Неожиданно для себя я вдруг решила заняться живописью. И самая первая из моих работ так и называется: «Гоа, намасте!». Правда, как сказал сын, корова в ней смахивает на носорога, но так ведь картина писалась по воспоминаниям, а не с натуры, да и опыта мало. Надеюсь, когда-нибудь напишу такую картину с натуры! Ведь меня уже снова тянет в Индию.

Благодарности:

Огромное спасибо Наталье и Тане Григорьевой, обеспечивших мне «мягкое вхождение» в Индию и ставших моими продвинутыми (причём со знанием английского!) проводниками в этой удивительной экзотической стране, на фоне которой Баунти просто отдыхает!

Наталья: Гокарна – оазис древности, город-храм

«…Несмотря на обилие древнейших храмов, которых здесь много даже для Индии, Гокарна – это не город-музей, здесь всё живое, движущееся. Ты постоянно находишься в едином потоке энергии, нет бессвязных деталей: отдельного камня, человека, дерева, но всё есть единая осознанная энергия. Именно здесь, как нигде, ты проникаешься теми чувствами, которыми пропитана индийская философия, адвайта веданта.

Жара в тот день нас изрядно вымотала, и мы присели отдохнуть у живописного Гокарнского пруда – наткнулись на него, бесцельно блуждая по городским лабиринтам. В Индии чудеса встречаются на каждом шагу, их просто нужно уметь разглядеть, надо расслабиться и раствориться в Настоящем. Полное отсутствие спешки, желаний и мыслей создавало ощущение растворения в пространстве и времени. Время остановилось, точнее, исчезло само понятие времени…

А вот среди лотосов показалась аккуратная головка какой-то водоплавающей птицы и тут же пропала. Внимательно смотрим на воду и через мгновение осознаём, что это никакая не птица, а змея! Потом появилась ещё одна, и ещё… Да пруд ими просто кишит! На другой стороне в это время женщина спокойно полощет бельё. Змеи её не тревожат, ведь в Индии они являются священным символом, это неотъемлемые спутники бога Шивы, многие дома жителей Гокарны украшены их изображениями. За спиной индианки вдоль стены с колоннами неторопливо бредёт белоснежная корова, своей размеренностью напоминающая буддийского монаха в его «шагающей медитации»… Картинка не кажется конкретной и статичной, ты чувствуешь, что всё постоянно меняется и движется, образы и краски переливаются друг в друга… Приходит осознание того, что в йоге называется лилой или космической игрой. Ты понимаешь, что эта картинка есть сон, как и всё вокруг…»

* * *

– Ты хочешь добавить что-нибудь в эту статью? – спросила я у фотографа Тани Григорьевой.

– Я?.. Я лучше покажу свои фотографии!

Фотографии, надо сказать, удались, надеюсь, когда-нибудь она сделает из них выставку.

Вернувшись из Индии, я как могла глубже влезла в «индийскую тему». И в какой-то момент, припомнив эпизоды из детства, связав одно и другое, вдруг отчётливо поняла, что

Моя бабушка – дзэн-буддистка

(«дзэн – школа мистического созерцания; слово может также означать «отстранённость, избавление», из словаря).

Итак, моя бабушка, Дядищева Мария Кузьминична, была дзэн-буддистка. Сколько я её помню, всё её устраивало в мире и в людях, за материальным, даже на фоне послевоенного и неизбалованного советского времени, она не гналась нисколько, и, несомненно, жила по принципу «здесь и сейчас». Встав рано утром и выйдя босыми ногами во двор, она окидывала пристальным взглядом белёсо-васильковых глаз небо над огородом и торжественно возглашала:

– Господи, да как же ты всё хорошо устроил! Птички поют у тебя, травка зеленеет (если дело было весной или летом), всё вокруг плодоносит и пользу даёт. И только я, дурочка старая, копчу небо без всякой пользы. Спасибо, что терпишь меня! Интересно, зачем?

С таким риторическим вопросом, венчающим нехитрые слова мантры-молитвы, бабушка удалялась в дом и далее действовала по прихотям настроения и возрастного самочувствия (на тот момент ей было за 80). Если считала нужным, то, подсобрав садовый инструмент, выходила в огород «поработать в охотку», а было настроение – шла на соседнее крылечко к подружке, или в магазин, или на рынок – эмоциональной разницы от перемены места не наблюдалось, настроение, сколько я её помню, было приподнято-ровным. Хотя голубицей, безусловно, она не была, и если ситуация соответствовала, могла, не чинясь, запустить крепким словцом.

Пока я росла у бабушки, мне дозволялось всё, что не позволяли родители. Я в любое время спала – ложилась позже, вставала либо рано, либо и вовсе к обеду. Столовалась когда хотела (никто не зудел над ухом о режиме пищеварения), могла пропустить ужин, обед или завтрак или, напротив, задумчиво блуждать с бутербродом по улице. Видимого распорядка в доме не наблюдалось.

Однажды родители, разъехавшись по командировкам, оставили меня у бабули дней на 20. Ко времени их возвращения мой модный длинный сессун был переделан в стрижку «под горшок» (в прямом смысле слова: бабуля надела мне на голову чугунок, и они вдвоём с соседкой остригли меня портновским ножницами, «чтобы ребёнку чубчик не мешал»). Я отрывалась на улице в сомнительных пропылённых тапках, заказанных у самодеятельного портного, которому тоже было за 80, и не все швы и лекала у него стыковались между собой. «Ваши ботинки ребёночку ноги нажали», – было сказано родителям про модные кроссовки «Адидас», купленные в скудные времена тотального дефицита по страшном блату. Хорошо хоть бабуля их в печку не бросила при её нелюбви к никчёмным вещам. Я обреталась у Марии Кузьминичны безбрежно-раскованно, с чумазым непромытым лицом в состоянии душевного покоя и счастья. К тому же бабушка, несмотря на почтенный свой возраст, научила меня плавать – это произошло как будто само по себе. Речка была сразу за огородом, и мы ходили туда каждый вечер. Бабуля поплыла, а я рядом, сначала – по-собачьи, а потом – как она, с достоинством вытягивая шею и плавно, что значит расслабиться в настоящем моменте!

В то лето наша совместная жизнь складывалась из естественного хода событий, исходя из капризов природы или бабушкиного самочувствия, которого она не скрывала, – ломоте суставов и головной боли, если шёл дождь («чердак не варит, в голове черви возятся», – кратко возглашала она, и мы оставались дома, ничего надуманного). А если позволяли погода и её здоровье, отправлялись на крестины, свадьбы или похороны на близлежащие улицы. Бабушка была уличкомом, пользовалась авторитетом, и её повсюду звали. Если разобраться, в то время я побывала на главных, ключевых событиях человеческой жизни – для бабушки рождения и похороны были равновелики.

На её крылечко также захаживал народ: старушки ходили консультироваться, как им урезонить зарвавшихся в городской жизни детей, алкоголики занимали в долг деньги, чтобы не умереть в похмелье (при бабушкиной пенсии 28 рублей деньги у неё водились, она их почти не тратила).

Родители, застав картину нашего бытия, пришли в неописуемый ужас и так надолго гостить меня уже не оставляли. Но, поскольку мы жили в одном городе, то я, повзрослев и улучив момент, предпочитала её общество остальным моим, более цивилизованным родственникам.

И на протяжении ещё многих лет воочию наблюдала философию обожаемой мной бабули.

Городская премудрость ей была чужда. Зато она тонко осознавала природу и с одинаковой безмятежной радостью любовалась на вызревшие и заботливо прикрытые лопухами («от наркоманов», – комментировала она, – по той же причине и мак не сажала, срывали) помидоры и звёзды вечернего неба.

– Внучка, ты знаешь, почему я так хорошо живу? – однажды спросила она и завершила свою мысль формулой, достойной Ницше: – Потому что не хожу на работу, не треплю нервы с начальством, и надо мной выше неба никого и ничего нет! – так был выработан алгоритм о счастье и вреде беспокойства, который я по-настоящему смогла осознать и оценить только спустя много лет, устроившись работать в редакцию газеты.

По поводу её дзэнского нестяжания и отвращения к лишним вещам эпизодов было не один и не два, и даже не три, а множество.

Отец мой зарабатывал неплохо. И однажды, вернувшись из северной командировки, привёз обожаемой тёще в подарок отличную дублёнку в расчёте на русские холода. Пару раз, ради приличия или прикола, бабуля её надела. И встретила зятя в парадном облачении. А после не выдержала, сняла. Отец приезжает, а бабушка, как прежде, в потёртой искусственной шубе. Он – «где, мол, подарок, отчего не носишь?», а она в ответ: «Зачем мне от других выделяться, я её цыганам снесла, на вот деньги, возьми, вечно вам не хватает….». Отец в ответ глаза вытаращил и расхохотался: «Ну вы, мама, даёте…». Бабушка, желая помочь родне, а заодно и избавиться от гламура, продала дублёнку за бесценок, за чистые копейки… С пути нестяжания её невозможно было свернуть ни за какие коврижки.

С искусственной китайской шубой, которую Мария Кузьминична проносила лет 30, до самой смерти, связана своя история. Бабуле к тому моменту было около 90, но она продолжала управляться с бытом сама, и это право весьма отстаивала, не меняя своих привычек. В тёплое время года стирала во дворе, в корыте, водой из колодца, хотя рукою отца в дом давно была проведена вода.

Однажды прихожу, а бабушка сидит на крыльце, скорбно поджав губы. Начала расспрашивать – ни в какую. Соблюдает привычный свой ритуал: надо прежде накормить, поговорить ни о чём и только тогда потихоньку, исподволь, перейти к главным вопросам; я всё ждала и ждала. Наконец бабуля мне сообщает:

– Внучка, я там, во дворе, посмотри, шубу свою в корыте замочила, думала постирать, а теперь её, окаянную, вытащить не могу, она неподъёмная… Как ты думаешь, правильно поступить: соседу на бутылку дать, чтобы шубу из корыта поднял, или, может, эту шубу на кусочки порезать, керосином поджечь, ну её, надоела?..

Её непривязанность к вещам, безусловно, воспаряла на величайшую высоту сознания. История умалчивает о том, сколько вещей и подарков бабуля сгноила, не желая обременять ими свою аскетичную жизнь, до тех пор, как я сама стала осознавать и понимать происходящее. Но я, к примеру, отчётливо помню такой эпизод.

Отец, опять же в подарок, привёз бабушке без предупреждения кое-что из мебели, а также холодильник и телевизор.

– Неудобно, мама, не отказывайтесь, ведь мы с деньгами, а вы в такой нищете…

Бабушка проглотила укоризну без комментариев. На этот раз, помня про дарёную и загнанную за бесценок дублёнку, продавать ничего не стала. Мебель, как только нашла грузчиков – сосед вышел из запоя – раздала по соседним дворам. Холодильник и телевизор выставила в огород. Через пару-тройку месяцев, с учётом дождей, они пришли в полную негодность, так что и говорить было не о чем.

Поступок свой она объяснила мне позже:

– Телевизор мне не нужен, от него только зрение портится (почти до 80 лет Мария Кузьминична обходилась без очков), я вот радио слушаю, по нему все новости скажут, и музыка есть… А вместо холодильника у меня погреб. Вниз-вверх слазаешь – и вроде зарядки. Чем меньше в доме вещей, тем легче дышится.

Погребом, где хранились забористые кадушечные помидорчики, огурцы и мочёные яблоки, а также бутыль самогонки на все случаи жизни, бабуля моя пользовалась до самой кончины. А заржавевший во дворе холодильник приспособила под шкаф для инструментов и искренне этому радовалась. В этом отразилось её постижение истинной сути вещей, которые она использовала строго по назначению, невзирая на мудрствования маркетологов и конструкторов.

Единственное, ради чего делалось исключение и в чём проявлялось явное обольщение, – так это индийский чай «со слоном», до которого она была большая охотница. Стоило кому-либо принести заветную жёлтую пачку, как бабушка, забывая про свои принципы и приличия, кидалась на подарок с горящими глазами, как коршун. Относила чай в кладовую и, замешкавшись там на несколько минут, выплывала на люди с заваренным чайником – с блаженной улыбкой на устах, причём оставалось загадкой, что именно в нём заварено. Такой был бзик.

Количество вещей в доме, как уже говорилось, было минимальным, смена нарядов – тоже. Парадное платье и два домашних.

– А в этом, нарядном, шерстяном зелёном, меня в гроб положите, – строго напутствовала бабушка.

И всё у неё было в порядке и наготове: и платье, и белый платочек, и тапки, сложено в пакет и шёлковой лентой перевязано. Как и восточные мудрецы, бабушка готовилась к смерти с рождения, в этом был её порядок понимание мира.

В церкви Мария Кузьминична бывала крайне редко, но меня окрестила, в излишних мирских попечениях не замечена, и на все насущные вопросы отвечала фразой: «Господь управит!».

Незадолго до своей кончины, которая случилась летом, бабуля вышла в огород послушать пение соловья (много лет как он пел на иве), а заодно и проконтролировать, какие усы пустила клубника. И, невзирая на графитовую пыль, обильно покрывающую её насаждения в связи с вознёсшимся поблизости металлургическим заводом, сказала не хуже Сергея Есенина, с чувством:

– Природа – она жизнь даёт, а все ваши железки – хлам и суета, – с тем и удалилась.

Прожила бабушка до 90 лет в твёрдом уме и здравой памяти.

И таких бескорыстных и правильных старушек, выросших на земле, а не как мы, на асфальте, было тогда целое поколение.

Царство им небесное. Аминь.

* * *

Когда я рассказала о своей бабушке Наташе-гуру, та спросила:

– Это что, анекдот?

– Ни боже мой! Чистая правда!

Теперь – о Наташе-гуру

Я услышала о ней чисто случайно: дескать, приехала одна такая беспечная из благополучной и сытой Америки, дочери 14 лет, а задачи и цели – Россию поднимать, отдавать свои знания. Можете в такое поверить? Хоть бы о дочери своей подумала, глупенькая, – отговаривали её американские подруги, – зачем ребёнку судьбу ломать.

И я, конечно, не удержалась. Достаточно быстро разыскала через знакомых студию, где она занималась, и её саму. Пришла на тренировку, разложила йоговский коврик. Так родилось это интервью. Привожу из него отрывок.

Пробуждение души

Наталья – наша землячка, окончила ЛГПУ и волею судьбы много лет жила в Индии, а затем в США. 14 лет она преподавала в Сакраменто, в том же клубе, в котором тренируется А. Шварценеггер. Больше 20 лет она изучала различные йоговские направления и практики, в том числе прошла обучение в Бихарском ашраме, посетила семинары у признанных американских и индийских мастеров. О том, что такое философия йоги, возможно ли объединить древнейшие восточные знания с европейскими традициями и, главное, образом жизни; что означает йоговский термин «пробуждение» и многие другие ответы Наташа дала в эксклюзивном интервью изданию, в котором я работаю.

– Наталья, для начала расскажите, как вы в маловыездные советские времена оказались в Индии и с чего началось ваше знакомство с йогой?

– Можно сказать, что меня вела сама судьба. Муж – переводчик, его по контракту направили работать в Индию, и я поехала с ним. В Индии хатха-йога – довольно распространённое занятие. Мы с русской подругой занимались на публичных уроках вместе с простыми индусами, выполняли несложные упражнения, которые делали все – мужчины, их жёны-домохозяйки и дети.

Мы прожили в Индии пять лет, и за это время я успела влюбиться в культуру этой страны, их обычаи и традиции. Когда мы вернулись в Россию, я испытала шок: уезжали из социализма, а вернулись в совсем другую страну: «перестройка», повсюду материальная неустроенность, брожение в умах и сердцах. Спустя какое-то время мужа позвали работать в Америку, а меня так и не покидала мысль об Индии. И когда мои австралийские подруги пригласили поехать в Бихарский ашрам, я с удовольствием согласилась вопреки обстоятельствам – продала домашние предметы, имеющие хоть какую-то бытовую ценность, и набрала денег на дорогу. Сейчас уже про себя думаю: летела в Калькутту одна, и практически без средств. Рейс могли задержать, мы с подругами могли не встретиться, и что дальше? Но я была настолько полна решимости и желания получить новые знания, что меня это не останавливало.

– Чем знаменита Бихарская школа и что вы в ней для себя почерпнули?

– Основатель ашрама Сатьянанда Сарасвати (Paramahamsa Satyananda) – гуру тантрической школы. У многих, к сожалению, тантра ассоциируется только с сексом, но сексуальные отношения – только лишь часть философии, тантра значительно глубже и многоплановей. «Тантра» в переводе означает «жизнь». То есть ты учишься использовать каждый момент и жизненный опыт для своего духовного самосовершенствования. Значительную долю практики в ашраме составляет карма-йога, что в переводе означает «действие». Её суть состоит в служении людям. Мы много времени трудились на кухне, убирали помещения, выполняли грязную работу. И только учитель определял, когда ты готов знакомиться с практикой, ведь любые знания нужно заслужить.

Конечно же, обучение в ашраме сильно повлияло на моё мировосприятие. И хотя я посещала потом много семинаров и в Америке, и в Индии, но духовные основы, техника асан были заложены именно там.

– Насколько я понимаю, тантрическое восприятие действительности в достаточной мере смыкается с философией Ошо…

– Да, его книга «Молчи и узнай», с которой я впервые познакомилась в Индии, перевернула мой мир. Я читала её на английском, приблизительный перевод звучит так: «Молчи внутри себя, и всё тебе раскроется!». Я стала учиться слушать свою внутреннюю тишину и многое в себе пересмотрела.

– Наверное, когда вы после Индии встретились в Америке с мужем, то были уже в немалой степени другим человеком, а он всё ещё оставался прежним. Как складывались ваши отношения?

– Мне хотелось поделиться новыми знаниями и духовным опытом, я летела к мужу окрылённая. Ожидала увидеть рядом с собой единомышленника, но он только надо мной посмеялся. С другой стороны, после возращения из ашрама во мне поселилась некая энергия, я уже не могла подчиняться ему как прежде, как он привык. Но всё ещё старалась сглаживать наши углы, ведь я выходила замуж по большой любви, и мы достаточно долго прожили вместе.

В Америке у нас родилась дочка, в её воспитании каждый по-своему принимал участие, но отношения так и не удалось восстановить, спустя несколько лет мы с мужем расстались.

Жить в чужой стране одной с ребёнком очень непросто. Но во мне появилось какое-то упорство, желание доказать что-то себе самой. Я решила: раз уж я всё-таки здесь, значит, это нужно для чего-то большего. В Америке раньше, чем в России, появилось много йогических практик, их привнесли знаменитые индийские гуру, которые открыли здесь свои школы и центры. И американцы смогли успешно адаптировать восточные знания с их медитациями и самоуглублением для стремительного и деятельного западного человека. Научились с помощью йоги побеждать депрессии, улучшать здоровье и даже бороться с алкоголизмом и наркозависимостью. Посещая различные семинары и школы, обучаясь у гуру и продвинутых мастеров, в какой-то момент я решила, что в этом, верно, и состоит моя миссия: интегрировать полученный опыт и привезти его в свой родной город, показать липчанам. Ведь йога – это не только гимнастическая зарядка, дыхание и асаны, укрепляющие тело, но и отдельная философия, за которой, как я думаю, – будущее, йога учит более осознанно относиться к себе и бережно – к окружающему миру.

– Уже на первом вашем занятии я ощутила в себе движение энергий. Этот опыт меня ошарашил. Потому что раньше, когда мне говорили, что асана воздействует на внутренние органы, происходит движение энергий, я ничего такого не чувствовала. Более того, я совершенно ясно ощутила во время занятий энергетику, которая от вас исходила…