– Конечно, Миша. Я обожаю, когда ты мне что-то рассказываешь.
– Тогда слушай. Это было в Древнем Китае. Ты, конечно, знаешь, что система биологически активных точек и меридианов была разработана врачами Древнего Китая более пяти тысяч лет назад…
– Да, конечно! Теперь это знаю! – я заулыбалась.
– Так вот. Один китайский император задумал провести перепись населения своей империи. Имени его никто уже не помнит, какой династии он принадлежал, тоже неважно. В общем, собрались к нему в столицу все граждане Поднебесной со своими родами, с детьми и родителями. И вот подходит к чиновнику-писцу пожилой мужчина и объявляет свое имя, местность, где он живет, и возраст. Чиновник удивляется: «Как, вам уже сто лет? Вы не выглядите на этот возраст». Но тут его дети, внуки и правнуки подтвердили, что действительно дедушке уже сто. Чиновник поверил и записал.
Прошло пятьдесят лет. И уже другой император тоже задумал переписать жителей Поднебесной. История повторилась. Опять пришел старик с многочисленным потомством и сильно удивил писца, сказав, что ему уже сто пятьдесят лет. Сородичи подтвердили, и писец внес этот факт в книгу. Прошло еще полвека. И уже следующий правитель тоже собрал всех на очередную перепись. На этот раз пришел уже совсем седой и морщинистый старик с огромным потомством и объявил, что ему уже двести лет. На этот раз чиновник совсем не поверил и доложил самому императору. Тот заинтересовался старцем и повелел привести его к себе в покои и позвать врача. Старика привели, и врач по приказу правителя осмотрел его. Он сказал, что человек этот очень стар и организм его уже сильно ослаблен, но никаких серьезных болезней он у него не обнаружил. Старик слаб, но здоров. Тогда император приказал рассказать, как старик живет, чтобы понять, в чем же секрет его долголетия.
Старик рассказал, что живет на земле, питается скромно от трудов своих, встает рано, до рассвета, ложится после заката. Много двигается, ходит пешком. «Да, – сказал император, – но так живет больше половины Поднебесной… Почему же они болеют и умирают, а ты живешь и живешь?» «Ну, я еще, – сказал старик, – массирую себе каждый день точку жизни Цзу-сан-ли. Наверное, это и помогает мне жить так долго и оставаться здоровым».
Старика наградили и отпустили, а императорский врач записал этот рассказ, и с тех пор в медицинские трактаты китайских врачей точка Цзу-сан-ли вошла как важнейшая точка для здоровой и долгой жизни.
– Двести лет прожил старик! Миша, нам тоже обязательно надо массировать эту точку дзу-дзу. Или как она там правильно называется?
– Цзу-сан-ли!
– Да, точно!
– Вот давайте-ка, девушка, мы с вами эту точечку сейчас и проработаем.
– Миша, все как ты скажешь.
Мой доктор поставил палец на мышцу сантиметра на три ниже и чуть сбоку колена и слегка надавил. Я ойкнула и отдернула ногу.
– Вот, попали! – сказал Миша и поставил на эту точку свою волшебную авторучку.
Та запикала и замигала, а моя мышца слегка онемела от воздействия. Больно не было. Было чувство легкого раздражения в этом месте. Хотелось там почесать или потереть. Подержав прибор с минуту на одной ноге, Михаил проделал то же и на другой.
– Ну, теперь массаж окончен, – сказал он.
– Мишенька, спасибо огромное. Я так благодарна тебе, что ты занимаешься моим здоровьем. С каждым разом мне все лучше и лучше.
– Пожалуйста.
– А вот скажи, через какие упражнения можно развивать диапазон новых ощущений?
– М-м-м… Интересный вопрос. По ощущениям… Чего именно хочется и какой части себя?
– Ты подарил мне несколько новых ощущений. Вот я и задумалась об этом.
– Можно работать над расширением диапазона чувств и ощущений, пойти вглубь и увидеть, что раньше чувства были более поверхностны и символичны. Это более серьезная, если можно так сказать, практика. Делай чаще остановки. Для себя, искренне, и смотри, слушай, вкушай. Без остановки твоего сверхактивного ума, внутреннего диалога погрузиться в опыт ощущений практически невозможно. Это самообман и имитация. Пока есть посредник (описывающий ум), опыт постижения реальности напрямую пропускается через множество фильтров с сильнейшими искажениями. Учись слушать и слышать. Даже если внешне ты молчишь, ум перебирает истории воспоминаний. Если ты желаешь новых ощущений не ради личного внутреннего опыта, а ради спортивного интереса, то поиск этих ощущений ограничится примитивно-поверхностным уровнем. Не количество, но качество этих ощущений должно будоражить твою сущность. Вот такое у меня сегодня философски-поучительное настроение. Надеюсь, уловишь суть моего посыла.
– Как приятно послушать мудреца…
– Пожалуйста, Лизонька. Не столь мои слова важны, как твои действия и новый опыт. А нам с тобой пора и перекусить.
Мы пили чай и в этот раз болтали о детстве. Миша рассказал, что родился в российской глубинке, в маленькой деревне в двухстах километрах от Москвы. До четырех лет был обычным ребенком, но потом переболел тяжелым гриппом и полностью ослеп. До семи лет жил с родственниками, а потом его отправили учиться в специализированную школу-интернат для слепых детей в Москве.
– Миша, а как проходило твое детство? Как ты ориентировался после того, как потерял зрение? Если это, конечно, корректный вопрос.
– Обычный вопрос. Ничего болезненного для меня в нем нет. Как говорится, что было, то было. Из песни слов не выкинешь. Давно это было. В четыре года я заболел гриппом. Детям это свойственно. Все так и подумали. Стали меня лечить по старинке: мед, аспирин, малиновое варенье. Мы тогда в деревне жили. А с медициной там было так себе… Точнее, вообще никак. В общем, лечили меня, лечили, а температура все держится и держится под 40. Тут заметили, что правый глаз у меня закрывается. Испугались. Дозвонились кое-как до районной больницы. Оттуда скорую помощь прислали, увезли в больницу, а из нее срочно в область и на операцию. Грипп осложнение дал на глаза, была угроза мозгу. В областной больнице операцию сделали. Мозг спасли, а вот глаза не сумели. Подробностей всех не скажу, я сам их не знаю по малолетству своему. А родителям раньше тоже не много рассказывали. Тогда время такое было, верить надо было всем: врачам, партии, правительству, только не Богу. Вот и остался я с юных лет князем Василием Темным. Ну, или Михаилом. Это сейчас легко рассказывать, а тогда боялись все за меня. Маме особенно тяжко было. Угроза жизни много дней, сложная операция, месяца четыре на больничной койке провел. Безрадостное начало жизни. А потом ничего, пошел на поправку. Чистый деревенский воздух, садовая клубника, козье молоко, так и на ноги встал. Как говорится, прошу любить и жаловать.
– Боже… Сколько переживаний… Миша, а расскажи про себя маленького. Когда ты потерял зрение, тебя, наверное, ни на шаг от себя не отпускала мама. После всего пережитого ты был тихим, скромным, послушным, домашним мальчиком? Любил, когда тебе читают книжки, играл в игрушки, гулял за ручку с мамой и, наверное, у тебя не было друзей, ведь обычным мальчикам неинтересно общаться с другом, который не может разделить с ними шумных и подвижных игр? Родители, наверное, за тобой строго смотрели, чтобы ты не упал, не ударился, не получил травму?
– Ну что же, поздравляю, Лиза! С полным промахом на мой счет! К счастью, ты ошиблась. Я вовсе не был таким ребенком, как ты описала. Я был совершенно другим. Когда годам к пяти более-менее восстановился после болезни, стал живым и подвижным пацаном, активным непоседой. Всюду лез, всем интересовался и никакого чувства страха тогда не испытывал. Мама меня растила одна, и ей приходилось очень много работать. Отца я и не знаю, он не жил с нами. Со мной сидела бабушка. Но у нее тоже было много дел, особенно летом. У нас был большой огород, на котором мы выращивали картошку, и бабушка ее полола, окучивала, в общем, тратила на него много сил и времени. Еще у нее была коза и несколько кур. Для козы приходилось заготавливать сено. Поэтому можешь себе представить, сколько времени у нее оставалось, чтобы смотреть за внучком. У меня было два друга: мой ровесник Сашка и Виталик, на год постарше нас. Они жили неподалеку от меня, и мы встречались каждый день. Летом чаще всего бегали на речку и до посинения плескались в воде, а потом с мальчиками постарше разводили на берегу костер, чтобы согреться.
– Миша, мне в это сложно поверить. Ты, получается, рос практически как обычный ребенок?
– Я не чувствовал ни в чем ущемления интересов. С мальчишками ходил в лес и на поле за горохом, мы трясли яблоки в заброшенном саду. Однажды с Виталиком ушли на стан, где стояли трактора и комбайны. Нашли там сломанный трактор и целый день играли в трактористов в настоящей кабине. Вечером по дороге домой мы зашли в клуб, где показывали кино. Виталик захотел его посмотреть, и мы остались, хоть было уже поздно. Мама с бабушкой сбились с ног, разыскивая нас. Они обошли весь берег реки, побывали у родителей Сашки и Виталика и ломали голову, куда же мы могли запропаститься. Тут прохожие сказали им, что видели, как мы с Виталиком заходили в клуб. Там они нас и нашли. Мы были перепачканы в мазуте, с ободранными коленками, но безумно счастливые.
– Влетело, наверное, вам? Так перепугали родственников.
– Ну да! Поругали немного. Но меня никогда не били и сильно не наказывали.
– Да уж…
– А однажды с Сашкой ехали на его велосипеде с горы. Я сидел на багажнике. Велосипед набрал большую скорость, но, к сожалению, Сашка не справился с управлением. Колесо попало в колею, и мы грохнулись на всем ходу прямо на дорогу. Удар был очень сильным. Мне показалось даже, что я на несколько секунд потерял сознание. Когда мы встали, то начали ощупывать себя, не сломали ли себе ребра. Но, к счастью, отделались только царапинами.
– О боже! Миша, когда ты мне рассказывал эту историю, я сразу вспомнила, как в детстве меня катал на раме мой брат Кирилл. И однажды мы тоже на большой скорости упали с велосипеда. У меня потом долго побаливала правая рука. Возможно, даже была трещина в кости. Точно не знаю, потому что в больницу мы не ездили.
– В детстве одни сплошные приключения!
– Миша, ты так все интересно рассказываешь, что я просто заслушалась тебя. Расскажи еще.
– Ну, тогда слушай дальше. Зимой развлекались войной в снежки, катанием на санках, прыжками в снег с крыши сарая и сооружением больших снеговиков. Любили бегать. Я, кстати, на слух неплохо снежки кидал. Ребята крадутся тихонечко, чтобы меня врасплох застать, а снег возьмет и предательски скрипнет у кого-нибудь под ногой. Тут я – бабах! – и влепил ему снежком, как снайпер.
– Миша, ну а как же ты с ребятами бегал? Они что, водили тебя за руку?
– Нет, за ручку меня никто не водил. Я просто шел или бежал вместе с ними, слушая шаги рядом. Конечно, иногда спотыкался или врезался во что-нибудь. Тогда мои друзья громко смеялись надо мной от всей души. Я обычно тоже над собой смеялся вместе с ними. Но иногда они вспоминали, что я не вижу, и помогали мне как могли. Например, когда мы лезли на дерево, они залезали первыми и потом подсказывали мне, куда тянуться, где находится ближайшая ветка, за которую можно ухватиться, где покрепче сук, чтобы сесть. И вот разве такого мальчика можно назвать домашним тихоней?
– Миша, честно, я очень-очень удивлена. Мне кажется нереальным бежать не видя. В моем окружении никогда не было незрячих людей. Ты открываешь мне целый новый мир…
– А еще помню, как заработал себе большой авторитет среди окрестных пацанов тем, что научился делать отличные самострелы. Наш сосед дядя Боря был прекрасным плотником. Про таких говорят – мастер золотые руки. Так вот, он подарил мне свой плотницкий инструмент и показал, как им пользоваться. Так я уже к семи годам научился забивать гвозди, пилить пилой, ножовкой, строгать рубанком, работать стамеской и долотом.
– Миша! Ты все больше и больше удивляешь меня. Не каждый зрячий мальчик умеет это делать. Точнее, даже не каждый взрослый мужчина.
– Дядя Боря научил меня делать самострелы. Для этого нужно было отпилить деревянный брусочек сантиметров тридцать, прибить двумя гвоздиками в его торце бельевую резинку, сложенную вдвое. На другом конце бруска изолентой или проволокой крепилась бельевая прищепка. Закладываешь в сложенную вдвое резинку камешек, или горошину, или косточку от черемухи, натягиваешь резинку и вставляешь ее в прищепку. Прищепка зажимает заряд и держит его. А когда тебе надо, ты берешь и нажимаешь на прищепку. Она выпускает натянутую резинку, и та с силой выстреливает. Заряд летит далеко, лучше, чем из обычной рогатки.
– Миша, представляешь, в моем детстве у наших мальчишек во дворе тоже были такие ружья.
– А я сделал такие самострелы себе и друзьям, и они меня после этого очень зауважали. А дяде Боре я до сих пор благодарен за науку. Да и сейчас умею держать в руках плотницкий инструмент. Пользуюсь и шуруповертом, и дрелью, и электролобзиком. Простейшие работы по электрике тоже делаю сам. Могу заменить розетку, вилку, патрон, выключатель. В школе учитель труда меня ставил в пример другим ребятам. Ничего сложного в этом нет. Все эти вещи можно делать на ощупь. Главное, просто нужно быть аккуратным и внимательным, вот и все. Лиза, что-то у меня такое ощущение, что я люблю похвалиться. – Миша расхохотался.
– Это нормально, а дядя Боря большой молодец, что передал эти знания, что увидел в тебе потенциал.
– А еще я очень благодарен дяде Коле. Это был уже немолодой мужчина, который тоже жил неподалеку от нас. Он стал для меня первым учителем музыки. Музыку я любил с самого рождения. С восторгом слушал все, что было возможно. Но больше всего любил, когда кто-то играет сам на гармошке или гитаре. Так вот, этот дядя Коля был прекрасным гармонистом. Он играл очень красиво и зажигательно. Его приглашали на свадьбы, проводы в армию, юбилеи и разные другие деревенские торжества. Частенько он ближе к вечеру выходил из дома, садился на своем крылечке с гармошкой и начинал играть. Если я находился недалеко и слышал его музыку, то тут же бросал любую игру, любое занятие и бежал на звук его гармошки. Увидев такое стремление, дядя Коля стал учить меня играть. Он наигрывал мелодию какой-нибудь знакомой народной песни, давал мне в руки инструмент и говорил: «Ну, подбери!» Я пытался подобрать сам, а он меня поправлял и указывал на ошибки. Сидит, бывало, рядом со мной, покуривает свою самокрутку с самосадом. Я прямо чувствовал, как он по-доброму так улыбается в бороду, видя мои нешуточные старания. Про него говорили, что в молодости он много лет просидел в тюрьме, но для меня он остался человеком необычайно добрым, терпеливым и светлым. Потом уже в школе я серьезно занялся гитарой, но до сих пор на гармошке тоже могу что-то изобразить по старой памяти и частенько вспоминаю его добрым словом и чувством.
– Да… Как здорово, когда встречаются люди, которые играют большую роль в нашей жизни, становятся учителями…
– Я часто вспоминаю дядю Колю…
– Миша, а потом, когда ты уехал учиться в школу в Москву, твоя дружба с этими ребятами сохранилась?
– Кажется, после первого и второго класса на летних каникулах мы еще общались, но потом, конечно, время взяло свое. У них появились новые друзья и другие интересы, у меня свои, так и разошлись. С Сашкой встречались потом во взрослой жизни, а Виталик с родителями вообще уехал куда-то далеко. Мы с ним больше не виделись.
– Миша, а какие воспоминания у тебя остались о той жизни, когда ты видел? Помнишь ли что-нибудь из того времени?
– В целом мало что помню. Например, как убегал от гуся… Наши соседи летом держали гусей, и они щипали травку прямо у дорожки перед домом. А по этой дорожке надо было пройти, чтобы дойти до магазина. Вот однажды, когда я шел в магазин, спугнул их, и за мной погнался большой белый гусь. Я испугался и бросился от него наутек. Видно, этот эпизод сильно врезался в мое сознание, настолько, что запомнился на всю жизнь. Помню, как бегу по дорожке и оглядываюсь, а он за мной гонится.
– Да, гуси мне тоже запомнились из детства. Они казались такими огромными и злыми, так и норовили ущипнуть. Мы их старались обходить стороной.
– Еще помню звездное небо. Поздний вечер, начало осени, и я стою у нашей калитки и смотрю на звездное небо. Видно, это тоже меня потрясло настолько, что и сейчас вспоминается. А так ничего больше не помню, все как в тумане. Говорят, есть какие-то психотехники, чтобы вспоминать раннее детство, но я этим не занимался. Вот теперь ты знаешь, откуда у меня такое стремление к небесам, звездная болезнь и мания преследования.
– Ты хоть предупреждай, когда шутишь, а то ведь все приму за чистую монету. – Я громко рассмеялась. Миша подхватил мой смех.
– Да, Лиза, смех помогает смотреть на жизнь веселее, чувствовать ее на позитивной волне.
– Миша, а расскажи про первые годы в школе. Ведь ты там жил один. Это был интернат? И как ты научился читать и писать по этим точкам? Это было, наверное, безумно трудно?
– Да, в первом классе нашей школы-интерната для слепых и слабовидящих детей я, конечно, сильно скучал, особенно в первые дни после каникул. Вначале мне было очень сложно, одиноко, очень хотелось домой, в привычную атмосферу, к друзьям, к свободе. Ведь в школе режим, нужно было все делать по времени: вставать по звонку, вовремя кушать, в определенное время ложиться спать. Уйти просто так за территорию интерната тоже было нельзя. Да и куда пойдешь в огромном городе, если ты не видишь и тебе семь или восемь лет? В общем, скучал, просился домой, не хотел учиться. Но продолжалось это недолго. Потихоньку привыкал. Скука подступала реже, в основном по вечерам, когда вспоминалось о доме. Но потом я довольно быстро нашел друзей среди одноклассников, у нас появились общие интересы и развлечения, и я втянулся в новую жизнь.
Большинство ребят, которые со мной учились, были москвичи, и на выходные и праздники за ними приезжали родители и забирали домой. Мы же, иногородние, оставались в школе. В младших классах выходные проходили скучновато, потому что нас было мало, а в старших, наоборот, весело, так как сложились свои компании, появились девушки, и то, что в школе оставалось мало людей, нам было только на руку. К тому же у меня в Москве жила бабушка. Точнее, она была мне двоюродной бабушкой, бабушкиной сестрой. Сама она уже была старенькая и ко мне приезжать не могла. Но в среднем раз в месяц навещала мама. Она забирала меня из школы, и мы проводили вечер и ночь, а иногда и выходные у бабушки. Та обычно готовила к моему приезду что-нибудь вкусненькое и потом весь вечер настойчиво угощала. Она любила печь пирожки. Они-то мне больше всего и запомнились. Такие вкусные были, с разными начинками. Пирожки у нее здорово получались.
Когда я постарше стал, то сам к ней наведывался уже без мамы. Посидим, поговорим, последние новости обсудим, покушаем, естественно, хорошенько. Ну, точнее, я в основном ел. И сытым и довольным возвращался в родную школу. Умерла она, когда я уже училище окончил. Я тогда уже комнату себе снимал, самостоятельно жил, но к любимой бабушке Маше обязательно заглядывал хоть раз в неделю. Светлая память ей, хорошим она была человеком, добрым.
Сама по себе учеба мне давалась достаточно легко. Нас точно так же, как и всех детей в первом классе, учили писать, только не авторучкой в тетради, а с помощью специального прибора для письма по системе Брайля и грифеля, которым накалывают точки.
– Подожди, Миша, подожди… По какой системе вас учили писать? Расскажи подробнее.
– В общем, жил в XIX веке во Франции незрячий ученый, просветитель, общественный деятель Луи Брайль. Вот это он придумал идею накалывать определенные конфигурации точек на плотной бумаге и так записывать буквы. Точек всего шесть, больше просто не помещается под подушечкой пальца. И все буквы состоят из определенной комбинации этих точек от одной до пяти. Все шесть точек сразу никакой буквы не обозначают. Это просто дополнительный символ. Система оказалась удобной и несложной, поэтому быстро распространилась по миру. Назвали ее в честь изобретателя – системой Брайля.
– Миша, а неужели все буквы алфавита можно записать пятью точками? Разве хватит конфигураций?
– Да, хватает для всех букв. А цифры записываются так же, как буквы, только перед цифрой ставится специальный служебный знак, указывающий, что это цифра, а не буква. Вот так все просто.
– Просто! Как скажешь! Я часто видела эти значки в лифте, на банкомате, в магазине. Всматривалась в них и никак не могла понять, что они означают, как читаются. Миша, ты говорил про какой-то специальный прибор. Расскажи про него.
– Прибор этот совсем несложный, никакой электроники. Он состоит из металлической подложки и крышки с выбитыми клеточками на ней. На подложку накладывается лист плотной бумаги и зажимается крышкой. Человек берет в руки грифель, это такой острый гвоздик с ручкой, вставляет его в клеточку на крышке и внутри этой клетки накалывает комбинацию точек, означающую букву. И так заполняет буквами целую строчку, потом другую и так весь лист. Минус тут только один – прочитать то, что ты написал, можно только с другой стороны. То есть, чтобы прочитать написанное, нужно вынуть лист из прибора, перевернуть его и с другой стороны прочитать зеркально. Приборы по размеру бывают разные. Есть маленькие, в шесть строчек, для письма в блокноте, есть большие, рассчитанные на стандартный лист. Бумага тоже специальная, более плотная, чем обычная, чтобы точки не затирались. Письмо на приборах сегодня используют в основном при обучении в школе или вузе. Книги и учебники печатают тиражами на специальных типографских машинах или брайлевских принтерах, такие тоже существуют.
– Миша, это что же получается, вы пишете в одну сторону, а читаете в другую?
– Лиза, ты верно подметила. Пишем мы справа налево, а читаем наоборот, слева направо. Ведь для того, чтобы прочитать, нужно перевернуть страницу.
– Получается, каждая буква пишется и читается по-разному! А долго ли обучают в школе этому письму? Сколько нужно на это времени?
– Обычно к концу первого класса ребенок уже свободно пишет и читает. Я, например, довольно быстро освоил эту грамоту. Если начать учить во взрослой жизни, то все будет зависеть от чувствительности пальцев и памяти. Если с этими двумя вещами все в порядке, то освоишь быстро.
– Мишенька, я тоже хочу выучить эту азбуку, чтобы переписываться с тобой.
– Нет, давай ты сначала выучишь все китайские иероглифы, а потом уж я тебе и брайль покажу.
– В смысле?
– Да это шутка, конечно. Просто я сам очень редко пишу по Брайлю. Современная цифровая техника облегчила нам задачу по фиксации своих гениальных мыслей. Я тебе уже рассказывал, что свободно пользуюсь компьютером, смартфоном, диктофоном. Бумага теперь крайне редко пригождается. Как всегда, идем по пути наименьшего сопротивления. Нажал кнопку, наговорил сообщение любимой девушке, отпустил кнопку, а сообщение уже у нее. Удобно и быстро.
– Та-ак, с этого места поподробнее… Какой это девушке ты сообщения пишешь? – Сама от себя не ожидала такого вопроса. И рассмеялась. С Мишей настолько легко и комфортно, что я чувствую себя уютно, хочется тоже шутить, смеяться. Это состояние мне напомнило моменты из детства, как мы с братом болтали перед сном и часто смеялись в подушку, чтобы отец не услышал.
– Ну, это я так, в целом, не про себя. Образное сравнение, метафора, так сказать. Кстати, вспомнил историю: в одной типографии, которая печатала книги для слепых шрифтом Брайля, работал грузчиком один парнишка. Он каждый день загружал и разгружал книги и очень ими заинтересовался. В итоге самостоятельно выучил шрифт Брайля и научился по нему читать.
– Вот это да! Значит, и у меня все получится. Миша, как же ты все интересно рассказываешь! Просто удивительно! Я много чего не знала из мира незрячих людей.
– Лиза, а хочешь сама что-нибудь написать шрифтом Брайля?
– Конечно, хочу!
Миша достал трафарет и все продемонстрировал вживую. Это так увлекательно! Я набивала букву за буквой, слово за словом… Так здорово! Правда, прочитать потом ничего не смогла. Просто много-много бугорков. Мои пальцы пока не чувствуют так тонко.
– Миша, спасибо тебе. Мне так понравилось! А можно я у тебя трафарет одолжу на какое-то время? Хочу еще дома потренироваться писать и читать по Брайлю.
– Да, пожалуйста. Он все равно у меня без дела лежит.
– А расскажи еще про себя.
– Учился я, как уже сказал, неплохо, особенно в начальных классах. Потом, правда, подзапустил математику и имел по ней твердую тройку. Память была неплохая, она и выручала. Но выручала на гуманитарных предметах, а в математике нужен особый склад ума. У меня, видно, этого склада не оказалось.
– Миша, а как вот ты, например, изучал географию?
– Все на ощупь, Лизонька. В школе были специальные выпуклые, рельефные карты, предназначенные для незрячих.
– Честно, мне это даже сложно представить… Причем сложно представить, как ты обучался, а еще сложнее, как объясняет преподаватель тему, как он управляет дисциплиной класса.
