Албазинец

Когда появлялись всходы, нужно было освобождать поле от сорняков. Чаще то была полынь или кислица, которую выламывали и выносили на межу. А еще были огороды, скотина, другие хозяйственные дела. Так что алырничать[64] не приходилось. Оно и для детворы дело находилось. Они целыми днями пропадали на выпасах. «Ычь! Ычь! Ычь!» – где-то вдалеке звучали их звонкие голоса, сопровождаемые хлесткими хлопками пастушьих плетей.

Но теперь вот подошла сенокосная пора, и все Симоновы трудились на покосах. Вставали рано, чтобы косить по росе, и, наскоро позавтракав, брали в руки литовки[65] и спешили на сенокосные угодья. Тяжела она такая жизнь. Да ведь, говорят же, поле муку любит.

…Поплутав по лесной дороге, казаки наконец вышли на простор. Вокруг луга в цветах, полянки средь ерников да пашенки.

С Петрова дня зарница хлеб зорит, увидев желтеющий хлебный клин вдоль дороги, вспомнил Никифор слова своего покойного отца-землепашца. Эта любовь к земле передалась и его сыну, только не суждено ему было стать хлеборобом.

– Не омманул старик-то, ить, вон оне! – указывая рукоятью нагайки куда-то вдаль, сказал атаману Мишка Ворон.

И точно. Выбравшись из зарослей лещинника, казаки увидели невдалеке косарей, которые, встав рядком, проходили литовками да горбушами поле. Поодаль трудились бабы. Они сгребали деревянными граблями подсохшую кошенину в валки и сладывали в копны. Один лабазник – никакой тебе примеси осоки.

– Эх, хорошо работают черти! – глядя на косарей, восхищенно проговорил атаман. – Хотел бы я на их месте быть.

И он не лукавил. Никифор всю жизнь мечтал заиметь собственную заимку и заняться хозяйством. И у него всегда чесались руки, когда он видел работающих в поле крестьян.

– Ну а что, атаманушка! Меняй свою строевую лошадь на клячу, и дуй в пашенные! – с издевкой произнес его сподручник Игнашка Рогоза.

Тот только вздохнул.

– Да кто ж мне даст-то? Чай, государеву волю выполняю – границу русскую стерегу. Вот уж когда дадут отставку, тогда…

Увлеченные работой пашенные даже не заметили, как подъехали казаки.

– Ну, здорово, что ли, мужики! – громко крикнул атаман.

Косари оставили работу и, глянув с любопытством на прибылых, поклонились им до земли.

– И вам всякого здоровьица, – за всех ответил стриженный под горшок крепкий мужик в мокрой от пота рубахе.

По правую руку от него работал такой же крепкий, похожий на него, чанкырый[66] паренек.

– Мотри-ка какой баской[67] – твой, что ли? – спросил косаря атаман. А тот широко по-крестьянски улыбался.

– Мой, – ответил тот не без гордости. – Еле успеваю за ним – вот дошлый-то!

– И как зовут?

– Его Колькой, меня Андрияном.

– Добре, – шевельнул усом атаман.

Он слез с лошади и окинул взглядом угодья. Эх, привольето какое! И тишина. Кажется, слышно, как трава растет. Вот в такую же пору они когда-то с отцом и дедом выходили на покосы. Травы высокие, налитые – так и брызжут, так и брызжут соком на острые лезвия кос. Память возвращает его в далекое детство. Палящее солнце, духота, темные полукружья пота на рубахах косарей. И этот духмяный запах сена! Да разве с ним что-то сравнится? Потом эти медленно ползущие пышные возы, оставляющие за собой по дороге клочки зеленого сена, которые так аппетитно подбирает мягкими губами из пыли тянущееся на закат стадо. А вечером парное молоко, вобравшее в себя весь аромат июньских трав. Пьешь его, и всю дневную усталость как рукой снимает…

Воспоминания детства, да эти пьянящие травные запахи так подействовали на атамана, что он не смог устоять от соблазна взять в руки литовку да пройтись с нею по полю.

– Слышь, мужики, может, отдохнете чуток? – неожиданно обратился Никифор к косарям. – Ну а мы с товарищами поработаем за вас. А то в седле-то оно устаешь сидеть – вот и хочется спины поразмять.

– Эх, забодай меня коза! – пытаясь удержать на месте молодого горячего жеребца, воскликнул Игнашка Рогоза. – Давайте, мужики, соглашайтесь, коль сам атаман Черниговский об этом вас просит!

Те пожали плечами. Ну, коль есть желание – Бога ради…

Атаман слез с коня и, отдав поводья своему порученцу Макейке Волошину, принял из рук Андрияна литовку.

– Ну а вы что же? – обратился он к своим товарищам. – Давай, тоже слезай с коней.

Несколько казаков тут же последовали его примеру, те же, кому не достались литовки, отвели лошадей в тень, к небольшому березовому островку, что зиял посреди покосов, где, сидя на траве, кормили грудничков две молодые мамашки.

Перед тем, как начать работу, Никифор оглядел поляну.

– А не рано ли, мужики, косьбу-то начали? – неожиданно обратился он к косарям. – Вроде и трава еще не встала.

– Да это она от жары такая, – сказал Андриян. – Ну, а косить надо, пока еще она не семенится.

– Ну, коли так, то с Богом, – атаман покрепче сжал литовку и сделал пробный укос.

– Что-то она у тебя не живая, – легонько проведя пальцем по лезвию, деловито произнес он.

– Да только что правил, – стал оправдываться Андриян.

– Э, нет, – покачал головой атаман. – Так дело не пойдет. А ну дай оселок.

Тот вынул из кармана точильный камень.

Поставив литовку на пятку, Никифор несколько раз дернул ее бруском.

– Вот теперь дело пойдет, – произнес он и передал точило товарищам. – А ну давай, и вы поправьте косы.

А людям-то его все это было не внове. Они наравне с пашенными когда-то и хлеба растили, и скот держали. Но вот позвали их ратные дела, и они бросили все и подались на Амур. Но и тут уже кое-кто из них не вытерпел и взялся за соху. Подняли целину, пашни да огороды разбили, живностью всякой дворы наполнили. Специально для этого гуляли за Амур, где покупали у ханей все до последнего цыпленка.

Встав как заправские косыри рядком, казаки начали валить траву.

– Эх, забодай меня коза! – сделав очередной широкий взмах косой, выразил свое удовольствие Рогоза.

– Давай-давай, казачки, не подкачай! А то люди думают, что мы только саблями и умеем махать.

– Это точно! – послышался голос Мишки Ворона.

– Уж куда точнее! – усмехнулся старшина.

Тот был человеком посадским, но и ему приходилось в молодости браться за косу. Родители держали корову, потому каждое лето Федька с отцом ездили заготавливать сено. Там вдоль Москвы-реки были богатые луговые покосы. Можно сказать, великое разнотравье.

Долго они трудились, пока не устали. Первым опустил руки Игнашка.

– Все, казаки, я сдох.

– Что-то больно быстро, – утирая рукавом пот со лба, сказал атаман.

Тот хмыкнул.

– Да ведь я ж человек отродясь служивый, так что больше по другой части, – сев задницей на отаву[68], устало произнес он.

– Ага, как те птицы небесные, – смахивая пот со лба, молвил атаман. – Те-то ведь не пашут, не сеют, а сыты бывают. И не совестно?

Игнашка усмехнулся.

– Да и ты, Никифор, не шибко-то в мозолях, а вот скусно пожрать – это завсегда.

– А какой казак пожрать-то не любит? – делая очередной взмах косой, спросил Мишка. – Я вот тоже люблю.

– Ну все, кончай работу! – неожиданно остановил казаков атаман. – Поразмяли спины маненько, и буде. А то ведь нам еще нужно с народом потолковать – и в путь.

Подхватив косы, казаки поторопились в тенек. Под солнцем-то долго не наработаешь. А оно, поднявшись над горизонтом, жарит так, что жилы лопаются. Вот потому для косьбы только утро и годно, а днем лучше сидеть в теньке да квас попивать.

Храпят лошади, жарко им. Бросив щипать траву, лезут в тень.

– Ну, потерпите, милые, щас поговорим с людьми, и поведем вас на водопой, – ласково обратился к ним атаман.

Разговор с пашенными получился толковый. Те рассказали казакам о своем житье-бытье. На жизнь не жаловались – знали, мол, куда ехали. Вот только злых людей здесь тьма тьмущая. Так и норовят тебя ограбить. А возьмешься за топор или рожны – тут же пулю схлопочешь.

– Нам бы орудьишко какое-никакое – мы б сами с этими бесами справились, – заявил Андриян. – Мужиков у нас хватает, а ведь есть еще и отроки. К примеру, у меня, окромя Кольки, еще пятеро парнишей.

– Добре, – кивнул головой атаман. – Чем скорее мы заселим эти земли смелыми да сильными людьми, тем лучше. А то ведь богдойцы не шибко-то нас боятся. Мы-то их пытались силой несметной пужать, а тут видят, и нет этой силы. Вот и жгут нас, вот и убивают да в полон уводят. Смотрите, как бы и вас тут не пожгли.

– Да, дела-а, – протянул Андриян. – Вот я и говорю, орудьишко нам нужно.

– Что толку просить-то? Надобно самим его добыть! – встрял в разговор Колька, андриянов сын. – Я даже знаю, как это сделать. Устроим в лесу засаду – вот тебе и орудьишко.

Никифор с интересом посмотрел на парня.

– Башковитый он у тебя. Я б его к себе в войско забрал, да вам самим руки нужны. Ну а с орудьишком решайте сами. У нас тоже его не ахти сколь. А супротив нас на той стороне Амура огромное войско стоит. Тоже думаем, как быть. Царь-батюшка не шибко-то спешит нам помочь. Уж сколько просили его прислать к нам хотя бы парочку стрелецких дружин – не шлет. А ясак, вишь ли, велит собирать для казны. Неужто думает, что горстка храбрецов остановит богдойцев? Не остановит! Вот мы и нашли другой путь. Заманиваем к себе гулящих людей и делаем из них ратников. Ну а трофеи у ворога берем. И коней, и оружие, и куяки. Так что прав Колька: нужно самим думать. Ну а коль война – бегите в тайгу, а лучше к нам. Нам ратные люди завсегда нужны…

3

Возвратились домой братья понурые. У одного глаз заплыл, у другого губа рассечена и ногу волочит.

– И аде ж вы это были-то, окаянные? – всплеснула руками Наталья. – Никак кто побил?

Сыновья мялись. И врать не хочется, и правду говорить стыдно.

– Да это мы так. Баловались с дружками на пустыре – вот и… – пытался юлить старшой.

Мать покачала головой.

– Им жениться пора, а они еще в цацки никак не могут наиграться. Вот приедет отец – он уж вам задаст. Хотя… – она махнула рукой. – До вас ли ему щас, когда у него малый басурманин растет? Не любы вы ему давно не любы. Да и любил ли он вас когда?

– Любил, мамань, любил! И теперь любит! – вступился за отца Тимоха.

– Ага, жди!

Когда речь заходила о богдойке, Наталья тут же начинала распаляться.

– Коли бы любил, не сбежал бы от вас малых на Дон. Да и тут вместо того, чтобы вас уму-разуму учить, он вечно пропадает у своей узкоглазой. И тут его нету…

– Дак ведь он, мамань, в поход ушел, – напомнил Петр.

Мать вздохнула.

– Вот-вот… Поехала кума неведомо куда.

Братьев такие разговоры сильно огорчали. Наскоро поужинав приготовленной матерью кулагой[69], они выскочили из дому и побежали к реке. Там по вечерам собиралась молодежь. Играли в побегушки, горелки, ловушки, рассказывали друг другу всякие небылицы. Про тех же леших и всякую другую нежить, что по ночам людей пугает.

Вот и на этот раз, наигравшись вдоволь, сели кружком у костра. Девки, парни. Сидят, лясы точат, друг над дружкой подтрунивают. А тут вдруг разговор о богдойцах зашел. И это неспроста. В последнее время те все чаще стали нападать на русские селенья, грабя и убивая людей.

– Слышь, Петруха! Ты вот скажи нам, пойдет манзур на нас войной? – обратился к Петру длинный и худой, как кишка, Костка Болото.

Тот пожал плечами.

– А откелева мне знать? Я чо ли тебе амбань[70] богдойский?

– А я слыхал, что пойдет, – произнес парень. – Все наши казаки только об этом и толкуют. Вот и батька мой, когда спать ложится, саблю возле себя кладет.

Петр ничего на это не ответил. Взяв хворостину, он стал ворошить уголья в костре.

– Гляньте, гляньте! Никак кто-то чапает к нам, – пытаясь разглядеть в сумерках бегущего берегом человека, сказал Костка. – Может, Митяй? Он ведь давесь сказывал, что пойдет к Демидовской косе переметы ставить.

И точно, это был рыжий Митяй.

– Эй, братишки! Послухайте, чо я вами скажу! – еще издали закричал он.

Подлетел к костру, весь встрепанный какой-то и запыхавшийся. Руками машет, сказать что-то пытается, но от волнения или же от быстрого бега у него перехватило дыхание.

– Там, – наконец выговорил он, указывая на закат, – воровские людишки коней через реку хотят переводить. Гайда, отобьем табун!

Товарищи посмотрели на Петра. Он у них за вожака. Что тот скажет, то и станут делать.

– Да ладно свистеть-то! Какие еще воровские люди? – спросил Петр.

– Да брешет он, брешет! – загомонила сидевшая вкруг костра молодежь. – Ну признайся же, Митяй, что брешешь.

– Врать – не мякину жевать, не подавишься, – с усмешкой заметил Петр.

– Богом клянусь, Петь! – перекрестился Митяй. – Я их как тебя видал. Вместе с конями. Тогда ить светло еще было.

Петр этак хитро посмотрел на него.

– А что ж они до сих пор-то не перегнали этих коней? – с ехидцей спросил он.

– Видно, подмогу ждут с этого берега. Товарищей своих, – не растерялся Митяй. – Ну ей-Богу, Петь!

Он снова перекрестился.

Петька покачал головой.

– И все равно я тебе не верю, – продолжая ворошить уголья в костре, произнес он. – Если б это были воры, их бы давно наш дозор заметил и поднял тревогу. А тут тишина.

– Сам дивлюсь, – пожал плечами Митька. – Ведь был дозор-то. Но старшой почему-то быстро его увел. Хотя, мне думается, татей-то он видал. Долго так смотрел на ту сторону. И знаете, кто это был? Хорунжий Верига.

– Верига? – удивился Петр. – И что, он тебя видал?

– Не-а, я в траву спрятался, – шмыгнул носом Митяй.

– Чудно все это, – сказал Петр. – Не быль, а сказка какая-то.

– Фу ты ну ты! – начал злиться рыжий.

– А что, братка, может, и впрямь Митька не врет? – подал голос Тимоха.

– Может, и не врет, но только отчего ж это он к нам-то побежал вместо того, чтобы поднять в ружье гарнизон? – подозрительно посмотрел на рыжего вожак.

Митька даже сплюнул с досады.

– А то ты не понимаешь? Да ведь я хотел, чтобы кони нам, а не старым казакам достались, – сказал он. – Нет коня – нет казака. Не твои ли это слова, а Петьк?

Он еще немного потоптался на месте и вдруг:

– Ну, смотрите. Не хотите иметь своих лошадок – так и быть, пойду подымать гарнизон. А то ведь убегут тати-то.

Казачьи дети примолкли. Что скажет им Петька?

Тимоха тоже выжидающе глядел на брата. Ну, что же это он? Ведь уйдут конокрады-то. И тогда нам-де не видать лошадей, как собственных ушей. А не мы ль так мечтали о них? Не мы ль даже во снах их своих видим?

И то сказать: кони – это свобода; это ощущение полета; это хлесткие гривы в лицо, копыта, отбивающие ритм галопа, и неведомое чувство – как это летать, не касаясь земли…

– Так аде, говоришь, эти баскаки Амур собрались перейти? – наконец прервав молчание, спросил Митяя Петр.

– Да там, аккурат против Демидовской косы.

– Версты две, однако, отсель, – вздохнул Петр. – Далече, можем и не поспеть. Да и неизвестно, сколь их этих лешаков будет. А то и порубать могут.

– Ну так мы отцов позовем! – нашелся кто-то из казацких сынов.

Но у Петьки другие мысли. Отдавать победу старшим? Да ни за что на свете! Сами с усами – как-нибудь справимся. Главное – это внезапно напасть на врага.

Он обвел взглядом товарищей. Те по-прежнему сидели и во все глаза глядели на вожака, выжидая, что он скажет.

– В общем так, робяты. Бегите домой и берите с собой кто что может. Нам все сгодится – и рожна, и топоры, и ослопины. Собираемся за околком у старой сосны.

Оставив девок у костра, парни бросились выполнять наказ вожака. Не все из них тогда пришли к старой сосне. Кого-то родители домой загнали, кто-то просто струхнул. Однако десятка два смельчаков все же набралось.

– Ну что, товарищи мои. Давайте, что ли, помолимся на удачу, – предложил Петр.

Те притихли, и было слышно в темноте, как шелестят в молитве их губы.

– Ну все, гайда на дело! – положив тяжелую балту[71] на плечо, наконец сказал Петр. – Я пойду первым, остальные по одному за мной. И чтоб ни звука! Иначе… Иначе недобрые люди нас услышат и всех порубят. Так что тихо ступайте.

И они двинулись в путь.

Где-то далеко-далеко впереди догорал день, пылая верхушками сопок, отчего небо в той стороне оставалось еще живым и прозрачным, тогда как на востоке ночь осенила поля и зажгла звезды. Вот так, идешь на свет, неведомо на что ступая в темноте.

Пройдя с полверсты, они свернули с большака и стали пробираться лесом. В лесу-то оно спокойнее. Тут и деревья тебе, и кустарники – есть, где спрятаться.

Тишина. И лишь изредка где-то вдалеке прострекочет кузнечик или хлопнет крыльями ночная птица. Сторожко ступают по земле молодые казаки. И то, не в игры идут играть. Бывает, треснет под ногами сухая ветка или что-то живое зашевелится в кустах – тут же сердце замирает. И чем дальше, тем больше страхов. То им уже кажется, что кто-то следит за ними, то вдруг в темноте им почудится чья-то тень. Уж поскорее бы добраться до места!

Где-то совсем близко, пробиваясь через песчаные косы, угрюмо нес свои бурые воды Амур. Стоит выйти из лесочка и пройти чистым полем, и вот он, берег. А там где-то и Демидовская коса.

– Все, стой! – наконец поднял руку Петр. – Теперь лягай все на землю. Дальше нужно ползком до самого берега.

Он первым лег на землю и пополз. Остальные за ним. Чуть слышно шевелилась трава. Рядом будешь стоять – не увидишь. Так и ползли, пока не достигли берега. Внизу, в закатном свете, хорошо просматривалась Демидовская коса. Затаились и стали ждать.

Ждали долго, пока вдруг не услышали в стороне какой-то неясный шум. Кто-то пытался идти сторожко, но это не всегда получалось. Отсюда и эти нечаянные звуки, похожие на удары прикладов о землю, скрежет железа да конский храп.

Видно, то дружки конокрадов, – подумал Петр. – Дозорные так не ходят. Пришли, окаянные, чтоб подмочь своим.

Скоро на поляну вышли какие-то люди. Одни были пешие, другие на лошадях. Их силуэты хорошо прорисовывались на фоне закатного неба.

Человек шесть – не меньше, отметил про себя Петр. Но где же дозорные? Почему их нет на месте? Не может же быть, чтобы хорунжий Верига был с ними заодно.

– Робяты! – прошептал в темноту Петр. – Слухай меня! Надо незаметно подползти к этой подорожной вольнице и напасть на них скопом. Давай, десять человек дуйте за Тимохой. Зайдете с другой стороны и подадите знак.

– Я крякну по утячьи, – предложил Тимоха.

– Пойдет! А потом я крякну два раза, и тогда всем скопом бросаемся на них. Ты со своими, я со своими.

– А бить-то как? До смерти что ль? – спросил рыжий Митяй.

– До смерти! – твердо ответил вожак. – Иначе сами ляжем здесь же на берегу. Ну все, Тимоха, веди людей.

Зашевелилась трава, и вот уже половина Петрухиной дружины исчезла в ночи.

– Надо и нам подползти поближе, – обратился к оставшимся Петр и, ухватившись поудобнее за рукоять топора, первым пополз вперед.

Так они проползли саженей десять. Дальше опасно, решил Петр. И так уже до ворога рукой подать. Вон они, окаянные, сбились в кучу и о чем-то совещаются. Сейчас бы и напасть на них. Однако по уговору нужно ждать Тимохиного знака.

Минуты ожидания… Сердце в груди у Петра бьется так громко, что, кажется, и вороги его слышат. Но где ж ты там, братуха? Отчего молчишь?

Но вот наконец в ночи прозвучал утиный кряк.

– Ну, братцы, готовься к бою, – чуть дрогнувшим голосом произнес вожак. – И чтоб все тихо было. Не то варнаки[72] на том берегу услышат шум и сбегут с лошадями.

Он сложил вместе ладони и два раза крякнул в темноту.

– Все, але за мной! – скомандовал Петр и, пригнувшись к земле, устремился вперед. Товарищи за ним.

Застигнутые врасплох ледаки[73] даже ахнуть не успели, как оказались на земле, порубленные топорами. Никого в живых не оставили. Позже Петр сам удивлялся, как это у них все ловко вышло. Вроде бы и опыта в этом деле не было, а поди ж ты – бились как заправские. И неведомо ему было, что всех их вел страх, этот всесильный могучий страх, который способен рушить даже горы. Тут ведь как – или пан, или пропал.

Покончив со злодеями, казацкие дети отвели трофейных лошадок в тень и, привязав их к старой корявой лозе, вернулись на берег. Теперь нужно было ждать гостей из-за Амура.

«Но куда мы целый табун будем девать? – подумал Петр. – Может, стоит загнать его конским барышникам? Тогда и деньга появится».

Он давно мечтал купить дорогой подарок своей Любашке. Однако здравый смысл в нем взял верх. Нужно будет коней безлошадным казакам раздать, решил он. Казак на коне – это тебе не пеший. А в войске постоянно не хватает лошадок.

Ждать пришлось долго. Но вот на той стороне вдруг замелькали какие-то тени. Следом на берег выскочили из темноты три всадника. Они постояли какое-то время – видно, прислушивались. А может, ждали сигнала? Если так, подумал Петр, то все пропало. Ведь ни он, ни его товарищи не знают, что это за знак. Эх, надо б было хоть одного варнака оставить в живых. Но кто ж знал?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Укрута – платье, одежда.

2

Конобойный – буйный.

3

Полон – плен.

4

Выкудезиться – вырядиться.

5

Панева – шерстяная юбка.

6

Саяна – сарафан с помочами.

7

Верхница – будничный сарафан из посконного холста.

8

Старинные бабьи головные уборы.

9

Старинные мужские головные уборы.

10

Опорки – изношенные сапоги с отрезанными голенищами.

11

Камлея – верхняя одежда с капюшоном.

12

Олочи – грубые шерстяные чулки с кожаной обшивкой и подошвой.

13

Бирич – глашатай.

14

Дючеры (дучеры) – народность, жившая в 17 веке на реке Амур.

15

Ясак – натуральная подать, которой в России облагались нерусские народы Поволжья и Сибири.

16

Покрученик – рабочий на промыслах, бывший на хозяйском содержании.

17

Куяки (куячные одежды) – латы из кованых пластинок.

18

Мягкая рухлядь – пушнина.

19

Ральник – режущая часть сохи, плуга и других сельскохозяйственных орудий, предназначенная для взрыхления почвы.

20

Тать – вор, грабитель.

21

Ердан – иордань, прорубь.

22

Веньгать – хныкать.

23

Дзяньдзюнь – высокий чин в древнем Китае.

24

Эпитрахиль – одно из облачений священника.

25

Ектиния – моление, читаемое диаконом или священником.

26

Ергач – меховая шуба.

27

Гайтан – шнурок для крестика.

28

Ледащий – дрянной, негодный.

29

Бажить – желать.

30

Дровяник – топор.

31

Ханьцы, хани – титульный народ Поднебесной, китайцы.

32

Ерник – кустарниковая береза.

33

Кянский – китайский (кяны – древнерусское название китайцев).

34

Оросы – так некоторые восточные народы называли русских.

35

Чванец – сосуд, посудина.

36

Солощий (здесь) – жадный.

37

Бахорить – болтать, калякать, вести пустые разговоры.

38

Зобать – пить, хлебать.

39

Блябла – оплеуха.

40

Голобец – погреб.

41

Коник (здесь) – ларь для хранения зерна и муки.

42

Куть – сени.

43

Заборка – тонкая стенка из досок.

44

Поветь – помещение под навесом на казачьем дворе.

45

Копань – колодец.

46

Чапан – полукафтан, жупан.

47

Мотузок – шнурок.

48

Лезо – клинок, лезвие.

49

Шурло – брысь.

50