Железо. Книга 1

– …кошмарные, человекоподобные твари, способные порвать ваш живот голыми руками, если промедлите, – отрывисто вещал Струглур, согнув свои жилистые руки в локтях за поясницей. – Что может быть хуже этого?

– День, – хором выкрикнули мальчишки.

– Вы его любите? – недоверчиво пробасил Струглур.

– Презираем.

Наставник с сомнением оглядел их, и тут его внимание приковал выползающий из-за красного хребта светящийся диск.

– А как же солнце? Что же вас тогда будет согревать, если не оно?

– Нас согревает честь служить, – не моргнув, ответили юнцы.

– Вы проведете всю свою никчемную жизнь на посту, вглядываясь во тьму и молясь Отцу, чтобы не разглядеть в ней красных и воспаленных глаз людоедов. Вы умрете, когда их увидите. Или сами убьете, да плевать, – рявкнул Струглур, зашагав вдоль шеренги. – Ситуации это не изменит. Вы ни на что не повлияете. Так и сдохнете там либо от жары, либо от холода, либо от скуки… Закат вашей жизни встретите не в кругу любящей семьи, а среди угрюмых братьев… Если они вас сочтут за равных.

– Мы готовы доказать, что равны, – нестройно подали голос некоторые мальчишки, но наставник выпучил глаза, заставив их замолкнуть.

– …вас назовут Смотрящими в Ночь, если вдруг когда-нибудь вам улыбнется шанс убить тех, кто посягает на границу. Но это будет единственной улыбкой, которую вам доведется испытать за всю службу до конца дней. Обещаю, больше причин для радости у вас не будет…

– Мы рады служить…

– Вы не должны радоваться, – вдруг хрипло выкрикнул Могуль, сделав шаг к мальчишкам. Струглур уставился себе под ноги, пряча усмешку. – Вы должны проклинать всё на свете!.. Нацепили свои рюшки на оружие!.. Считаете, что стали отличимы?!

Мальчики тупились глазами, не решаясь ему отвечать.

– Вы все – мясо, – выплюнул Могуль. – Неотличимое друг от друга. И вы в этом сами убедитесь уже скоро. И только после того, как вы люто возненавидите свою участь, только тогда вам позволят называть себя Смотрящими в Ночь. Но не вздумайте в это поверить!.. Мне нужны трое, – он сделал жест наставникам, и те вытянули головы, выискивая в шеренге своих любимчиков.

– Кобока, – заорал Струглур.

Вперед шагнул упитанный юноша с оскотинившимся лицом. Шейку его копья, подобно бунчуку, обвивал пушистый хвост скунса – его бывшего питомца. На памяти Ачуды, этот увалень ни к кому и никогда не проявлял сантиментов или же просто очень старательно их скрывал.

– Ачуда, – позвал Уретойши.

Еле подавляя довольную улыбку, парень шагнул навстречу Поднимающему Ветер. Но Могуль мотнул головой.

– Девушкам на границе делать нечего.

Среди Презирающих День побежали смешки. У Ачуды были длинные черные локоны, опущенные до самых лопаток, а правая прядь была заплетена в тяжелую косичку, но…

– Волосы не мешают мне сражаться, учитель, – сдавленно воскликнул Ачуда. – Я лучше всех здесь владею копьем.

Могуль взглянул на него так, будто мальчик признался ему, что является разведчиком Пожирающих Печень. Съеживаясь под его пристальным и бесчувственным взглядом, Ачуда извинился и поправился, что владеет копьем лучше всех, за исключением самих учителей.

Могуль пропустил его слова мимо ушей, вопросительно посмотрев на Уретойши.

– Он хорош, – заверил Поднимающий Ветер.

– Вы туда не копьями махать идете, – процедил Могуль. – Впрочем, поступай, как знаешь, Уретойши. Это тебе же нужен был новый напарник. Или для чего еще ты его туда себе берешь?.. Того и глядишь, дела на границе пойдут лучше, если в мужском коллективе начнут расхаживать девчушки. Будут вихлять своими косичками, поднимая воинский дух, – выдав эту уничижительную тираду, встреченную в шеренге неуверенными смешками, командир Смотрящих в Ночь отшагнул обратно к вольеру и стал разглядывать зверушек.

Ачуду не смутили его издевки, да и в целом, насмешки сверстников его волновали мало – в схватке он одерживал верх над любым из них.

Струглур смерил Уретойши и его нового Ждущего Закат язвительным взглядом и зычно обратился к шеренге.

– Что повцеплялись в свои копья?! Думаете, есть значение, какой стороной правильно его держать?! Эти палки вам не пригодятся! Как и ваши глупые прыжки через голову, которыми вас развлекает Поднимающий Ветер! Ров на границе уже давно выкопан, и он сделает всю работу за вас. От вас требуется разве что не обмочить портки до той степени, чтобы ров появилась возможность переплыть… Среди вас вообще есть хоть один, кто по ночам не пускает под себя лужу?! – Струглур внезапно замер рядом с крепышом с четырнадцатью шрамами. – Может ты, Булло?

Широкоплечий юноша с готовностью шагнул вперед. На его копье болталось ожерелье из зубов, выбитых в тренировочных поединках. Но тот же Ориганни неоднократно предполагал, что Булло собирал его из выпавших, а не выбитых, так как на веревочке попадались в том числе и молочные.

– Хочешь на границу?

– Да, учитель!

Струглур неожиданно хлестнул ребром ладони юноше в солнечное сплетение. Тот беззвучно согнулся.

– А чего это ты там будешь делать, на границе-то? Брюхо набивать дичью? Ты для этого туда идешь?

Булло не хватало воздуха, чтобы дать ответ, а Кующий Дух стоял над ним и ждал.

– Сказать нечего? В самую точку я угадал, да? Слыхал, среди вас дурачки, которые мечтают оказаться на границе только затем, чтобы стрелять дичь и жрать ее, пока остальные люди в племени давятся баландой из кукурузы…

– Я не… я не… – пыхтел Булло. – Не для…

– Что ты не? – не понял Струглур. – Не ради дичи? А ради рытья рова? Что ж, я вижу, плечи у тебя ничего… Махать лопатой сможешь дни напролет… Это ж у Желудевого Порога на посту стоит Регола?

– Да, там, – кивнул Могуль.

– Ров там еще углублять и углублять, а отходы из Преющей Впадины уже переваливают за край и подтекают к нам… Плотину, по-хорошему, надо там сооружать… Сильные руки нужны…

– У меня сильные руки… Я готов, – с трудом выпрямился Булло.

Ачуда встретился взглядом с Ориганни, у того на лице читалось отчаяние и мольба.

– А что он сделает, если нагрянут Пожирающие Печень? – вдруг он услышал будто со стороны. Оказалось, что это был его голос. – Сколотит из досок перед собой плотину? Границе нужны руки, что умеют держать не только лопату, но и удар…

Струглур выглядел обомлевшим от наглости Ачуды, но Могулю его слова, кажется, пришлись по вкусу.

– Девчонка дело говорит, – отозвался он. – Есть тут такие?

Уретойши, которому Ачуда уже в четвертый раз настойчиво шептал имя своего друга, указал своим копьем на кого-то из мальчишек.

– Ориганни.

Счастливый паренек шагнул вперед, бросив благодарный взгляд Ачуде.

– А семья у тебя полная? – вдруг спросил Могуль, стерев с его лица улыбку.

Друг Ачуды не имел семьи. Его мать тоже умерла, но еще раньше, сразу после родов от горячки. А отец погиб от рук каннибалов, когда пересекал границу. К счастью, своего сына он оставил на произвол судьбы другим соплеменникам, поэтому того не постигла участь отца.

Тем не менее Ориганни решил посвятить свою жизнь мести и борьбе с убийцами. Вступить в ряды Презирающих День ему помог Ачуда, его единственный друг детства, после долгих увещеваний своего влиятельного отца. А сирот, как известно, в Смотрящие в Ночь не брали.

– Так и что? – напомнил о себе Могуль. Ориганни отмалчивался, стоя с понуренной головой. – Сироты нам на границе в жерло не сдались!.. С рождения привыкли думать лишь о своей шкуре…

– Мне плевать на свою шкуру!

– Да?! Тогда иди в кожевенные ямы с этими словами, к дубильщикам!.. Те вмиг ее сдерут, раз тебе плевать!.. Столько зим живем в осаде, и хорошей кожи уже так просто не сыскать…

– Он не сирота! – заступился за друга Ачуда. – Я его семья.

Могуль скривился еще больше.

– Это не то, девчонка. Речь о родственных узах, а не о брачных…

Юнцы в шеренге заверещали от смеха, но Могуль обернулся на них с таким видом, будто тот был адресован ему, а не парочке лучших друзей. Ухмыляющийся Кующий Дух склонился над ухом командира, вполголоса что-то объясняя. Могуль поджал свои жесткие губы и, бросив на Ачуду непонятный взгляд, молча покинул ристалище.

– Ты принят, – Струглур хлопнул Ориганни по плечу, подгоняя к Уретойши. – Приготовь их и веди на границу, – велел он Поднимающему Ветер, а сам вернулся к ученикам. – А ваше время умирать придет позже… Кру-у-угом!..

Глава 2. Смотрящий в Ночь. Часть 2

Заложив копье себе за голову на плечи, Уретойши шагал и насвистывал, подражая пению соек. Ориганни и Ачуда поспевали за ним.

– Желудевый Порог – недурное место, если так подумать, – рассуждал Ачуда. – В ореховой каше недостатка у тебя не будет… Еще мелкое зверье там кишит…

– А еще там стоит жуткая вонь, если ты не забыл, – сморщился Ориганни. – Никогда не понимал, почему бы мусор попросту не сжигать на карьере…

– Не весь мусор подходит для топки. Так мне отец сказал. Ну и сам посмотри, мы с Поднимающим Ветер будем стоять у Сосновой Тиши, а от тебя это всего в двух-трех полетах стрелы, пущенной рукой Арно.

Ориганни фыркнул.

– Что?

– Старика Арно уже давно нет, а мы все никак не откажемся от глупой привычки измерять все подряд в количестве вздохов, чихах и прочих измывательствах над дряхлым телом, устроенных незадолго до его кончины… Не проще ли выдумать мерило понадежнее?

– Наверное, не проще.

– Почему?

– Потому что это стало привычкой. Ты сам ответил на свой вопрос. Все привыкли, вот и все…

– Да, но кому же однажды пришло в голову вложить в его трясущуюся руку лук и предложить ему задать меру, что станет нарицательной не для одного поколения потомков? – недоумевал Ориганни. – Чем его рука была особенна?

– Говорят, он был самым старым, – вспомнил Ачуда. – А на его плече уже давно закончилось место для новых рубежей мудрости, но он все продолжал жить… С трудом передвигался, а кости скрипели, как жернова… Говорящий с Отцом объяснял нашим родичам, что шлак из костей Арно выпарился полностью, а значит, железа в них было больше, чем когда-либо им удавалось застать вживую…

– Ага, а теперь его костями с умным видом измеряют все, что попадется под руку…

– Всему должна быть мера, – пожал плечами Ачуда. Его угольно-черные локоны вспотели от взошедшего солнца, и он подбил их на уровне шеи кольцом из рудного шлака.

Уретойши вывел ребят на Скалящуюся Равнину – ее так назвали из-за целиком вырубленных деревьев, – из потрескавшейся земли торчали, подобно кривым зубам, пни, чьи ряды обрывались на границе рва, выкопанным дозорными. С тех пор как Пожирающие Печень зажали большую часть Кровоточащего Каньона в кольцо, Кланяющиеся Предкам утратили возможность выходить за пределы своей вотчины. Дичь в их краях быстро закончилась, а почти все деревья, что были, ушли на восстановление Отца, так что наслаждаться людям оставалось разве что пеньками, да россыпями камней.

Но мало кто жаловался, так как на любование природой времени не хватало ни у кого – все силы шли на возделывание кукурузы и, в меньшей мере, на проращивание бобовых, ягодных культур и корнеплодов. Работы было много, так как едой необходимо было обеспечивать не только себя, но и воинственных соседей – племя Грязь под Ногтями, помогавшее им в войне. Но несмотря на возросшие аппетиты, граничащие с голодным мором, Скалящуюся Равнину все равно засеивать не пытались – земля была здесь мертвой и непробиваемой, некоторые ее даже именовали проклятой, не простив несметного количества убитых соплеменников на ее просторах. Да и Могуль с вождем были против ее засеивания, так как опасались, что густые заросли посевов послужат людоедам отличным укрытием от взоров Смотрящих в Ночь.

С животноводством же было несколько сложнее. Разводить зверье толком не удавалось, потому как это было исключительно уделом советника Ог-Лаколы, а у него и без того было много хлопот с контролем над плантациями и женщинами, что на них трудились.

Однако у Смотрящих в Ночь было право охотиться в пределах приграничья для нужд племени, а отдельным группам даже позволялось подниматься в ближайшие горы ради особо крупной дичи, вроде толсторога. Каждую пятую добычу дозорный оставлял себе, либо отправлял семье. Нетрудно догадаться, что некоторые семьи по этой причине отдавали своих сыновей, даже если те не горели желанием, на воспитание к Струглуру – мясо в племени считалось ценной редкостью и уделом зажиточников и воинов, поэтому его можно было не только вкусно приготовить в честь какого-нибудь празднества, но и выгодно обменять.

– Куда будешь отправлять пищу? – обратился к другу Ачуда. – Ведь у тебя нет семьи.

Ориганни жил в тени красного останца в убогом вигваме, доставшемся от родителей. Место было нехорошим, так как в участках, куда редко заглядывало солнце, в избытке водилась ядовитая живность. Там-то он и познакомился со своим тарантулом, которого прозвал Ожог. Укус от него горел не меньше, чем от языка пламени.

– Перепелку можно обменять на корзину свежих початков кукурузы, – прикинул Ориганни. – Толсторога так вообще на целую телегу. Представляешь, сколько голодных ртов я смогу накормить?

– Толсторога? – усмехнулся Ачуда. – Нам не позволят так рискованно отдаляться от границы. На толсторогов охотится только Вогнан и братья его уровня. Опытней них никого нет.

– И шрамов на их теле тоже нет, – нахмурился Ориганни.

– И?

– И это странно!.. А ведь они пережили множество из тех, кто вступил позже…

– Вогнан с самого начала на границе и он знает всё про повадки Пожирающих Печень, знает, как избежать встречи с ними…

– Ха, избежать… Я жду не дождусь, чтобы увидеться с ними, – Ориганни сжал рукоятку крика на своей портупее. – Эти твари утаскивают падших сородичей с собой, не давая нам толком насладиться зрелищем. Но я то успею одного урвать. Пусть все наше племя, наконец, хоть раз увидит…

Мальчики уже давно изнывали от желания узнать, как же выглядят каннибалы, эти человекоподобные существа, хотя бы издалека или по скупым описаниям столкнувшихся с ними, но все Смотрящие в Ночь, кого они рискнули об этом спросить, лишь мрачно отмалчивались.

– А может, спросишь у своего отца? – как-то спрашивал Ориганни друга. – Он наверняка хотя бы одного-то видел…

– Не могу.

– Почему?

– Мы редко видимся.

– Но вы же живете под одной крышей!..

Ачуда и сам не знал, как так выходит. Со службы Жигалан возвращался, когда Ачуда уже дремал, но стоило ему утром проснуться, как отцовская лежанка уже пустовала. Это можно было объяснить трудностями, что порой выпадали на патруль их большого племени, но все же Ачуда не мог отделаться от мысли, что отец его попросту избегал. А началось это сразу после смерти матери…

– Пришли, – остановился Поднимающий Ветер напротив бревенчатого острога с человеческий рост.

Стена острога, что была обращена к вражеской территории, служила подъемным мостиком через ров – ее опускали и подымали по необходимости с помощью канатов, переброшенных через прогон.

На крыше стоял треножник из огнеупорной глины, в котором все еще дотлевали с прошедшей ночи угли. От острога отходила вдоль рва невысокая изгородь из толстых жердей – по недавнему указу вождя решили добавить препятствий для врагов, желающих тайно пересекать границу. Строительство шло вяло и в свободное от дозора время. Тут же рядом с острогом располагалась костровая яма, выложенная из камней, а над ней бурлил чан с одурительно пахнущей похлебкой.

Смотрящий в Ночь стоял у бреши в изгороди надо рвом и мочился.

– Еще один Ждущий Закат? – крикнул он, повернув голову через плечо. – Не дождешься. Вот эта гора справа над Преющей Впадиной скрывает солнце задолго до его захода.

Ориганни храбро вскинул свой волевой подбородок.

– Я пришел сюда не закат ждать, а нашествия людоедов.

– А их тем более можешь не ждать, – усмехнулся Смотрящий в Ночь и спрятал член в леггинах. – Дубы обращаются в крутой склон, по нему еще надо суметь взобраться… А если кто Преющую Впадину вплавь преодолеет, то я ему сдамся без боя – от такого все равно не спастись…

Поднимающий Ветер расхохотался. Он всегда был щедрым на смех.

– Регола, не дурачь мальчишку…

– А с чего ж мне его дурачить, – удивился Смотрящий в Ночь. – Я только предупреждаю, что это самый скучный пост из всех… Сюда мусорщики разве что приходят помои свои сбросить… Пора бы уже плотиной заняться. Или Могуль захаживает, но он горазд только аппетит портить… К вони здесь привыкаешь, но к Предвещающему Грозу…

– Предвещающий Грозу? – переспросил Ачуда. – Нам не говорили его второе имя.

– Да он и сам о нем не знает. Это мы его так между собой…

– Такое имя звучит достойно, – оценил Ориганни. – Я бы с гордостью его носил.

– Перед кем бы ты его носил, если бы тебя все избегали? Не, Могуль не предвещает грозу. Он и есть гроза, если ему что-то не нравится. А ему всегда все не нравится…

– Нам пора, – сказал Уретойши.

Смотрящие в Ночь схватили друг друга за предплечья и стиснули их – таким был прощальный жест. Но у Ачуды с Ориганни был свой прощальный, а заодно и приветственный знак. Они выбросили кулаки с зажатыми копьями вперед и звонко соударились ими.

В который раз глаза Ачуды приковали странные рисунки, выжженные на древке копья друга – те были единственным украшением его оружия. А рисование в племени было под строжайшим запретом. Нельзя было вышивать изображения на ткани, рисовать углем на камне или древесине, складывать из веточек образы, нельзя было даже мочиться, выводя струей нечто похожее на символ – одному бедолаге за это воины однажды отхватили кинжалом мужское естество, чтобы преподать урок всем остальным.

Дело в том, что помимо Пожирающих Печень племени также досаждали и загадочные Танцующие на Костях. К счастью, этих было намного меньше, но их талант к неожиданным диверсионным ударам держали на ушах воинов и нервировали простых людей изо дня в день. Чуднее всего было разглядывать их трупы – выкрашенные целиком в черные и белые краски с колдовскими рунами поверх, в уши были продеты обломки трофейных ребер или ключиц, чтобы посрамить Отца. Но, пожалуй, самой странной особенностью их мертвых тел – живыми их брать никогда не удавалось – считались языки. У всех Танцующих на Костях они были вырезаны.

Говорящий с Отцом одно время тщательно изучал их трупы и в попытке вникнуть в мотивы их мародерства, пришел к выводу, что дикари верят в магию слов и изображений. Заблудшие души были далеки от представлений об единственном и истинном Отце и долга перед ним, и наверняка верили в какие-то глупости, вроде призыва темных духов и порчу, но поди, да попробуй разубедить животное, которое с детства насильственно утратило возможность к речи, и которое бурно реагирует на все, что хотя бы отдаленно похоже на знаки. Деваться было некуда. Нет рисунков – нет и Танцующих на Костях.

Но несмотря на строго соблюдаемый запрет, ночные поджоги вигвамов время от времени все равно происходили. Воины без устали патрулировали окрестность, пытаясь это предотвращать. Однако Смотрящим в Ночь позволялось на свой страх и риск наносить на свои копья гравировки – они все равно находились на границе, и были способны за себя постоять, так что Говорящий с Отцом смотрел на эти нарушения сквозь пальцы.

Ачуда с Уретойши приближались к Сосновой Тиши. Воздух здесь был чище, а деревья через ров – гуще. Красно-желтые сосны возвышались, а прогалы между ними, темные и молчаливые даже в дневное время, так и манили, предлагая углубиться в них, чтобы затеряться, забыться и прилечь отдохнуть навечно…

Мальчик судорожно вдохнул тянущийся через ров аромат хвои и влажных листьев. Как же ему не хватало вида зелени… Ему и всем его соплеменникам. Уретойши приблизился к куску изгороди.

– Только взялись ставить ее с парнем до тебя, но много не успели, – посетовал Уретойши.

– А что произошло с ним? – спросил Ачуда, хотя ответ был очевиден.

– Его не стало, – просто ответил ему Смотрящий в Ночь. – Так что со следующего дня продолжим тянуть изгородь вплоть до Открытой Ладони. Да и эту часть еще предстоит скрепить венцами, а я терпеть как не могу их плести… Надеюсь, ты любишь.

Ачуда прислонил свое копье к стене острога, а сам полез наверх. Угли в треножнике сильно отсырели и пахли едкой тоской. Окинув взглядом просторы позади них, он не увидел ничего, кроме одиноких и давно высохших пней. На смену синеве утреннего неба уже пришла сероватая дымка, тянущаяся от карьера, где уже вовсю шло освобождение Отца. Солнце тоже надежно заволокло ей, от чего то стало мутным и чахлым, как глаз мертвой сипухи, но слабее от этого припекать не стало.

– А чем тут заниматься днем?

Уретойши вместо ответа подошел ко рву, развернулся спиной и сделал сальто назад прямо в ров. Ачуда ахнул.

– Как ты теперь выберешься оттуда, учитель?

– В этом и вся игра, – улыбнулся Поднимающий Ветер, поднимая свое копье повыше. Его оружие было обвито змеиной кожей. – А как бы ты выбрался, попади сюда?

Ачуда не задумывался над этим. Он впервые видел ров вблизи.

На глаз можно было предположить, что тот шириной в восемь или десять локтей Арно – такое не каждый сможет перелететь в прыжке, – а стены почти что отвесные, глинистые, высотой в двое рослых мужчин.

– Я бы шел, пока не наткнулся на пост и позвал бы на помощь…

– Так не интересно, – отмахнулся Уретойши. – Своими силами бы как вылез?

– Начал бы рыть как можно выше. Земля осыпалась бы, и я ее утоптал…

– Это все не то… Смотри и запоминай, – велел Смотрящий в Ночь.

Отшагнув для разгона, он бросился на стену, оттолкнулся ногой вверх и выставил копье поперек. Тупой конец уткнулся в глину, а противоположную стену пробороздило острие, пока не застряло от своевременного разворота лезвием. Уретойши повис рукой на древке, что служило ему теперь перекладиной. Аккуратно подтянувшись и взгромоздившись на него с ногами, он снова прыгнул и уцепился за край рва.

– А как же копье?

Отряхиваясь, Уретойши дернул рукой, и его копье, взметнув комья глины, бросилось в раскрытую ладонь. Ачуда заметил сверкнувшую на солнце тонкую леску.

– Я так не смогу, – покачал головой мальчик.

– А ты пробуй. Спешить здесь все равно некуда…

* * *

Языки пламени взвивались из треножника, жадно пытаясь слизнуть с угольно-черного неба звезды. Говорящий с Отцом утверждал, что это искры, высеченные железом, до которых еще не добралась всепоглощающая Мать – этим объяснялось то, что они до сих пор не угасли и продолжали озарять путь сыновьям, которые поклялись освободить Отца.

Ачуда украдкой смотрел на Уретойши, стоящего на крыше острога, а Уретойши взирал на Скалящуюся Равнину, за которой находилось их племя. Прошло уже немало времени, но Смотрящий в Ночь даже не повернулся к деревьям, в которых прямо сейчас могли прокрадываться людоеды.

Ачуда откровенно этого не понимал, но может в этом заключалась какая-то военная хитрость? От Поднимающего Ветер ждать можно было что угодно, особенно после его трюка с леской на копье.

Но даже эта военная уловка не могла объяснить, почему граница приближена к стене деревьев вплотную, а не хотя бы на один полет стрелы Арно подальше, давая дозорным возможность хоть как-то подготовиться в случае, если враги скопом ринутся из мрака Сосновой Тиши в бой.

– Учитель, тебе разве не страшно, что они могут подкрасться незаметно? – не выдержав, вполголоса спросил Ачуда.

– Кто? – откликнулся Уретойши, медленно повернув голову на ерзающего внизу у костра мальчика. – А-а… и с чего это вдруг они должны подкрасться незаметно?

– Ну… Ты спиной к ним…

Уретойши небрежно фыркнул.

– Болтуна не хочешь? – спросил он.

Ачуда непонимающе наморщил лоб. Сгущающаяся над ними тьма и затишье, нарушаемое разве что треском головешек, его тревожили.

– Болтуна?

– Если знаешь, как правильно обработать живицу на огне, то ее можно жевать хоть до восхода. Всю ночь язык будет работать. Потому и прозвали болтуном. Сходи за тигелем – он прямо за бочонком смолы.

Ачуда выполнил указание и расселся у костровой ямы. Над ней сушилась на слабом огне барсучья шкура – днем Уретойши ходил в лес, оставив мальчика на посту одного. Освежеванная тушка же висела в подсобной, где хранился резервуар со смолой, лопаты, трутница, корзина для угля, составной лук с колчаном стрел и прочая утварь Смотрящих в Ночь.

– Клятые мухи, – шепнул Ачуда, заглядывая над жаровней в тигель. Угораздило же зачерпнуть крохотной чашечкой в объемистом бочонке маленькую черную муху.

Выплеснув содержимое в ров, Ачуда потряс тигель и, убедившись, что он пуст, вновь шагнул в подсобную острога. Здесь было темно. Доски, что образовывали крышу, тесно друг к другу прилегали – свету от жаркого пламени наверху сюда не удавалось просочиться. От живицы подымался плотный и убаюкивающий запах соснового бора. Снова наполнив тигель, Ачуда вернулся к костру и уже выругался громко.