Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны

Аркадий почти не отходил от Зои, которая лежала, не вставая в глухой беспробудной депрессии.

Время от времени под предлогом проведывания и какой-нибудь помощи, заходил кто-нибудь из Геровичей, и шептал почти на ухо Арику про бесплодную Зою и еврейскую девочку.

Конечно, Аркадий прерывал эти разговоры и, в конце концов, перестал реагировать на звонки в дверь и по телефону.

Но однажды, когда пришла Хая, принесшая как всегда приготовленную еду, и молча сидевшая за столом, Зоя встала и показав ей на Арика, сказала:

– Заберите вы его! Я не глухая, все слышала. Все совершенно правы. Дайте мне только немного здесь отлежаться, у родителей мне будет хуже. Потом я уйду. А ты, Арик, уходи. Не лезь ко мне! Тошнит меня от всего этого.

Ушла в комнату и закрыла за собой дверь. Через несколько дней Зоя съехала к родителям. Аркадий осторожно звонил ей два-три раза в день. На звонки отвечала ее мама – У Зои все в порядке, ходит в институт. Арик, не звони ей пока! У нее тяжелое настроение.

Наконец позвонила сама Зоя.

– Не обижайся, Аркаш! Не знаю что со мной. Но пока не говорить с тобой, не встречаться нет сил!

…Улочка в райском местечке затихла в неопределенности. Геровичи время от времени собирались, шептались друг с другом, но что-то сказать Арику не решались.

Наконец, Хая, объединившись с Нюрой и Ривой, позвали Арика на разговор.

– Через месяц – два тебе идти в армию, сам понимаешь, какая уж тут свадьба! К тому же Зоя сейчас не в том положении. Ну, как бы, Арик, не до веселья!

К облегчению всех Геровичей, Аркадий молча, кивнул головой. Ему было уже не до свадьбы! Он хотел только, чтобы снова была Зоя, и все опять было по-прежнему.

А Геровичи понимали, что битва, наконец, ими выиграна. За три года армейской разлуки много чего изменится, и бог даст, Арик женится на еврейской девочке.

… Зоя позвонила.

Апрельские ручьи, переливаясь солнечными бликами, текли по аллеям старого парка, не присесть было на мокрые скамейки, на дороге идущей вдоль парка перекликались гортанными голосами женщины, как всегда в местечке, бранясь и ругая детей, шлепавших по лужам, поднимая фонтаны брызг.

Арик с Зоей шли по мокрым аллеям, как и раньше держась за руки, играючи проваливаясь в мокрый снег, когда обходили глубокие лужи.

– Видишь, – задумчиво сказала Зоя, – твоя мама не выпустила тебя без галош.

– Ну, и что?

– А то, Арик, что она, как любая еврейская мама, не выпустит тебя из рук никогда! И будет завязывать тебе шапку под подбородком.

– Глупости говоришь!

– Не глупости. Я для вас лишняя. Не такая. И еще у меня никогда не будет детей.

– Да, не нужны мне дети! Ты мне нужна. Я тебя люблю!

– Это сейчас не нужны, а потом будут. А маме твоей нужны будут внуки. Нет, Арик, они от нас не отстанут!

– Зой, может ты меня, уже не любишь?

– Не знаю, Аркаш. Я так от всего устала! И знаешь, после аборта, как будто глаза открылись – куда я лезу?! – И чтобы сгладить впечатление закончила:

– Иди в армию. Потом видно будет.

В конце мая Арик уходил в армию. С той прогулки они больше не виделись, и сейчас, стоя на пороге в окружении целой толпы Геровичей, Аркадий почти не слушая их, искал глазами Зою – неужели не придет?!

Она пришла. Почти в последние минуты. Выхватила его из толпы, прижалась и тихо сказала:

– Я тебя буду ждать!

***

И без Аркадия местечко жило своей жизнью. Слава богу, никто пока не умер, никто, правда, и не родился. Потому что все больше на этих улочках оставались одни старики или пожилые уже люди, из гнезд которых выпорхнули дети – кто куда: кто в Московские или Питерские университеты, ближе к еврейскому центру огромной страны, а Сибирь для молодых была не лучшим местом. Кроме того, потихоньку начали выпускать евреев в эмиграцию: в только что созданный Израиль.

А жизнь Хаи и Нюры превратилась в ожидание писем. Арик писал редко, а служил он далеко, и почта шла долго.

Писала Арику и Зоя. Не часто, сообщала незначительные новости и все больше про учебу. В институте было весело. Курс постоянно что-то придумывал – то студенческие «капустники», то походы выходного дня на знаменитые Красноярские скалы или на озера с разведением костров, с палатками, пением под гитару.

Зоя отходила от пережитого, от Арика, который вспоминался все реже и как-то больше из непонятного чувства долга.

О любви в ее письмах не было почти ничего, но всегда в конце письма стояло:

– «Жду, как обещала!»

Она сама себя уверяла в том, что это пишется, чтобы ему спокойнее служилось. Также она себя уверяла, что сердце ее свободно и есть лишь какой-то непонятный и обещанный долг перед Аркадием. И поэтому, когда случилось то, что случилось, она восприняла это без особой трагедии.

А случилось вот что.

Зоя была уже на третьем курсе, когда пришедший на этот курс новый преподаватель, молодой спортивный парень, только что окончивший московскую аспирантуру, стал оставаться с ней после лекций, ведя интересные дискуссии по своему предмету.

Зоя сначала относилась к этому настороженно. Но, Вадим, так звали препода, сразу же честно объяснил: что да! – она ему нравится, но он не имеет в этих встречах никаких скабрезных мыслей, просто в этом городе у него пока никого нет, а с Зоей разговаривать ему интересно.

Потом они долго провожались до ее дома, оставляя следы на белом снегу, потом он все-таки решился и пригласил ее к себе домой.

Дом, вернее квартира, была не его. Он просто арендовал у хозяйки – очень пожилой женщины, одну комнату.

Вадим как мог, накрыл стол и на всякий случай спросил у Зои:

– Выпьешь, что-нибудь?

Зоя подумала и вдруг в чужой квартире с красивым парнем и неожиданно почувствовала в себе сладкое ожидание чего-то необычного, что должно произойти. И затуманилась голова, и нестерпимое еще не осознанное желание налилось свинцом.

– Вина с удовольствием,– ответила она и опасаясь быть неправильно понятой, добавила: – немного.

Вадим достал из шкафа нераспечатанную бутылку.

– Я не спаиваю, – предупредил он. И добавил:– чтобы ты чего не нужного не подумала.

И Зоя со страхом за себя поняла, что терпеть больше и ровным голосом вести пустой разговор она не может!

– А я уже подумала, – каким-то хриплым голосом сказала она, – и согласна!

Говоря это, она с ужасом поняла, какие слова вырываются из ее рта!

Вадим понял все мгновенно. Он одним рывком сдернул с кровати матрас вместе с постелью на пол и, подняв на руки Зою, уложил ее на этом ложе.

– Кровать скрипит! – шепотом, прерывающимся от волнения голосом объяснил он Зое.

… Нет, это не была внезапно свалившееся любовь. Да и не готова была еще Зоя к новой любви. Это была просто страсть, с обеих сторон и неизвестно бы чем она закончилась.

Но как-то через несколько дней на дорожках парка, текущего уже нескончаемыми ручейками, где они шли, держась за руки после занятий в институте, им встретилась Нюра.

Зоя судорожно выдернула руку из ладони друга, но было поздно.

– Ой, какая встреча, – ласково запела Нюра, – Зоечка, познакомь! Какой прекрасный молодой человек!

– Это мой преподаватель, – растерянно ответила Зоя.

– У тебя прекрасный преподаватель! – пела Нюра, – А как вас звать – величать?

Вадим представился.

–Ну, желаю счастья! – пропела на прощанье Нюра.

– Какое счастье, – возмутилась Зоя, – Вадим Витальевич просто меня провожает!

– А вроде ты Зоечка, живешь в другой стороне?

– Послушайте, тетя Нюра, какое вам дело в какой стороне я живу!

… Конечно, такого оскорбления Нюра стерпеть не смогла. К тому же в ее голове созрел спасительный план.

«Ректору университета, товарищу _....______________! Хочу сообщить о неблаговидном поведении вашего преподавателя, Валуева Вадима Витальевича.

Будучи преподавателем, он принуждает студенток к сожительству. В том числе невесту моего сына, который в настоящее время охраняет рубежи нашей родины…

Вадима и Зою вызвали к декану факультета.

Тот плотнее закрыл дверь кабинета и молча показал обоим письмо.

Зоя вспыхнула.

– Вадим Витальевич меня не принуждал ни к чему! Мы молодые люди и свободны в своих чувствах!

– Да! – горестно ответил декан, – в том случае, если бы ты не была чужой невестой, а Вадим Витальевич, не был преподавателем. Это, знаете, как-то не вяжется с моральным кодексом.

– Каким? – спросили оба.

– Советским! – коротко ответил декан.

… Вадиму настоятельно рекомендовали уволиться. Пока институт не потряс какой-нибудь скандал.

Студенток то много!

«Хае Нусевне Герович»

Уважаемая Хая Нусевна!

В ответ на ваше заявление сообщаю, что нами сделан вывод, в отношении преподавателя Валуева. Факты, изложенные в вашем письме, подтвердились, их не отрицает и сама невеста вашего сына. Преподаватель Валуев Вадим Витальевич уволен из нашего института.

… Хая стояла перед забившейся в угол Нюрой.

– Это ты подкинула кляузу под моим именем?!

Нюра почувствовала, что будет плохо.

– Хайка! Ну, я же хотела как лучше! Видишь, какая у нашего Арика могла быть жена! А теперь письмо ему предъявим, и закончим навсегда эту историю!

– А про меня ты подумала? – Мать пишет кляузу на невесту своего сына!

– Ну а кто бы рассматривал это письмо от какой-то тетки! Хайка, я все делала ради тебя!

«Аркадий, сыночек! Мне очень горько сообщить тебе эту новость. Но, Зоя, к сожалению, не смогла выдержать испытания, или просто перестала тебя любить! Ничего, мой мальчик, возвратишься, девочки, и жена у тебя еще будут. А мать одна!

К письму Хаи был приложен ответ декана.

Через месяц.

« Зайка, здравствуй! Я все знаю. На мать не обижайся. Она хочет мне добра. Подумай сама, как бы ты сама поступила на ее месте.

Считай, что я не получал этого письма. Я тебя люблю! Как любил, так и люблю! И понимаю, трудно удержаться от искушения два года подряд. Если ты еще хочешь, чтобы мы были вместе, жди! Я вернусь!»

Зоя ответила коротко.

«Жду. Ничего не обещаю»

… Ранний апрель был в том году в местечке. В начале мая зеленой сиренью запахли улочки, расцвели в садах вишни. В семействе Хаи Нусьевны готовились не ко дню Победы, не к майской демонстрации – в конце мая должен был вернуться Арик.

С того самого злополучного дня, когда она получила письмо декана, Хая не видела Зою. Они просто избегали встречаться случайно на улицах.

Да, бог с ней, с Зоей! Геровичи ждали возвращения Аркаши и конечно новой, теперь уже долгой жизни.

В начале майского месяца из другого конца огромной страны, на плацу возле казармы играли в футбол старослужащие и пополнение новобранцев из южных республик.

Мяч от удара Арика влетел прямо в лицо одному из новобранцев. Тот схватился за голову и пуская кровь, выплюнул на землю два выбитых зуба.

Игра остановилась.

– Ты что, жидовская морда, делаешь! – к Арику подскочил здоровенный бугай с раскрасневшейся мордой.

– Ты с жидом поосторожней, – предупредил Арик, а то и в свою морду, салага, можно получить!.

Неизвестно, чем бы эта перепалка закончилась, но на поле появился капитан с двумя дневальными.

Ночью дверь казармы открылась. Человек десять накаченных парней вошли и, не включая свет, начали бить всех подряд.

– Где тут еврей?! – крикнул, останавливая бой, бугай.

Аркадий, понимал, что по-другому нельзя поступить, поднялся.

– Иди ко мне!– и плюнул в рожу бугаю.

– Один на один! Или только толпой смел?

Орава кинулась на Аркадия. В руках у некоторых сверкали ножи.

Бугай схватил Арика и держал его на весу.

– Режь, – крикнул он кому-то, – сделай ему обрезание второй раз!

На шум в казарму ворвался дежурный офицер с караульной ротой!

– Кто? – заорал офицер.

Казарма молчала.

– Сами разберемся, товарищ майор! – произнес кто-то.

– Разбирайтесь! – крикнул майор, – Но если завтра услышу об этом хоть один звук – все под трибунал пойдете.

Капитан вышел.

– Слышь, бугай! – крикнул Арик, – разбираться будем наедине, один на один, завтра после второй проверки.

Аркадия трясло. Он понимал, что силы неравные и, в конце концов, завтра он может быть убит – в драке силу удара не разбирают! Но отступать было некуда. И оскорбления он простить не может.

… Вечером в длинном коридоре туалета собрались болельщики с обеих сторон. На дверях поставили караульных.

Бугай бил методично и злобно. Он шел до конца, до превращения Аркадия в кровавое месиво!

Двое сослуживцев Арика, уже кинулись разнимать драку, спасая его. Как вдруг Арик сумел вывернуться из-под удара и, развернувшись, как учили на уроках по рукопашному бою, заехал бугаю изо всех сил по челюсти! Бугай, видимо, еще поскользнувшись в крови на кафельном полу, грохнулся головой о высокий кафельный бордюр. И остался лежать.

… Прошел май. Писем от Аркадия с сообщениями о дате приезда все не было. Хая забеспокоилась.

– Нюрка, пошли в военкомат, – наконец решила она.

– Выясним, – пообещал военком.

И выяснил.

Из письма командира воинской части:

« Ваш сын Герович Аркадий Иосифович, совершил во время прохождения воинской службы тяжкое уголовное преступление и осужден военным трибуналом на три года исправительных работ с нахождением в дисциплинарном батальоне.

***

Шел уже тысяча девятьсот пятьдесят третий год. Умер Сталин, о чем-то кричал с трибун Хрущев. Возвращались из лагерей заключенные.

Но ничего не менялось в местечке, как будто это был последний заброшенный островок в этой уходящей уже эпохе.

Все также в парке вожделенно к бочке с пивом стояла очередь мужиков в теннисках и непременных кепках, и ловко надев, на пальцы по пять кружек на каждую руку, неспешно шли к стоячим круглым столикам и ожесточенно, потом стучали сухой воблой об эти столы.

Также в выходные, по булыжной мостовой грохотала тележка лудильщика, кричавшего во весь голос:

– Починяем примус!

Так же мороженщица накладывала белоснежные шарики в вафельную трубочку, и парни важно угощали хохочущих девушек.

Не светило солнце только на одной улице – там, где жили Геровичи. Казалось, оно сюда больше не зайдет никогда. Собирались по вечерам в доме Хаи. Молчали, давали какие-то советы.

Качала растрепанной головой Хая.

– Три ждала года, теперь еще три! Нет, я до этого не доживу!

И вдруг дверь открылась в один из таких вечеров и в комнату вошла Зоя. Все от неожиданности замолчали.

– Уйдите, пожалуйста, все! –тихо попросила Хая.

И оставшись с Зоей вдвоем, вдруг обняла ее и заплакала. Плакали теперь обе.

– Прости меня, моя девочка! – шептала Хая.

– Не за что! – отвечала, рыдая, Зоя, – это я во всем виновата.

Когда, наконец, слезы выплакались. Зоя сказала:

– Тетя Хая, вот деньги, мне родители дали. Поедите к Арику. На свидание.

– А дадут? – мгновенно успокоившись спросила Хая.

– Я с военкомом говорила, он сказал – дадут!

– Далеко же, дочка!

– Ну, трое суток на поезде. Не очень далеко.

***

Поезд шел долго. И чем дальше он шел, тем тяжелее становилось ожидание встречи.

Вагон был плацкартным. Здесь пили, ели, разговаривали, пели, беспрестанно курили. У всех была своя жизнь, и ни кому не было дела до их жизни, до их местечка и до чужой им судьбы Арика.

… Дисциплинарный батальон был обыкновенной зоной, стоящей в пустом поле под летним палящим солнцем.

Свидание, после долгого рассмотрения документов, выданных в военкомате, дали.

Это свидание было через решетку в специальной комнате в присутствии часового, уныло стоящего у стола.

Разговаривали по очереди – сначала Хая, потом Зоя.

Арик смотрел только на Зою, виновато потом переводя взгляд на мать.

– Смотри, смотри – улыбнулась Хая – Она тебя любит.

– Я тебя люблю, – подтвердила Зоя.

– И будешь ждать? – серьезно спросил Арик.

– Теперь буду!

…Когда Арика увели, Хая не выдержала и закричала:

– Господи! Какая несчастная жизнь!

– Все, все! – очнулся часовой. – Иди мать, иди! А за счастливой жизнью сюда не ходят!