
Полная версия
Как созвучны иволга и Волга!

Как созвучны иволга и Волга! Поэзия. Рыбинск. XXI век

© Коллектив авторов, 2020
© Л. Н. Советников, составление, 2020
© Издательство «Цитата плюс», 2020

Кольцуется бессмертная душа
Александр Калинин

«А дождь идёт и не проходит…»
А дождь идёт и не проходит.Кусочек сена волоча,По палубе барашек бродит,Как дождь, копытцами стуча.И ничего не происходит.Ковчег над волнами влача,Потоп предела не находитИ только ширится, ворча.Растёт тумана поволока.Устало руль сжимает Ной.В тумане слышится далёко:Барашек блеет над кормой.И им обоим одинокоНад зябко-серою волной.«Глядит на стадо Моисей…»
Глядит на стадо МоисейИ от предчувствий сердце стынет.Бредут с накопленным добром,Бредут с соседским серебром,С галдящим выводком детейБредут в безводные пустыни.Бредут толпою караванною.За ними странствует повсюдуМираж: земля обетованная,Покрытая небесной манною,В чаду обещанного чуда.Но прям и строг пророка взор.Его влечёт иное чудо:Пустынь пугающий простор,Ночных светил согласный хор,Качанье мерное верблюда.«Рассыпан звёзд мерцающий песок…»
Рассыпан звёзд мерцающий песок.За стебли трав цепляется туман,Густеет, превращается в курганИ застывает, грузен и высок.Вползает от невидимых протокЗнобящий холод. Ночи истуканВдохнул воды предутренний дурманИ неподвижно смотрит на восток.Он видит тени сопредельных стран,Глаза в глаза земной встречавших срок.Итиль, Хорезм, воинственный Туран,В глубь Азии бредущий караванИ, брошенный в далёкий океан,От полных лун отбитый черепок.«Сыплет хлопьями, снежной манною…»
Сыплет хлопьями, снежной манноюПо сухому травы жнивью.Эту землю обетованнуюСнегом кутает как в раю.Всё уравнено, всё безвестное,Замутнённая даль слепа.Застывает манна небесная —Ледяная крупа.Улисс
Море глухо шумит за спиной,Тёмный голос жестокой свободы.Ты уже возвратился домойЧерез волны, преграды и годы.Славой венчан, с победой в войне,Ко всему на земле равнодушен —Так, подобно усталой волне,Ты упал в набежавшую сушу.Саломея
Шла по льду в пуховых сапожках.Гнулся лёд, и замирало сердце.Не младенца – грех несла в руках,Грех несла и не могла согреться.Снег сиял, и звуки на снегу,Застывая, становились глуше.Не заметен грех на берегу —Держит лёд лишь праведные души.И среди морозной пустотыТанцевали, леденяще колки,Как когда-то танцевала ты,Золотые стройные иголки.В танце следом шла она тогда,Каждый шаг был невесом и робок,Но разверзлась под пятой вода,Кромки льда коснулся подбородок.Канул мир, и показался вдругВ небесах застывший одинокоЗа морозной дымкой солнца кругСветозарной головой пророка.Прежде чем она изнемогла,В звонком крике растеряла силы,Холода слепящая иглаНаяву уста её пронзила.Опадали льдинками слова.Не сбылась мольба её о чуде.И в снегах лежала голова,Словно на бескрайнем царском блюде.«В небе звезда. Зима…»
В небе звезда. Зима.Холод чужой земли.Ночью стучат в домаИрода патрули.Страх по дворам снуёт.Полночь бледна, пуста.Где-то уже растётДерево для креста.«Вдруг соловей запел в кустах…»
Вдруг соловей запел в кустахТак, будто птица собираласьРазлить, умножить песнь в веках…И песня тут же оборвалась.Но уходящий запах чудаТревожил долго ночь земную.Но губы узкие ИудыУже мокры для поцелуя.«В лесу под утро важен каждый звук…»
В лесу под утро важен каждый звук.Душа ещё во снах опоры ищет.Кто зашуршит в кустах? И кто в листве засвищет?Чарует каждый хруст. Тревожит каждый стук.Рассвет туманы взрезал словно плуг,А ты ещё во снах, ещё нездешний, лишний.В дремотный час остывшее кострище,Росой шурша, обнюхивал барсук.Чей холод прозмеился вдоль земли?Чей чистый голос прозвенел вдали?Кто над тобою прошумел крылами?Колеблясь легче зыбкого листа,Душа не может отыскать мостаМежду двумя чуть зримыми мирами.«Тугую плоть наветренных лесов…»
Тугую плоть наветренных лесовДо сердцевины ранний холод выжег.Сплетается метание костровберёз слепящих, сосен ярко-рыжих.Река полна далёких голосов.На нить дождя их стылый ветер нижет.Солёную горбушку береговкудлатая волна с шуршаньем лижет.По берегам лениво, как туман,тускнея, вьётся тлеющий бурьян.Пустая церковь в грузный берег вбита.Издалека, как битое стекло,Она заблещет ясно и тепло,течением дневных ветров омыта.«Церковь есть у озера…»
Церковь есть у озера,Чтоб усталый богНа закат на розовыйЛюбоваться мог.Чтоб монах печалился,Глядя из окна,Как в воде качаютсяЛодка и луна.Чтоб крестьянин бедный,С русой бородой,Вынул церковь белуюВ пригоршне с водой.Чтоб порой весеннею,В первый день тепла,Церковь льдиной белоюВ озеро ушла.Чтобы лес печалилсяЖёлтою листвой,Глядя, как качаетсяКупол золотой.«Когда перед небом пустым…»
Когда перед небом пустымСтоит человек одиноко,Он верит, что есть над нимВсевластное светлое око.Он верит в осенней глуши,Среди увяданий и золот,Что небо – колодец души,А он над колодезем ворот.С привычной дороги сойдя,И вдруг тишиной окружённый,Он смотрит и видит себя,В небесных глазах отражённым.Он нем, как сухая трава,И, всеми на свете забытый,Для неба чужого открытый,Он нужные ищет слова.Земля увядает пестро.В колодезном оке качаясь,Наполнено щедро ведро,И ворот скрипит, обращаясь.Времена года
Плачь, маленькая, плачь,Раз листья облетели,И ветер, как палач,Окутанный в метели.Сквозь пожелтевший лакЗимы проступит слякоть,И, если это так,Как маленькой не плакать?Твой век, как все века,Беспомощен и розов,Как ручки старикаНа голубом морозе.Уходит время вспять,А мир – увы! – такой,Что можно его смятьПротянутой рукой.И правду, и престол,И прочее мешая, —Всё высыпать в подол,Малютку утешая.«Нет звука более весомого…»
…Опять серебряные змеиЧерез сугробы поползли.А. ФетНет звука более весомого,Чем тот, что с ветром поднимается,Вплетается в шуршанье сонноеТравы и снегом рассыпается.Мы все – немотные пустынники,Одеты в снеговое платие,И нет на свете русской лирики,Есть только древнее заклятие.Такое бесконечно давнее,Такою былью занесённое,Что вряд ли что-то было ранее,До слова в нём произнесённого.…В морозном воздухе алея,В мерцаньи меркнущего светаОпять серебряные змеиСползаются на имя Фета.«Измучен отсутствием сна…»
Измучен отсутствием сна,Качанием тёмного омута,Очнёшься. В окне тишинаИ светом наполнена комната.Ты видишь: настала зима,И, снегу внезапному внемля,Вдруг медленно сходишь с умаНа эту прекрасную землю.«В этой комнате пусто, так пусто, что страшно сказать…»
В этой комнате пусто, так пусто, что страшно сказать,Страшно двинуться, страшно вздохнуть и нечаянно вспомнить.Поползла тишина и нельзя тишину оборвать.Затянувшийся обморок кем-то оставленных комнат.Все обряды свои совершила прощанья пора —…может, близкая смерть, может, просто игра отношений…И в оконную щель видишь узкий колодец двора,Не давая труда шевельнуть онемевшею шеей.Слишком пусто внутри, чтоб увидеть хоть что-то ещё.Фиолетовый пепел пера у надежды убитой.Долгой ночи прилив, погружается в сумрак плечо,Привыкай к «никогда», как к предмету домашнего быта.«Живу, дышу – а вскорости умру…»
Живу, дышу – а вскорости умру.Ещё дышу под ветром на юру.Ветра, ветра шумят в пустом бору.Я слышу их – я вовсе не умру.Я слушаю древесную кору.Под коркой ледяной, как снег шурша,Кольцуется бессмертная душа.«Тяжёлым и неровным шагом…»
Тяжёлым и неровным шагом,Прочь от следов злодейства явного,Прочь по бурьянам и оврагамУходит лето окаянное.Раскаянье подобно осени.С ветвей испуганных слетая,Уже горят следы на просеке,Горят, как шапка воровская.А наши имена не названы,В забвенье канули. Коль скороРискнёте по следу – увязнетеВ молчании сырого бора.Где мороси стальные шарикиЛетели мимо – не заметили,Где шум впитавшие лишайники —Пособники, а не свидетели.Мы молоды и бегство вечноеНе в тягость, но зачем же следомВоспоминание увечное,Как ветка чёрная под снегом?«Родина, годы земного скитания…»
Родина, годы земного скитанияИ послушанья судьбе,Всё, что имею, – в час расставанияЯ оставляю тебе.Тяжесть гордыни, горечь желаний,Куча нажитого впрок,Прошлого стыд и позор обещаний,Спутанный мыслей клубок,Тот, что крутится, да не мотается,Тайный и сладкий грешок…Пусто. Лишь ветер в мешке трепыхается.Бросьте в сугроб и мешок.«Звезда в потоках темноты…»
Звезда в потоках темноты.Звенит в снегу кустарник стылый.Такой ты видишься, Россия,Край холода и пустоты.Кто сосчитал твои кресты,Твои безвестные могилы?И думал я, теряя силы,Что я несчастен, как и ты.Моя печаль тобой хранима.Но дрогнет дымная равнинаИ шевельнётся, как во сне,И надо мною грозно стынетВзор вопрошающей пустыни:«Ты смеешь жаловаться? Мне?»«Решил я уйти от судьбы…»
Решил я уйти от судьбы.Чем ждать её милость в тревоге,Уж лучше я буду столбыСчитать на великой дороге.В котомке краюха да нож,Кисет, деревянная ложка.Она говорит:– Не возьмёшьНемного беды?На дорожку?Злаки
1Хоть смертный сон, как вечный снег, глубок,В нём зримо то, что было прежде снега.Не тленья жуть, не увяданья нега,Но забытья затверженный урокИзбрал зерно для долгого ночлега.Он в снежном мире мал и одинок,Но мерно бьётся тайной жизни ток.Зерно ли есть подобие ковчегаИли ковчег подобие зерна?Их тайну сохраняют письмена,Сухой травы начертанные знаки,Свидетели немого языкаБезмолвные, но за строкой строкаКак в янтаре застывшие во мраке.2Не сломит стебель прозябанья гнётИ дней однообразных оскуденье.Остаток их, полуночное бденье,Он в ожиданьи дерзком проведёт.Для нас зима, а для него – знаменьеЯвленное, над ним уже грядётСуровый суд, но вместе с ним и тот,Кто знает тайну жизни пробужденья.И злую мощь морозного огня,И малость отступающего дня,И ветра леденящее касанье,И наступившей ночи древний страхПриветствует, сгорающий в снегахПод снежных зёрен мерное шуршанье.«Стволы почти прозрачны на свету…»
Стволы почти прозрачны на свету,Переливаясь синими тенями.Январский лес промёрзлыми ветвямиВцепляется в дневную пустоту.Никто не видит злую красоту.Над бледными лесными куполамиЗелёными и алыми огнямиРаскинулся морозный сад в цвету.И медленно растёт со всех сторон,Сгущается шуршащий перезвон,Высокое дневное безразличье.Ветвей отвесный, дрогнувший потокМерцаньем ледяным себя облёк.Ты видел музыку во всём её величье.«И не двинутся доныне…»
И не двинутся донынеПод бескрайней лунной ночьюНа заснеженной равнинеТрав сухие многоточья.Словно в книге, где собралисьВсе земные упованья,Стёрлись строки, и осталисьТолько знаки препинанья.«Уже апрель забрёл за половину…»
Уже апрель забрёл за половину,И снег сошёл. А в поле тишина,Зернится иней, и озаренаСедым огнём пустая луговина.Но не увидишь яркого пятна:Ожухлый снег, травы сухая тина…На тёплых склонах розовеет глинаКротовников. Земная глубинаУже не спит, но очи не открылаИ видит сны. Ивняк мерцает стылоНад бледною, стоячею водой,И солнца ком, лохматый, спиртовой,Горит бездымно, без тепла, устало,И тянутся весенние подпалы.«Гонишь прочь воспоминанье…»
Гонишь прочь воспоминанье,А оно опять снуёт.В ясном воздухе мерцанье,Чёрной бабочки полёт.Этот тёмный мотылёкОпустился прямо в руки,Словно тёплый уголёкПредстоящей вечной муки.«Луна в воде лежит замком амбарным…»
Луна в воде лежит замком амбарным.Здесь мог бы утонуть безумный мельник.За омутом чернеет частый ельник,Как Пушкина густые бакенбарды.Еловые трепещущие лапыВо тьму неслышно расправляет бор.Всё тишь да блажь. Со стародавних порВо мшарах кувыркаются арапы.«У самых стен чертополох лиловый…»
У самых стен чертополох лиловый,Кладбищенский лопух и мелкие цветыПокрыли сплошь упавшие кресты —Красив на солнце твой венец терновый.И кровли нет. Потоком высотыЗатоплен храм, и Спаса взор суровыйТеряется, увидев полдень новый,Четвёртый день творенья маяты.Нет в мире слов, и говорить – о чём?То, что когда-то было кирпичом,Вновь стало камнем, возвратив природеТворенья долг. На месте алтаряРастёт трава, неслышно говоря:«Раз небо есть, то нет нужды во своде».«И на место тревоги пришло забытьё…»
И на место тревоги пришло забытьё,Словно осени поздняя, странная милость.Так с небес пустота сходит в сердце твоё,Чтоб спокойно шепнуть «ничего не случилось».В мутный воздух так медленно плавится дождь,И ты мыслью дневною, как раньше, владеешьИ по комнате узкой спокойно бредёшь,Как и раньше бродил, но уже не посмеешьПо ступеням сойти на сырую траву,До опушки лесной добежать незаметно,Потому что сквозит за тобой наявуЧей-то пристальный взор сквозь окрещённые ветви.И в бурьяне сухом заплутав в одночасье,Не посмеешь один забрести вдоль реки,Где на мелях округлых в преддверье ненастьяЗажигаются ветром сухие белки.Не посмеешь один заглядеться назад.Мчатся прямо к тебе, не желая ответа,Бледный ветер речной, остывающий садИ холодная ярость забытого лета.«Порой мы с удивленьем замечали…»
Порой мы с удивленьем замечали —Во время нашей встречи, всякий разТоржественно и дружно замолкалиВсе звуки, окружающие нас.И летний день не шелестел ветвями,Не проносился дрожью по листам,И облака, застывшие над нами,Внимательно прислушивались к нам.Чтоб в музыку уйти из этих улиц
Анатолий Смирнов

Оттепель
День воскресный и тает зима,кроет улицы снежная слякоть.Ветки, люди, машины, домаи души беззащитная мякоть.Скрыв её за сетчатками глаз,молчаливо по городу кружишь,напрямик рассекая подчас,как слепец, тротуарные лужи.Снег газонов бесцветен и рыхл,стёкла окон в размывах рыданий,и по следу свиданий былыхтолько память толкает меж зданий.Память юности застит зрачки:лик девичий, любовь и остуда,даже имя забылось почти,но живёт ощущение чуда.Память юности тычет иглув ткани чувств воспалённых и мыслей…Как в них был ты порывист и глуп,сам, тот юный, – себе ненавистен!Берег Волги. Над той же рекойтот же ветер, такие же тучи,тот же шорох, а ты уж другойи не факт, что хоть в чём-нибудь лучше.Не скопил ни богатств, ни ума,лишь в желаньях стал мягок и розов…День воскресный, раскисла зиманакануне Никольских морозов.«Край лесов и болот окаянных…»
Край лесов и болот окаянных,Отвоёванных палом полей.Запах хвои, дурманы туманов,Над болотами – клик журавлей.Прилепились, как гнёзда, деревниНа угорах над вёрткой рекой.В тишине лишь, как стражники, певниПерекликами рушат покой.Да с утра, когда солнца квадригаПерекатит еловый лесок,Под обрывом горбунья ШишигаЗазывает нырнуть в бочажок.Занырни, если жизни не жалко…Лучше ж спрячься за вербным кустомИ смотри, как на стрежне русалкаГубы струй рассекает хвостом.А русальей забавой натешась,Ляг спиной в шерсть травы на лугуИ внимай, как забывчивый ЛешийРассыпает по лесу «агу»,Как сквозь воздух, что вкусен и плотен,Отвечают ему через мигТо Бирюк, то Лаюн, то Болотник,То хозяин лесов Боровик.С их натурой не спорят здесь люди,Что растут с топорами в руках,Белоглазые правнуки чуди,Затерявшейся в мшистых веках.В полдень солнце прожаривает небо,Засыхает в траве ветровей…В край какой не забрёл б за потребой,Помню: сам я от этих кровей.Здесь вспоён духом елей и сосен,Здесь на круге природного снаМне родня и кудесница Осень,И колдуньи Зима да Весна,И лягушка, и ворон на ветке,И пчела, что сбирает нектар,И Ендарь, и мохнатый Медведко,И горячая птица Витар…Как бы Бог ни раскинул дороги,Верю: будет последняя мнеВ этот край по Сити и Мологе,В этот мир по Ухре и Шексне.«В тиши библиотек толстенные тома…»
В тиши библиотек толстенные тома,Которые прозвали «кирпичами», —Для духа оскуделого тюрьма,Бесцельно водят тусклыми очами.Их не ласкает девичья рука;В них отроки не ловят буйным взглядом,Как предстаёт душе издалекаТо, что, должно быть, бродит где-то рядом.И властный муж, раздумьями объят,Не ищет в них судеб предначертанья;И даже критик, лицемерья брат,Давно забыл их грубые названья…Когда Господь за все мои грехиЛишит меня сочувствия навеки,Пусть лучше пеплом станут все стихи,Чем замолчат в тиши библиотеки!Подруги
Одна была, как утро в сенокос,свежа, румяна, членами ядрёна,взгляд голубой, а россыпью волоснапоминала свет осенний клёна.Другая же, как зимний день, бледна,стройна, изящна, но за карим взглядомгустела ночь, где звёзды и лунато тень, то тайну стелют по фасадам.Обычный быт, обычный городок:заводы, школы, клубы, рестораны,собаки в парке, ямины дорог,звон колокольный, волжские туманы…С одной бы можно было прочно жить:растить детей, наращивать достаток…С другой же погружаться в миражи,где ни шкафов, ни гаражей, ни грядок…Но молодости чист и честен пыл,а потому верны её решенья:обеих я так искренне любил,что ни одной не сделал предложенья.Для первой – тёмен, для второй же – груб…В снах памяти просвечивают сквозь годыих разный запах кожи, вкусы губи дрожь у них не отнятой свободы.Книги
В этой тесной «хрущёвке» долгоНа ля-ля не потратишь миги:К потолку – стеллажи да полки,А на них всюду – книги, книги.У окна – стол, в углу – диванчик,В его недрах тряпьё постели.А хозяин-доцент – как мальчик,Хоть виски давно побелели.И на крохотной кухне чудомСтеллажи уместил затейник,А из скудной его посудыБольше всех закопчён кофейник.Был когда-то женат и честноНёс семейных забот вериги,Но семье не хватало места,А доценту – всё книги, книги.Их чтение – жизнь, не леность,Раз познание – жизни око;Вот снимает, как драгоценность,Он прижизненный томик Блока…Не святой и не гениальный,Для студентов – чудак занятный,Но подвижник жизни вербальной,Но хранитель мысли печатной…Сын порой заедет под вечер,Программист, книг не любит с детства,Но ведь папа-доцент не вечен,Миллионное здесь наследство.«Для чего я слова выбираю…»
Для чего я слова выбираюдень за днём, и любя, и скорбя;то зачёркиваю их, то черкаю?..Я не знаю, поверьте, не знаю, может,просто ищу в них себя.Снова осень и небо суровотопит дали и выси во мгле…Как нужна мне сегодня основа —то последнее Божие слово,по которому я на земле!«Рисунок сердца на томографе…»
Рисунок сердца на томографебагрянец плещет на экран,как клёна лист в кинематографе,под ветром бьющийся в туман.Прожилки, разбегаясь веером,и коронаров узкотнянаглядно говорят, что северомуже дохнуло на меня.В заре заледенеют лужицы,осенний воздух будет чист,и так красиво он закружится,оторванный от ветки лист!«Эпоха, где все говорят…»
Эпоха, где все говорятУмело, умно и упруго,Стихами блестяще сорят,Но мало кто слышит друг друга.Особица в каждой душеПредания, веры, замаха…Такое бывало уже,Пример – времена Каллимаха.Писал треугольной строфойИ в прочем слыл многих умнее,Но греки читали СапфоНо греки читали Алкея.В уме – разнобой, суета,Их блески – алмазное свинство,Лишь тайная чувств простотаВсё розное сводит в единство.Но тропы в неё далеки:От Каллимаховой арки —Четыреста лет до Луки,Пятнадцать веков до Петрарки.Чернокрылая бабочка
Чернокрылая бабочка с жёлтой каёмкой на крыльяхСумасшедше проснулась двадцатым числом октября.В приболотных полянах не видно цветов изобилья,Только жёлтые листья пластают трава и земля.Скудным северным солнцем прогрело подсохший торфяникНа угрюмой дороге, хранящей гулагскую быль.Чернокрылая бабочка нежные усики тянет,Согревается тельцем, усевшись на тёплую пыль.Опозданье? Обман? Козни смерти, запрятавшей лето?Или благость богов и удачи лукавящей дар?Чтобы только на день прикоснуться небесности светаИ, увы, никогда не испить мироносный нектар.По торфяным карьерам голы ивняки и берёзы,Только мох всё свежей зеленеет в мазутную водь…Чернокрылая бабочка, – счастье моё ты и слёзы! —Я и сам ведь не там, где мне тропы назначил Господь.«Пережить бы эту зиму…»
Пережить бы эту зиму,перейти бы этот снег,не теряя глаз любимых,не смыкая век навек.Но от голода усталость,тяжело идти по льду,сил почти что не осталось:дунет ветер – упаду.Ты не дуй, морозный ветер,не вали меня в сугроб:слишком дорог, слишком светелдля меня хрустальный гроб.Не скользи с-под ног, дорога:слишком лёгок этот путь —в ледяном дыханьиБога без страдания уснуть.«Бывают же такие октябри!..»
Бывают же такие октябри!Спадающей листвы мятутся тени,а в скверах, в индевеющей зарисоцветьях, распускаются сирени.Всё это не похоже на обманв циклонах заблудившейся природы,скорее – из неведомых нам странсочатся неродившиеся годы!По улицам туманным, как апрель,листвою шебуршат автомобили,и чёрно-золотой ворсистый шмельвпивается в цветочный шёлк подкрылий.Корицей пахнет юная сирень!И, сняв пиджак, в сатиновой рубашкеиду я сквозь горячий липкий день,но вдохи и шаги мои не тяжки.Вокруг меня домам по двести лет,и жить им дольше в циклах переборов,как клавишам, в которых звуков нет,но музыка скрывается…О, город,порой ты – Моцарт на балах векови Леонардо мыслей и полотен,хоть плавающий сдвиг материковдиктует жизнь дворцов и подворотен!Твой камень канет в Млечные Пути,где льёт судьба убийственные пули…Но дай нам так по улицам пройти,чтоб в музыку уйти из этих улиц.«Love me»
«Love me» – на бейсболке у старика,в жёлтый пергамент одета рука,белая трость, на ощупь шаги,в черных очках не видно ни зги.Правит проспектом бензиновый чад;люди, как кони, под стенами мчат…Трелью зелёный запел светофор,старый шагает на звуки в упор —каждое утро сиротски один,с чёрным пакетом, идёт в магазин:хлеб, молоко да кусок колбасы…Тикают в сердце чуть слышно часы,складки, как стрелки, ползут по лицутихо – завод ведь подходит к концу…Может, и я так пойду меж людьмивскоре, в бейсболке, кричащей «Love me»…буду я песни стонать у церквей,жить подаянием бедных людей,в ветошь с помоек в мороз уберусь…Многое можешь ты выдумать, Русь!«Старого квартала Диоген…»
Старого квартала Диогенгреется у дома на скамейке.Штукатурка падает со стен,пропиты последние копейки…Впрочем, есть картошка, сухари,пенсия грядёт через неделю.«Нет, что ты, милок, ни говори,а народ-то русский, как Емеля, —надо, чтобы щука помоглаили, скажем, скатерть-самобранка.Что копить деньгу через дела?Вырастут детишки – спустят в пьянках!Вот возьмём Гордеева Фому…»Трудно спорить мне с тобой, философ,я и сам лет тридцать не пойму,что в нас от варягов, что от россов:викингов прямые паруса,распростёртость азиатской лении царьградских гимнов небеса —всё смешалось в сонме поколений.Потому-то и не преклонюперед чуждым идолом колена!Я и сам на этот мир смотрюс ласковой усмешкой Диогена.«Откровенье – крови отворенье…»
Откровенье – крови отворенье.Кровь суть дух, а отворяет жизнь,ревность веры, жданности терпенья…Отворяй! За облако держись!Не склоняйся, как практичный ребе,к жирным тукам, к жертвенной золе…Дух Господень протекает в небе,только тень от Духа на земле.Над Юхотыо
Старушка в полушалке клетчатомпасёт козу над омутком,чтобы пойти к шоссейке вечеромпродать проезжим молоко…Июль кудрявится над Юхотыоцветущей шерстью росных трав;голавлики на стрежне плюхают,в полёте мотыльков поймав.Любить Россию – не обязанность,давно все отданы долги,а неотвязная привязанностьк судьбе над зыбями реки.Глаза слезятся не от жалости, —от блеска трав и ветерка;здесь с детства до нашедшейстарости веселье сладко, боль сладка…Коза прядёт от мошек ушками,трясёт потешно куцый хвост…Здесь сладко манит за церквушкоюродной кладбищенский погост.Отклик
Русь восстанет иль пеплом поляжет…
С. ХомутовМы стареем, дела наши плохиИль, точней, летаргийны уже,Но родимые язвы эпохиВсё растут и кровят на душе.Вкруг не танки гремят, не тачанки,А в цветах лимузины-такси…Что же россыпи красной волчанкиВширь по душам бегут на Руси?Под свечами богатства, под рыжимЗолочёным сверканьем крестаВширь ползёт малярийная жижа,Как в «испанке», дрожит нищета…Мы стареем, дела наши плохи,И не зрит исцеления взгляд:Злом отравленный воздух эпохи —Пусть безвкусный, но действенный яд.Абортарии, торжища, бомжи,Хитроумие хищных страстей…Но здесь – люди и где-то под кожей,Под мясами и мозгом костей,За повадками жертвы и зверяНечто слито с иной глубиной,И – не знаю во что, но – я верюВ это всей своей жизнью земной!Борисоглеб
Константину Васильеву
Нет, не постом, а лишь трудомдано умилостивить небо, —я мыслю, стоя над прудому грозных стен Борисоглеба.Здесь раньше был не пруд, а ровс водою ясной, как на блюдце,где сигизмундовых орловполки смогли лишь захлебнуться…Неодолимость, монолитработной православной верыпусть наших внуков охранитот златокованой химеры!Среди вершащихся чудесмне и святей, и интереснейне то, что Бог с креста воскрес, —а Русь распятая воскреснет!У древних стен весёлый торгшумит, являет люд осанку…А Тот, Кто дьявола отторг,Он был и мастером рубанка.Пойдём в твой дом, преломим хлеб,наполним брагою бокалы,и да горит Борисоглебкострами клёнов жёлто-алых!