Кто-то торопится умереть

– Мне нет прощения, но вы, как всегда, правы, сэр. Я поподробнее расспросил юную леди насчет ее работы.

– Не изворачивайся, Мартин! Во время завтрака наша гостья уже рассказывала о своей работе у каких-то Рамсенгуков. Она убирает дом и водит детей на прогулки. Что может быть подробнее?

– По вечерам она поет им русские народные песни, сэр.

– Ах, какая прелесть!

– Сомневаюсь, сэр. Сомневаюсь и осмелюсь предположить, сэр, что эти Рамсенгуки – мазохисты, а их дети – параноики. От русских песен, даже не понимая слов, хочется плакать дни и ночи напролет.

– Ерунда, Мартин! Несомненно, у русских есть и веселые песни.

– В молодости я кое-что читал о России, сэр. Там не было повода веселиться. У меня создалось впечатление, что чума середины пятнадцатого века – самое светлое пятно в российской истории, сэр. Во время чумы они недолго мучились… да, еще я узнал, что мадемуазель получает всего сто восемьдесят евро в неделю, сэр.

– тысячу франков?! В неделю?! Какой ужас! Бедное дитя! Мадемуазель вынуждена работать в чужой стране, чтобы обеспечить образование своей младшей сестре! Как это трогательно, Мартин! И как несправедливо, что эти Рамсенгуки, эти пошлые буржуа, эти мазохисты и параноики платят ей всего тысячу франков в неделю! А мы, два старых дурака, не попытались предложить юной гостье помощь и даже не выяснили, где она живет!

– Это – главное правило субботних завтраков, сэр. Мы никогда не пытаемся узнать о госте больше того, что…

– Это – идиотское правило, Мартин! – вскричал барон в сильном волнении. – Для мадемуазель Анастасии можно было сделать исключение! Тем более, что сегодня по твоей вине наши правила все равно нарушены!

– Рискну усилить свою вину, сэр, но перед тем, как посадить мадемуазель Анастасию в такси, я попросил ее оставить номер телефона, по которому с ней можно связаться… Могу ли я собрать свои вещи перед тем, как вы вышвырнете меня из дома, сэр?

– Хм… Хм… Скорее, я сам выпрыгну прямо из этого окна, Мартин! Я восхищен твоей предусмотрительностью!

– Благодарю вас, сэр. Полагаю, сегодня вы восхищены не только мной, сэр.

Барон поднялся с кресла и, тяжело ступая, подошел к окну.

– Да, Мартин, она восхитительна! – еле слышно прошептал он.

И снова имя барона де Лавеньерта замелькало на первых страницах газет. Еще бы! Прославленный сердцеед и покоритель великосветских дам наконец-то женился! Так мало того, что барон решил покончить с холостяцкой жизнью в более, чем почтенном возрасте, мало того, что его избранница вполне годилась ему в правнучки. Невестой старого аристократа оказалась девушка из России, без состояния и княжеских корней, как поначалу подозревали многие репортеры, приехавшая в Бельгию по туристической визе и нелегально устроившаяся на работу в качестве au pair в семью господина Рамсенгука, почтенного владельца небольшого ресторанчика в Зелзате.

Одна из центральных газет купила у четы Рамсенгуков права на интервью, касающееся сведений о юной невесте барона. Эксклюзив обошелся газете совсем недорого, так как в обмен главный редактор пообещал господину Рамсенгуку уладить проблемы с иммиграционной службой, возникшие у ресторатора в связи с незаконным наймом иностранки. К удовольствию читателей до встречи с бароном мадемуазель Анастасия рассказывала о себе мадам Рамсенгук много и охотно, и мадам Рамсенгук тоже не скрытничала в окружении журналистов.

Так, широкой публике стало известно, что мадемуазель родилась всего двадцать лет назад в героическом городе Сталинграде, в семье простых рабочих, училась во французской школе и после окончания отправилась поступать в институт в Санкт-Петербург. На экзаменах провалилась, но поступила в педагогический колледж, который успешно закончила в прошлом году. В том же году в Санкт-Петербург приехала младшая сестра Анастасии. Попытка младшей сестры оказалась успешней – девушке удалось поступить в один из университетов города. Чтобы обеспечить сестре более ли менее приличную жизнь, Анастасия в поисках высокооплачиваемой работы обратилась в фирму, предоставляющую работу за рубежом. Так будущая баронесса де Лавеньерт очутилась в Бельгии.

Образ бедной провинциальной девушки, посвятившей себя заботам о младшей сестре, пришелся добродушным бельгийцам по душе, поэтому эпитеты вроде «русская волчица, мертвой хваткой вцепившейся в богатого старика», звучали все реже и реже. Кроме того, имя барона никогда не появлялось не только в десятке и двадцатке, но и в сотне самых богатых людей Бельгии. Ну и наконец, даже очень скептически настроенные газеты не могли не признать, что юная баронесса де Лавеньерт чертовски хороша собой.

После свадебной церемонии в Венеции фотографии молодоженов облетели весь континент. Знатоки светских хроник отметили, что жених неплохо сохранился и смотрелся ничуть не хуже, чем пятнадцать лет назад, когда в той же Венеции стал участником громкого скандала из-за бурного романа с супругой одного из членов французского кабинета министров, а очаровательная невеста в пышном белом платье и фате, сквозь которую блестели восторгом широко раскрытые глаза, выглядела чрезмерно молодо и невинно.

В течение месяца репортеры сопровождали новобрачных в свадебном путешествии по средиземноморскому побережью Европы, строили предположения о возвращении барона в столицу. Но, вопреки ожиданиям, медовый месяц завершился не в Брюсселе, а в том же старинном и мрачноватом доме в Зелзате, куда барон удалился два года назад. Правда, его добровольному заточению пришел конец. Молодожены часто выезжали на прогулки, уделяли много времени экскурсиям и иногда даже появлялись на приемах.

Постепенно интерес к «свадьбе года» стал слабеть. Одна за другой газеты брали тайм-аут, но обещали читателям, что непременно вернутся к теме, намекая на высокую вероятность динамичного и пикантного развития событий.

Война в Ираке и проект общеевропейской конституции заставили бельгийцев забыть об обещанном блюде, но ненадолго. Сенсация была подобна разорвавшейся бомбе. Через два месяца после свадьбы баронесса де Лавеньерт переехала в гостиницу, а сам барон снова заперся в своем доме, наглухо отгородившись от внешнего мира.

***

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Барон переложил пачку газет с колен на низкий стол, стоявший рядом с креслом, и запахнул халат. – И заметь, Мартин, твоя кислая физиономия доброму утру совершенно не соответствует.

– Рад видеть вас в хорошем настроении, сэр.

– Это газеты, Мартин. Старые газеты двухмесячной давности. Они развеселят кого угодно. Ты когда-нибудь слышал такое название: «Каналы»?

Слуга бросил беспокойный взгляд на лежащую сверху газету. Почти всю первую полосу занимала свадебная фотография: счастливо улыбающийся барон рядом с невестой.

– Да, сэр. Иногда я видел эту газету в киосках.

– Как тебе нравится такой заголовок, Мартин? – Барон взял газетный листок со стола и громко, с выражением продекламировал: – «Старый ловелас снова пытается натянуть тугую тетиву на свой пересохший лук»… По-моему, слишком длинно. Хотя, возможно, и смешно. Газетчики забыли добавить, что у старого ловеласа закончились стрелы в колчане. Было бы еще смешнее.

– И еще длиннее, сэр.

Старик нежно провел пальцами по фотографии и резко отвернулся. Его седая голова затряслась частой дрожью. Слуга в сильном волнении шагнул вперед, протянул руку, но притронуться к плечу хозяина так и не решился.

– Я думал, что давно уже разучился плакать, Мартин, – прерывистым, сдавленным голосом прошептал барон. – Ты не помнишь, когда я плакал в последний раз?

– Возможно, когда наци вошли в Брюссель и арестовали Его Величество Леопольда Третьего? Я не могу этого помнить – в сороковом году меня еще не было на свете, сэр.

Барон смахнул слезы и снова коснулся фотографии.

– Ах, Мартин, Мартин… Как она прекрасна! Ты не поверишь, Мартин, но лишь нынешней весной слово «обожание» наполнилось для меня реальным смыслом. Я, как безнадежно влюбленный мальчишка, мечтал умереть, держа в руках ее ладонь. Но даже этого мне не дано. И даже ты, мой добрый гений, не сможешь это устроить.

– Вы ошибаетесь, сэр, это совсем не сложно устроить. Я смог бы сохранить ладонь баронессы в морозильной камере до самой вашей смерти, сэр.

– Убирайся вон, циник проклятый! – Барон судорожно, со всхлипом вздохнул и неожиданно рассмеялся сквозь слезы. – Подожди… Прости меня, Мартин. К чему притворяться – мне очень тяжело без Насти. Но я даже представить себе не могу, как бы жил все эти годы без тебя. Ты ведь для меня больше, чем слуга. Ты знаешь это, Мартин?

– Было бы очень смело с моей стороны об этом догадываться, сэр.

– Достойный ответ… Ты можешь не верить мне, Мартин, но я частенько думал, что нужно сделать, чтобы ты догадался. И ничего не придумал. А ведь это оказалось так просто, всего три коротких слова! Но их произнес не я, а Анастасия. Помнишь, на следующий день после свадьбы, когда мы обедали в номере? Она оглянулась на тебя, удивленно посмотрела по сторонам и спросила: «Почему вы не садитесь с нами, Мартин? Здесь все свои»… Здесь все свои! Она сразу восприняла тебя, как члена семьи, Мартин.

– Я помню, сэр. Такое не забывается.

– Почему же ты отказался?

– Так не положено, сэр. Этикет, сэр.

– Тебе мешал я! Признайся, если бы меня не было за столом, ты бы принял приглашение и сел, не так ли? Отвечай, Мартин!

Слуга замялся на пару секунд. Его закаменевшее лицо тронула слабая улыбка.

– Признаюсь, я бы сел, сэр. Сел, чтобы не обижать баронессу. Прошу прощения, сэр.

– Это я должен просить прощения, Мартин! Для меня ты тоже всегда был членом семьи, только я не мог… не осмелился сказать тебе этого раньше. – Барон сбросил с колен газеты, порывисто вскочил с кресла и зашагал по комнате. – Поэтому, черт побери, ты вправе знать, что произошло!

– Нет, сэр! Не надо, прошу вас!

– Ты обязан знать, Мартин! И не только знать – мне необходим твой совет… твое суждение… Нет, об этом позже! – Барон повернулся и посмотрел слуге прямо в глаза. – Я сошел с ума, Мартин! Да, я сошел с ума и, самое главное, не жалею об этом. За два прошедших месяца я отдал бы всю свою жизнь, окутанную чужой любовью. Меня любили так часто и так страстно, что для своей собственной любви у меня просто не осталось сил.

– Вы любили всех тех женщин, сэр.

– Я любил их, как слепой любит солнце, Мартин. Тепло их тел. А когда я предлагал руку и сердце Насте, я знал, что у нас не будет физической близости. Это ужасно, Мартин, ведь я желал ее больше, чем всех своих предыдущих любовниц вместе взятых. Но к тому времени я уже понял, что просто чувствовать ее присутствие, знать, что она рядом – это и есть величайшее счастье. Я мог ее видеть каждый день, и я был счастлив, Мартин!

– Баронесса тоже казалась счастливой, сэр.

– Вот именно: казалась, Мартин! Молодая девушка не может быть счастливой с дряхлым, бессильным стариком. Ей вскружили голову новые впечатления, титул, окружающая роскошь.

– Все это – большое искушение для бедной девушки из бедной страны, сэр.

– Да, Мартин, я предложил ей жизнь, которой она не знала. Да, я хотел, я делал все, чтобы она согласилась. Но никто не лишал ее права выбора. Она могла отказаться.

– Это – большое искушение, сэр, – с заметным укором повторил слуга.

Барон мрачно покачал головой.

– Анастасия знала, что выходит замуж за больного, немощного старика. Я говорил с ней предельно искренне, так же, как говорю сейчас с тобой. Я не ограничивал ее поведение, не ставил условий, кроме одного. Я спросил ее, сможет ли она хранить мне верность до самой моей смерти. И она, опустив свои чудесные ресницы, сказала: «Да». И точно так же, не поднимая глаз, неделю назад баронесса сообщила мне, что полюбила другого человека. Ну, Мартин, какую из своих шуточек ты отпустишь по этому поводу? Только, ради Бога, не молчи!

– Никакую, сэр, – медленно проговорил слуга. – Баронесса сама сообщила вам об измене? Простите за бестактный вопрос – я всего лишь стараюсь не молчать, сэр.

– Она не изменяла физически, Мартин. Она полюбила. Баронесса сказала, что слишком благодарна мне, чтобы обманывать. Она сказала, что изо всех сил старалась. Она сказала, что ничего не может с собой поделать. Я не стал дожидаться, когда она скажет, что отныне я ей отвратителен. Я ее отпустил, Мартин. Я только попросил баронессу уехать из Бельгии, а до отъезда проявить благоразумие и осторожность, чтобы не вывалять в грязи меня и не запачкаться самой… Я попросил ее уехать, но я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы она уезжала!

Барон замолчал. Молчал и слуга. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза: хозяин вопросительно, слуга почтительно, слегка наклонившись вперед. Потом барон отвернулся и, шаркая по полу подошвами домашних туфель, направился к двери кабинета.

– Принеси мне кофе, Мартин, – распорядился он, потянув на себя дверную ручку.

Когда через десять минут слуга вошел в кабинет, барон стоял у окна, того самого окна, через которое они в течение многих месяцев наблюдали за магазином Бирмана в ожидании очередного субботнего гостя. Только сейчас Мартин был совершенно уверен, что хозяин смотрит не на дверь магазина, а на скамейку под кленом на противоположной стороне площади.

– Ваш кофе, сэр.

Барон повернулся и вытянул перед собой руку, сжимавшую несколько исписанных листов бумаги.

– Спасибо, Мартин. Это – мое новое завещание. Ты должен с ним ознакомиться. – Лицо слуги дрогнуло, и барон, усмехнувшись, добавил: – Я не собираюсь умирать прямо сейчас, Мартин.

– Догадываюсь, сэр. Иначе, зачем бы вы просили меня принести кофе?

– Читай, Мартин. Я упомянул о тебе на первой странице, но хотел бы, чтобы ты дочитал до конца. Кстати, Мартин, если тебе вдруг покажется, что я недостаточно оценил твои услуги, скажи об этом прямо.

– Вы очень добры, сэр. То есть, почти в четыре раза добрее, чем я смел ожидать. Благодарю вас, сэр. Позвольте заметить, что я не тороплюсь получить эти деньги.

– Я тоже не тороплюсь с ними расстаться, Мартин. – Барон судорожно вздохнул и отвернулся к окну. – Читай, Мартин.

Через несколько минут растерянный голос слуги нарушил воцарившуюся в кабинете тишину.

– Вы не можете так поступить, сэр! Простите, сэр, но это ужасно!

– Что именно, Мартин? Ты уже знаешь, что предпримет баронесса?

– Конечно нет, сэр! Баронесса никогда… Нет, это – дьявольское искушение, сэр! Вы не должны этого делать! Лучше просто оставьте ее ни с чем!

– Я уже все решил, Мартин! Плохо это или, вообще, чудовищно, но я снова предлагаю ей выбор. На этот раз гораздо более ответственный, чем свадебный венец. Сегодня же я вызову нотариуса, а завтра в его присутствии ознакомлю с завещанием баронессу. Ведь завтра у нас суббота, не так ли? Вот и пригласи баронессу на завтрак… Нет, лучше на ужин – ведь мы никого не приглашали на субботний завтрак вторично. И пусть придет вместе со своим возлюбленным – это обязательное условие, Мартин. Проведешь их черным ходом, чтобы не столкнуться с газетчиками. – Барон отошел от окна, повернулся лицом к собеседнику и глухо, без малейшего пафоса проговорил: – Я люблю ее, Мартин, и всегда буду верить, что на закате жизни судьба послала мне восхитительную, волшебную женщину. Не только внешне, но и внутренне. Если же я ошибаюсь… Что ж, в таком случае мадам Анастасия сделает неправильный выбор…

Часть первая. Нашествие маньяков

1

Он замер у невысокой ограды, осторожно поднял руку и вытер со лба пот. Освещенный матовым сиянием полной луны дом на Мексикен-драйв лежал перед ним, как на ладони. Приземистое, молчаливое бунгало с тремя окнами, наглухо забранными вертикальными жалюзи. Ни света, ни звука. Обычно так и бывает, когда внутри притаилась смерть.

Он инстинктивно прикоснулся ладонью к правому бедру, погладил жесткую рукоятку «Магнума». Пальцы слегка дрожали, но он знал: как только старый, испытанный друг прыгнет ему в ладонь из-под полы пиджака, дрожь прекратится, рука и пистолет сольются воедино и выполнят необходимую работу. Выполнят на «отлично», так же быстро и точно, как делали это прежде. Только бы не опоздать…

Все сорок шесть часов, прошедшие с момента похищения, он не разрешал себе думать о жене. У него не было времени, ни одной лишней секунды, чтобы расслабиться. А сейчас, перед решающим шагом в неизвестность, разрешил. Прикрыл глаза, вспомнил, как провожал жену на работу, как склонился у бокового стекла автомобиля и заглянул в ее прекрасные глаза. «До вечера, дорогая»… «До вечера, милый»…

Тот вечер он провел без нее, в леденящей сердце неизвестности. Похититель – маньяк, за которым тянется вереница жестоких убийств, позвонил после полуночи и назначил выкуп. Большую географическую карту издания 1952 года. Для кого-то такой выкуп мог показаться полной бессмыслицей. Но не для него. Он напал на след. Круг поисков сужался и, наконец, превратился в небольшой, не более тысячи квадратных футов сектор. Дом номер семьдесят два на Мексикен Драйв. Только бы не опоздать.

Он глубоко втянул в себя пряный теплый воздух и на выдохе стремительным броском перемахнул через ограду…

– Возьмите трубку, шеф!

Ленка неуверенно протиснулась в кабинет с явно обозначенным на лице крайним изумлением и еле слышно, одними губами произнесла:

– Кажется, это вас.

Я вытянул руку с пультом и нажал на «паузу». Детектив Сэм Паттерс замер в несолидной позе на полусогнутых ногах и весь покрылся белыми полосками, вибрирующими мелкой дрожью. Положив пульт на стол, я снял с аппарата телефонную трубку.

– … я люблю тебя. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что я люблю тебя. Я не помню, какое число, какой день недели, не знаю, солнечно на дворе, или идет дождь. Я только знаю, что люблю тебя, а все остальное не важно. Ты и представить себе не можешь, любимый, какая это страшная пытка – тиканье часов. Вот прошла секунда – без тебя, потом долго-долго – минута, и опять без тебя, потом еще одна, еще и еще… А впереди – несчетное количество таких же никчемных минут, без тебя… Теперь ты веришь? Нет, ты не смеешь не верить! Ты не посмеешь не поверить, потому что я докажу тебе, милый. Я не могу без тебя…

Ну, что ж, приятно. Приятно слышать девичий голос, страстно нашептывающий прямо в ухо слова любви. Даже если эти признания предназначены не мне.

В дверях кабинета застыла моя секретарша. Вечно юное и периодически (в дни выдачи зарплаты) довольно милое создание. В ее широко раскрытых глазах плещется удивленное: «Ну, вы даете, шеф!» Похоже, начало исповеди пришлось на нее.

Более минуты я напряженно вслушивался в задыхающийся шепот, пытаясь узнать голос. Потом догадался, что страстно и, кажется, безответно влюбленный абонент ошибся номером, о чем и сообщил. Не только незнакомке, но и Ленке:

– Милая девушка, вы не туда попали. К огромному сожалению, я не ваш любимый и самый единственный. Но все равно было очень приятно. Извините.

Они обе не поверили. Ленка поджала губы и скептически кивнула дверному косяку. Девушка на другом конце телефонного провода запнулась на мгновенье и продолжила:

– … я уйду далеко-далеко, любимый, туда, где нет чувств, слов и мыслей, но все равно, даже там, за облаками я буду любить тебя. Любить единственным, что у меня останется – душой. А ты будешь вспоминать обо мне хоть изредка, правда? Ведь что-то у нас было общее, пусть короткое, мимолетное, в котором ты тоже любил меня…

У меня заныло где-то между лопатками. Я подвигал плечами взад-вперед, покряхтел и решительно произнес:

– Послушай, деточка. Не торопись угодить за облака. Там холодно, мокро, и там трудно дышать. Лучше соберись с силами и дойди до ванной комнаты. Умойся, накрась глаза и губы и посмотри, какая ты красивая…

Она то ли вздохнула, то ли всхлипнула:

– Прощай… – и положила трубку.

Ленку моя психотерапевтическая консультация не убедила. Она подошла к столу, уселась на краешек кресла и деловито спросила:

– Она беременна, шеф?

Я пожал плечами.

– Откуда я знаю? Про беременность она ничего не сказала.

Ленка усмехнулась и снисходительно взглянула на меня поверх очков.

– Можно и так догадаться. Например, по интоксикации.

– Ее не тошнило в телефонную трубку! – отрезал я.

– А раньше ничего не замечали? – не унималась моя любопытная секретарша.

Тут я, наконец, понял, чем обоснован нешуточный Ленкин интерес.

– Ленка, да ты что? Я ее не знаю! Девчонка ошиблась номером!

– Да? А вы утром мне сказали, что ожидаете важного звонка. А откуда вы знаете, что она красивая, когда накрасится?

– Оттуда! – раздраженно рявкнул я. – Из жизненного опыта! Все женщины считают, что красоты без косметики не бывает. И все, хватит об этом!

Ленка встала, повернулась ко мне недовольной спиной и вышла. Но через мгновение снова засунула голову в кабинет.

– Ошиблась и ошиблась, всякое бывает. Зачем же так нервничать, Виктор Эдуардович? Вы ведь могли и не узнать знакомый голос. Или сделать вид, что не узнали.

Голос был абсолютно незнакомый. И еще в нем звучали душевная мука и обреченная решимость. Где-то, на нескольких квадратных метрах, принадлежавших огромному городу, назревала трагедия. Хотя, возможно, все не так уж плохо. Девчонке захотелось высказаться, выплеснуться, что она и сделала. Просто поговорила – неважно, с кем. Иногда это помогает. Нужно только выговориться и отвлечься. Я не смог ей ничего посоветовать. Я – не психотерапевт. Но без всякого желания мне пришлось настроиться на ее волну и принять на себя частичку ее боли. Принять и, не вставая с кресла, понадеяться, что все обойдется. Девчонка поплачет, потом проголодается, вытрет слезы, а, поев, успокоится. К тому же, сейчас всего полчаса после полудня – совсем не время уходить далеко-далеко.

– Может быть, по номеру телефона вспомните, шеф? – не унималась Ленка.

«Запустить чем-нибудь, что ли?» – без особого энтузиазма подумал я.

У меня в кабинете на столе стоит обычный телефонный аппарат. Без всяких наворотов. Снял трубку, ответил, положил. Или снял трубку, набрал номер. Мне этого вполне достаточно. А вот Ленке – нет. У нее в приемной установлен телефон с факсом, определителем номера, памятью, и еще чем-то, во что она непоколебимо верит, но не пользуется.

– Все, хватит болтать! За работу!

– А чего сразу за работу? – расстроилась Ленкина голова. – Я сегодня пораньше уйти хотела. Можно, шеф?

– Можно. Когда пораньше?

– Да хоть сейчас! Все равно вы тут всякую ерунду смотрите!

– Иди! Прямо сейчас иди! – отрезал я, чтобы не выслушивать дальнейших оскорблений.

«прямо сейчас» у моей расторопной секретарши обычно занимало не менее получаса. Как только за ней закрылась входная дверь, раздался телефонный звонок. Я порывисто схватил трубку, потому что, действительно, вот уже второй день ожидал звонка от клиента.

– Алло? Детективное агентство «МДД»… – Я зажал трубку между ухом и плечом, да так и замер с открытым ртом.

– Любимый, милый, единственный мой, я люблю тебя. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что я люблю тебя. Я не помню, какое число, какой день недели, не знаю, солнечно на дворе, или идет дождь…

Странно… Причем, странным показалось не то, что мой банно-косметический рецепт не сработал. Меня удивило, что, вроде бы, тот же самый текст произносил совсем другой голос.

Я внимательно огляделся по сторонам, но признаков задрапированной камеры в кабинете не обнаружил и с досадой спросил:

– Девушки, вы, случайно, не из клуба самоубийц? Длинная очередь у телефона?

Моя собеседница сдавленно гукнула в трубку, словно подавляя смех, и после короткого молчания снова заговорила:

– … а все остальное не важно. Ты и представить себе не можешь, любимый, какая это страшная пытка – тиканье часов…

– Я могу представить, – сказал я. – И могу даже кое-что посоветовать. Посмотри американский видеофильм про маньяка.

Она больше не хихикала и не умолкала, зачем-то пытаясь довести провалившийся прикол до конца. Я положил трубку на аппарат и пожал плечами. Потом уселся поудобнее и взял в руки пульт с безальтернативным желанием продолжить прерванный сеанс.

Неприятные события происходят в противоположном полушарии. В небольшом американском городке орудует маньяк. С виду безобидный и даже симпатичный в профиль банковский служащий в свободное от работы время вместо того, чтобы изучать назначение кнопок калькулятора и бухгалтерский учет, развлекается, убивая блондинок. Перед каждым походом на «дело» бедняга Билл с неубедительной душевной мукой вспоминает одну и ту же сцену из своего нелегкого заокеанского детства.

Он стоит в классе у доски, повесив голову, а разъяренная учительница лупит указкой по географической карте и выкрикивает слова из стандартного педагогического набора: тупица, ублюдок, задница и тому подобное. Учительница молода и сексапильна, вместо указки вполне бы могла использовать левую грудь, и конечно же блондинка, поэтому причина последующих зверств маньяка Била кажется совершенно обоснованной. Более того, неуравновешенный маньяк совсем не хочет убивать. Наметив очередную жертву, он звонит частному детективу – другу поруганного детства и, изменив голос, туманно намекает, как предотвратить убийство. Ведь Сэм учился с ним в одном классе и присутствовал на том самом уроке географии – Билл до сих пор вспоминает его сочувствующие глаза. Сэм периодически встречается с другом Биллом в баре, жалуется на тяжелую работу, но телефонные намеки не понимает, а если и понимает, то слишком поздно.