Повелитель войн

– Говоришь, у Этельстана две тысячи воинов? – осведомился он.

– Утверждают, что так.

– Если мы ему не по душе, то окажемся слегка в меньшинстве, – промурлыкал Эгил.

– Так, самую малость.

– До этого дойдет?

Я покачал головой:

– Он сюда не воевать приехал.

– Тогда что ему тут понадобилось?

– Ведет себя как пес, – проворчал я. – Метит границы своих владений.

Вот что привело его в Камбрию, эту необжитую и необузданную западную область Нортумбрии. На нее облизывались скотты, ирландские норманны претендовали на нее, мы воевали за нее. Теперь вот заявился Этельстан, чтобы водрузить над ней свое знамя.

– Выходит, он и на нас собирается задрать лапу? – поинтересовался Эгил.

– Полагаю, что так.

Эгил коснулся молота на груди:

– Но ему не по нраву язычники.

– Значит, нас он описает более щедро.

– Он хочет, чтобы мы ушли. Они нас называют чужаками. Язычниками и чужаками.

– Ты живешь здесь, – с нажимом сказал я. – Ты теперь нортумбриец. Ты сражался за эту землю, а потому имеешь на нее не меньше прав, чем любой другой.

– Но Этельстану нужно, чтобы мы стали энглийцами. – Норманн старательно выговаривал незнакомое слово. – И хочет, чтобы все энглийцы были христианами.

– Если он желает проглотить Нортумбрию, то придется вместе с мясом съесть и хрящи, – заявил я сердито. – Половина Камбрии населена язычниками! Он хочет обратить их во врагов?

Эгил пожал плечами:

– Выходит, король просто помочится на нас и мы поедем домой?

– Если это его удовлетворит, то да. – Я надеялся, что так и случится, хотя на самом деле ожидал яростной схватки за Беббанбург.

Ближе к вечеру, когда дорога спустилась в широкую, хорошо орошенную долину, мы заметили на юге дым. Не высокий темный столб, говорящий о сожженной усадьбе, а похожую на туман завесу, окутавшую плодородные поля в речной пойме. Это знак большого скопления людей, поэтому мы повернули коней к югу и на следующий день прибыли в Бургем.

Народ обживал это место издавна – древние люди, составлявшие причудливые круги из больших валунов. При виде подобных кругов я касаюсь молота. Боги посещают эти края, вот только какие боги? Иные, чем мои, и гораздо древнее пригвожденного христианского Бога. Христиане, с кем мне доводилось беседовать, утверждают, что эти места дурные. Дьявольские капища, называют они их. Однако Этельстан выбрал одно из таких мест для собрания.

Круги располагались к югу от реки. Я видел два, хотя позже обнаружил поблизости от них третий. Самый большой лежал на западе, и именно там реяли флаги Этельстана: посреди сотен воинов, сотен шатров, сотен грубых шалашей, крытых дерном. Вокруг них горели костры и стояли на привязи кони. Знамен оказалось много. Некоторые были треугольные и принадлежали норманнским ярлам, находились они в южной стороне, у другой речки, воды которой быстро бежали по мелкому каменистому руслу. Ближе к большому кругу развевались флаги, в основном знакомые мне. То были штандарты Уэссекса: кресты и святые, драконы и вздыбленные кони, черный олень Дефнаскира, скрещенные мечи и бычья голова Кента. Все из них мне приходилось видеть в бою – иногда на моей стороне «стены щитов», иногда на противоположной. Присутствовал тут и прыгающий олень Этельхельма, хотя этот род уже не числился среди моих врагов. К друзьям я его причислить бы поостерегся, но давняя распря пресеклась со смертью Этельхельма Младшего. Среди западносаксонских знамен нашлось место стягам Мерсии и Восточной Англии – все их владельцы признавали теперь короля Уэссекса своим верховным правителем. Таково было саксонское войско, пришедшее на север, и, судя по числу знамен, Этельстан привел в Бургем где-то с тысячу воинов.

К западу, над лагерем меньших размеров и особняком расположенным, реяли неведомые мне флаги. Но я разглядел среди них сжимающую крест красную руку, эмблему Домналла, и сделал вывод, что эти шатры и землянки принадлежат шотландцам. А вот южнее я, к своему удивлению, увидел, как колышется на ветру красный драконий стяг Хивела из Диведа. Ближе к нам, прямо за речным бродом, раскинулась дюжина шатров, осененных треугольным стягом Гутфрита со злобно ощерившимся вепрем. Значит, и Гутфрит здесь. Я заметил, что его небольшой лагерь охраняют воины с эмблемой Этельстана в виде сжимающего молнию дракона на окованных железом щитах. Такая же красовалась на флаге Этельстана на высоченном древке из ствола сосны у входа в самый большой каменный круг, а рядом с ним на шесте почти такой же высоты развевался бледный штандарт с крестом цвета запекшейся крови.

– А это чье знамя? – спросил Финан, указав на него.

– Этельстана, наверное.

– И Хивел тут! – удивился ирландец. – Я думал, что он в Риме.

– Уже вернулся, – предположил я. – Или только собирается. Кто скажет? Так или иначе, валлийцы здесь.

– А где наше знамя?

– В Беббанбурге, – был мой ответ. – Я про него забыл.

– А у меня два своих есть, – довольным тоном заявил Эгил.

– Тогда разверни одно. – Мне хотелось, чтобы Этельстан увидел, как треугольный флаг с темным орлом, принадлежащий норманнскому вождю, прибывает в его лагерь.

Мы переправились через брод. Здесь нас встретили западные саксы, охраняющие шатры Гутфрита.

– Ты кто такой? – Мрачного вида воин вскинул руку, приказывая остановиться.

– Эгил Скаллагримрсон.

Я намеренно попросил Эгила возглавить отряд на переправе. По бокам у него ехали воины-норманны, а я и Финан держались позади. Мы остановились еще в реке, вода журчала, доходя коням до бабок.

– И куда едешь? – резко осведомился мрачный.

– Куда хочу, – ответил Эгил. – Это моя страна.

Он хорошо говорил по-энглийски, нахватавшись от девиц-саксонок, так и прыгавших к нему на ложе, но теперь намеренно коверкал слова, как если бы едва их знал.

– Сюда можно только приглашенным. А ты, сдается мне, не входишь в их число.

На подмогу к мрачному подоспели с десяток западносаксонских копейщиков со щитами Этельстана. Кое-кто из людей Гутфрита расположился позади в надежде поглазеть на казавшуюся неизбежной стычку, а все новые уэссекцы спешили на подмогу к своим.

– Я иду туда. – Эгил указал на юг.

– Ты развернешься и отправишься туда, откуда пришел, – посоветовал мрачнолицый. – Вы все и до самого конца: назад, в вашу проклятую страну за морем.

Маленький отряд разрастался в числе с каждой минутой, и по мере того, как весть распространялась со скоростью пожара, из лагеря прибывало все больше саксов, пополняя его ряды.

– Разворачивайтесь, – проговорил мрачный медленно и с угрозой, как если бы обращался к упрямому мальчишке. – И проваливайте отсюда.

– Нет, – сказал я и втиснул своего скакуна в зазор между Эгилом и его знаменосцем.

– Дед, а ты кто такой? – с вызовом спросил сакс, перехватывая копье.

– Убей старого придурка! – заорал один из людей Гутфрита.

Его товарищи принялись издеваться надо мной, приободренные, видимо, присутствием стражников Этельстана. Крикуном оказался парнишка с длинными светлыми волосами, собранными в толстый хвост. Он протолкался между западными саксами и задиристо посмотрел на меня.

– Я тебя вызываю, – заявил юнец.

Всегда найдется глупец, жаждущий репутации, а убить меня – короткий путь к воинской славе. Парень наверняка был хорошим бойцом: крепкий на вид, явно не обделен отвагой, с добытыми в бою браслетами на предплечьях. Он жаждал добыть громкое имя ценой моего убийства. Более того, на него давили сотоварищи, кричавшие мне слезать с коня и сражаться.

– Кто ты такой? – спросил я.

– Меня зовут Колфинн, сын Хэфнира, – ответил молодой человек. – Я служу Гутфриту Нортумбрийскому.

По моей догадке, он был с Гутфритом, когда я преградил им путь бегства в Шотландию, и теперь Колфинн Хэфнирсон мечтал отомстить за унижение. Он бросил мне вызов, и обычай обязывал меня этот вызов принять.

– Колфинн, сын Хэфнира, – повторил я. – Я не слышал про тебя, а между тем знаю всех воинов в Британии, заслуживших славу. Чего я не знаю, так это зачем мне утруждаться и убивать тебя. Колфинн, сын Хэфнира, в чем причина твоей обиды? Из-за чего наша ссора?

На удар сердца вид у парня стал растерянный. У него было открытое лицо с добротно свернутым набок носом, а золотые и серебряные браслеты на руках говорили о том, что молодой воин пережил немало схваток и одержал в них победу. Вот только чего при нем не было, так это меча, как и любого другого оружия. Здесь лишь у западных саксов под началом мрачнолицего имелись мечи и копья.

– Ну так как? – строго спросил я. – Из-за чего наша ссора?

– Ты не должен… – заговорил было угрюмый сакс, но я оборвал его, вскинув руку.

– Из-за чего наша ссора, Колфинн, сын Хэфнира? – снова потребовал я.

– Ты – враг моего короля, – выкрикнул он.

– Враг твоего короля? Да в таком случае тебе придется сражаться с половиной Британии!

– Ты трус! – бросил он мне и шагнул вперед, но остановился, когда Эгил тронул своего скакуна и обнажил меч, носивший имя Аддер. Эгил улыбался. Шумная толпа за спиной у Колфинна попритихла, и это меня не удивило. В улыбающемся норманне с мечом есть что-то, от чего у большинства воинов бегут мурашки по коже.

Я потянул Эгила назад.

– Колфинн, сын Хэфнира, у тебя нет причины ссориться со мной, – заключил я. – А вот у меня причина для ссоры с тобой есть. И мы уладим наш спор в то время и в том месте, какие выберу я. Вот тебе мое слово. А теперь дай нам пройти.

Западный сакс выдвинулся вперед, явно в стремлении настоять на своей зыбкой власти.

– Ты не приглашен, – вновь заладил он. – И должен уйти.

– Да приглашен он, – произнес другой человек. Он только что присоединился к отряду, перекрывавшему нам дорогу, и как у командира саксов на щите у него была эмблема Этельстана. – А ты, Сенвал, – продолжил он, глянув на угрюмого командира, – тупоголовый идиот. Если, конечно, не решил сразиться с лордом Утредом. Уверен, он окажет тебе такую честь.

Недовольный Сенвал проворчал что-то себе под нос, но опустил копье и отступил, позволяя вновь прибывшему подойти ко мне.

– Добро пожаловать, лорд, – поприветствовал тот. – Как полагаю, тебя вызвали?

– Да. А ты кто такой?

– Фраомар Седдсон, лорд. Люди по большей части кличут меня Конопатым.

Я улыбнулся, потому что лицо у Фраомара было густо усеяно веснушками, пересечено белесым шрамом и обрамлено огненно-рыжей шевелюрой. Он посмотрел на Эгила.

– Буду признателен, если ты вложишь меч в ножны, – вежливо попросил сакс. – По указу короля только стражникам разрешается носить мечи в лагере.

– Он охраняет меня, – заявил я.

– Будь любезен, – обратился Фраомар к Эгилу, будто не слыша меня. И Эгил послушно вогнал длинный клинок Аддера в ножны.

– Спасибо, – сказал Фраомар.

Это был человек лет тридцати пяти, уверенный и деловитый. Его приход заставил зевак разбрестись, хотя я и заметил, что люди Гутфрита бросают на меня взгляды, в которых читалось нечто близкое к ненависти.

– Мы подыщем для вас что-нибудь в лагере, – продолжил Фраомар.

Я указал в сторону юго-запада, на промежуток между расположением саксов и валлийцев.

– Вот там подойдет. – Я спешился, бросил Алдвину поводья и зашагал рядом с Фраомаром впереди моего отряда. – Мы последние из прибывших?

– Большинство собралось уже три дня назад, – ответил сакс, а потом как-то замялся. – Они принесли клятвы на праздник святого Варфоломея.

– Разве не святого, как его там… – Я запнулся, не в силах припомнить имя глупого папы. – Когда был Варфоломеев день?

– Позавчера, лорд.

– И что за клятвы? – осведомился я. – Какие?

Последовала очередная смущенная пауза.

– Не знаю, лорд. Меня там не было. И прошу прощения за этого придурка Сенвала.

– Почему? – На самом деле мне хотелось расспросить насчет клятв, но было ясно, что Фраомар не хочет о них говорить, а я и так вскоре все узнаю. Еще мне хотелось разобраться, почему перетрусивший поп намеренно сообщил нам более позднюю дату, но я понимал, что и на этот вопрос Фраомар ответа не даст. – Сенвал – твой человек?

– Он западный сакс. – Его собственный говор выдавал в нем мерсийца.

– И западные саксы все еще косятся на Мерсию? – поинтересовался я. Этельстан сам был уэссекцем, но войско, возведшее его на трон, состояло по большей части из мерсийцев.

Фраомар покачал головой:

– Эта беда не из крупных. Западные саксы понимают, что Этельстан – лучший выбор. Возможно, кое-кто еще ведет старую битву, но таких не много.

Я скривился:

– Только глупец захочет повторения битвы, что случилась при Лундене.

– Ты имеешь в виду сражение у городских ворот, лорд?

– Это было ужасно, – ответил я, не покривив душой. Моим людям пришлось принять на себя удар отборных войск западных саксов. Настоящая бойня, от которой я просыпался подчас по ночам с ощущением неизбежной гибели.

– Лорд, я помню этот бой, – произнес Фраомар.

– Ты был с Этельстаном?

– Скакал вместе с ним. Видел, как сражались твои люди. – Он прошел несколько шагов молча, потом бросил взгляд на Эгила. – Он вправду с тобой?

– Да, – подтвердил я. – Это норманн, поэт, воин и мой друг. Так что он вправду со мной.

– Просто это так странно… – Фраомар не договорил.

– Оказаться среди стольких язычников?

– Язычников, да. А заодно среди треклятых скоттов. Да и валлийцев.

Мне подумалось, что Этельстан поступил очень мудро, запретив ходить по лагерю с оружием всем, кроме, разумеется, стражи.

– Не доверяешь язычникам, скоттам и валлийцам? – уточнил я.

– А ты, лорд?

– Так ведь я один из них. Я – язычник.

Фраомар смутился. Ему следовало сообразить, что я не христианин – если уж моей репутации не хватало, то висящий на груди молот должен был подсказать.

– Но мой отец говорил, что ты был самым лучшим другом короля Альфреда, – сказал он.

Я расхохотался:

– У короля Альфреда не было друзей. Я восхищался им, а он меня терпел.

– Лорд, и король Этельстан должен понимать, что ты для него сделал, – заявил он, однако голосом, в котором послышалось сомнение.

– Думаю, он ценит то, что все мы для него сделали.

– Битва при Лундене была такая, каких мало! – воскликнул Фраомар, явно обрадованный, что я не обратил внимания на его тон в предыдущей фразе.

– Это точно, – подтвердил я и вроде как невзначай добавил: – С того дня мы с Этельстаном не виделись.

Уловка сработала.

– Он переменился, лорд! – Фраомар помедлил, потом сообразил, что должен обосновать свой вывод. – Стал… – новая заминка, – очень важным.

– Это же король.

– Верно. – Голос его прозвучал несколько печально. – Я тоже был бы важным, стань я королем.

– Фраомар Конопатый, а? – предложил я. Он рассмеялся, и момент откровенности остался позади. – Этельстан здесь? – спросил я, указав на большой шатер внутри каменного круга.

– Он поселился в монастыре в Дакоре, – ответил Фраомар. – Это неподалеку. Ты можешь расположиться тут. – Он остановился на широкой полосе луга. – Вода из реки, дрова из рощи – удобно разместитесь. Вечером в церкви служба, но, как понимаю… – Его фраза осталась незаконченной.

– Думаю, ты прав.

– Следует мне сообщить королю о твоем приезде, лорд? – спросил Фраомар, и снова в его голосе почувствовалось какое-то смущение.

Я улыбнулся:

– Этельстан знает, что я здесь. Но если сообщать – твоя работа, то выполняй.

Фраомар ушел, и мы занялись сооружением шалашей. На всякий случай я отрядил Эгила с дюжиной дружинников разведать окрестности. Проблем ждать не стоило – при таком количестве воинов Этельстана вряд ли какому-нибудь шотландцу или валлийцу вздумается затеять войну. Просто я плохо помнил эту часть Камбрии и в случае неприятностей хотел знать, как лучше избежать их.

Шатров я с собой не захватил. Бенедетта предлагала скроить один из парусины, но я заверил ее, что мы вполне привычны к походным условиям, да и вьючные наши лошади и так уже нагружены тяжелыми бочонками с элем, бочками с мукой и мешками с вяленым мясом, сыром и рыбой. Вместо шатров мои люди нарубили боевыми секирами сучьев, связали их ивовыми ветками и сложили из них немудреные шалаши с односкатной крышей. Потом покрыли их вырезанными при помощи ножей кусками дерна, а пол устлали папоротником. Чтобы сделать работу более увлекательной, объявили соревнование: у кого шалаш получится лучше. Постройку-победительницу, впечатляющую хижину из дерна размером почти с небольшой дом, мне предстояло делить с Финаном, Эгилом и его братом Торольфом. Естественно, нам полагалось рассчитаться со строителями рубленым серебром, элем и добрым словом, что мы и сделали. Потом наблюдали, как двое парней, срубив и очистив от коры высокий ствол лиственницы, поднимают на нем орлиный стяг Эгила. К тому времени солнце клонилось уже к закату, и мы развели костры. Около дюжины моих воинов-христиан отправились туда, где сотни верующих слушали проповедь священника, мы же с Финаном, Эгилом и Торольфом сидели, глядя на пляшущие языки пламени.

Я размышлял о клятвах, об атмосфере напряжения, накрывшей лагерь, для поддержания порядка в котором требовались сильные отряды копейщиков, о вещах, о которых умалчивал Фраомар, и о том, почему меня вызвали в Бургем на несколько дней позже, чем собрались все остальные. Думал и про Этельстана. Во время последней нашей встречи он благодарил меня за Лунден, воздал мне хвалу под приветственные крики. В придачу к Лундену он получил изумрудную корону. Однако с того далекого дня король не отправлял мне никаких сообщений и не оказывал никаких почестей. Я вот уплатил людям серебром за построенный для меня шалаш, а сам не получил ничего за подарок в виде целого королевства.

Wyrd bið ful ãræd.

Судьбы не избежать.

Проповедь закончилась, люди разошлись по своим жилищам, а кучка монахов в рясах с капюшонами принялась с песнопениями обходить лагерь. Первый монах нес фонарь, около дюжины собратьев сопровождали его, распевая низким и мрачным голосом.

– Христианская магия? – поинтересовался Торольф.

– Просто молятся о мирной ночи. – Финан осенил себя крестом.

К нашим шалашам монахи не подошли, но развернулись и направились обратно, туда, где горели костры, освещавшие вечернюю проповедь. Голоса их стали затихать, потом из валлийского лагеря донесся звонкий женский смех.

Эгил вздохнул:

– И почему мы не взяли своих женщин?

– Потому что они нам ни к чему, – ответил Финан. – Тут собрались все шлюхи, обитающие между Кайр-Лигвалидом и Мамесестером.

– Эге! – Эгил расплылся в ухмылке. – И чего ради тогда я торчу тут с вами тремя?

– Можешь воспользоваться вон той рощицей, – сказал я, кивнув на юг, в сторону кучки темных деревьев, росших между нами и лагерем валлийцев.

И увидел стрелу.

В озаренной огнями ночи стрела показалась лишь на миг: мимолетной искрой сверкнул в пламени костра стальной наконечник и мелькнуло серое оперение. Летела она в нашу сторону. Толкнув Финана влево, а Эгила вправо, я сам бросился наземь, и стрела скользнула поверх левого моего плеча, пробив плащ.

– Уходим! – крикнул я, и мы все четверо отползли от костра в тень. Тут вторая стрела вылетела из темноты и вонзилась в дерн. – Ко мне!

Я находился в безопасности позади шалаша, укрытый от лучника, выпускавшего стрелы из ивовой рощицы.

Эгил, Торольф и Финан подбежали ко мне. Дружинники, встревоженные моими криками, вышли из жилищ.

– У кого есть оружие? – спросил я. В ответ раздался хор голосов, и я, не теряя времени, велел следовать за мной.

Я побежал к ивам. Поначалу принял влево, подальше от горящих костров, но понимал, что вопреки этой мелкой предосторожности меня все равно увидят. Похоже, лучник один: будь их двое или трое, в нас устремилось бы несколько стрел. Еще я не сомневался, что стрелявший уже сбежал. Он должен был видеть, как к нему приближаются два десятка человек, на обнаженных мечах которых играют блики огней, и если только не намеревался расстаться с жизнью, то наверняка дал деру. Тем не менее хода я не сбавлял.

– Беббанбург! – завопил я, и воины подхватили боевой клич.

Все еще вопя, мы вломились в ивовый подлесок, ломая ветки и побеги. Новых стрел не было, и постепенно все затихли. Я остановился в тени толстого ствола.

– А из-за чего шум поднялся? – поинтересовался Берг.

– Вот из-за чего, – сказал Финан и потянул за стрелу, до сих пор торчащую у меня из плаща. Он выдернул ее и повернулся к свету. – Черт, длинное древко!

– Отступи в тень, – велел я ему. – И вы все тоже.

– Ублюдок давно ушел, – проворчал ирландец. – Так что никто нас не увидит.

Луны не было, но костры нашего и валлийского лагерей освещали деревья красноватым светом. Я вдруг расхохотался.

– Что такое? – спросил Эгил.

– Нам вроде как не полагается иметь оружие, – напомнил я и указал на людей в рощице, каждый из которых сжимал меч или секиру. На подмогу из шалашей спешили еще воины, и все с оружием наголо.

Эгил прошел с частью своих парней до южного края зарослей, но не дальше. Норманны просто постояли на опушке, вглядываясь в ночь и пытаясь увидеть растворившегося в ночи лучника.

Финан взвесил стрелу на руке.

– Она не из короткого лука, – угрюмо процедил он.

– Верно.

– Это охотничий лук. – Его пальцы пробежали по оперению. – Один из тех, какие в ходу у валлийцев.

– Ими и некоторые из саксов пользуются.

– Но редко. – Попробовав острие пальцем, он поморщился. – Недавно заточенное. Эрслинг хотел тебя убить.

Я поежился, вспомнив тот проблеск в темноте. Темноты, кстати, оставалось все меньше, потому что в рощицу сбегались, привлеченные шумом, все новые люди с факелами. Ближе всех располагались валлийцы, и они прибыли первыми во главе с верзилой, закутанным в меховой плащ и с огромной боевой секирой в руках. Он сердито пролаял вопрос на своем языке и, похоже, ничуть не озаботился, когда мои люди вскинул мечи, останавливая его. Но прежде чем кто-то успел нанести удар, верзилу оттолкнул в сторону высокий поп с плешью на голове. Священник уставился на меня.

– Лорд Утред! – воскликнул он удивленно. – Беда следует за тобой!

– Она меня настигла, отец Анвин, – сказал я. – И я очень рад встрече с тобой.

– Теперь епископ Анвин, – поправил меня он, после чего адресовал резкую тираду верзиле. Тот неохотно опустил здоровенный топор.

Анвин оглядел рощицу, полную моих людей и ярко освещенную факелами, которые принесли валлийцы. При виде такого множества языческих амулетов священник хмыкнул:

– Лорд Утред, по-прежнему вращаешься в дурном обществе? И к чему весь этот шум? Тебе разве не известно, что была служба? Епископ Освальд читал проповедь! – Анвин помедлил, глядя на меня. – Епископ Освальд!

– Мне полагается знать, кто это такой? – процедил я. Тон Анвина заставлял предположить, что епископ Освальд – известная личность, но мне-то какое дело? За долгую жизнь я по горло насытился христианскими проповедями.

– А ты почему не слушал? – спросил я у Анвина.

– С какой это стати проклятый саксонский епископ будет поучать меня, как себя вести? – парировал Анвин, и его вытянутое угловатое лицо, обычно такое суровое, расплылось в широкой улыбке.

Мы повстречались с ним много лет назад на валлийском берегу, где мои дружинники и воины короля Хивела избивали викингов Ронгвальда. Именно там Хивел сохранил жизнь Бергу.

– Так чего ты тут орешь-то? – вспомнил Анвин. – Мыши испугался?

– Вот чего, – сказал я, беря у Финана стрелу.

Анвин взял ее у меня, взвесил на руке и нахмурился. Догадываясь, видимо, о ходе моих мыслей, он покачал головой:

– Это не один из наших людей. Пошли поговорим с королем Хивелом.

– Разве он не в Риме?

– Ты думаешь, я предложил бы тебе пойти со мной, будь король в Риме? – отрезал епископ. – От одной мысли, что придется терпеть твое общество в течение столь долгого путешествия, меня кидает в дрожь. Хивел желает встретиться с тобой. По какой-то непонятной причине у него сложилось хорошее мнение о тебе.

Но прежде чем мы успели тронуться в путь, с западной стороны к рощице подтянулись еще люди с факелами. У большинства из них имелись щиты с Этельстановой эмблемой в виде дракона с молнией. Возглавлял их молодой человек на роскошном сером коне. Он вынужден был пригнуться, проезжая под ветками, потом осадил скакуна рядом со мной.

– У тебя меч, – рявкнул он и обвел взглядом всю нашу вооруженную толпу. – Король распорядился, что только караульные могут носить оружие.

– Я караульный, – заявил я.

Ответ его разозлил, на что и был расчет. Воин уставился на меня. Он был молод, двадцать один или двадцать два года от роду, с гладким мальчишеским лицом. Ясные голубые глаза, светлые волосы, длинный нос и надменное выражение. По правде говоря, это был привлекательный мужчина, и привлекательности ему добавляли дорогая кольчуга и толстая золотая цепь на шее. В руке он держал обнаженный меч, и я видел, что тяжелое перекрестье рукояти тоже отливает золотом. Он продолжал смотреть на меня все с той же гримасой надменности.