Гниль

Rina Mi

Гниль

0

– Вань, на днях тут недалеко полиция была, слышал почему? – спросил парень лет четырнадцати в черной футболке и потертых джинсах. Он сидел на лавочке в позе лотоса, сгорбившись над большим веером игральных карт, пытаясь найти пиковую восьмерку.

– Алкашня, наверное, какая-нибудь погром устроила… – ответил Иван, сидевший около друга в синей кофте и темных штанах с веером чуть поменьше.

– Не-а, там случай похуже был, рассказать? – положив на лавочку восьмерку, спросил парень в футболке.

– Ну?

Они сидели на детской площадке около песочницы.

– Короче, в 53 доме народ жаловался на вечный ор ребенка и странную вонь из одной квартиры, не помню номера, – начал он. – Пробовали сами разобраться – дверь им не открывали. А в той квартире какая-то шизанутая мамашка жила с ребенком маленьким. Думали сначала, что она кинула ребенка, и полицию вызвали. И знаешь, что полиция нашла в той квартире?

– Что же? – с явным недоверием спросил Ваня, кладя десятку.

– Повешенный труп той шизанутой и еле живого трехлетнего ребенка, который был при смерти от голода.

– Погоди-ка, Вась, а 53 это случайно не тот… – нахмурив брови, начал парень в синей кофте.

– …который через три дома от школы? Да, это он, – закончил за него Вася.

– А где это? – вступил в разговор мальчик помладше, ковырявшийся рядом с ними в песочнице и, по-видимому, слышавший весь их диалог.

– Никит, иди с горки лучше скатись, – отмахнулся от него Василий, после чего Иван как-то строго глянул на друга, но ничего не сказал.

Мальчик с досадой отвернулся и продолжил засыпать песок в игрушечное ведерко.

– Да херня это все, – понизив голос, сказал Ваня, – Кто тебе вообще это рассказал?

– Вчера по местным новостям крутили, – пожал плечами Вася.

– И именно по этой причине я не смотрю новости.

– Знаешь, я тоже не особо доверяю всему, что крутят по телику, но… В общем, слишком уж серьезная история. Такую просто так не придумаешь.

– Да даже если так, от той дуры-мамаши уже ничего не будет, а ребенок… Его жалко, конечно, но он хоть жив остался, – Иван посмотрел на карты. – Че-то мы отвлеклись, еще восьмерки есть?

– Нет, бито, – сказал Вася, откладывая карты в сторону.

– Вань! Бери брата и идите ужинать! – прервал игру голос сверху.

Иван поднял голову. Это кричала его мама с балкона третьего этажа.

– Ладно, Вась, до завтра, – он встал, отдавая свой веер карт другу. – Никит! Пошли домой, мама зовет.

– До завтра, – отозвался Вася и стал собирать карты.

Маленький мальчик послушно вылез из песочницы, и братья направились к дому.

1

С трудом взобравшись по скрипучим косым металлическим ступенькам, я наконец оказываюсь на крыше семиэтажки. Подхожу к краю и сажусь, свесив ноги и уставившись куда-то вдаль. Снизу – море из серых кирпичных коробок. Сверху – безграничное пространство, притягивающее своей глубокой, насыщенной голубизной и из-за контраста с унылым городом кажущееся мне безразличным к земной жизни. Я ложусь на спину, не волнуясь о чистоте моей одежды: она и так уже изодрана и запачкана пылью вперемешку с чем-то красным. Здесь, на крыше, я чувствую свободу и становлюсь ближе к небу, ощущая себя его частью, и, пусть и на миг, но перестаю думать о своем нынешнем существовании, которое и жизнью-то назвать трудно. И когда это я успела стать такой?.. Воспоминая вновь начинают проноситься перед глазами. Наверное, я бы могла заплакать прямо сейчас, но какой уж теперь смысл пускать слезы?..

Страх, боль, серые глаза матери, пустые и поддернутые пеленой, но в минутах гнева с такой злостью смотревшие на меня, а в конце ее безжизненное тело, свисавшее с потолка – все, что я помню из моего раннего детства. Я думаю, это является главной причиной моего нынешнего состояния. Но не единственной.

После смерти матери, когда мне было около трех-четырех лет, я попала в детский дом. Правда этого я тоже почти не помню. Память проясняется к пяти-шести годам, когда я уже адаптировалась к новому месту жительства и у меня начался более-менее сознательный возраст.

Я была отчужденным ребенком: совсем не умела общаться с окружающими, не понимала их. Конечно, я была не одной такой. Но у многих со временем получалось сбиваться в небольшие кучки, что по началу не удавалось у меня. Хотя, особого желания заводить друзей у меня и не было. Я была тихой и незаметной, никого не трогала, и, главное, никто не трогал меня. Я благодарна небесам за то, что в свое время не стала козлом отпущения. Да, у нас, как и в любом другом обществе, были свои изгои, но я была не из их числа, пусть и совсем без конфликтов не обходилось.

С работниками детдома нам не очень повезло. Не сказать, что они ненавидели детей, но у многих из них особенной любви к нам не наблюдалось, как и большого рвения участвовать в нашей жизни, поэтому сейчас я с трудом могу вспомнить лица и имена этих людей. А ведь именно они дали мне имя. Кира Черных. Видимо, моя фамилия говорит о моем темном и неизвестном происхождении. Установить кто я и кто моя мать так и не удалось, ибо не было найдено никаких документов. Поиски моего отца тоже окончились ничем. После разговоров с соседями стало известно лишь его возможное имя: Александр. Так что отчество придумывать не пришлось. Примерную дату рождения тоже узнали от соседей. Они говорили, что первый раз увидели грудного ребенка у моей матери три с половиной года назад с момента, как ее обнаружили повешенной в своей квартире, где-то в конце октября или начале ноября, поэтому день рождения у меня тридцать первого числа десятого месяца.

***

Мне исполнилось семь лет, когда к нам в детдом попал Никита Громов. Он был худощавым, высоким мальчиком десяти лет с русыми волосами, овальным, немного вытянутым лицом, карими глазами, прямым носом и маленькой родинкой около уголка рта. Наверное, я могла назвать это подарком судьбы, хотя для него, конечно же, все было как раз наоборот.

В начале он был отчужден, замкнут и резок с окружающими, что, я думаю, не удивительно для новоприбывших сюда. Как выяснилось позже, его семью сбила машина прямо у него на глазах, а родственников, готовых воспитывать его, так и не нашлось. Через некоторое время он, видимо, привык к новому дому, ибо стал намного дружелюбнее. К тому времени ему уже стукнуло одиннадцать. И вот тогда-то случилось то, за что я и благодарна судьбе.

В нашем детдоме была своя школа и маленькая почти всегда пустующая библиотека. Я в то время заканчивала первый класс, так что читать и писать умела, пусть и с горем пополам. Мне было скучно одной, ведь я так ни с кем и не подружилась, так что после уроков ноги привели меня в библиотеку.

Не то, чтобы я собиралась взять что-либо оттуда, но возвращалась в свою комнату я уже с небольшой книгой в руках. Ее название меня уж как-то сильно привлекло. Может, я немного ассоциировала его с собой?

В общем, в промежутках между учебой я, пусть и достаточно медленно, но читала это произведение. И в один из весенних дней, когда я сидела в одном из коридоров нашего детского дома и уже осилила четверть истории, ко мне подошел Никита.

– Тебе нравится эта книга? – спросил он.

– Да, – вздрогнув от неожиданности, тихо отозвалась я.

– Мне тоже, – улыбнувшись, произнес Никита. – Я все искал ее в библиотеке, а оказалось, что она у тебя.

– Она нужна тебе?

– Я просто хотел перечитать ее, – он присел рядом со мной. – Тебя ведь Кира зовут?

– Да, – мне стало неловко, ведь я не часто разговаривала с остальными детьми и просто не знала, как поддержать диалог.

– Меня Никита. Ты, наверное, знаешь об этом. Что тебя привлекло в этой книге?

– Ну, сначала название… А сейчас… Сейчас мне кажется, что я немного похожа на главного героя, – как-то скомкано и неуверенно проговорила я. – А тебе? Она тоже тебе интересна?

– Мой старший брат любил ее и иногда читал мне, – его глаза на минуту сделались очень печальными. – Может, прочтем вместе? Ничего ведь, если начнем сначала?

– Ничего, но у меня плохо получается…

– Я могу читать тебе вслух, – не растерялся он.

Так мы и продолжили читать вместе. Я иногда не понимала некоторые моменты в истории, но он никогда не злился и спокойно все объяснял. Потом он стал советовать мне больше практиковаться в чтении, я слушалась, так что к началу второго класса в этом деле я была гораздо лучше своих сверстников. Вот так, благодаря какой-то книжке мы и стали друзьями.

***

Я поднимаюсь на ноги и смотрю на край крыши. Прямо сейчас я могу покончить со всем этим, не так ли? Я уже собираюсь сделать шаг в пустоту, но вдруг чувствую, как что-то мягкое и теплое касается моей ноги. Я отступаю, а это нечто становится между мной и краем, смотря на меня большими голубыми и, кажется, осознанными глазами. Кошка? Что она тут делает? Я замираю, и мы просто смотрим друг на друга с полминуты.

– Эй, что ты… – говорю я сдавленным хриплым голосом и захожусь кашлем.

Чувствую, как ноги подкашиваются, и я вновь сажусь. Кошка подходит ко мне, по-прежнему глядя прямо в глаза, от чего пробегают мурашки. Ее серебристая шерсть светится в лучах солнца. Или дело не в солнце? А ведь она только что буквально спасла меня.

Кошка кажется мне очень знакомой. Где же я ее видела? Память в последнее время часто подводит меня. Сейчас я даже не могу сказать, сколько мне лет. Я уже выпустилась из детского дома, значит, мне явно больше восемнадцати. Может, мне двадцать? Или двадцать пять? Я совсем не помню…

2

Я не знаю, как упустил тот момент, когда она оборвала со мной все связи. Это произошло слишком быстро, а на меня тогда так много всего навалилось.

Сейчас у меня на работе испытательный срок, который должен закончиться в конце октября, как раз тогда, когда ей исполнится двадцать. Осталась всего неделя, а я уже около месяца не могу с ней связаться, хотя раньше мы общались довольно часто.

Помнится, за пару недель до исчезновения она говорила, что с ней происходит что-то странное и что иногда она не может себя контролировать. Так и не поняв, о чем конкретно она говорит, я посоветовал ей пойти к врачу, но она не слушалась, и я даже понятия не имею, почему. В итоге эта тема стала подниматься все реже, а в нашу последнюю встречу она вообще больше молчала и слушала меня, а я, дурак, только и говорил, что о своей работе, хотя видел по ее глазам: Киру что-то очень сильно тревожило.

***

– Не убегай так далеко! – крикнула мне мама, но я был уже одной ногой на тротуаре.

Вдруг послышались какие-то возгласы, затем звук, который бывает при попытке резко остановить машину, удар. Что там произошло? Я повернул голову, даже не успев испугаться. Лежащая на боку "газель" и… Непроглядная тьма, как занавес, отгородившая меня от всего того ужаса, что был за ней. Я больше не мог видеть что-либо, из-за чего мой слух обострился, и до меня стали доносится душераздирающие крики, визг сирены, скрип колес, сигналы машин. И с каждым мигом они становились все громче. Мои попытки хоть как-то приглушить эту какофонию, затыкая себе уши, были бесполезны. И тут я услышал свой собственный крик, далекий, но до того пронзительный, что он, видимо, добил меня. Мои руки перестали сжимать голову, ноги подкосились, и я почувствовал, что падаю в бездну, как будто лечу в огромную пасть чудовища и знаю, что это мое финальное путешествие в жизни.

Я проснулся весь в холодном поту, лихорадочно хватая ртом воздух. Сердце, казалось, вот-вот пробьет грудную клетку.

– Давненько мне не снился этот сон, – еле слышно прохрипел я.

Отдышавшись, я огляделся. На улице было темно, лишь тусклый свет фонарей пробивался через жалюзи, а мой сосед по комнате спал, как убитый. "Значит, я кричал не по-настоящему. Отлично," – пронеслось у меня в голове.

Я лег и вновь попытался уснуть, но ничего не выходило. Привстав, я посмотрел на тумбочку рядом со своей кроватью. На ней лежала книга. Та, что читал мне брат и что теперь я сам читаю Кире. Может, это воспоминания о брате спровоцировали недавнее сновидение?

Я посидел так немного, а потом взял книжку и стал бездумно листать страницы. В темноте было почти невозможно разглядеть хотя бы одну букву, но я и не собирался читать. В тот роковой день мы решили наконец собраться всей семьей, что удавалось нам очень редко, и просто погулять по городу. Я уже не мог вспомнить той картины, что предстала предо мной, когда я обернулся посмотреть, что же произошло на дороге тогда. Да и все последующее было как в тумане.

После смерти моей семьи внутри стало так пусто. Я начал вспоминать, как они провожали меня в первый класс, как летом мы поехали в другой город и сходили в зоопарк, как мой старший брат гулял со мной, помогал делать уроки и читал мне книжки. Мы никогда не отличались богатством, у нас была самая обычная семья, но мы любили друг друга. А теперь…

На открытой странице появилось небольшое мокрое пятно. Затем еще одно. И еще. Я закрыл лицо руками и сделал глубокий вдох. Нет, я не должен плакать. Все говорят, что мальчики не плачут. Но я никак не мог успокоится. Я зарылся лицом в подушку и так и лежал, пока не уснул.

На утро мои глаза были опухшими, а я – разбитым и невыспавшимся. Весь день я проходил как зомби, на автомате выполняя распорядок дня, и только к вечеру, как раз тогда, когда у нас появилось свободное время, смог полностью проснуться.

Я увидел Киру в коридоре, там, где мы обычно читали вместе книжки. Она, невысокая, худая, сгорбившись так, что ее неровно подстриженные до подбородка пепельные волосы полностью закрывали ее лицо, словно шторка, которой она как бы пыталась отгородиться от окружающего мира, как всегда сидела в углу и в этот раз, казалось, что-то рисовала на небольшом листе бумаги. Тогда я быстро пошел в свою комнату и вернулся обратно с книжкой в руках.

– Выпрями спину, – сказал я, подойдя к Кире.

Она подняла голову, и на меня уставились два больших серых глаза. У Киры было бледное, овальной формы лицо, небольшой острый носик и пухлые губы. Я улыбнулся ей и спросил, что она рисует. Кира молча протянула мне бумажку.

– Эта маленькая девочка – ты, верно?

Кира кивнула.

– А что… Чьи это ноги? – я ткнул пальцем в левый верхний угол листа.

– Моей мамы, – тихо ответила она.

И тут я понял, что не знаю, почему она попала в детский дом, о чем тут же спросил.

– Перед тем, как меня забрали сюда, моя мама… – Кира опустила глаза и принялась изучать свои ладони. – Мама повесилась…

– Погоди… Она… Прямо при тебе? – переспросил я, опустившись на корточки и взглянув ей в глаза.

– Угу, – она, казалось, вот-вот собиралась заплакать.

– Эй, Кира, – я согнул листок пополам и отложил в сторону подальше от нее. – Мы ведь так и не дочитали книгу. Там осталось всего двадцать страниц. Тебе ведь все еще интересно?

Видимо, мои попытки быстро поменять тему разговора сработали, потому что она наконец оторвала взгляд от своих рук и согласилась продолжить чтение. Я вновь улыбнулся ей, и в этот раз она ответила мне тем же. Сев около нее, я открыл книжку.

***

В последнее время к нам в участок, находившийся на окраине нашего небольшого городка, – я работаю в полиции, – стали часто приходить заявления о пропаже людей. И некоторых из них нам удается найти в нашем же районе, правда, в большинстве случаев уже мертвыми. Обычно это алкаши или наркоманы, умершие от передозировки. Но пару раз мы находили обезображенные трупы с большим количеством ножевых ранений. Боюсь, что в городе орудует какой-то маньяк-психопат. А так как Кира не выходит на связь, в голове крутятся не самые приятные мысли. Что ж, думаю, пора наведаться к ней в гости.

3

Я сижу и смотрю на кошку. Она начинает тереться об меня и громко мяукать.

– Эй, у меня нет еды… – хриплым голосом бормочу я и кашляю.

Но кошка не унимается.

Я медленно поднимаюсь на ноги, чувствуя жуткую слабость. В животе урчит. Когда я ела в последний раз? Может, стоит вернуться домой или… Встретиться с Никитой? Нет, это слишком опасно.

Я вновь смотрю на край крыши. Вся моя решимость ушла. Теперь я точно не осмелюсь.

Развернувшись, я направляюсь к ступенькам, которые некоторое время назад привели меня сюда. Но каждый мой шаг короче предыдущего. Я боюсь. Боюсь спускаться вниз.

***

Прозвенел звонок, объявивший окончание учебного дня для второго класса, и дети засуетились, складывая вещи и собираясь расходиться по своим маленьким старым комнатушкам. Я была в их числе.

В нашем детском доме было не много детей, так что в одной комнате обычно жили всего два человека. На одну такую комнатушку приходилось две кровати со старыми жесткими матрасами, на которых было безумно неудобно спать, две тумбочки и шкаф, дверцы коих скрипели и, казалось, вот-вот норовили отвалиться, небольшой обшарпанный стол, исписанный и изрисованный вдоль и поперек, два шатающихся стула и лампа, время от времени мигающая из-за перебоев в электричестве. Стены же были покрыты обоями, местами отходившими и испачканными не пойми чем.

И вот в таком месте я сидела и делала домашнее задание. У меня никогда не возникало проблем с математикой, но в этот момент мне все никак не удавалось решить чертову задачу. Я не могла попросить помощи у своих сверстников, ведь подавляющее большинство детей совершенно не интересовалось уроками, да и учителя у нас не были требовательными к ученикам. Скорее наоборот. А мне просто было скучно, так что я была одна из тех немногих, кто уделяет время учебе.

В общем, так я и сидела над задачей, тупо уставившись в тетрадку на выведенное корявым почерком условие и понимая, что не успокоюсь, пока ее не решу. С чьей-то помощью или без.

Вскоре из-за долгого нахождения в одной позе у меня заболели шея и плечи. Я решила выйти из комнаты и немного пройтись по коридорам нашего детского дома, где увидела Никиту, сидящего с умным видом над какой-то толстой книгой. В начале я подумала, что его можно попросить помочь мне с задачей, но через пару мгновений уже передумала: в последнее время мы с ним почти не общались, и у меня было стойкое ощущение, что я навязываюсь. Так что я развернулась и была уже готова вернуться обратно в комнату, как вдруг услышала свое имя за спиной. Это был он. Я посмотрела на Никиту. Он улыбнулся и махнул мне рукой, так что я подошла.

– Привет, – начал он. – Ты как?

– Привет, все хорошо, – тихо произнесла я. – Прости, но мне стоит вернуться к себе и доделать домашнее задание.

– Я могу помочь с ним.

– Правда? – обрадовалась я.

Он одобрительно кивнул головой и улыбнулся.

– Только принеси учебник и тетрадку.

– Хорошо, – бросила я и быстро пошла в свою комнату.

Через пять минут после этого диалога я уже сидела около Никиты со всем необходимым в руках, а он читал задачу.

– Дай мне свою тетрадь.

Я молча протянула тетрадку Никите.

– А, кажется, я понял, почему у тебя не получается решить ее, – произнес он после недолгого молчания, а потом, посмотрев на меня, добавил. – Прочитай-ка условие еще раз.

Так я и сделала. Понять в чем дело у меня получилось не сразу. Оказалось, что я просто неправильно записала задачу. Поблагодарив Никиту и отнеся все лишние к себе в комнату, я вернулась, чтоб вместе с ним прочесть новую книгу.

***

Я быстро иду по каким-то темным переулкам с булкой и бутылкой воды в руках. Когда я спустилась с крыши, голод не давал мне покоя, так что пришлось зайти в какой-то небольшой магазинчик на углу дома, на крыше которого я была, и своровать себе пропитание. Как же я ненавижу это делать, но денег у меня нет, а выживать как-то надо. Работать в таком состоянии я точно не смогу: слишком опасно.

Я чувствую, что у меня скоро случится новый приступ. Сейчас мне просто нужно спрятаться в каком-нибудь безлюдном месте и переждать его, а заодно перекусить.

Кошка все так же идет за мной. Придется поделиться с ней своей добычей. Я в который раз посмотрела на кошку. Ее надо накормить… У меня внутри что-то екнуло. Кажется, я начинаю вспоминать, где видела это существо.

Бывало, мы с Никитой гуляли в окрестностях. Эта кошка все время увязывалась за нами, так что мы начали ее подкармливать.

Черт, от наплыва воспоминаний у меня начинает болеть голова. Все кружится перед глазами. Мой ужин выпадает из рук. Нет, только не это… Нет… НЕТ! Все повторяется. Боже, лучше б я умерла…

4

Я стою прямо перед дверью Киры и ищу подходящий ключ. Ага, вот и он! Отмыкаю дверь, но все никак не могу решиться открыть ее. Что-то внутри не дает мне покоя. Набираюсь решимости, нажимаю на ручку и…

– Боже… – вырывается у меня, как только перед моим взором предстает ее квартира… Точнее то, что от нее осталось.

Прихожая выглядит так, будто в ней случился ураган. Все вещи, которые раньше были аккуратно сложены на полках, теперь находятся на полу. Одна дверца шкафа, стоящего около входной двери, которая, к слову, с внутренней стороны вся исцарапана, вырвана, вторая же повисла на одной петле.

Внутри начинает нарастать паника.

Я прохожу мимо этого ужаса, направляясь в основную комнату. Там дела обстоят не лучше. У дивана, стоящего около стены, оторван подлокотник, ткань на нем порвана в разных местах. Обои большими неровными кусками свисают со стен. Полки висят криво, а некоторые совсем отвалились. На полу валяются фотографии в разбитых рамках. На них я узнаю нас с Кирой. Там она улыбается, что случается очень редко. Поднимаю взгляд на окно и вижу изодранные шторы и выбитые стекла. Стол рядом перевернут. Здесь же валяется куча бумаг, несколько ручек, сломанный ноут, который я подарил Кире на ее позапрошлый день рожденья, как раз тогда, когда она выпустилась из детского дома.

Отвернувшись, я иду на кухню. Море побитой посуды и сломанные шкафчики, чему я уже не удивляюсь.

Но Киры нигде нет.

В голову огромной тучей лезут ужасающие версии произошедшего, одна хуже другой. Я, пытаясь отогнать их, набираю своему коллеге по работе.

***

Прошло уже три года с того момента, когда я подошел к Кире и мы стали вместе читать. Не так давно мне стукнуло четырнадцать. В ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта, если быть точным (я родился в високосный год двадцать девятого февраля).

Мы с Кирой как обычно сидели в коридоре и делали домашку, когда к нам подошел мой сосед по комнате.

– Опять ты с этой малолеткой возишься? – начал он.

Краем глаза я заметил, как Кира смутилась и стала изучать свои руки.

– Тебе-то что? – сказал я.

– Я, наверное, пойду, – тихо пробормотала Кира и уже стала подниматься, но я взял ее за руку и посадил обратно.

– Ладно, я не за этим подошел. В общем, есть одно дело, – он посмотрел на Киру, – но я не хочу говорить об этом при ней.

– Мне и правда пора, – вновь еле слышно произнесла Кира, но я опять ее остановил.

– Если не можешь при ней, тогда уходи, – уверенно сказал я.

– Господи, да что с тобой? Вот только не говори, что она тебе нравится, ей же всего девять!

– Десять с половиной, – поправил я.

– Ой, да мне похер. Чел из соседней комнаты где-то достал сигареты. Хотел тебе предложить, но раз не хочешь – не надо, – он развернулся и ушел.

Я повернулся к Кире.

– Прости, – прошептала она, продолжая рассматривать свои руки.

– За что?

– Вы поругались из-за меня, – она вдруг подняла взгляд и посмотрела мне прямо в глаза. – Почему ты дружишь со мной? Я же только тебе мешаюсь.

– С чего ты взяла, что мешаешься? Если б я не хотел с тобой общаться, я бы этого не делал.

– А почему тогда хочешь? Я ведь просто малолетка.

– Господи, да не слушай ты этого придурка! Ты младше меня всего лишь на три с половиной года.

– Всего лишь?

– Да, и меня все устраивает.

– И все-таки… Почему ты со мной дружишь?

– Я… – и тут я понял, что даже не представляю, как ответить на этот вопрос, ибо сам не знаю, почему.

– Я… Мне просто нравится с тобой общаться, – после некоторого молчания выдавил из себя я и как-то криво улыбнулся.

Кира сначала молча смотрела мне в глаза, а потом вдруг произнесла:

– Хорошо. Продолжим делать домашку?

Я облегченно вздохнул и согласился.

***

В последнее время в моей голове все чаще проносятся мысли о нашем с Кирой детстве. Повзрослев, я понял, что в момент знакомства с ней, решив читать ей вслух, я стал неосознанно ассоциировать себя с моим старшим братом, а ее – с собой. А спустя двенадцать с половиной лет, это чувство только укрепилось, так что сейчас я буквально ощущаю Киру своей единственной семьей.

И теперь, находясь в ее разгромленной квартире, я чувствую, что могу ее потерять. Потерять самого близкого человека. Снова.