Спи со мной. Кошмары

– Что? – Я нервно смеюсь, а затем залпом выпиваю воду и с громким стуком ставлю стакан на стол. – Я бы никогда по доброй воле не пришла в это место.

В серых глазах доктора Йохансена мелькает сочувствие, когда он кладет передо мной договор. Пролистываю его до конца и вижу свою подпись.

– Смешно. – Отрезаю, не желая участвовать в этом фарсе.

– Лелия, это нормально в вашей ситуации – испытывать неоднозначные чувства. Любой на вашем месте растерялся бы. Я видел разные клинические случаи и с уверенностью могу заявить, что по сравнению со многими пациентами вы держитесь очень хорошо.

Какой реалистичный, детализированный кошмар. Документы – и те составлены идеально. Мне срочно надо отсюда выбраться или я, не отдавая себе отчет, начну принимать за чистую монету любую ложь.

– Ладно, док, если я самостоятельно пришла в Лиер Сикехус, то и уйти могу хоть сейчас? – Выразительно смотрю на него. – Тем более, мне удалось побороть делирий. Получается, самое время поскорее встретиться с женихом и обсудить свадьбу, а то вдруг он передумает – не каждый решится связать судьбу с психопаткой.

Магнус Йохансен слышит язвительные нотки в моем голосе, но сохраняет спокойствие. В голове мелькает дурацкая мысль, что нацистские врачи в концентрационных лагерях вели себя так же, хладнокровно проводя чудовищные опыты над узниками. Усилием воли заставляю себя не думать об этом: опасаюсь, что если дам волю фантазии, доктор Йохансен превратится в доктора Менгеле3 или в самого Гитлера, а это уже и впрямь заявка на диагноз.

– Лелия, послушайте меня, – говорит Магнус Йохансен, – вы имеете полное право покинуть клинику, но…

– «Но»?! – Перебиваю я, ощущая, как изнутри поднимается раздражение. – Вы не можете держать меня здесь против воли.

Он, не отворачиваясь, выдерживает мой взгляд.

– Обстоятельства изменились. У вас случилось обострение, и вы чуть не навредили себе. Бьянка вошла в палату, когда вы, забравшись на подоконник, с закрытыми глазами пытались спрыгнуть вниз. Санитары чудом успели подхватить вас, лишь поэтому вы не поранились или не сломали себе что-то. Мы не можем отпустить вас, пока есть риск рецидива.

Перед глазами все плывет. Жар и искры от ревущего вулкана, раскаленная магма, близость Зейна, запах шафрана. Магнус Йохансен пытается доказать мне, что всего этого не было, что все это – не более чем сон?

– Хорошая новость в том, что делирий – это не приговор. – Продолжает главный врач. – Он обратим и при правильном лечении возможно добиться полного выздоровления и возвращения к нормальной жизни.

Всплескиваю руками в демонстративном восторге.

– Волшебно! Потрясающе! Я, наверное, должна благодарить вас на коленях за все, что вы для меня сделали? – Насмешливо улыбаюсь, не скрывая ярости. – Один маленький вопрос. Чем же вы собираетесь меня лечить?

– Я настаиваю на комплексном лечении, так как оно показывает наилучшие результаты. – Невозмутимости доктора Йохансена можно позавидовать. – У меня есть все основания полагать, что психотерапия в сочетании с нейролептиками и морфином значительно ускорит процесс выздоровления.

– Морфин? Вы в своем уме? Мне нельзя принимать опиум, я моментально попадаю в зависимость от наркотиков. – Возмущенно выдыхаю, сжимая в руке пустой стакан. – Не смейте.

– Лелия, я ваш друг, а не враг, доверьтесь мне.

Магнус Йохансен сжимает мои пальцы и это оказывает эффект взорвавшейся бомбы.

– Пошел к черту со своей психушкой и сраным диагнозом! Если ты рассчитываешь, что я поверю в этот бред – проблемы с головой у тебя, а не у меня. Где Асаф?!

Он делает едва заметное движение, и в кабинет вбегают двое крепких санитаров в сопровождении Бьянки, которая вновь сжимает в ладони шприц. Похоже, все это время они были рядом, ожидая знака от доктора.

– Не-е-ет, – только и успеваю простонать я, когда они хватают меня и легко обездвиживают, в то время как тонкая игла проникает под кожу.

– Все будет хорошо, – успокаивающе шепчет доктор Йохансен. – Я помогу вам, Лелия, я обязательно помогу вам вернуться в вашу настоящую жизнь, но в данный момент вам требуется отдых. Не думайте ни о чем, расслабьтесь. Добрых снов…

***

– Ли, я закажу тебе лучшую пиццу в Неаполе.

– Ты победил, викинг, – я капитулирую, подняв руки ладонями вверх, – но я не переступлю порог ресторана, если ты не пообещаешь мне еще и моцареллу.

Мы договариваемся встретиться через несколько часов, и я решаю воспользоваться ими максимально непродуктивно и максимально приятно – иду к морю. Спускаюсь к кромке воды по большим белым камням, разуваюсь и тяну ступни к набегающей волне. Вздрагиваю, когда она касается горячей кожи. Выдыхаю.

Этот город не похож ни на один другой. Подобно привлекательному и дерзкому южанину, он доводит до изнеможения нескромными взглядами, соблазняет задолго до того, как случится первый поцелуй. Этому городу идет лето. Этому городу идет быть влюбленным.

Неожиданно откуда-то доносится мелодия, и я узнаю в ней услышанную по радио в студии Олава песню. Исполнение настолько хорошее, что ее легко спутать с оригиналом, разве что сыгранная на акустической гитаре она звучит немного иначе, но точно – не хуже. С любопытством смотрю на музыканта, однако разглядеть его лицо не получается из-за козырька кепки. Жаль. Если он так же привлекателен, как талантлив, я бы не отказалась увидеться с ним снова. Он перебирает струны, и я закусываю губу. Интересно, как ласкают эти пальцы – нежно, неспешно, или же наоборот, жадно и неистово?..

Будто почувствовав мой взгляд, парень оборачивается. Симпатичный. Очень симпатичный. Улыбаюсь, и он улыбается в ответ. Какое знакомое лицо… Где я могла его видеть? Прежде чем я успеваю сообразить, его окликает стоящая у парапета блондинка в обтягивающем черном платье. Усмехаюсь. Наверняка не хочет снимать дорогие туфли и спускаться к воде по камням. Посмотрев на меня в последний раз, музыкант зачехляет гитару и поднимается к девушке. Снова поворачиваюсь к морю. Неудивительно, что он проводит жаркие итальянские ночи с ней: во все времена красивые женщины любили тех, в ком горит талант.

Просидев на набережной еще полчаса, дожидаюсь, когда солнце скрывается за горизонтом, расплескав на прощание яркие всполохи заката, и автоматически отмечаю, что этот вид мог бы стать отличной иллюстрацией для перекидного календаря. Профдеформация в действии.

Потягиваюсь и зеваю. С каким удовольствием я бы сейчас вернулась в отель и выспалась перед ранним рейсом в Осло, но не могу нарушить данное Олаву обещание. Пицца так пицца…

«Красавица! Какая же ты красавица! Любишь красное вино? А пасту? Давай я закажу тебе пасту с морепродуктами, bella!». Стоит мне оказаться в толпе активно жестикулирующих и громко разговаривающих итальянцев, как я теряюсь. Слишком много внимания и незнакомых имен. Олав смеется, заметив мою реакцию:

– Ты полюбишь их, Лелия, тебе просто надо привыкнуть.

– Не сомневаюсь…

Неловко подставляю щеку очередному стремящемуся расцеловать меня синьору и внезапно ощущаю чей-то внимательный взгляд. Оглядываюсь. Вот это сюрприз! Густые каштановые волосы, чертовски обаятельная улыбка, ямочки на щеках, чехол с гитарой за спиной. Парень с набережной. Поверить не могу. Какова была вероятность, что этим вечером мы окажемся в одной компании? Почти никакой, однако мы здесь: смотрим друг на друга, не в силах оторвать глаз – так же, как и час назад.

– Это судьба. – Обезоруживающе улыбается он. – Меня зовут Ян.

– Лелия. – Пожимаю протянутую руку, не переставая думать о том, как странно, что мы все-таки познакомились. Словно кто-то другой, более сильный и мудрый, чем я, вложил мою ладонь в его. Словно это должно было произойти.

Мне не хочется отпускать его руку, но затянувшееся знакомство прерывает смеющийся женский голос:

– Ян!

Та самая блондинка. Правильные черты, пухлые губы, рассыпанные по плечам локоны. В том, как она зовет его по имени, мне чудятся нотки ревности, но скоро я понимаю, что ошиблась. Для той, кто готовится четвертовать соперницу, в ее глазах светится слишком искренний интерес и слишком детская радость.

– Это Эва. – Представляет ее Ян. – Моя лучшая подруга, практически сестра. Мы выросли вместе.

– Приятно познакомиться, Лелия! Откуда ты? Давно в Неаполе?

Поразительно, но, похоже, она действительно не ревнует. Загадка века: как можно дружить с парнем, при одном взгляде на которого хочется выйти за него замуж, а после до конца жизни слушать, как он поет, прерываясь исключительно на занятия любовью?

– Взаимно. Приехала на один день из Осло, утром улетаю обратно.

На лице Эвы читается одновременно сожаление и восторг.

– Вау, я тоже из Осло! Жаль, что ты так быстро покидаешь Неаполь…

Вот почему легкий, едва уловимый акцент, показался таким знакомым. Три норвежца на один квадратный метр итальянского ресторана – невероятное совпадение. Одно из тех, в которые я обычно не верю.

– Этот город заслуживает большего, чем один день. – Подхватывая мысль, продолжает Ян. Его голос мягкий и низкий, интонация завораживает, и больше всего в эту секунду мне хочется, чтобы он взял гитару и сыграл песню, которую я слышала на набережной. – Ты определенно должна дать ему шанс.

– Как карта ляжет. Я редко приезжаю в одно место дважды. – Пожимаю плечами с небрежной улыбкой, не желая признаваться самой себе: в этот раз мне не хочется уезжать.

Эва смотрит на меня понимающим взглядом.

– Она ляжет так, как хочешь ты. – Ян неожиданно достает колоду игральных карт. – Вытяни одну.

Недоверчиво поднимаю бровь. Он собрался показывать фокусы, чтобы меня впечатлить? Надо было предупредить парня, что я не против вернуться в отель вместе с ним и без карточной магии. Впрочем, я готова ему подыграть.

– Показывать, конечно, нельзя, мистер фокусник? – не сдержавшись, поддразниваю Яна и беру карту из середины.

– Тебе можно все… – Лицо серьезное, но глаза смеются. – Это никак не повлияет на магию.

Он флиртует, заставляя Эву бросать в мою сторону любопытные взгляды. Еще немного, и я поверю, что мы могли бы подружиться. Переворачиваю карту, скрывая изображение от Яна. Червонный король. Надо же, как символично.

– Запомнила карту? – уточняет Ян перед тем, как поместить ее обратно в колоду и перетасовать с остальными.

Киваю. Музыкант перемешивает карты. Слежу за движениями его пальцев – то ли за тем, чтобы разгадать секрет фокуса, то ли просто потому, что мне нравятся его руки.

– У тебя удивительные глаза, – вдруг говорит он и тянется к моему лицу, чтобы убрать упавшую прядь и посмотреть в них. – Однажды я напишу про них песню.

В следующее мгновение он изображает шутливый поклон, достает из-за моего уха карту и переворачивает рубашкой вниз.

– Я угадал?

Червонный король подмигивает, будто спрашивая: «Достаточно чудес на сегодня?». «Не уверена», – мысленно отвечаю ему я, и тогда он показывает мне еще одно. Я вижу то, что не заметила в первую секунду – ровные четкие цифры телефонного номера.

– Я тоже живу в Осло, – произносит Ян. – Если будет время и желание, можем как-нибудь прогуляться. Мне нравится смотреть на город с крыши оперного театра, хоть и не получается бывать там так часто, как хотелось бы.

Смотрю на него, думая о судьбе и о вероятности случайной встречи, и прячу карту в сумку с камерой.

– Я позвоню.

***

Медленно открываю глаза, но они не сразу привыкают к темноте. Лишь через несколько минут я различаю очертания нарисованного и вставленного в рамку Колизея на стене палаты, стола со стопкой книг и окна, за которым идет снег. Пока я пытаюсь не забыть, кто я такая (или вспомнить?), в ночи за стенами Лиер Сикехус начинается зима. «Я – сумасшедшая?». Что это было – сон или воспоминание? Где Зейн? Существует ли Зейн в принципе или он – не более чем яркий образ, плод моего воображения? Неужели тогда, в Неаполе, я познакомилась не с ним, а с Яном?

Зейн. Зеленокудрый джинн, незваный гость моих снов, единственный мужчина, которого я полюбила, и которому так и не смогла в этом признаться. Где же ты? В каких измерениях ты просыпаешься и засыпаешь? Помнишь ли ты мое имя? По щекам бегут обжигающие слезы. Я устала. Я боюсь, что не справлюсь без тебя. Мне важно знать, что ты есть. Мне нужно знать это, чтобы продолжать бороться. Потому что, Зейн, как мне жить, если я тебя придумала?

Слезы перерастают в судорожные рыдания. В голове всплывают слова Магнуса Йохансена: «Спутанное состояние сознания поместило образ Бьянки в сон и, очнувшись, вы не смогли дифференцировать реальность. К сожалению, у меня есть все основания полагать, что то же самое коснулось и других окружающих вас людей. Это значит, вы еще столкнетесь с сюрпризами…».

Возможно ли, что он не врет, и у меня помутился рассудок? Нет. Нет. Нет. Глотаю слезы, пытаясь успокоиться. Страшно даже думать о том, что моя жизнь мне привиделась. Сжимаю кулаки и зажмуриваюсь. Я не безумна. Ян Свенссен – не мой жених. Меня зовут Ли, и я, черт возьми, дочь ифрита, как бы абсурдно это ни звучало. Нельзя поддаваться иллюзиям, которые пытается навязать мне Асаф. Уверена, именно он скрывается за маской главного врача, поэтому надо срочно вырваться из кошмара.

За все время, что я нахожусь в клинике, многочисленные попытки проснуться ни к чему не приводят: окружающий мир все такой же реальный. Чудовищный в своей правдоподобности. Если я права, и все происходящее придумано Асафом, есть ли шанс, что иллюзия разрушится, когда создавший ее кукловод исчезнет? Не знаю, но это моя последняя надежда сломать проклятое зазеркалье. Я должна избавиться от доктора Магнуса Йохансена. Асафа.

Глава 4

У каждого решения, как у брошенного в воду камня, есть последствия. Они расходятся кругами, заставляя поверхность реальности рябить, ломая отражение. Что произойдет, если я убью Магнуса Йохансена? Как изменится мой мир и изменится ли?

В палату проникают раздражающе громкие крики ворон, но я давно не обращаю на них внимания. Закрываю глаза, концентрируясь на единственном вопросе: что, если я ошибаюсь, и доктор Йохансен – реален, как и все происходящее? Смогу ли я жить, зная, что на моих руках кровь человека, который пытался помочь, когда меня закручивало в воронку собственного безумия?

Магнус Йохансен совсем не похож на Асафа. Мои предположения строятся исключительно на том, что и персонал клиники, и Ян постоянно на него ссылаются. Рассуждать, исходя из этого – странно, но у меня нет других вариантов. Настоящий из нас двоих – либо он, либо я. Я выбираю себя.

Нужно перестать сомневаться. Нужно следовать плану. Усмехаюсь, не открывая глаза. Я собираюсь лишить человека жизни – вот и весь план. Бинго. Впрочем, в условиях психиатрической лечебницы задача многократно усложняется. Закусываю губу. Следует убедить доктора Йохансена, что я поверила в поставленный диагноз и смирилась. В голове проносится воспоминание о помолвке с Яном – такое яркое, будто мы были на Мальдивах вчера, а не сон назад. Массирую виски. Даже здоровая женщина на моем месте охотно инсценировала бы сумасшествие, сопровождайся оно предложением руки и сердца от Яна Свенссена.

Точно. С этого и стоит начать. Нажимаю на кнопку вызова медсестры, и когда в палате появляется улыбающаяся Бьянка, торопливо прошу, боясь передумать:

– Я могу позвонить жениху?

Все вокруг упорно пытаются доказать мне, что я выхожу замуж за самого популярного певца Европы. Пожалуй, этим можно воспользоваться. Буду изображать счастливую невесту, если это поможет усыпить бдительность моих надзирателей.

– Разумеется! – Хлопает в ладоши Бьянка. – Два влюбленных сердца должны воссоединиться! Следуйте за мной.

Хмыкаю, когда она отворачивается. Еще немного, и меня стошнит от приторно-сладкой вечной любви, которой в этой извращенной реальности пропитаны наши с Яном отношения.

Снова пройдя по извилистым коридорам, мы выходим в большой зал, и на секунду я недоверчиво замираю. Идиллический мир Лиер Сикехус хоть сейчас можно изображать на рекламных брошюрах: две старушки в обитых цветочным бархатом креслах читают книги, парень лет семнадцати смотрит кулинарное шоу по кабельному, пожилой мужчина играет в шахматы с девушкой чуть старше меня. Не психиатрическая клиника, а санаторий.

В следующую секунду одна из старушек вскакивает и со скоростью, которой невозможно угадать в хрупком теле, подбегает к нам. Она трясет зажатым в руках романом и заговорщицки шепчет, глядя мне в глаза: «Это не Альбинос, Альбинос не виноват!» Хм, кажется, я поспешила с выводами.

Старушка не выглядит агрессивной, но на всякий случай я делаю шаг назад. Кто знает, чего от нее можно ожидать…

– Да, Эмили, вы совершенно правы, спасибо, что поделились с нами. Я помогу вам вернуться, чтобы вы смогли прочитать новую главу и узнать, что произошло дальше, – ласково говорит Бьянка и, взяв старушку под локоть, провожает обратно к креслу.

– Альбинос ничего не сделал, запомни! – бормочет, оглядываясь, старушка, но вскоре успокаивается и опять погружается в чтение.

– Что это за место? – Я осматриваю зал, невольно задерживаясь взглядом на своей случайной собеседнице.

– Комната отдыха, где пациенты смотрят телевизор, разговаривают, играют в настольные игры, – поясняет Бьянка, протягивая мне телефонную трубку, шнур от которой тянется к прикрепленному на стене допотопному аппарату. – Когда почувствуете себя лучше, тоже сможете приходить сюда. По мнению доктора Йохансена, общение с другими пациентами благотворно влияет на процесс выздоровления.

«Нет уж, спасибо, обойдусь», – думаю я про себя, но вслух ничего не говорю. Придется играть роль, которая мне досталась, пусть я и не просила о ней режиссера.

Прижимаю трубку к уху и набираю номер. Только услышав гудки, осознаю, что помню телефон Яна наизусть, и мне даже не понадобилось спрашивать его у Бьянки. Неужели та, другая я, настолько его любит, что цифры отпечатались на подкорке? Это кажется настолько диким, что я едва сдерживаю нервный смех.

– Алло?

Неожиданно отвечает Ян, и на мгновение я теряюсь. Как бы начала разговор неизвестная мне Ли? Откашливаюсь и выдаю на одном дыхании:

– Привет, любимый! Я очень соскучилась. Как ты?

Отвратительно. Мерзко. Фальшиво до тошноты. Не могу представить, в каком состоянии я должна находиться, чтобы приветствовать Яна Свенссена так приторно, словно мы репетируем сцену из дешевой мыльной оперы.

– Лелия! – обрадованно восклицает Ян на том конце провода, и меня передергивает, когда я слышу свое полное имя, произнесенное его голосом. – Здорово, что ты позвонила! У меня все хорошо, пишу новую песню. Как ты себя чувствуешь?

– Эм…

Заминка длится всего секунду, а дальше я уверенно говорю, отметив боковым зрением, что Бьянка слышит мои слова:

– Спасибо, намного лучше. Жду не дождусь, когда доктор Йохансен меня выпишет, и мы отпразднуем это вдвоем на каком-нибудь чудесном тропическом острове. Как в тот день, помнишь?

Спокойно, Ли, самое сложное позади. Осталось лишь поболтать минут пять ни о чем, и можно сворачивать комедию, которую я разыграла для единственного зрителя.

Как назло, время тянется медленно. Ян продолжает признаваться в любви и расспрашивать о разной ерунде, а я неестественно смеюсь в трубку, стараясь сохранить самообладание. Когда мы наконец прощаемся, я выдыхаю с явным облегчением. Вновь повернувшаяся ко мне Бьянка уточняет:

– Лелия, все в порядке?

– Конечно! – спешу заверить ее я. – От сердца отлегло, стоило поговорить с любимым.

– Вот и славно! – Очередная лучезарная улыбка озаряет лицо итальянки, и я жалею, что ее не подсвечивают софиты. Женщина, созданная для того, чтобы блистать на сцене. Поправив собранные все в тот же пучок волосы, Бьянка добавляет. – Раз вы стремитесь вернуться к нормальной жизни и общаться с близкими, я не имею права и дальше откладывать главный сюрприз!

– Какой? – взволнованно спрашиваю я.

Мне становится страшно, что из-за угла выйдет Зейн в образе отпросившегося на обед офисного менеджера, назовет меня сестрой и по-братски поцелует в макушку. Это было бы вполне в духе происходящего со мной абсурда, однако не уверена, что моя психика это выдержит. Я невозможно скучаю по Зейну, но, пожалуйста, пусть это будет не он!

– Ваша мама здесь, ждет в палате. Хотите с ней увидеться?

Боги услышали мои молитвы, но я не была готова к тому, что приступить ко второму пункту плана под названием «Показное смирение с печальной участью» придется так скоро. Прячу обреченность за натянутой улыбкой, думая о том, что чем быстрее пытка начнется, тем быстрее закончится.

– Что за прекрасная новость! Мне не терпится ее обнять!

Высказанное желание сбывается скорее, чем я рассчитывала. Дверь палаты открывается, и мама бросается мне на шею – красивая, как и всегда, с заплетенными в косу волосами, цветными браслетами на запястьях и эзотерическими талисманами на груди.

– Детка! Ты пришла в себя!

Похоже, и в этой реальности она гадает на Таро, медитирует и познает дзен. Чудненько. С такой мамой я хотя бы умею разговаривать. Было бы куда хуже, прими она обличье строгой школьной учительницы или старшей медсестры Лиер Сикехус. Стоит представить это, и по коже бегут мурашки. Не думала, что однажды скажу это, но я рада, что вакантное место помощницы доктора Йохансена занято Бьянкой.

– Привет, мам. – Я тепло приветствую ее.

Забавно, ведь мне даже не приходится притворяться – из всех, кто окружает меня в этом кошмаре, она похожа на свой прототип больше остальных, и это самое странное. Настоящая мама увлеклась магией и предсказаниями после исчезновения отца. Вернее, после того, как его похитил Асаф. Что же произошло с ней в этой псевдо-реальности, где Асафа не существует, а значит, он не мог влезть в жизнь нашей семьи и разрушить ее?

Стараясь не выбиваться из роли, целую маму в ответ, а затем сажусь на кресло и с любопытством смотрю на нее. Идеальное сходство с оригиналом. Продумана каждая мелочь, но одно отличие я все же нахожу: вместо россыпи изумрудов на обручальном кольце – лаконичный золотой ободок.

– Лелия, как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спрашивает она, и я морщусь, услышав этот вопрос второй раз за день.

– Великолепно! Думаю, предложенная доктором Йохансеном схема лечения пойдет мне на пользу. С каждым днем я все ближе к тому, чтобы справиться с иллюзиями, – двусмысленно отвечаю я, пытаясь выдержать доброжелательный тон и не сбиться на истеричный хохот.

Мама берет меня за руку и улыбается.

– Ты сможешь. Ты всегда могла, всегда была сильнее. Если бы не ты, я бы не пережила смерть твоего отца, поэтому теперь моя очередь помогать. Я раскладывала карты, и они ясно показали: мы победим болезнь, объединившись. Мы победим ее вместе.

Пропускаю мимо ушей опостылевшую чушь про выздоровление, и в шоке смотрю на маму.

– Смерть отца?

– Ах, детка, ты не помнишь? – Видно, что ей тяжело говорить об этом. – Меня предупреждали о частичной амнезии, но я не думала… Я не думала, что ты забыла о нем. О том, что его не стало.

Каждое слово бьет по барабанным перепонкам молотком. «Забыла». «Его». «Не стало». Когда эхо последней фразы затихает в сознании, я проваливаюсь в галлюцинацию – пугающе похожую на воспоминание.

***

Мама кричит, и чужие голоса говорят ей что-то. Несмотря на позднюю ночь, во всем доме включен свет. Тру заспанные глаза, а потом прижимаю к груди Пушистика. Мохнатые заячьи уши щекочут нос, и я чихаю. Издалека выглядываю в приоткрытую дверь: при свете фонаря тени растягиваются, превращаясь в чудовищных безликих великанов, и я отшатываюсь, но потом понимаю, что бояться нечего – улица пуста, не считая большого грузовика.

Я не понимаю, что происходит. Не понимаю, откуда на асфальте кровь, зачем приехали машины скорой помощи, и кто эти люди, которые удерживают вырывающуюся и воющую от горя маму.

– Это не он! Слышите, это не он! Дайте мне опознать тело, и я докажу вам, что это не он!

Я не знаю, о чем она говорит, но по телу прокатывается волна страха. Будто со стороны я слышу собственный голос, который зовет маму, чувствую текущие по щекам слезы. Почему-то в этот момент я отчетливо осознаю: жизнь не будет прежней. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Мужчина в форме полицейского поворачивается к маме:

– Прошу вас, успокойтесь, вы пугаете ребенка.

Мама оглядывается и сникает, заметив меня. Она замолкает, и пространство заполняет напряженная тишина – еще более невыносимая, чем полные отчаяния крики.

– Лелия, дорогая, иди ко мне, – мама подзывает меня, а когда я подхожу, обнимает и гладит по волосам, содрогаясь от беззвучных рыданий. – Моя малышка, ты – все, что у меня осталось…

– Мама, тебе плохо? – Я поднимаю голову к ее бледному лицу, и она измученно улыбается в ответ.

– Не переживай, детка, все наладится… – шепчет мама, и мне вдруг становится нечем дышать.