Женщины, которые меня… научили готовить

Не задерживайся после работы.

Нам нужно понимать, на какое число брать билеты, чтобы ты нас мог встретить в Пулково.

Любимый, если ты еще не выехал, захвати для нашей принцессы йогурты Chobani, которые ты привозил в воскресенье. Они ей так понравились!

Амелька спрашивает: «На этом самолете летит папа?»

(К этому сообщению была прикреплена фотография девочки в детском кресле с бумажным самолетиком в руках)

Отвечать я ей перестал. Мне стало не по себе, хотя, явно ничего страшного физически со мной произойти не могло. Она, действительно, жила в столице Австралийского Союза, я понял это по многочисленным фотографиям с детских площадок. Так что внезапного визита я не ждал. Но какое-то странное чувство тревоги меня не отпускало. К лету количество сообщений сошло на нет, но только для того, чтобы осенью вспыхнуть с новой силой.

Она сетовала на то, что не может понять, почему я так с ней поступаю, почему, несмотря на всю любовь к ней, я всё чаще исчезаю в гараже и не зову ее на свои дружеские пати. Мои скачанные из Интернета фотографии она вставляла в рамки рядом со своими, заменяя мной кого-то стоящего рядом с ней. Амельки в сообщениях почти не было. Лишь изредка в сделанные наспех селфи попадало испуганное личико немного подросшей девчушки. Она же, судя по присылаемым фото, превратилась во взрослую женщину с яркими губами и безумными глазами. Не выдержав этого раунда, я заблокировал ее.

Три года назад в начале зимы я случайно столкнулся с ней в одном из своих ресторанов. Я узнал ее по глазам. От былой уверенной в себе девушки не было и следа. Яркая помада осталась, но нанесена она была торопливо, так, что даже попала на зубы, и это создавало совсем уж демонический образ. Произошло это так неожиданно, что я, практически налетев на нее в зале, поздоровался и даже спросил, когда она приехала. Она потупила глаза, произнесла что-то вроде «я никогда и не уезжала», развернулась и выбежала на улицу.

Я воспринял это, как страшный сон и постарался скорее забыть про него.

Еще через пару месяцев собиратель сплетен и лучший шеф-повар города Дима Михайлов рассказал леденящую кровь историю про одну официантку, уехавшую с австралийским летчиком куда-то к нему в деревню, родившую там дочь, но сошедшую с ума от скуки и отсутствия антидепрессантов. Ребенка австралийские власти у нее отобрали, а ее саму депортировали на родину. Тут она шаталась по городу, била посуду в ресторанах и требовала взять ее на работу. А потом бросилась с Троицкого моста. Было уже очень холодно, Нева почти замерзла, и её даже не стали сразу спасать. Она пробила тонкий лед и камнем ушла под воду, оставив под мостом кровавую полынью. Выловили тело уже в районе Смольного. И вроде бы даже похоронили сначала как неопознанное. И только потом нашлись родители, которые перезахоронили ее на кладбище.

Закономерный финал, скажете вы? Да, наверное. Я долго чувствовал себя виноватым, хотя вряд ли мог ей хоть чем-то помочь. Я был всё время рядом, я мог как-то повлиять на ее психическое здоровье, но не сделал ровным счетом ничего. Исполненный чувством вины, я даже дал себе слово аккуратно выведать место её захоронения и навестить могилу.

А полгода назад на телефон мне вдруг стали приходить обычные эсэмэски, написанные латиницей. Код страны отправителя указывал на Австралию и сомнений в авторстве не было.

Она пишет мне постоянно. Примерно по два сообщения в день. Причем, это не монолог, а диалог. Мне пишет кто-то и кто-то же отвечает. Я вижу только вопросы, но кто-то явно отвечает.

Gde Ty? Vse horosho?

Zayusha, nu ne obizhaisya…

L.

Nu chto ty tam? Nadeyus ne priunyl? S Novim Godom!)

Ya tak ponimayu Ty zayavlyaesh na menya svoi prava?) pishi kontrakt.

Solnyshko, pridu i vyidu. 100 procentov)) *

Zatiharilsya? Chto delaesh?

Solnyshko, viydi posveti luchikami) *

Ya tebya lublyu, no ne ponimayu, Sasha.

Perezhivayu ochen silno za vse eto… (

Ya tebya tozhe, Ty znaesh. L.

Ne hochu govorit, ZAYUSHA. Ustala chto-to tak.

Ya s toboj, ne perezhivaj.

Chto takoe? Protiv N?

Skoro pridu. Za fruktami poedu. Zeluyu.

Obozhayu buduwego muzha.

Pravdu govori!

Lubovniza-drug takaya zhe zhena. Daze luchshe.

Vlyublen v kogo?

Kogda s toboj obwayus hochu byt’ goloj… trogat’ sebya…

Ne obizhajsya. Kogda silno lyubish million strahov.

Voobwe stranniy etot moj muzhchina.

Ne zhenitsya nado a bezhaaat’))

Ti s raznyh tel balueshsya, shalun?))

Bezumno pohotliviy. Kak ya. *

hochu t obnimat *, zelovat *, laskat *, trogat *, radovat *, govorit *, molchat*. Navernoe, eto. LUBOV* Skoro edu k Tebe, lubimushka. *

Pishi v svoih owuweniyah, predpochteniyah i myslyah…))

Moe schast’e. Spasibo. Wonderful night! *))

Nu chto tam? Kak nastroenie? *

Ne hochu pisat. Obidelas, da i prosto ne hochu.

Mozhet ona tvoja zhenwina, ili ona s toboj a ya pishu na tel.

Mnogo znacheniy v tvoih vyvodah. Tochno ne poimu konechno.

So mnoj eto vse online igra, SASH?

Ya T lublyu i eto vse chto menya volnuet poka.

Ne gotovy oba na bolshee tem bolee chto dlya menya v lubom sluchae vse serezno.

Даже сейчас, когда я пишу эти строки телефон привычно сообщил об очередном послании с того света.

Последнее сообщение, наверное, могло быть только таким.

И никаким другим.

Hochu skoree malenkuyu smert’ s lubimym.

Рецепт десерта «Анна Павлова»

Десерт назван в честь великой русской балерины – Анны Матвеевны Павловой (1881–1931). По легенде, десерт появился в Австралии, во время всемирного турне балерины. Торт был изготовлен по случаю ее дня рождения, и, представляя новый десерт, шеф-повар воскликнул: «Такой же воздушный, как и Павлова».

Что взять

Безе

• 3 белка

• 1 стакан сахарного песка

• 1 чайную ложку с верхом кукурузного крахмала

• 3 столовых ложки воды

Лимонный курд

• 1 лимон

• 6 столовых ложек сахарного песка

• Кукурузный крахмал на кончике ножа

• 0,5 стакана жирных сливок

• 3 желтка

• 100 граммов хорошего сливочного масла

Что делать

Безе

1. В глубокой посуде смешать белок с сахаром.

2. Подогреть на водяной бане для того, чтобы сахар растворился – так в меренге не будут чувствоваться крупинки. Снять с бани, как только смесь станет однородной.

3. Взбить белок с сахаром при помощи миксера до образования первой пены. Скорость миксера должна увеличиваться плавно.

4. Когда меренга станет гладкой и блестящей, добавить воду и продолжать взбивать до стабильного состояния.

5. Небольшими порциями (на кончике чайной ложки) добавить кукурузный крахмал и еще немного взбивать меренгу до эластичного и податливого состояния. Понять, что меренга готова легко: нужно слегка опустить венчик миксера в смесь. Если на поверхности образовались устойчивые пики – вы всё сделали правильно.

6. Далее выложить меренгу на подготовленный противень, застеленный пергаментной бумагой и ложкой сформировать шар, сделав кратер для начинки в середине.

7. Подготовить духовку, установив режим конвекции и температуру – 100 °С. Меренгу надо сушить в течение двух часов, при необходимости понижая температуру, если она начнет желтеть.

8. Хорошо приготовленная меренга должна легко отходить от пергамента и держать форму.

Курд

1. Соединить сок лимона со сливками и довести до кипения на плите.

2. Яичные желтки взбить с сахаром и крахмалом до однородности.

3. В яичную смесь тонкой струйкой влить горячий сок со сливками интенсивно помешивая.

4. Всю смесь хорошо взбить венчиком и поставить на медленный огонь, постоянно помешивая, пока курд не станет густым и однородным.

5. После этого снять с плиты и охладить в чаше с холодной водой до комнатной температуры. После, небольшими порциями, добавить мягкое сливочное масло и взбить до однородности. Заполнить лимонным курдом углубление в меренге, сверху посыпать обжаренными миндальными лепестками.

Канны, Франция. Панды

Отвезти девушку в Канны… Просто так, не подгадывая это к дню рождения, двум полоскам на тесте или внезапно открывшейся измене. А просто так взять и подарить билеты. Да и не просто в Канны. А провезти ее по всему Лазурному берегу, начав путешествие с Ниццы, потом – Канны, потом Антиб, и закончить роскошным ужином в Марселе. За это должны давать орден шелкового умника. Ну или медаль неисправимого романтика.

Планировать этот маршрут я начал примерно за полгода до поездки. Вечерами я как бы невзначай интересовался, знает ли Марина что-нибудь про отель «Негреско» в Ницце, какого именно цвета дорожка, по которой ходят звезды во время Каннского фестиваля, каким блюдом знаменит Марсель. Мне тогда казалось, что этот оригинальный способ лишь подогреет ее внимание к Лазурному берегу и огорчит из-за того, что она там еще не была. Наивный… Как потом мне сказала Марина, она догадалась о предстоящей поездке в первый же вечер, когда я осторожно спросил ее о том, почему Лазурный берег так называется, а потом поинтересовался, не собирается ли она в мае к маме в Грузино.

Марина метнула в меня тысячи, миллионы отравленных стрел. Однако они, разбившись о вдруг возникший щит уверенности и мужского достоинства, тихо упали под ноги.

Как бы то ни было, скрупулезный выбор отелей, ресторанов и способов перемещения из города в город был, на мой взгляд, идеальным. После этого я мог не сомневаться в победе на своим внезапно появившимся соперником.

Да ладно, если бы соперником. Бороться с ним было бы проще и понятнее. И, скорее всего, для этого мне не потребовались такие, на тот момент казавшиеся колоссальными, затраты. Ужас ситуации состоял в том, что бороться за сердце Марины мне приходилось… с Полиной. Да, да, соперником моим в этом треугольнике была девушка.

С Мариной я был знаком лет пять. Пару раз даже пытались жить вместе. Но, имея довольно схожие характеры, с трудом терпели друг друга, начиная со второго месяца. Причем, как это часто бывает, в разрыве винили именно себя, и поэтому, встретившись через месяц жадно ныряли в новый роман.

А в последний раз, увидев Марину на каком-то праздничном вечере у друзей, я с неприязнью отметил, что она практически всё время проводит в компании крепко сбитой девушки с неровным лицом и короткой стрижкой. То, что это был не мужчина, мне нравилось (всё-таки с женщиной бороться гораздо приятнее, – подумал я), но вот какие методы борьбы тут надобно использовать, мне было непонятно. Стандартные шаги тут явно ни к чему бы не привели. Нужно было искать то, что Полина, при всей своей мужской внешности, предложить Марине не могла.

И вот тогда я и решил покорить девичье сердце Лазуркой. Марина рассказывала мне, как они с Полиной несколько раз ездили в Германию, жили в хостелах и питались в привокзальных сосисочных. На этом фоне мой предполагаемый вояж должен был оставить конкурентку в аутсайдерах, а неделя наедине с Мариной должна была поставить точку в этой неравной борьбе.

Так думал я и невольно повышал класс отелей и звездность ресторанов. Надо было выступить красиво, поэтому погрешность в десять-двадцать процентов роли не играла. Всё-таки в своем лице я видел солдата, воюющего за традиционные отношения между мужчиной и женщиной. Осечек быть не могло.

И вот, вечером 10 мая 2009 года я торжественно вручил Марине билет и план предстоящей поездки.

– Ты, конечно, можешь отказаться и не поехать, но мне бы очень хотелось подарить тебе эту поездку, чтобы исправить впечатление обо всех мужчинах в моем лице. – Мне казалось, что такое пафосное представление подарка могло загодя очертить линию между добром (мной) и злом (естественно, новой возлюбленной).

– Да, спасибо, это очень неожиданно, – слегка удивилась Марина. Вся поездка была известна ей, скорее всего, заранее, в общих чертах. Вылетать надо было на следующий день, и казавшийся мне сокрушительным удар, когда Марине надо было срочно предпринять шаги, чтобы объяснить недельное отсутствие своей подруге, оказался ловко блокированным: она явно уже обсудила все с Полиной и даже получила от нее индульгенцию.

– Тебе не надо никому сообщать об отъезде?

– Нет, всё в порядке. – Марина была на высоте интриг.

* * *

Самолет «Санкт-Петербург – Ницца» плавно поднимался в небо. Лететь в Европу ранним утром особое удовольствие. Всё как будто специально придумано. Вылетаешь в семь утра, приземляешься через три часа в каком-нибудь Париже. И так тебе хорошо, и весь день впереди. Ощущение, что летел всего час. Смотришь – восемь утра. Действительно час. И назад – вылетаешь в двенадцать дня, а прилетаешь домой через пять часов! И вроде, никто не виноват, но уезжать хочется всегда, а возвращаться практически никогда.

Марина была спокойна. Она заснула практически сразу после взлета. Хитрость, которой я овладел в процессе освоения дальних перелетов, когда при покупке двух билетов ты берешь крайние места, сработала – между нами никто не сидел. Это позволило Марине удобно устроиться, а я занялся осмыслением деталей поездки и возможными последствиями всей этой операции.

Нельзя сказать, что я не любил Марину. Однако и любовью всей своей жизни назвать её тоже не мог. В моменты расставания я страшно тосковал, всячески гоня от себя желание встретиться с ней и поговорить. Я намеренно проезжал по улице, на которой она жила, часами сидел в Интернете, следя за ее активностью в соцсетях. Я сотни раз набирал номер её мобильного, в нерешительности поднося палец к кнопке «вызов». Я писал ей сообщения в ВКонтакте и оставлял ноутбук включенным в надежде, что какая-то невидимая сила отправит ей мои признания.

Но стоило нам вновь встретиться, меня начинало корежить от её бытовых привычек (в общем-то вполне безобидных), я придирался к мелочам, позже обычного возвращался домой и не терпел ее ужинов. Она готовила ужасно. Я долго не мог понять, как можно было так издеваться над продуктами, но однажды мы поехали к ее маме, где она со старшей дочкой приготовили праздничный ужин. И тогда я понял, что умение готовить передается на генном уровне. И этого гена в их семье не было. Это понял папа, сбежавший с молодой секретаршей в Казань, этого не понял муж сестры, который судя по виду, страдал вынужденной анорексией, это смутно становилось понятно мне. Мы расставались, но только для того, чтобы встретиться вновь через полгода. И все ее минусы забывались, я вспоминал только голос, глаза, тело…

* * *

…Марина проснулась как раз перед тем, как стюардессы стали разносить завтрак.

– У меня сильно болит живот.

– Может, какие-то таблетки? – Только этого не хватало. Казавшееся безоблачным, небо стало темнеть. – Как у тебя болит?

– Как болит? Как обычно, сильно болит, – довольно раздраженно и громко ответила она.

Реакция меня откровенно насторожила. Нет, я еще не избаловался теплым и мягким, словно кашемировый шарф, голосом Марины. Нет, живот, действительно может болеть так, что за интонациями ты особо не следишь. И говоришь скорее так, чтобы от тебя просто отстали. В её же словах чувствовалось раздражение от самого факта моего присутствия в кресле рядом. Уж не знаю, чем я так провинился, перед ней, но демарш её я воспринял соответствующим образом. А именно, сильно разозлился.

* * *

Отель в Ницце не отличался роскошью, однако на неискушенную девушку должен был произвести впечатление. Фактически это была квартира в частном доме. Окна огромной гостиной выходили на милый сквер, по которому неторопливо гуляли французские бабушки с маленькими мерзкими собачками. «Не иначе, французские бульдоги», – подумал я. Не посвященный в особенности собачьих пород, я искренне считал, что во Франции должны быть в огромном количестве именно эта разновидность бульдогов.

Марина, не снимая обуви, прошла в спальню. Ей явно было нехорошо, боль не проходила, но всем своим видом она показывала, что лучшее, что я могу сделать, это отстать от нее. Спрятав мужское самолюбие поглубже, я вышел на улицу искать аптеку. Купить во Франции таблетки от боли в животе было сложнее, чем найти наркотики. Потому что все вышеперечисленное мне предложили разного вида чернокожие дилеры несколько раз, пока я бродил в поисках аптеки. Когда же я нашел нечто, похожее на магазин с зеленым крестом в окне, мне пришлось трижды объяснять продавщице, что у меня болит и что мне хочется, чтобы эта боль исчезла. Через полчаса я вышел с пакетом, в котором были «Аспирин», «Фосфалюгель», активированный уголь, средство для облегчения менструальных болей и «Нурофен». Этим и ограничились силы французской медицины в борьбе с болью.

Прямо в доме, в котором нам предстояло провести первую за долгое время ночь с Мариной, располагался ресторан, отмеченный не звездой, а каким-то странным знаком всемирно известного гастрономического гида Мишлен LUC SALSEDO. Забронировав там столик еще дома, я решил заранее посмотреть, какие расходы мне предстоят, чтобы познакомить мою девушку с высокой кухней. Так как Марина, скорее всего, спала, я вошел в продолговатый зал ресторана и встретился лицом к лицу с самим Люком, владельцем и шефом ресторана. Узнав его по фотографиям на сайте, я поздоровался и попросил меню, чтобы выбрать блюда на вечер. Люк оказался приятным и абсолютно не надменным французом. Посоветовав сет под названием SPRING, он дал рекомендации по вину и, узнав, что мы в Санкт-Петербурге занимаемся ресторанами, пообещал поболтать с нами вечером. Довольный мгновенной организацией культурной программы, я поднялся в квартиру, тихо открыл дверь и на цыпочках прошел в комнату, не желая будить бедную Марину.

Неожиданно из спальни раздался заливистый смех. Марина не только не спала, но вполне хорошо себя чувствовал, судя по смеху. Отбросив приличия, я подошел к двери и прислушался. Она мило беседовала с кем-то, постоянно повторяя «я тоже», «моя хорошая», «очень, очень скучаю». Сомнений не было. Марина говорила со своей лесбийской половиной и была счастлива. Вернувшись к входной двери, я громко хлопнул ею, официально вернувшись на этот раз.

В спальне было тихо. Открыв дверь, я шепотом спросил:

– Марина? Спишь?

Она молчала. Подойдя к кровати, я не обнаружил телефона, который она, видимо, спрятала под подушку.

– Тебе лучше?

Стон в ответ звучал лучше всякого ответа. Ей было плохо. Я отошел к двери, повернулся к ней и нормальным голосом произнес:

– Надо же, с улицы услышал смех, подумал, что это ты, но, видимо, тут живет еще одна лесбиянка-притворяшка. На. – Я кинул на кровать пакет с лекарствами. – Тут лекарства от любой боли. К сожалению, от вранья и подлости не попросил.

А надо было.

Закрыв дверь, я подошел к окну. Внизу какие-то дедушки по очереди кидали в песок металлические шары. Прозрение наступило даже раньше ожидаемого. Отправить ее домой? Билеты на сегодня или завтра, наверное, стоят невероятных денег. Да и что тут делать одному? Ходить по ресторанам и смотреть на Лазурный берег? Мне-то он зачем? Какая мерзкая дрянь. Поехать и надеяться на что? Что я ничего не пойму? А может, Полина уже летит сюда, и дальше они будут гулять без меня? Да, но обратный билет у меня, слава богу, и она хрен его получит. Как можно было так фраернуться? Чувство глубокой обиды не покидало меня.

Дверь спальни открылась, она вышла и тихо села на диван.

– Спасибо за лекарства.

– Не за что, – не поворачиваясь ответил я, – тем более, они тебе, как выяснилось, не нужны.

– Неправда, у меня болел живот.

– Так сильно, что ты решила позвонить ей и попрощаться? – Я повернулся, стараясь, чтобы она не видела навернувшихся на глаза слез. – Скажи, зачем? Зачем ты так поступила? Трем людям теперь плохо.

– Я не знала, что мне будет так плохо. – Она опустила глаза.

– Тебе? Да мне наплевать на тебя! Ты можешь думать еще и о других? Если не обо мне, то хотя бы о ней, своей неопрятной подружке.

– Не смей её так называть! – закричала Марина.

– Интересно, а когда она меня унижает, ты тоже меня защищаешь?

– Она тебя не трогает.

– Да как же… Она и при мне не особо сдерживалась.

Я вспомнил, как совсем недавно на какой-то вечеринке, где мы оказались вместе, Полина, быстро накидавшись дешевым полусладким вином, практически открыто набрасывалась на меня, желая «поделить бабу». И, если бы не хозяйка квартиры, в которой проходила вечеринка, я бы уже ждал бы приговора за нанесение тяжких телесных повреждений.

– Ты сам виноват. Когда ты выбросил меня на улицу, только она оказалась рядом. Только ей я оказалась нужна безо всяких условий.

– Да, конечно, она так и побирается по помойкам – авось кто-то пиццу недоеденную выбросит.

– Мерзавец! – Марина вскочила. – Я хочу уехать домой.

– Вали. – Я успокоился и отвернулся к окну. Дедушки вымеряли расстояния между своими шарами. – До аэропорта идет автобус.

– Помоги мне купить билет.

– Ага, сейчас, – усмехнулся я, – таблеток от критических дней наглотаюсь и помогу. Если еще что-то надо – говори.

– Какой же ты… – Марина вскочила и ушла в спальню.

– Ты уже говорила – мерзавец, – крикнул я вслед. – Не повторяйся.

Я задумался. Предстоящая неделя выглядела не очень обнадеживающе. Сегодня вечером ужин, завтра переезд в Канны, ресторан Astoux et Brun, знаменитый своими устрицами, потом – Антиб и отель-ресторан «Мишель» с рекомендациями от моего французского друга Жан-Пьера. Потом два дня в Марселе с роскошными Le Petite Nice, потом Монако и последняя ночь перед возвращением в Ницце. Все это теперь, судя по всему, придётся испытывать самому.

Через некоторое время Марина вышла из спальни с пакетом.

– Проводи меня, пожалуйста, на пляж. Я хочу позагорать.

Я на секунду задумался. Послать ее? И потом бегать по городу в поисках истерички-дезадаптантки? Так себе перспектива.

– Надеюсь, у тебя не скрутит там живот? Там платный туалет.

– Спасибо за заботу. – Она была спокойна и уверенна. – Ты проводишь, или мне идти самой?

Ведь она прекрасно меня знает и пользуется этим. Я встал и пошел к двери.

– У нас ужин в семь вечера. Если не успеешь, я пойду один.

– Хорошо, – сказала она, – мне сейчас лучше вообще не есть ничего.

– Ах да, у тебя же адские боли. До коликов. От смеха.

Это было низко и пошло. Но я не удержался. Мне показалось, что раз уж маски сброшены, задумываться о благородстве было неуместно. Выйдя на улицу, мы направились к набережной. Легкий бриз с моря усиливал и без того сильное впечатление от прогулки по Английской набережной. Знаменитый «Негреско», в котором я намеревался выпить чашку кофе или даже бокал шампанского, остался позади. Мы молча шли вдоль муниципальных пляжей, на которых, словно в Сочи, лежали на гальке любители бесплатных удовольствий.

– Ты будешь загорать здесь? – Я знал о наличии платных пляжей, но хотел, чтобы Марина понимала, что независимость требует жертв, пусть даже финансовых. – Тут бесплатно, но нет ни душа, ни раздевалок.

– А где-то можно загорать на лежаке?

«Конечно, можно, – подумал я. – Сейчас вот смеющаяся Полина сбросит тебе тридцать евро, и лежи себе на здоровье».

– Да, можно вон там, – я махнул рукой в сторону пляжа Лидо, о котором тоже прочитал заранее, – можешь пойти туда.

– Да, спасибо.

Марина чуть прибавила шаг, но не настолько, чтобы показать, что в дальнейшей помощи не нуждается. Бросать ее в первый день было неправильно, да и потом, экономить, пользуясь сложившейся ситуацией, я не собирался.

Дойдя до Лидо, я отправил ее по красной дорожке к лежакам, остановившись у будки, где принимали деньги. Двадцать семь евро за лежак и пятьдесят пять за лежак и бокал Krug. Раз я на пляж не пойду, пусть за меня позагорает бокал игристого, и, следуя привитым с детства бакинским кодексом поведения, купил Марине самый дорогой билет.