Малахитовый лес

Никита Горшкалев

Малахитовый лес

Глава 1. Астра

В белой рубашке с закатанными по локоть рукавами и двумя расстёгнутыми верхними пуговицами, в чёрных брюках и в чёрных, начищенных до блеска туфлях по вытоптанной тропе мимо увитого колючей проволокой кирпичного забора шёл юный кинокефал. В руках Астра – так звали юного кинокефала – нёс коробку, накрытую зелёной вязаной кофтой, которую он всегда предусмотрительно брал с собой, на случай если вечером его застанет прохлада.

Беспечный июньский ветер распахивал его рубашку, обнажая белошёрстную грудь, и какая-то разгульная беспечность утвердилась в Астре этим ясным, животворящим утром. Юный кинокефал чеканил шаг, горделиво – хотя гордость была ему не присуща, – задрав свой большой чёрный атласный нос на вытянутой волчьей морде и улыбаясь такой счастливой улыбкой, какую увидишь лишь у тех, кто вырвался из заточения. Широко открытыми голубыми, как небо, глазами он с неутолимой жаждой познавал окружающий мир, будто впервые его видел, будто не исходил здесь всё вдоль и поперёк. Оттопыренными мясистыми ушами с витиеватыми изгибами и изломами хрящей, которые хотелось, не спрашивая разрешения у их владельца, взять и мять в пальцах, Астра прислушивался, как из поднебесья со звоном сыпались крики ласточек, словно столовое серебро со стола – небесной тверди – с голубой скатертью, на котором птицы накрывали себе завтрак.

Дойдя до конца кирпичного забора, он вышел на развилку: слева тропа убегала в тенистую аллею тополей, а справа вела напрямик к дому, где жил юный кинокефал. «По какой бы дорожке пойти? – подумал Астра и решил: – Пойду, как обычно, направо».

Астра частенько любил задавать себе необъятные, масштабные, мировые вопросы – мелкие, «подножные» вопросики редко занимали его ум, навевая лишь смертную скуку. Вот и сейчас он предавался задумчивости, размышляя: «Почему нас называют кинокефалами? Ведь кинокефал – это, по определению, тот, у кого только голова собачья или волчья, а я весь в шерсти, с когтями, две руки, две ноги, да ещё и с хвостом – вот он, сзади болтается. Почему именно это неточное понятие вошло в обиход? А главное, почему все с ним согласны и никто не спорит? Может быть, оно гораздо глубже, чем я его понимаю? Может, оно про нашу суть, сущность, про наш внутренний вид, не внешний?»

Вдруг как из-под земли вырос рысь-феликефал (феликефалы отличались от кинокефалов только тем, что были из семейства кошачьих) в длинном чёрном пальто, прервав размышления Астры. Феликефал воровато озирался и, поймав на пустынной тропе живую душу, подозвал:

– Эй, паренёк! – низенький, плечистый рысь-феликефал с ушлым, плутовским взглядом и бегающими, хитрющими глазками поманил пальцем. Именно что глазками: сверкающие, тонкие, как кончики игл, они, подобно маятнику, качались из стороны в сторону.

– Я? – Астра изобразил удивление, хотя было ясно, что вокруг, кроме него, никого нет.

– Да, ты! Подь сюды.

Астра всем нутром почуял, что его сейчас попытаются облапошить, но сердце юного кинокефала, изо всех сил стремящееся к добродетели, откликалось на любые просьбы, от кого бы они ни шли, и принуждало отвечать на них утвердительно – и больше никак.

– Вам чем-нибудь помочь? – сочувствующим голоском пролепетал он, поставив коробку на землю.

– Помочь? – насупился феликефал. – Не-не-не! А хотя… – он как-то серьёзно задумался, и к блеску его глаз добавился хищнический блеск зубов. – Хотя кое в чём ты мне подсобить можешь.

– В чём? – спросил Астра и почти сразу пожалел, что спросил.

– На-ка, погляди, что у меня есть! – сказал феликефал и ловким движением извлёк из внутреннего кармана плаща кисточку, держа её в крючковатых и грязных когтях. Кисть эта, как сразу отметил про себя Астра, была не совсем обычной, хоть внешне не отличалась от самой что ни на есть обыкновенной и ничем не примечательной кисти. Внутри необычной кисточки содержался особый стержень из малахитовой травы. И догадку Астры подтвердил феликефал: он изобразил в воздухе волнистую линию, волосяной пучок загорелся тёмно-зелёным светом, на дорогу, извиваясь, упала тонкая, как шнурок, бисерная змейка и уползла прочь. Такими змейками художники, как правило, развлекали ребятню на ярмарках – изобразить её большого таланта не стоит, малахитовой краски расходуются крохи, а дети никогда не уйдут разочарованными, и в карман художника упадёт пара сильфий.

– Разве законно, ну, без лицензии, приобретать малахитовую кисть? – поинтересовался Астра, сам прекрасно зная ответ на свой вопрос. – И у вас, кстати, тоже лицензия быть должна!

– Есть она у меня, есть! – чуть ли не клялся рысь-феликефал с располагающей улыбкой на бандитском лице.

– Покажите, – даже для себя неожиданно твёрдо, как удар молота, сказал Астра несвойственным ему басом, но потом добавил уже более мягко: – Пожалуйста.

– Да ты никак из отряда? – переменился в лице феликефал, втянув ершистые, растрёпанные усы, запахнул полы пальто и в благоговейном ужасе отпрянул.

– Нет-нет, ну что вы! – с весёлой улыбкой замотал головой Астра, но торговец насторожился ещё больше. – Какой из меня отрядовец. Я теперь вообще… безработный. Позвольте мне взглянуть на кисть, – произнёс юный кинокефал и протянул ему руку ладонью вверх.

Торговец снова воровато оглянулся, тем же манером выудил из-за пазухи кисть и положил кинокефалу на ладонь. Астра оценивающе, со взглядом знатока, присмотрелся к ней, повертел в пальцах и так и эдак, взвесил в руке, закрыл небрежно покрытой лаком ручкой кисти солнце, погладил серебристую обойму, потёр между подушечками похрустывающие волоски пучка, задрал голову, высоко поднял брови и вынес свой вердикт:

– Ну смотрите: у обоймы обжим никуда не годится, она расшатана, а это значит, что малахитовая кисть вскоре рассыплется на составные части. И если не из-за обоймы, то из-за стержня уж наверняка – он сильно смещён к нерабочему концу ручки, и спустя какое-то время она просто-напросто расколется напополам. А выпадение стержня чревато, ой как чревато! Да и кто в наши дни изготавливает ручки из дерева? И последнее, скажите откровенно: волоски, из которых составлен пучок, – они, простите, не от вас взяты? Не подумайте, волос рыси идеально подходит для пучка, но волос собран… как бы выразиться помягче… не из того места. Из чего делаем вывод: малахитовая кисть собрана на коленке, кустарным, так сказать, способом.

– Нет, ты точно из отряда! – вздрогнул торговец и распахнул пальто – на подкладке на петельках висело множество малахитовых кистей на любой вкус, как листья на дереве. – На, забирай все! – он сгребал их и передавал ошарашенному кинокефалу.

– Где вы взяли столько малахитовой травы? – спросил Астра, прижимая к груди букет из кисточек.

– Знать не знаю! – задыхаясь, выдал рысь-феликефал. – Мне… мне подбросили!

– Говорю же вам, я не из отряда! – твердил Астра. Торговец с неторопливо рассеивающимся недоверием взглянул на него. – Я работаю… работал на фабрике по производству малахитовых кистей. Инженером.

– Чего ты мне тогда голову морочишь? – обозлённо бросил рысь-феликефал, отбирая у него кисти.

– Ничего я никому не морочу! – обиженно произнёс Астра. – Вы первый начали: отрядовец, отрядовец! Я просто законопослушный гражданин и не привык нарушать законы! – и, осмелев, выкрикнул, выбросив руку: – Убирайтесь отсюда, пока я в самом деле не позвал отряд!

Глаза торговца налились кровью, в руке у него блеснул нож. Торговец схватил Астру за грудки, приставив зубчатое лезвие к его горлу, легко приподнял кинокефала над землёй и прорычал:

– Ещё раз ко мне сунешься – пеняй на себя. А позовёшь отряд, так я тебя найду и шкуру спущу, понял?

«И, как назло, никого рядом, неоткуда ждать помощи… И город сегодня как-то необычайно пуст», – промелькнуло в голове у перепуганного до смерти кинокефала. Он сжался, как звезда, и, как самое уязвимое, прикрыв глаза, дважды или трижды кивнул.

Рысь-феликефал опустил его, вручил в руки коробку, жёсткой, до синяков под шерстью, хваткой взял кинокефала за плечи, развернул и с силой толкнул. Астра пустился наутёк, не оборачиваясь, не заметив, как вернулся туда, откуда пришёл, – к развилке.

«Пойду-ка я по другой тропе. Тем более через липовую аллею я хожу нечасто. И нет лучше средства взболтать обыденность, чем пойти другим путём. А мне, как никогда, требуется её взболтать».

Укрывшись в умиротворяющей тени могучих тополей, кланяющихся друг дружке кронами, Астра унял сердце и неспешно побрёл под ними. Шушукала листва, лёгкий ветерок будто невидимой рукой утопал в его белой с серебряным отливом шерсти. Растворяясь в прохладе, юный кинокефал любовался, как в ещё сырой от росы траве жёлтыми огоньками искрятся одуванчики, и тут его взгляд зацепился за лежащий посреди дороги чёрный ком, похожий на брошенную кем-то шубу. «Но какая шуба в начале лета?» – подумал он и ускорил шаг, а потом, когда, наконец, разглядел, что чёрный ком дышит, на всех парах бросился к нему.

Астра упал перед комком на колени, поставив коробку между ног: на боку лежал без чувств чёрный пёс – недееспособный. Так называли тех, кто ходил на четырёх лапах, но обладал разумом и речью, как и все кинокефалы и феликефалы. Как ковшом, чёрный пёс черпал пастью воздух; грудная клетка размеренно и с заметным усилием поднималась и опускалась, поднималась и опускалась. На шее, скованной похожей на застывшую карамель коркой, сосульками свисали зелёные кристаллы: одни длинные, другие короткие, третьи вырастали группками, четвёртые – поодиночке. Кристаллы переливались на солнце гранями, а внутри них кто-то словно заключил тускло мерцающий огонёк. Пёс был одет в коричневую кожаную курточку и кожаные штанишки. Усы у него вились, как бараньи завитушки.

– Говорить можете? – обратился Астра к псу. Тот лишь лихорадочно двигал белками глаз, но, вычленив из пространства кинокефала, вонзился в него исполненным мучительной болью взглядом. – Не можете, да? Ну всё-всё, я отнесу вас к доктору, всё будет хорошо. Только сперва…

Астра приподнял голову псу и, как бы широким бинтом, перевязал ему шею кофтой – малахитовые кристаллы, позвякивая, протыкали своими острыми концами ткань, просвечивая сквозь неё.

Кинокефал отодвинул в сторону коробку и принялся, разрезая локтями воздух, разбрасывать во все стороны рулоны синих чертежей и бессчётное количество белых листов, исписанных формулами, схемами и цифрами, пока не добрался до стопок книг.

«Крот ест червя», автор – доктор Цингулон, который, по иронии судьбы, уже направлялся навстречу юному кинокефалу и псу. «Крот есть червя» – научно-популярное издание, посвящённое вопросу перемещения в пространстве, со страницами, заклеймёнными кругами от чашек, и с гладкими и обточенными пальцами краями. На потёртой, поблёкшей, с истёртыми и загнутыми уголками твёрдой обложке, еле на ней помещаясь, толстый крот, действительно, как и указано в названии, поедал тонкого червяка.

Астра с превеликой осторожностью, как дитя, положил книгу на траву, а за ней в стопке лежала другая, по ботанике: «Как полюбить каменную розу и обрести душевный покой», с изображением мясистого молодила на мягкой новенькой обложке, где каждый листик цветка был разукрашен в цвета радуги. Рядом с башенкой из книг, в пузатом шершавом глиняном горшочке росла настоящая каменная роза, в самом деле походившая на застывший в камне, распустившийся бутон розы, голубой, как спелая сочная черника. Также по дну коробки перекатывались в прозрачных футлярах минералы: шарик селенита – миниатюра луны; кубик исландского шпата, через который глянешь на предмет, а он – двоится; кристалл чистого, словно ключевая вода, горного хрусталя; зернышки алого, как кровь, эвдиалита и многие другие всех цветов, и оттенков, и форм.

Последней книгой из стопки оказалась «Путешествие в колыбель», про приключения отважного кинокефала, которому вдруг стала не мила жизнь, и он отправился геройствовать. Астра не любил хвастаться этим низкопробным, но жутко увлекательным чтивом перед друзьями с работы, поэтому читал на обеденных перерывах, пока никто не видит.

Когда коробка опустела, Астра почти так же осторожно, как он обращался с книгами, положил в неё пса: только голова, свесившись за борт, не поместилась, и шея, поражённая странной болезнью, тёрлась об острые края коробки, отчего бедолага стонал и поскуливал, неестественно выгибаясь. Астра боялся заразиться малахитовой болезнью и в то же время стыдился своего страха, но ничего не мог с собой поделать. Он нагнулся и, пыхтя и надув щёки, поднял коробку за ручки – они прогибались под весом жилистого пса и к тому же резали ладони. Тогда Астра решил тащить коробку по земле. Осмотревшись вокруг и не найдя поблизости никакого подобия верёвки, он снял со штанов ремень: одним его концом перевязал ручку, ухватился за другой и потащил. Коробка днищем билась об камни, подпрыгивала, и пёс трясся в ней, как космонавт, входящий в атмосферу. Но не успел Астра сделать и несколько шагов, как послышался глухой треск, и в руке остался болтаться один только ремень с куском картона. Так бы юный кинокефал и пялился на него недоумевающим взглядом, если бы краем глаза не заметил феликефала, идущего в его сторону.

– Помогите, у меня тут пёс в коробке – ни жив ни мертв! Прошу, сюда! – с мольбой в голосе звал на выручку Астра незнакомца, махая руками, и чем ближе подходил незнакомец, тем легче узнавались знакомые черты: лев-феликефал возраста пятидесяти лет, коренастый, издалека похожий на треугольную каменную глыбу и с такой же непропорциональной, совершенно лысой, треугольной головой с покатым лбом. А посередке черепушки зияла зелёная вмятина с малахитом. Да, это определённо был генерал отряда: в сером мундире с медными пуговицами, с выглядывающей из-под него крахмальной рубашкой, сдавливающей горло, в чёрных как смоль лакированных кирзовых сапогах. Феликефал, заложив руки за спину, с отрешённым лицом с подпрыгивающими алмазными усами надвигался на Астру; острые скулы генерала рассекали летний застылый полуденный воздух, как прорезает волны форштевень корабля.

– Да это же вы… вы! Доктор Цингулон! А я сразу вас узнал! – воскликнул Астра с неподдельным восторгом, словно повстречав старого друга, и поспешил раскрыть объятия, но резко осадил себя, смутившись. – Повстречать вас вот так, на улице, – редкое везение и, без сомнения, большая честь для меня! Я-то думал, что вы только и делаете, что трудитесь в комплексе, думал всё там вас застать, а тут – на тебе, вы!

– Мне что, теперь ни на минуту нельзя покинуть рабочее место? – на суровом лице доктора мелькнула не то усталая, не то вымученная улыбка; безучастные узкие глаза под круглой оправой очков поднялись на Астру. – Ладно вам, это всё шутки. А вы, как я понимаю, трудитесь со мной бок о бок? Ну, почти бок о бок, – уточнил генерал, и его мохнатые, как отъевшиеся гусеницы, брови нахмурились, едва он услышал ответ:

– Нет, уже не тружусь, – робко произнёс Астра, понурившись. Доктор отчего-то стал чернее тучи. – Точнее сказать, с сегодняшнего утра не тружусь.

– Почему же решили покинуть нас? – лицо Цингулона приобрело своё обычное невозмутимое выражение.

– А я и не покидал, – Астра стоял, всё ещё держа ремень с куском картона в кулаке, и ковырял носком землю. – Меня попросили.

– По каким причинам?

– Вам они хорошо известны: малахитовой травы мало – вот рабочие места и сократили, ну и турнули меня, – виновато улыбнулся Астра.

– Да, известное дело. Потому что за этим решением стою я. Уверяю, вам есть куда податься, так что не стоит отчаиваться, – доктор хмыкнул и предложил: – Давайте так сделаем: я посмотрю, не найдётся ли у меня для вас работёнки… Постараюсь сделать всё, что в моих силах. Юные дарования не должны сидеть без дела.

– Нет, нет, не стоит!.. – заспорил робкий Астра, но его не слышали.

– Ваше увольнение – на моей совести, – усталая улыбка вновь появилась на лице доктора. – Я помогу вам. Теперь расскажите, наконец, что с ним случилось? – Цингулон указал на хрипящего в коробке пса.

Астра рассказал всё как есть. Доктор навис над псом и уже снимал с его шеи кофту, взяв ее в щёпоть своими толстыми пальцами с такими фалангами, будто они литые, но, как отдёрнул руку, чуть не рухнул на спину.

– Что там, доктор Цингулон? – взволнованно прозвучал голос Астры.

– Вы трогали поражённую область? – сурово спросил Цингулон. Астра замямлил, переводя испуганный взгляд то на генерала, то на пса. – Говорите, касались шеи больного или нет, ну?!

– Кажется… да, – сглотнул Астра, окончательно растерявшись.

– Ох, мальчик мой… – печально вздохнул доктор, закрыв глаза и цокая языком. – В таких случаях всегда сначала вызывают мой отряд… Но если нам дорога жизнь этого существа… Здесь неподалёку моя хижина: единственная деревянная постройка посреди городского камня. У меня там есть всё, что потребуется для операции. Вы согласны?

Астра не мог отказать и кивнул, но тут же ударил себя по лбу и сказал:

– Ой, чуть не забыл, дайте мне ещё немножко времени! – он говорил и вытаскивал пса из полуразвалившейся коробки, потом уложил его на траву и небрежно, в спешке, перенёс все свои пожитки в тень, под дерево, чтобы кто-нибудь случайно не наткнулся на них у дороги; накрыл вещи разбитой коробкой, а сверху придавил горшочком с каменной розой, не то ветер разнесёт всё по округе.

«Только без дождя, пожалуйста, только не сегодня…» – озабоченно бормотал Астра, глядя безоблачное небо.

– Если мы не будем больше ни на что отвлекаться, управимся быстро, это я гарантирую, – заверил его доктор и тоже посмотрел вверх, сказав с непоколебимой уверенностью: – А дождя не будет, можете зря не беспокоиться.

Поборов в себе брезгливость и страх, Астра взял пса на руки, прижав его к груди, и обмякшая морда легла ему на плечо – пёс тяжко сопел юному кинокефалу в ухо. Чтобы хоть немного себя успокоить, он всё же решился спросить:

– Доктор Цингулон, у него что, малахитовая болезнь?

– Подозреваю, что так, – неутешительно прозвучал ответ доктора.

– Как же так?! – вскричал Астра, чуть было не уронив больного. – Где он успел заразиться? Малахитовая трава на дороге не валяется, а в наши дни тем более. И разве малахитовая болезнь не смертельна?

– Вы во всём правы! – воскликнул Цингулон. – Поэтому смею предположить, что он заразился от очень древнего экземпляра малахитовой травы. Ведь, как вам должно быть хорошо известно, чем старше малахитовая трава, тем она менее опасна. Поэтому он может быть болен не малахитовой, а ложномалахитовой болезнью, которую ещё можно излечить. Но всё равно будьте осторожны: помните, что кристаллы крайне взрывоопасны! И смотрите не уколитесь – не то сами заболеете. Но меня волнует другой вопрос: где он достал эдакую древность? Ладно, мой отряд разберётся с этим позже, когда мы поднимем вашего приятеля на лапы.

– Он мне не приятель. То есть я его первый раз вижу, – с какой-то грустью произнёс Астра.

– Так вы не знакомы? И всё равно вызвались помочь, – подвёл черту Цингулон, задумавшись. – Редкое качество. Значит, поможете мне донести его до моего дома, а там – вы свободны. Не смею вас больше задерживать.

– Нет, что вы! – воскликнул Астра, испугавшись, что будет так, как сказал доктор, и никак иначе. – Я не брошу его… Пока собственными глазами не увижу, что за ним пришли, хоть кто-то пришёл, я… я его не оставлю. И если даже у него никого нет, так я сам отнесу его к нему домой и буду ухаживать за ним, пока не выхожу. У меня теперь времени прорва.

Доктор на это ничего не ответил – промолчал, но спросил о другом:

– Простите меня за бестактность, но я подсмотрел: у вас моя книга. Как она вам?

– До дыр, зачитана до дыр! – сделал размашистый жест свободной рукой Астра, видимо, описывая масштаб этих дыр. – А можно вас попросить расписаться на ней? Признаюсь, вы – мой кумир!

– Конечно. Когда со всем разберёмся, тогда и… Мой отряд сам доставит вам вещи к вашему порогу, не придётся даже указывать дом и улицу. Позвольте спросить, а чем вы занимались в комплексе?

– Я работал над усовершенствованием малахитовых кистей, – радостно, словно ожидая этого вопроса, ответил Астра. – Современные кисти потребляют огромное количество малахитовых красок! Ох, да кому я рассказываю, вы же сам доктор Цингулон, вы знаете всё, и даже больше! А я… я придумал схему, благодаря которой краски потребляется в четыре раза меньше, представляете? Не в два, не в три, а в четыре!

– Похвально, – сказал доктор. – Вы и правда умный малый. Как ваше имя, кстати? Не буду же я всё время называть вас «умный малый».

– Вот же я дурак, забыл представиться: Астра! Как же так вышло неудобно… – залебезил Астра. – Ваше-то имя у всех на слуху. Его и спрашивать не надо. Вы же написали малахитовыми красками Терция-Терру, нашу Третью Землю! Точнее, списали её с первой Земли, но это не важно.

– Верно, на слуху, – согласился Цингулон. —Так уж и быть, поставлю, конечно, закорючку на вашей книге. Точнее, на моей. Но не в закорючках дело, самое главное то, какие мысли вы смогли вынести из моих трудов и как эти мысли, когда придёт время, вы примените на практике. Хоть я и не считаю «Крота, поедающего червя» делом всей моей жизни: что сложного – путешествовать через пространство с помощью кракелюровой краски? Вам полезнее будет ознакомиться с моим трудом «Жизнь в цвете», в нём популярно изложены принципы действия малахитовой травы. Ах, вы читали? Похвально. Не подумайте, я не сомневался, что читали. Да, это мой прадед открыл кракелюровую малахитовую краску. А я изобрёл фильтры, защищающие от малахитовой пыли, всё верно. А читали «Нефамильярный фамильяр»? И её изучили? Вы меня поражаете, Астра! В тридцать один год я изобразил своего первого фамильяра… Но вам наверняка извёстно о моей жизни даже больше, чем мне самому.

– Нет-нет, расскажите, умоляю вас! – подобострастно упрашивал Астра, подбежав к доктору Цингулону.

– Ну хорошо, – снисходительно усмехнулся он. – Однажды, когда я был ещё очень юн, мне приснился странный сон. В нём я увидел свою маленькую комнату, и вещи жили в ней. Нет, они не двигались, но я чувствовал, что внутри них есть движение, движущая сила, сила, у которой нет начала и конца. Проснувшись, в той мысли, что пришла ко мне во снах, я разглядел, как в зеркале, другую: подумал, если мы с помощью малахитовой травы можем создавать вещи и предметы, то почему бы не попробовать изобразить живое и разумное существо? Несомненно, я не был первым, кто задумывался над этим вопросом. Когда художник изображает зерно, он знает всё о земле, в которой зерно растёт, о самом зерне, о его вершках и о колосе, произрастающем из зерна; что его губит, а что поднимает. А если мы говорим о живом? Может быть, если полно и безупречно познать, как устроена жизнь, можно её создать? И тогда я взялся без сна и отдыха изучать анатомию, физиологию и все другие науки, что могли бы помочь мне в создании живого. Но потом я подумал: а что если я создам несуществующее живое? Ведь так я могу установить собственный анатомический порядок, написать свои законы. Шесть лет бессонных ночей, шесть лет отрицания и работы – и у меня получилось! Вот оно, дело всей моей жизни. Казалось, звёзды сотрясались от моего победного крика: «Живое! Живое!..»

– Ваш первый фамильяр был золотой саламандрой? – осмелился спросить Астра.

– Вы правы, – улыбнулся Цингулон, быстро обернувшись. – У него были очень проворные и цепкие лапки. Хороший был фамильяр, а может, и лучший, – заговорил доктор нараспев, предавшись воспоминаниям. – А какой услужливый, понимал с полуслова. Ну конечно, иначе и быть не могло – это же я его создал, в нём была частичка меня… Все эти качества я ценю не только в фамильярах. Но от своего творения я пострадал сам. Художник в прямом смысле этого слова вкладывает в фамильяра частичку души. Лишившись её, я метался, как в бреду: из меня как будто вынули душу, я впал в такое глубокое отчаяние, из которого живым не выбираются, – голос Цингулона сейчас сам звучал глубоким басом, словно доносился из глубин. – Но я, как вы видите, выбрался.

– И как же вам это удалось? – поражённо спросил Астра.

– Я убил, задушил в себе одно из чувств, – сказал Цингулон, будто выстрелил.

Астра не стал спрашивать какое. Он слышал в голосе своего кумира, как сложно ему возвращаться к воспоминаниям, и юный кинокефал посчитал, что лучше будет промолчать.

– А вы знаете, что фамильяра и его хозяина связывает очень прочная связь? – спросил у кинокефала Цингулон. – И хозяин даже может видеть глазами своего фамильяра, слышать его ушами… Поразительно, не правда ли?

– Да, удивительно… Доктор Цингулон, а что вы думаете о Зелёном коридоре? – спросил Астра, и по его вдохновлённому лицу можно было понять, что он приготовился услышать по меньшей мере откровение.

– А что о нём думать? – сапнул носом доктор. – Его изучать надо! А как пропали бенгардийские тигры, так с ними и всё изучение. Или вы меня спрашиваете о том, как появился Коридор? Мне этот вопрос, буду откровенен, не интересен, а что мне на самом деле интересно, так это то, какую пользу я могу из него извлечь. И пользу не собственную, а для всей Терция-Терры, для всей Третьей Земли. В этом был смысл создания отряда. Например, мы давно ищем достойного кандидата, чтобы сделать из него полуартифекса. Есть у меня мысль, как это провернуть, но мою гипотезу возможно подтвердить только в Зелёном коридоре. Теперь понимаете? Замкнутый круг. И нам его не разорвать. Вот и топчемся на одном месте. А вы, позвольте узнать, почему спросили о нём? Может быть, вы хотели бы сами побывать в Зелёном коридоре? – Цингулон обернулся, слегка замедлив шаг, и улыбнулся Астре плотоядной улыбкой.