Лугару

В общем, Евгений не выполнил своего обещания – Крестовскую не пригласили читать лекции. Поняв это, она попыталась сунуться на кафедру сама. Ее появление вызвало настоящий шок.

– А где вы работаете?… – Пожилая заведующая кафедрой смотрела на Зину с таким ужасом, словно вместе с собой она притащила труп из холодильника. – Где? Повторите. ГДЕ-ГДЕ?

Это был приговор – такое выражение лица и отвращение в каждом слове, взгляде, вздохе… Кроме того, из разговора с завкафедрой Зина поняла, что Евгений даже не упоминал о ней…

Было ясно, что никто не позволит ей читать лекции по педиатрии. Таким не позволяли читать. Морг был местом отверженных. И такой вот отверженной была она.

Когда Зина все поняла, то даже не попыталась встретиться с Евгением. Зачем? Постепенно – от отчаяния, по необходимости, из любопытства – она все больше и больше погружалась в свою работу, вдохновленная примером Каца, который умел совершать чудеса – разглядеть и понять то, чего вообще нельзя было разглядеть.

На смену отчаянию пришел интерес, а потом и увлечение. Мечта преподавать осталась в прошлом. И вот теперь, держа в руках записку Евгения, Зина вспомнила весь тот путь, который уже прошла.

Странная записка… Почему он обратился именно к ней? И почему только сейчас? Столько времени у него находились бумаги Андрея, а он решил показать их ей только теперь?

Получалась странная нестыковка… Думая об этом, Зина удивлялась все больше и больше. Сон сняло как рукой.

Наконец она не выдержала. Вскочила, переоделась, выпила воды и вышла из дома. Ноги сами понесли ее к Тираспольской. На улице было темно, зажигались уличные фонари.

Евгений жил в высоком четырехэтажном доме на оживленном перекрестке. Место было достаточно шумным. Несмотря на вечер, на улице было много людей и машин. Зина остановилась, пропуская автомобили и поневоле осматривая прохожих, вальяжно, неторопливо расхаживающих по улице. Несколько машин стояли у тротуара.

Из подъезда вышла девочка лет 12-ти с большой черной мохнатой собакой. Та подозрительно покосилась на Зинаиду и гавкнула, похоже, для проформы, чем для острастки, во всяком случае без агрессии и злости, но, тем не менее строго, как по ее, собачьим меркам.

– Вы в этот подъезд? – Девочка доброжелательно посмотрела на Зину.

– Мне в шестнадцатую квартиру, но здесь нет номеров… – запинаясь, ответила она.

– Шестнадцатая – это сюда. Тогда я не буду закрывать дверь, а то вы без ключа не войдете, – все так же доброжелательно сказала девочка. – Мы парадную всегда запираем на ключ, – пояснила она Зине доверительно и придержала дверь, пока та входила в темную парадную, где не было даже тусклой лампочки.

Взбираться Зине пришлось на четвертый этаж. Евгений жил не в коммуналке, а в отдельной квартире. На двери был только один звонок и позолоченная табличка «Профессор Е. К. Замлынский». Было сразу понятно, что Евгений безмерно гордился собой.

Зина нажала кнопку звонка, услышала дребезжание. Но… Ничего не произошло – ответом была полная тишина.

Где же Евгений? Ведь он сам просил прийти в любое время, даже поздним вечером. И вот теперь его нет дома. Зина чертыхнулась: сама виновата. Она ведь знала, что ему доверять нельзя. Притоптывая нервно, Крестовская еще раз нажала кнопку звонка, понимая уже, что это бессмысленно.

– Вы Зинаида? – Внезапно открылась соседняя дверь, и оттуда выглянула щуплая старуха лет восьмидесяти, одетая в теплый байковый халат, несмотря на жаркий июнь.

– Да, – с удивлением обернулась Зина.

– Так Евгений Кириллович просил вам записку передать! Сказал, что придет женщина, Зинаида. Вы с его работы, да? За документами? Ну так вот!

Старуха протянула Зине записку, сложенную точно так, как та, что Евгений оставил у нее дома. Почерк был еще более непонятным. Пытаясь разобрать слова, Зина одну и ту же фразу перечитывала по нескольку раз.

Наконец она поняла: «Прошу прощения, мне понадобилось срочно уехать. Очень прошу прийти завтра в 12 часов дня. Это безотлагательно и важно».

Отчаяние захлестнуло Зину. Ей вдруг показалось, что Евгений играет в какую-то странную игру, которую она не может разгадать.

– А где же сам Евгений Кириллович? – повернулась она к старухе.

– Уехал! Уехал буквально полчаса назад. К нему зашли двое мужчин, потом, спустя минут десять, они все вышли из квартиры и ушли. Я из окна видела, что они в машину сели. А когда выходили, вот он и отдал записку.

– Как эти мужчины выглядели? В форме? – спросила Зина.

– Не-не, – махнула рукой соседка. – Не в форме. Такие себе: брюки, рубашки. А, у одного сандалии на босу ногу были! А лиц я их и не видела, не вглядывалась. А зачем это мне? – искренне произнесла она.

Глава 5

Просторный кабинет с двумя огромными окнами, выходящими во двор, освещала настольная лампа с зеленым абажуром, стоящая на массивном письменном столе. Сводчатые высокие окна тонули в полумраке. В этом мягком, расслабляющем свете кабинет казался уютным. Он был похож на каюту корабля, медленно, но уверенно плывущего через неизведанный океан к берегам, которых никто на свете не видел.

Письменный стол стоял в простенке между окнами. Сверху, в самой видной части стены, в позолоченной резной раме висел портрет вождя. В приглушенном свете казалось, что ухмылка – ехидная, даже едкая – кривит его губы, а потому Сталин выглядел не таким суровым, как обычно. Портрет задавал особенный тон этому кабинету, и становилось понятно, что этого тона надо придерживаться. Суровый лидер своим взглядом не отпускал никого.

Ниже, под портретом Сталина, но уже в простой рамке из темного дерева висел портрет Дзержинского. «Железный Феликс» выглядел как обычно. Это была плохонькая безыскусная литография – такие раньше продавали на любых сельских ярмарках. И было видно, что висит она только потому, что должна висеть, поэтому качество ее никого особо не волновало.

За столом сидели двое мужчин. Один, помоложе, занимал почетное место начальства, находясь за столом привычно, было видно, что он на своем месте, и понятно, что стол, конечно же, принадлежит ему. Но на этом все его «царственные замашки» и заканчивались.

Перед ним, в кожаном кресле, приставленном к столу, сидел человек постарше. Он держался так уверенно, с такой надменностью, что сразу становилось понятно, кто на самом деле является начальством и кого серьезно боится человек за столом, словно потерявшийся вдруг в своем собственном кабинете. Холодный взгляд, надменное выражение лица, гордо поднятый подбородок… Его повадки и манеры были настолько решительны и свободны, что можно было не сомневаться в том, что одним росчерком пера этот человек привык вершить судьбы множества людей. И судьба того, кто сидел за столом, целиком и полностью в его власти.

Молодой и сам это понимал. А потому дрожал, лебезил и заискивал с той отвратительной приторностью, которая просто невыносима. Старший, кстати, прекрасно все видел и понимал, но позволял ему вести себя так с той долей иронии, которая всегда присуща очень уверенным и здравомыслящим людям.

На столе перед мужчинами стояла бутылка дорогого коньяка, рюмки и чашки с дымящимся кофе. Старший время от времени курил настоящую гаванскую сигару, без всякой картинности поднося ее ко рту и наслаждаясь самим процессом. Ароматный дым клубился под потолком и терялся в тягучей серой дымке, казалось, что потолок просто прячется в темноте.

– Таким образом… мы вот… – дрожал, запинался молодой начальник, перекладывая на столе какие-то бумаги трясущимися руками и все не поднимая глаз, – цифры отражены в сводках. Вы все можете проверить.

– Я понял, – старший снова затянулся сигарой и с усмешкой выпустил дым в потолок, – оставим все эти формальности. Как ты понимаешь, я приехал не просто так. Ты помнишь наш разговор месяц назад?

– Дословно помню, – молодой сразу стал серьезным.

– Пришло время, – кивнул пожилой.

– Понимаю, – молодой испуганно моргнул, отчего лицо его на миг приняло глуповатое выражение, – но это… Просто… Там, на шестом километре Овидиопольской дороги… Вы же понимаете, охрана расстреляна. Но слухи…

– Слухи надо обернуть в нашу пользу, – сказал старший, – если ты заметил, я уже использовал одного очень опытного человека. Он выдумал довольно любопытную легенду и уже запустил ее в народ.

– О человеке-свинье я слышал, – обрадовался молодой, что не опростоволосился в глазах начальства.

– Да. Мои информаторы поработали очень качественно. И вот увидишь, нашу легенду будут вспоминать спустя десятилетия! Одесскую легенду о человеке-свинье, который бродит по окраинам города и острыми клыками убивает людей.

– Только почему свинья? – не подумав, ляпнул молодой и тут же затрясся.

– А ты бы предпочел, чтобы говорили о волке? – усмехнулся старший.

– Нет, что вы! Простите, не подумал. Простите мою невнимательность, – младший стал белым как мел.

– Прощаю. Но в следующий раз следи за словами. Помнишь, какой плакат висит в коридоре? Болтун – находка для шпиона! То-то же.

– Я… исправлюсь.

– Разумеется. Иначе я бы к тебе не пришел. Ведь важная часть спецоперации зависит от тебя. Да, кстати, еще один момент. Из всех документов следует убрать эти нелепости про румынскую разведку! Прекратить немедленно. Чтоб ни сном, ни духом. Ну, ты меня понимаешь. Английская разведка, немецкая, французская, все, что угодно. Но никакой румынской с этого дня.

– Я понял. Все будет исправлено. Документы перепишут.

– К завтрашнему вечеру. Все документы.

– Так точно!

– Хорошо. Теперь по существу дела. Ты понимаешь, о чем идет речь?

– О Бессарабии.

– Ты понимаешь, насколько бессарабский вопрос важен для нашей страны? Мы потеряли достаточно земель – Буковину, Бессарабию. Но вопрос Бессарабии рассматривается именно здесь как стратегически важный! Понимаешь почему?

– Близость границы? – предположил молодой.

– Совершенно верно, – кивнул пожилой. – Итак, Бессарабия – головная боль номер один. Я позволю себе небольшой исторический экскурс.

– Разумеется! – младший сидя вытянулся в струнку.

– Чтобы ты имел более четкое представление о том, как уходили земли и насколько важно это для нас сейчас.

– Я очень внимательно слушаю, – младший боялся дышать.

– Не сомневаюсь, – небрежно бросил начальник, снова затянулся сигарой, глотнул коньяка и только после этого продолжил говорить. – После завершения Первой мировой войны и распада Австро-Венгерской империи часть ее бывший территорий вошла в новообразованные и соседние государства. В частности, Румыния претендовала на Буковину – и на Бессарабию. 3 ноября 1918 года в Черновцах состоялось Буковинское Вече, которое приняло решение о вхождении этих территорий в так называемую Западно-Украинскую Народную республику. Впоследствии, 22 января 1919 года, согласно Акту Злуки, в составе ЗУНР Буковина объединилась с Украинской народной республикой. Это был первый шаг к потере этой земли и бунту против советской власти. После поражения Украины в Польско-Украинской войне Буковина была оккупирована румынскими войсками. Точно так же, как в 1918 году была оккупирована Бессарабия. Таким образом эти территории остались за пределами Советского Союза. Но мы не будем говорить о Буковине подробно. Сейчас мой исторический экскурс про Бессарабию. Как ты думаешь почему?

– Граничит с Одессой? – снова предположил молодой.

– Верно. Значит, основная часть нашего плана будет разворачиваться здесь. Возврат этих территорий – важный план действий для советского руководства. Именно поэтому, когда в руки 9 отдела НКВД попало то, что можно применить в качестве бактериологического оружия для деморализации румынских войск и населения Бессарабии, и был составлен этот план, за который мы с тобой, именно мы, отвечаем лично. Как ты понимаешь, головой.

– Бактериологическое оружие? Но речь шла о вирусе… – Молодой был белее мела, руки его тряслись, а в глаза было страшно смотреть.

– Именно. Вирус. Вирус, которым можно заразить некоторое количество людей, и это приведет к самым катастрофическим последствиям. Ты ведь видел эти последствия, так? Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, видел. Но ведь опасность в том, что могут пострадать и наши люди. Наши солдаты.

– Что? – изумился старший. – Ты об этом думаешь? Лес рубят – щепки летят! Руководство готово рискнуть ради воплощения в жизнь этого плана. Просчитаны все ходы.

– Не все, – вдруг произнес молодой, – были свидетели.

– Ну, это твоя работа, – развел руками пожилой. – Зачистка свидетелей. Всех. Абсолютно. Если хоть один свидетель выживет, будешь отвечать ты.

– Я понял. Завтра же с утра…

– Нет. Сегодня ночью. Как только мы закончим с тобой этот важный разговор. Но продолжим дальше наш исторический ликбез. Я попытаюсь тебе объяснить, почему именно теперь за Бессарабию происходит такая серьезная борьба. Многие уже пытаются помешать нам и будут мешать в дальнейшем. Выстоять и победить – наша единственная задача. Для этого все средства хороши.

– Я приложу все силы…

– Да, приложишь. Куда ты денешься? – засмеялся старший. – Но слушай дальше. В январе 1932 года Румыния вступила в переговоры с советской делегацией в Риге. Румынский глава внешнеполитического ведомства заявил, что начались переговоры, «которых мы не желаем, но с которыми смиряемся». Заявил он так потому, что инициатором этих переговоров выступила Франция, и Румыния согласилась на переговоры, не желая терять ее поддержку. Это был серьезный ход.

Договор, который предполагалось заключить между Румынией и СССР, должен был бы действовать пять лет и предполагал ненападение СССР на Румынию. На переговорах в Риге румыны ставили своей целью закрыть бессарабский вопрос, тогда как советская делегация хотела его письменного признания, на бумаге. Оформить постановку вопроса документально. МИД Румынии запрещал своим дипломатам даже в частных беседах с советской стороной касаться Бессарабии, не говоря уже об обсуждении этого вопроса на встречах.

По инструкции, румынские дипломаты должны были растянуть переговоры о пакте на несколько лет. Но это не удовлетворяло СССР.

Уполномоченный в Риге князь Стурдза предложил формулировку, по которой советская сторона должна была косвенно признать, что Бессарабия принадлежит Румынии. Советское правительство отказалось от такого поворота событий, и переговоры на этом завершились, как и все предыдущие. В общем результата не было.

После переговоров Стурдза написал румынскому премьер-министру письмо, в котором попросту призывал оберегать Бессарабию от СССР.

Таким образом, это был абсолютно явный призыв препятствовать советскому руководству в его законных правах. Бдительность войск на границах была повышена, но ненадолго, – старший замолчал. Отпив уже остывшего кофе, он продолжил. – С тех пор прошло ровно пять лет. И есть все основания полагать, что попытка не военного захвата территории может завершиться успехом. План был разработан совершенно четко. И главное, к чему надо стремиться, это полная деморализация войск, стоящих на границе, и паника среди населения.

Это население должно быть твердо убеждено, что в причинах происходящего ужаса виноваты румыны. Для этого будут сфабрикованы особые доказательства – тоже важная часть плана. Совокупность всех продуманных деталей и четкое выполнение инструкций является залогом успеха. А успех плана – это единственный результат, которого от нас ждут.

– Но этот вирус не изучен! Наша группа ученых только начала работать над детальным изучением, анализами… – попытался вставить начальник, абсолютно потрясенный четкими инструкциями сверху и тем, что он осмелился возражать.

– В помощь будут предоставлены разработки 9-го отдела, – кивнул его страшный собеседник. – Ты же знаешь, что наши специалисты тоже не сидят сложа руки.

– Вы не понимаете. Этот… вирус опасен, он не изучен, – забормотал снова молодой. – Нет никаких разработок по нему! Вообще никаких. Наша группа впервые столкнулась с чем-то подобным, и оказалось, что есть много сложностей. И первая сложность – вирус действует не на всех! Нужно определить, на кого именно он воздействует. Зону поражения. Радиус действия.

– Ну так изучай! У тебя будет достаточно времени для этого. Я не понимаю, в чем проблема! – воскликнул старший.

– В применении… сейчас. Нельзя применять.

– Сделаем вид, что я этого не слышал, – нахмурился начальник, при этом глаза его сверкнули с такой силой, что собеседник уже почувствовал себя в аду. – Ты не понимаешь, что предлагаешь мне. О чем ведешь речь. Все уже спланировано. Разрешение на операцию подписано. Обратного пути нет. Ни у тебя, ни у меня.

– Но ведь носитель вируса даже не уничтожен!

– Это вопрос времени. Когда его ликвидировать, будет инструкция сверху. А пока я приехал только для того, чтобы ввести тебя в курс. Я и ввожу. И запомни: малодушие в наших рядах хуже предательства. Вот, ознакомься на досуге. А сейчас подпиши секретную расписку о неразглашении.

Старший дал бумагу и, тщательно осмотрев свежую подпись, сунул в карман форменного кителя. После этого подтолкнул к собеседнику тонкую кожаную папку, к которой был прикреплен листок бумаги с надписью «ПРОЕКТ ЛУГАРУ».

Задернув окна плотными шторами, Евгений Замлынский метался по квартире, боясь зажечь свет. Только что вернувшись от Зинаиды Крестовской, он первым делом запер входную дверь на все засовы и замки, потом тщательно зашторил все окна и только так вздохнул более свободно, оказавшись почти в полной темноте.

Впервые в жизни ему было страшно. Страшно так, как не было никогда в жизни, даже в день смерти отца, когда Евгений вдруг четко осознал, что остался на этом свете абсолютно один. Ему было страшно так, что от этого неприятного и незнакомого ощущения даже кружилась голова.

Зачем именно его втянули в этот кошмар? А начиналось так хорошо, так спокойно и даже невинно. Визит старого друга, которого не видел сто лет. Спокойная, размеренная беседа. Ресторан на Дерибасовской. Настоящий виски.

Тихий, вкрадчивый голос:

«Ты пойми, впервые в жизни у тебя есть шанс! Шанс стать кем-то, доказать, что ты и сам способен на многое, без помощи отца. Ты даже не представляешь себе, каких высот ты способен достичь! Ты поставишь на колени весь мир…»

Он никогда и никому не доверял. Почему же доверился теперь? Возможно, потому, что прозвучало имя Андрея Угарова? «Андрей работал на нас. Он стал очень состоятельным человеком. Его жизнь сломала одна-единственная ошибка – то, что он снова вернулся к той странной женщине, с которой уже расстался однажды. Она сломала его будущее, его игру. Я надеюсь, в твоей голове побольше мозгов, и ты не сделаешь такой ошибки?»

Евгений смешался, стал отнекиваться, и на языке у него все время вертелись глупые и как-то по-детски наивные слова о том, что это он, не Андрей, именно он столько лет был влюблен в эту странную женщину, Зинаиду Крестовскую. И его жизнь, его, а не Андрея, должна была быть связана с ней.

Он помнил тот страшный разговор с отцом, когда впервые в жизни признался ему в своей любви к Зинаиде, умоляя не подставлять ее, спасти.

– Любовь – это отлично, – сухо кивнул отец, – и я избавлюсь от любви к тебе самым простым способом. Мне не нужен сын слюнтяй. На кону стоит твоя карьера, все твое будущее. А ты хочешь спустить все это под хвост какой-то вертихвостки. Отлично. Я отправляю тебя в НКВД со всеми твоими прошлыми запасами морфина, которые я сохранил, и сам умываю руки. Я избавил тебя от этой гадости. И ею же тебя утоплю.

Морфий. Веселая компания на первом курсе. Кража – взлом институтского сейфа. Деньги, чтобы добыть морфий. Отцу тогда удалось все прикрыть. Но он сохранил кое-какие доказательства, которые могли стоить Евгению жизни. Он не сомневался ни секунды, что отец поступит с ним, как говорит. А ведь он так любил жизнь. Любил жить.

Евгений смалодушничал. А после этого уже не смел подойти к Зинаиде. Он даже возненавидел ее, боялся говорить о ней. Он знакомил Андрея с другими женщинами. Он радовался, что с Зинаидой у него ничего не вышло. Он так бездарно и малодушно погубил свою жизнь, что невыносимо было находиться наедине с собственной жизнью в темноте. Он, Евгений, боялся посмотреть в глаза своей собственной жизни.

Впервые за столько лет он вдруг подумал о том, что страшно виноват и перед Зинаидой, и перед самим собой. За молчание. За малодушие. За трусливый поступок. За Андрея. За всё. Он виноват. Но теперь не исправить. Разве что… Если Зинаида придет. Недаром он бросился к ней, попав в самую страшную переделку в своей жизни. Он вдруг подумал, что Зинаида единственный человек, который сможет помочь.

Хотя бы разобраться во всем этом! Он больше не мог быть один. Темнота убивала. Но знание убивало тоже. И было неизвестно, что страшней.

Почему же она не идет? Вне себя от страха, превращенный в жалкое, дрожащее существо, Евгений Замлынский метался по квартире. И едва не заплакал, услышав долгожданный звонок в дверь…

На лестничной площадке между вторым и третьим этажом пахло собачьей шерстью. Он почуял этот запах еще снизу, еще даже не входя в парадную. Он забил ему ноздри, вцепился в горло ощущением обостренной чувствительности, привыкать к которой надо было каждый раз. Слишком много запахов, слишком много звуков… И вокруг – красная пелена. Сквозь которую все эти звуки и запахи становятся настолько точными, что он мог назвать их за множество километров. В это не поверил бы никто из людей. Но он уже не был человеком.

На лестнице послышались шаги – кто-то спускался сверху, и он уже знал кто. Запах псины стал абсолютно невыносим! С каким восторгом он вышел бы из своего угла, перестал маскироваться в этой темноте! Но не глупая псина была его целью. Не стоило обнаруживать себя ради пустого развлечения. Ему предстояло заново учиться терпению – терпению хищника, который подкарауливает свою добычу, слившись с лестницей. Тому терпению, которое помогает полностью раствориться в своей цели. И которого никогда не бывает у людей.

Ему выпал дьявольский жребий – жить не таким, как все. Жить настолько отличным от всех остальных, что это полностью отрезало ему дорогу в мир обычных людей. Горькое клеймо отчаяния – быть вечным изгоем, изгнанным из человеческого мира. Какая тяжелая участь выпадает тому, кто не похож на всех!

Он знал это лучше, чем кто бы то ни было. Но этот жребий вечного одиночества был не так уж и плох. Да, он изгнан, он вечно существует в ледяном царстве, и одиночество стало его броней, но…

Он никогда не будет жить в клетке! Это искупительное испытание свободой было также частью его изгнания. Право жить свободным и впитывать людской страх.

По лестнице вприпрыжку спустилась девочка с большой мохнатой собакой. И вдруг замерла. Даже она почувствовала что-то страшное и враждебное там, в темноте. А может, просто дети обладают большей чувствительностью и могут видеть то, чего не видят взрослые? Он не знал. Он умел маскироваться, полностью растворившись в темноте.

– Кто здесь? – тоненьким, дрожащим голоском крикнула девочка, испуганно прижимаясь к псу.

Собака, недобро сверкнув блестящим круглым глазом, вдруг присела на задние лапы и завыла, запрокинув морду к самому верху.

– Пушок! – В голосе девочки задрожали слезы. – Пушок, что с тобой? Ты что?

Вой оборвался испуганным визгом. Пес присел еще больше и стал тихонько поскуливать. Потянув его за поводок, девочка ринулась вверх по лестнице с такой скоростью, что он едва успевал за ней.

Пока длилась эта сцена, он не обращал внимания на запахи, но вдруг почувствовал, что все изменилось. В воздухе появилось что-то еще. Новый аромат… Это был запах пороха. И он приближался.

Запах пороха внушал тревогу. Он чувствовал: сейчас его нет здесь, но он появится – совсем скоро. Это умение предвидеть тоже было частью его страшного дара. Где-то будут стрелять. Совсем близко. Совсем скоро. Выстрела пока не было, но выстрел будет. Он знал это. Но ведь он пришел сюда не за этим! Не для того, чтобы застать чужую смерть! Он пришел за ответом. Ответ был важен, но теперь…

Маскировка была уже не нужна. Плюнув на все, он бросился взбираться по лестнице, двигаясь с такой скоростью, которая невозможна у обычных людей.

Глава 6

В темноте таились тревожные тени. Проходя мимо закоулков, не освещенных уличными фонарями, Зина поневоле ускоряла шаг. Было страшно думать, что может находиться там, в темноте.

Несколько дней назад один из санитаров, студент, который на дежурстве любил все время поспать, принес страшилку – местную легенду, которая якобы пугала весь город.

– Неужели вы никогда не слышали о человеке-свинье? – раскрыл он на Зину глаза. – Ну вы даете! Даже последняя собака знает.