Когда грустят горы

– Если не прооперировать Риада, мы его потеряем, – плакала мать.

Отец пытался ее утешить:

– Ты уверена, что доктор поставил точный диагноз? Не стоит спешить.

Голос у него звучал, как из глубокой ямы. Мурад никогда еще не видел отца таким потерянным.

– Это уже который раз… – голос матери задрожал. Мурад впервые видел, чтобы мать плакала так горько.

Потом они долго молчали. Продрогший на ночной прохладе Мурад тоже замер, не зная, как поступить. Отец тяжело вздохнул:

– Где найти пять тысяч манатов? Это же не сто манатов, и не пятьсот. Нет никого, кто бы одолжил. Все, как и мы, с трудом сводят концы с концами.

– Да хоть и возьмем в долг, но ведь потом надо и возвращать,

– в лунном свете лицо матери выглядело таким осунувшимся, а глаза так глубоко запали, что Мураду стало бесконечно жаль ее. Захотелось подойти и приласкаться к матери. Но он оставался на месте, продолжая прислушиваться к разговору взрослых.

– Кадыр, ребенок умрет, если мы не найдем денег!

Услышав эти слова матери, Мурад не выдержал – убежал и бросился на свою постель. Уткнувшись головой в подушку, он горько расплакался. «Если не прооперируют, Риад скоро умрет», – подумал он. Что означает смерть, Мурад знал хорошо. До сих пор не забыл, как хоронили соседа, дядю Магомеда. Тогда вмес те с мальчишками с их улицы он тайком пошел на кладбище. Они видели, как мужчины лопатами бросали землю в свежую могилу, куда опустили покойника. Теперь Мураду мерещилась картина непередаваемого горя: вместо дяди Магомеда люди хоронили Риада, лопатами бросая на него землю.

Вскочив с постели, Мурад вытер глаза и подошел к младшему брату. Он взял маленькую, беленькую ручку Риада, спавшего, не подозревая ни о чем, и прижал к своим губам. Мурад вспомнил, что постоянно обижал братишку, часто доводил его до слез, бывало, что и поколачивал. Особенно изводил его, когда видел, что родители ласкают Риада. Без причины придирался к нему, отбирал его игрушки. Часто играл не с Риадом, а с другими детьми со двора. Как бы Риад ни упрашивал и умолял поиграть с ним, он делал вид, что не замечает его. Порой он раздавливал ногой любимую игрушку Риада. И когда тот плакал, Мурад радовался. Больше всего Мурада злила странная закономерность: если он расплачется, то родителей это не особенно трогает, но как только Риад проронит хоть слезинку, тотчас начинаются упреки:

– Сынок, не трогай ребенка, у него больное сердце!

Эти слова раздражали Мурада. «А у меня разве нет сердца?» – обижался он. Иногда Риад плакал неслышно, задыхаясь, как рыба, вынутая из воды. Ему казалось, что братишка делает так нарочно, чтобы взрослые пожалели его. Поэтому он обращался с Риадом очень грубо.

Теперь, глядя на младшего братишку, спавшего с улыбкой на губах, Мурад вспоминал все это.

«Если не прооперировать Риада, мы его потеряем», – эти слова, сказанные плачущей матерью, не выходили из его головы.

«Если не станет Риада, что я буду делать? – от этой мысли Мурад окончательно сник. – И мама с папой не смогут без Риада. Даже одного дня не вытерпят! У них разорвется сердце. И я останусь сиротой…» Впервые Мурад думал о младшем брате без ненависти, с любовью, жалея его. Он осознавал беду, которая им грозила.

«Где найти пять тысяч манатов?» – вспомнил он слова, сказанные отцом. Мурад обвел глазами комнату. Тут все их жилье: и кухня, и спальня, и гостиная. Два года назад на участке, выделенном им сельским советом, они с трудом возвели этот одноэтажный дом. Но никак не могли по-настоящему обустроиться, потому что большая часть заработанных родителями денег уходила на лекарства для Риада.

У Мурада совсем пропал сон. Он предавался рассуждениям совсем как взрослый. Перед глазами стояли осунувшиеся от горя отец с матерью. «Если с Риадом чтото случится, они этого не вынесут», – коченея от холода, снова подумал он…

«Нельзя сидеть сложа руки!», – решительно сказав это себе, он встал. Нашел телефонный справочник и положил перед собой. Оттуда на отдельный листок бумаги он стал выписывать номера телефонов родственников: дедушки и бабушки, дядей и тетушек с обеих сторон. Выписав на бумагу все номера, он взглянул на часы: четвертый час ночи. Родители все еще сидели в саду. Посмотрев на них в окно, Мурад положил исписанный листок под подушку и лег спать.

Наутро, когда Мурад проснулся, отец с матерью уже отвели Риада в больницу. В другое время он бы обиделся, но сегодня только обрадовался этому. Не медля, он снял трубку телефона и позвонил дедушке.

Услышав спозаранку голос внука, старый Абдул встревожился:

– Внучек мой дорогой, к добру ли? Где мама с папой? Как Риад? – посыпались его вопросы.

– Все хорошо, дедушка. Ты завтра приедешь к нам?

– А как же! И я, и бабушка, и дядя, и тетя – все приедем. Завтра же твой день рождения!

– Чехи ба7, ты ничего не покупай мне в подарок, ладно.

– Почему, Мурад? Разве можно на день рождения ничего не покупать? Ведь одно удовольствие покупать подарок для внука!

– Принеси мне деньги! – понизив голос, стесняясь, сказал Мурад. И добавил: – Я сам куплю то, что мне нужно.

______________________________________

7. ЧIехи ба – дедушка.

Услышав неожиданную просьбу внука, старый Абдул подумал: «Каких только уловок не знают нынешние дети!»

– Хорошо, внучек, будь по-твоему, – сказал он. Мурад позвонил по другому номеру:

– Тетя Саяд, это я, Мурад. Доброе утро!

– Доброе утро, Мурад! Как ты? Как Риад? Ничего не случилось? – с беспокойством спросила женщина.

– Все хорошо, тетя Саяд. Ты же завтра придешь к нам?

– Как не прийти? Мы все придем.

– Вы можете вместо подарка дать мне денег? – от стыда Мурад готов был провалиться сквозь землю, на лбу у него выступили капельки пота.

– Тебе нужны деньги, сынок? – тетя Саяд громко рассмеялась.

– Да. Тетя Саяд, только не говори папе и маме, что я звонил тебе, хорошо?

– Не скажу, не скажу, будь спокоен.

Мурад позвонил и остальным родственникам. Потом он набрал номер своей учительницы Гамият, но не решился говорить с ней по телефону. Одевшись, он вышел из дома и направился в дальний конец села. Учительница Гамият, статная красавица, была любимицей первоклассников. Она приехала в село после окончания колледжа и первый год работала у них в школе.

Учительница, снимавшая комнату у тетушки Кевсер, вышла на стук Мурада. Сегодня ведь воскресенье, в школе нет уроков. Что привел этого мальчика к ней домой?

– Заходи, Мурад. У тебя какое-то дело ко мне?

– Нет, я не зайду. Я только хотел вас попросить: приходите завтра к нам домой! У меня день рождения. Вы придете?

– Приду, почему бы и нет?

Учительница, видя, что Мурад чегото недоговаривает, спросила:

– Так что купить тебе в подарок? Мурад, обрадовавшись, ответил:

– Вы не сумеете выбрать то, что я хочу. Если можно, принесите деньги.

Учительница, пораженная, рассматривала черноглазого первоклассника.

– Пусть будет так, я принесу деньги, – сказала она.

От нее Мурад направился в сельсовет, потом – к директору школы, затем – к агроному… Когда он обошел еще и сельские магазины и ларьки, было уже за полдень.

Дома на него посыпались укоры:

– Мурад, не надоело тебе носиться по улицам? Сколько можно пропадать неизвестно где, да еще и голодным?

Он ничего не ответил. Налив себе чаю, стал запивать им хлеб с сыром. Риад, очень бледный, сидел на диване. Когда Мурад заметил опухшие от слез глаза матери, у него пропал аппетит. Положив кусок хлеба на стол, он сказал:

– Завтра у меня день рождения.

– Знаю, сынок, – откликнулась мать.

– У нас будут гости, – стараясь походить на взрослого, сказал Мурад. Но мать не проронила ни слова, и он добавил: – Все свои.

И мать, и отец продолжали молчать, что обеспокоило мальчика.

– Я пригласил учительницу Гамият, будут и другие гости. Родители удивились тому, что он говорил.

– Чан8, Мурад, последние деньги мы сегодня отдали за лекарства для Риада… – мать готова была расплакаться.

– Зарежьте двух кур и пожарьте, – сказал Мурад и вышел. Он не хотел, чтобы домашние видели слезы на его глазах.

На следующий день вечером дом наполнился гостями. Двое дедушек, две бабушки, дяди, тетушки Мурада, соседи, дальние родственники собрались, как на свадьбу. Столько людей сразу к ним приходило лишь несколько лет назад, когда они строили дом и организовали мел9.

_____________________________________________

8. Чан – ласковое обращение, означающее «родной» («родная»).

9. Мел – добровольный субботник, работа сообща, когда оказывают помощь в некоторых, обычно определенных традицией, случаях.

Мать накрыла стол в тени шелковицы. Плов с курицей распространял вкусный аромат, возбуждающий аппетит. В хьаре10 испекли свежий хлеб. Украшали застолье и домашний сыр, и только что сорванные с грядки огурцы и помидоры. Домашние суетились и не замечали, что гости по одному заходят домой – в комнату, где сидел Мурад, – поздравляют его и выходят, оставляя деньги. Потом, по просьбе гостей, Мурада, а рядом с ним и Риада, усадили во главе стола. Поаплодировали, когда на столе появился торт с семью свечами, испеченный тетей Саяд. Дедушка Абдул встал и, обращаясь к внуку, сказал:

– Дорогой мой внучек, сегодня тебе исполняется семь лет. Аллах да ниспошлет тебе счастья! И ты, и твой братец Риад – растите здоровыми! И пусть будут всегда с вами отец с матерью. Да наступит день, когда ты окончишь школу и поступишь в институт. Теперь скажи нам свое самое большое желание и задуй свечи на торте.

Мурад встал, оглядел сидевших за столом и сказал:

– У меня единственное желание: чтобы Риад выздоровел. Ему требуется операция на сердце. Но если мы не сумеем собрать пять тысяч манатов… – в горле у него застрял ком, и он не сумел продолжить. Забыв о том, что надо задуть свечи, Мурад сел на место. Риад же, обрадовавшись, сам задул свечи.

За столом все притихли, как будто их облили водой. Гости избегали смотреть друг на друга, старались утереть навернувшиеся на глаза слезы.

Мать не выдержала – расплакавшись, встала и ушла в дом.

Следом за ней поднялась и тетя Саяд.

Теперь все поняли, почему Мурад вчера просил их вместо подарков принести ему деньги. За безмолвствующим столом встала, наконец, учительница Гамият и сказала:

– Мурад, ты очень умный мальчик. Ты умнее, чем мы думали. Мы тебя поняли. Даю тебе слово: мы не оставим тебя одного. Найдем выход, соберем деньги на операцию для твоего брата. Сегодня же организуем фонд помощи. Я сама поговорю с каждым. Ведь у нас в селе триста дворов.

____________________________________________

10. Хьар – особого рода печь для выпечки лезгинского хлеба.

О происшедшем в селе узнали и в райцентре. К счастью, в Кусарах, в клинике «ОКИ» на тот момент оказалась бригада врачей из Германии. Рассказ о братьях Мураде и Риаде из отдаленного села потряс руководителя бригады, пожилую женщину, профессора Марго Рихтер.

Когда она уехала в Германию, то распространила там информацию об услышанном и открыла в банке счет на имя Риада, на который начали поступать деньги с разных концов страны.

Через два месяца на машине «Скорой помощи» клиники «ОКИ» Риада с матерью привезли в Бакинский аэропорт, а оттуда отправили в Германию. В течение месяца ребенка готовили к операции. Операция прошла успешно. Окончательно выздоровев, Риад с матерью вернулся домой.

Мурада, спасшего своего младшего брата от смерти, теперь знали во всем районе.

Еще через несколько дней на имя Мурада из Германии пришла телеграмма, в которой сообщалось, что ему отправлены подарки от тамошнего детского благотворительного фонда. На следующий день в село на двух машинах приехали сотрудники посольства Германии в Азербайджане с подарками для Мурада. Всеобщее внимание привлек вставленный в рамку лист бумаги с названием фонда. Там было написано: «Мураду – самому доброму в мире брату».

Чарли

Уже много лет наши друзья, давно обосновавшиеся в Германии, звали нас к себе в гости. Особенно настойчив был Магомедхан:

– Почему бы вам хоть разочек не погостить у нас? Сколько можно работать? Поразвейтесь, посмотрите мир. Вспомните о дальних друзьях, узнайте, как они живут, – жалобно говорил он. Наверное, тоска по родине и землякам не давала ему покоя.

Как бы хорошо ни жилось на чужбине, а душа все равно тянется к родине.

Жена Магомедхана была немкой, их дети говорили на немецком. Поэтому он безумно скучал по родному языку. Все, кто приезжал в Германию, обязательно привозили ему номера газеты

«Самур». Газету он прочитывал от корки до корки, потом звонил по телефону и делился с нами своими впечатлениями о прочитанном. Зная об этой его слабости, мы часто отправляли ему с друзьями лезгинские газеты и журналы, книги и диски с народными песнями. Однако, как он признавался, ничто не могло заменить живой беседы на родном языке.

Магомедхан был прав: дела да заботы не давали нам передохнуть. Управишься с одним – тут же возникает другое. Заканчивался и срок визы, отправленной нам Магомедханом с его лезгинскими друзьями, мы же никак не могли высвободиться и собрать необходимые документы. Так происходило уже не в первый раз, и нам очень совестно было перед Магомедханом. Однако было отрадно, что наши друзья, живущие в Германии, находили возможность каждый год гостить у нас в Баку.

Однажды Магомедхан позвонил нам и поставил последнее условие:

– Имейте в виду: если и в этот раз не приедете в Германию, я серьезно обижусь на вас, не буду называть друзьями. Завтра мой брат Мурадхан доставит вам визы. Или вы в течение месяца приедете сюда, или я вычеркиваю вас из списка своих друзей!

На этом он завершил разговор, мы же запаниковали: как можно было потерять такого друга, как Магомедхан – человека добрейшей души, с сердцем, всегда распахнутым для друзей? Мы не знали другого такого молодого человека, кто так тянулся бы ко всему родному. Мы прекрасно понимали его тягу к соотечественникам, чувствовали на расстоянии его тоску по родине. В этот раз мы без опоздания подготовили все нужные документы, и через десять дней уже были на пути в Германию. Как же были счастливы Магомедхан и его друзья Герей и Сабир, встретившие нас в аэропорту! «Чан жуванбур!11 Ваш приход – что солнца восход! Глядя на вас, я словно вижу родину!» – приветствовал Магомедхан нас с супругом.

Из аэропорта мы поехали по аккуратно заасфальтированной дороге сквозь зеленые леса и сады, и через несколько часов прибыли в город Цайц. Это старинный город в Северной Германии, отличающийся оригинальной архитектурой. Семья Магомед хана жила в маленьком поселке неподалеку от Цайца. Прекраснее этого райского уголка я ничего не видела в своей жизни! Здесь, в утопающих в зелени красивых домах, жили приблизительно сорок семей. Каждый домик, выстроенный в духе традиционной европейской архитектуры, был по-своему оригинален, ими можно было любоваться бесконечно.

– В этой стране никто не имеет права возводить себе дом по своему усмотрению. Проект рассматривается специальной комиссией города или села, и дом строят только после утверждения ею. Причем проекты обязательно должны отличаться друг от друга, – объяснил нам Магомедхан.

Особенно удивили нас палисадники, в которых росли неописуемо красивые цветы, декоративные кустарники и деревья. Живые изгороди из вечнозеленых растений радовали глаз. Окна и террасы домов тоже были увиты цветами. Куда ни глянь, всюду царила чистота.

Улицы были обсажены яблонями, грушами, вишнями, их ветки сгибались от тяжести плодов. Прямо от окраины села начиналась пшеничная нива, до которой тянулась асфальтированная дорога.

Здесь меня удивляло все, но более всего – заботливое отношение людей ко всему окружающему, чувствовавшееся буквально на каждом шагу. Природа была аналогична нашей, земля – такая же, но здесь везде царила сказочная красота, созданная руками человека.

Дом Магомедхана находился на окраине, расположившись между лесом и яблоневым садом.

_____________________________

11.      Чан жуванбур – родные вы наши.

Перед домом раскинулся большой пруд, вкруговую обсаженный высокими деревьями, ветви которых спускались почти к самой воде. Листья умиротворенно шелестели. На берегу пруда стояла скамейка из древесных кряжей. Несколько белых лебедей скользили по воде. Пару раз мы встречали здесь старичка, который кормил их хлебом.

Нам казалось, что мы пребываем в красивой сказке. Все здесь улыбалось нам. Жена Магомедхана Жаклин к нашему приезду организовала торжественное застолье с множеством блюд, в том числе и лезгинских. Их дочь Мадлен и сын Аслан старались во всем нам угождать. Нас переполняли яркие впечатления.

После застолья Магомедхан повел нас смотреть помещение его фирмы, расположенное на противоположном конце поселка. В центре зеленой лужайки площадью примерно в полгектара возвышалось довольно симпатичное сооружение. Мы открыли ворота и вошли, но тут же резко остановились, услышав рычание привязанной в сторонке громадной собаки.

– Чарли, успокойся! – сказал Магомедхан, пропуская нас вперед. Он подробно рассказал нам о деятельности своей фирмы, которая занималась скупкой старых машин, их ремонтом и перепродажей. Мы выпили здесь чаю и уже в сумерках вернулись домой.

Среди всего увиденного здесь особое впечатление на нас произвел участок луга посреди леса, огороженный металлической сеткой, где паслась отара овец. Там было много и новорожденных ягнят.

– Для чего эта сетка? – спросила я.

– Это загон для суягных овец, – улыбнулся Магомедхан. – Немцы экономны и бережливы. Когда трава на этом участке будет съедена, овец переведут на другую часть луга. Таким образом, они не смогут, разбредаясь, бесполезно скопытить весь луг. Сетка служит также защитой для ягнят.

У некоторых овец под брюхом висели сумки из ткани, что вызвало наше любопытство. Магомедхан, улыбаясь, снова пояснил:

– Сумочки нужны для того, чтобы вновь родившиеся ягнята не расшиблись при падении.

Незаметно пролетели десять дней. Все это время мы старались подмечать как можно больше и сохранить в памяти то изобилие, которое здесь было подарено людям природой и приумножено их заботливыми руками. И при этом не переставали задаваться вызывающим огорчение вопросом: почему мы не можем вот так жить и работать у себя на родине? Побывав во многих городах, посещая музеи, прогуливаясь в парках, видя умение людей трудиться, их гордость за свою родину, мы постепенно познавали тайну успехов этой страны. Нам становились ясны причины того, почему Германия занимает особое место в Европе.

Наше путешествие подошло к концу – завтра мы должны были уезжать. Честно говоря, к тому времени мы уже соскучились по своим родным и беспокоились о них.

Было воскресенье. Магомедхан, сказав: «Перед дорогой желательно отдохнуть», оставил нас одних и ушел по каким-то своим делам.

Мой супруг, которому попалась интересная книга, лежал на диване, а я вышла из дома и направилась к пруду. Там, сев на корягу под ивой, я через светлую завесу ветвей стала наблюдать за лебедями. Старый немец был на своем обычном месте. Держа в руке миску, он брал из нее кусочки хлеба и бросал лебедям, которые на лету хватали их клювами и проглатывали. Старик каждый день приходил сюда в одно и то же время, как на работу. Пока птицы кормились, он не сводил с них глаз, а когда они наедались, уходил с довольным видом.

С того места, где я сидела, хорошо было видно помещение фирмы Магомедхана. Вдруг я услышала знакомые голоса. Показалось, что промелькнули силуэты Мадлен и Аслана. «Что они там делают в воскресный день?» – подумала я. Мне уже наскучило сидеть в одиночестве и я, обрадовавшись, пошла по склону краем пруда. Со стороны леса Магомедханом была прорезана калитка – на всякий непредвиденный случай. Я отворила калитку и вошла во двор хозяйства, но там никого не оказалось.

«Неужели я ошиблась? Разве это были не Мадлен с Асланом?» – обескуражено подумала я.

Неторопливыми шагами я направилась к зданию фирмы. Приятно было чувствовать запах травы, освеженной вчерашним дождем. Солнечные лучи словно щекотали глаза, заставляя жмуриться. В воздухе стоял запах намокшей сухой травы, дул сумеречный легкий ветерок.

И вдруг… У меня потемнело в глазах. Время остановилось. Сердце в груди замерло, ноги как будто вросли в землю, я не могла пошевелиться.

С другого конца луга, обсаженного деревьями, в мою сторону летело чтото громадное, напоминающее сказочного крылатого дракона. Я различила две передние лапы этого существа, плывущие по воздуху, лохматую голову и налившиеся от злости кровью глаза. Это был Чарли. Огромный, он и привязанный вызывал страх, поэтому его никогда не спускали с цепи. Почему же сегодня спустили?

В поселке все боялись собаки Магомедхана – говорили, что она злая, за хозяина кинется в огонь и в воду. Подобное я услышала еще в первый день нашего приезда. Я лишь однажды решилась кинуть Чарли кусок мяса – да и то, остерегаясь, издали.

До сих пор мне не приходилось видеть такого громадного пса. И ни одна собака не пугала меня так сильно. Летящий зверь приближался так быстро, что было ясно: от него не будет спасения. Я онемела, едва не лишившись чувств. «О Аллах! За что ты наслал на меня такое проклятье? В чем я провинилась, что ты так наказываешь меня? Почему не позволил мне умереть по-человечески, у себя на родине?» – проносились в голове страшные мысли. Вспомнила я недобрым словом и Магомедхана: «И зачем только ты нас пригласил сюда! Для какой-такой радости? Если не можешь присматривать за своим псом, зачем держишь его?»

Горечь подступила к горлу: неужели я умру вот так?

Между Чарли и мною оставалось каких-то пять-шесть шагов. «От судьбы не уйдешь. Это моя судьба», – смирилась я. Чарли подскочил ко мне. Его кроваво-красные глаза готовы были вылезти из орбит. В тот же миг у меня осевшим голосом вырвались слова:

– Чан, Чарли! Ну что ты, успокойся! Я же не чужая. Ты ведь хороший мальчик. Я тебе ничего плохого не сделала. Я же гость. Произошло чудо. Собака, готовая прыгнуть на меня и разорвать на части, остановилась в шаге от своей жертвы и посмотрела мне прямо в глаза. Видя, что она меня слушает, я продолжала, не повышая голоса и стараясь оставаться спокойной:

– Чан, Чарли, ты не узнал меня? Ты же видел, сколько раз мы приходили сюда с Магомедханом! Сядь, отдохни. Разве можно обижать гостя?

Чарли на глазах преображался – свирепое выражение исчезло с его морды. Но из пасти его продолжала течь слюна. Он внимательно смотрел на меня. Потом, приблизившись, обнюхал мою обувь. Мой страх постепенно стал проходить. Кто знает, действительно ли Чарли признал гостью своего хозяина, или на него подействовал мой голос, или же он вспомнил кусок мяса, который я ему бросила несколько дней назад?

А те, кого я немного раньше заметила издали, и вправду оказались Мадлен и Асланом. Как выяснилось, увидев, что Чарли со злым лаем рванулся ко мне, они кинулись в здание, чтобы сказать об этом отцу. Неожиданно прогремел голос Магомедхана:

– Чарли! Чарли!

А Чарли в это время покорно лежал у моих ног. Теперь он охранял меня. Мой страх растаял, подобно облачку в небе. Я гладила пса по лохматой голове и ласково говорила:

– Какой ты умный! Животное, а помнишь добро! Не забыл кусок мяса, который я бросила тебе…

Магомедхан, а следом за ним Мадлен и Аслан подбежали ко мне. На них не было лица. Магомедхан держал в руке ошейник, который тут же застегнул на шее пса. Потом, обессилев, опустился на землю. У него дрожали губы.

– Какое несчастье могло случиться… Слава Аллаху, что обошлось.

Удивленный нашим с Чарли умиротворенным видом, Магомедхан взглянул на меня:

– Что произошло с Чарли? Как ты его успокоила? Другого он разорвал бы!

– Почему же ты выпустил собаку без ошейника? – упрекнула я его.

– Мы заперли ворота. Кто мог знать, что ты войдешь через калитку?

На наши голоса сбежались несколько соседей, которые также были удивлены случившимся. Да и как было не удивляться, видя обычно свирепого Чарли таким дружелюбным и милым? Я же, размышляя о бессловесном животном, умеющем добром отвечать на добро, готова была расплакаться от умиления.

В полдень, перед отъездом в аэропорт, мы по очереди попрощались со всеми нашими друзьями. Но прежде чем сесть в машину, я заглянула и к Чарли. Положила перед ним сосиски, вчера купленные в дорогу, и погладила его по голове: «Чан, Чарли».

Он поблагодарил меня своим умным и добрым взглядом. Что еще сказать напоследок? Без этого необычного приключения с Чарли в нашей истории с поездкой в Германию чего-то не хватало бы точно…

Гнев змеи

Неги спустилась вниз накормить кур, подняла крышку ларя с ячменем и наполнила бадейку. Когда она насыпала корм, что-то кругленькое и маленькое, белого цвета, упало на траву. Присев на корточки, Неги подобрала находку. И тут на ее лбу выступил холодный пот. Она держала в руке… змеиное яйцо. Да, в этом не было никакого сомнения. Женщине показалось, что маленькая – с ноготь большого пальца – находка прожигает ей ладонь: сердце захлестнуло смешанное чувство омерзения и страха. Неги не могла ни бросить яйцо, ни смотреть на свою руку, в которой его держала. Она прошептала: