Попробуй меня разлюбить

– Пошли.

Кайсаров заторможенно кивает и делает шаг. Мы идем небыстро.

Он галантно открывает для меня дверь и только потом, обогнув автомобиль сзади, садится в него сам.

Устраиваюсь поудобнее. Расстегиваю куртку, а потом и вовсе ее снимаю. Влажность на максимум сегодня, и не только на улице, в мыслях – тоже.

– Куда мы теперь едем?

– Нужно забрать пса из ветеринарки и отвезти в приют, – поясняет, когда машина плавно трогается.

– Хорошо. Ты обещал реквизиты для перевода.

– Точно.

Пока он роется в телефоне, я украдкой за ним наблюдаю. Такой весь серьезный и сосредоточенный…

Губы поджал, а они у него красивые, с ярко очерченной верхней линией.

– Скинул.

Данис так резко ко мне поворачивается, что я вздрагиваю. Он опять ловит меня за подглядыванием. Мы снова друг на друга пялимся. Во все глаза смотрим и молчим.

Мои губы предательски подрагивают, и он, наверное, это замечает. В ушах какой-то непонятный шум из ударов собственного сердца и писка.

– Спасибо, – шепчу.

– Тебе спасибо, – практически копирует мою интонацию.

Волнение становится осязаемым. Я так нервничаю, что роняю куртку, которую уложила на колени. Мы синхронно тянемся вниз, чтобы ее поднять, и стукаемся лбами.

– Ауч, – растираю место удара, зацикливаясь на губах. Его губах, которые сейчас в паре миллиметров от моих.

Не шевелимся. Кажется, даже время замирает.

Данис поднимает мою куртку. Выпрямляется чуть резковато, я даже не сразу соображаю, как это происходит. Лишь когда мой затылок соприкасается с подголовником, отдаю себя отчет в том, что произошло.

Я так на него пялилась, он, наверное, все понял. Ужас какой. Выглядела идиоткой.

– Держи, – Дан протягивает мне куртку.

Я снова укладываю ее на колени и быстро отвожу взгляд. Уши начинают гореть.

Часом позже мы отвозим милого пуделя из ветеринарной клиники в приют. Данис ведет себя сдержанно, можно сказать, безэмоционально, из меня же эти самые эмоции так и прут. Произошедшее в машине стирается. Неловкости я больше не чувствую, только разрывающую сердце боль. Смотрю на собак и чуть не плачу. Все они лишены дома, а некоторые еще и с увечьями. У очень позитивной дворняжки, чем-то смахивающей на овчарку, нет глаза, а ласковая такса лишена половины правого уха.

К горлу подкатывает ком из слез. Я вот-вот разрыдаюсь. Внутри все стягивает тугим узлом. Всхлипываю и чувствую, как материализовавшийся рядом Данис сжимает мою ладонь.

Смотрю на наши руки замутненным взглядом.

– Если бы у меня была возможность, я бы забрала всех. Помогла бы.

– Ты уже помогаешь, Катя.

– Но этого слишком мало.

– Пошли.

Он тянет меня за руку, и мы оказываемся на улице. Дождь уже закончился. К счастью.

– Я подумала, что могу разместить посты в своих соцсетях. У меня прилично подписчиков, вдруг это поможет?!

– Хорошая идея.

Скольжу глазами по его лицу, наталкиваясь на улыбку. Едва уловимую, но искреннюю. Наверное, со стороны я выгляжу размазней-истеричкой. Но кто виноват в том, что у меня сильно развитая эмпатия?

– Главное – не плачь.

Данис говорит совсем тихо и смотрит мне в глаза. Они у него невероятные. Мне казалось, что карие, но при дневном освещении отдают зеленым. Он точно колдун…

– Может быть, зайдем в кофейню? – кивает на вывеску неподалеку.

Мы пойдем пить кофе? Как на свидании? Внутри все огнем гореть начинает. Щеки тут же краснеют. Я часто киваю и вытираю слезы, которые все-таки успели прокатиться по щекам.

Он до сих пор не отпустил мою руку, поэтому в кафе мы заходим как самая настоящая парочка и размыкаем ладони лишь у столика. Данис галантно отодвигает для меня стул, и я внутренне улыбаюсь его манерам.

– Спасибо, – хватаюсь за меню, как за спасательный круг.

Выбираю манговый чизкейк и кокосово-карамельный раф. Дан берет двойной американо и профитроли.

– У тебя классная мама, – вдруг выдает Кайсаров.

Я улыбаюсь. Да, мама у меня лучшая.

– Очень веселая, – добавляет с заминкой.

– Мамуля, да, – придвигаюсь ближе к столу, – крутая. Она, кстати, предсказала, что мы с тобой пойдем пить кофе сегодня, – делюсь частью информации. Про свидания решаю умолчать. – Уверяла, что это свидание. – Ну, или не умолчать…

Данис, который все это время смотрел на меня, отводит взгляд, и вот эта его реакция понятней всяких слов.

– Если что, это просто шутки, – тут же хочу оправдаться.

Нервно поправляю волосы и посмеиваюсь, чтобы это действительно выглядело шуткой. Все, что я ему сказала.

– Как тебе школа?

К счастью, он не заостряет внимание на моей промашке, а переводит тему. Выдыхаю.

– Нормально. Уже привыкла. Я вообще очень быстро вливаюсь в новый коллектив. Поэтому проблем не возникло. Плюс Тим. Азарин, – поясняю, – он мой двоюродный брат.

– Я знаю. Ты у него про меня спрашивала.

Он выносит мне приговор ровным тоном. Будто говорит о погоде.

Жадно хватаю ртом воздух и уже хочу придушить Тима.

Я и правда спрашивала про Дана. Что он за человек, есть ли девушка и еще много всякой ерунды. Неужели Тим меня выдал?!

Глава 11

Катя отводит взгляд и сминает в кулак салфетку.

– Я говорю что-то не то? – откидываюсь на спинку стула.

Судя по тому, как забегали Катины глаза, мои слова ее смутили. Ну а я просто не привык ходить кругами и подбирать аллегории, чтобы узнать ответ на интересующий меня вопрос.

Возможно, со стороны это выглядит гораздо хуже, чем в моей голове, но и не спросить я не мог. После выпада Азарина никак не получалось выкинуть из головы мысли о Кате и о том, что она про меня спрашивала.

Может быть, поделилась впечатлением, какой я мудак, или же наоборот… Хотя наоборот вряд ли.

– Нет, – Катя пытается улыбнуться, – я и правда спрашивала. Просто…

Она поджимает губы, а я заостряю внимание на ямочках, они часто проступают на ее щеках. Когда улыбается или волнуется, как сейчас. Она вообще чересчур эмоциональная, я к такому не привык. В голове даже не укладывается, как можно выдавать разом столько реакций. Смех, слезы, сожаление, любовь – все разом. Все в одном флаконе.

Ее эмоции меняются настолько часто, что я просто физически не успеваю их отслеживать. Едва приму одну, как она уже сменила ее другой. Мозг постоянно анализирует ее поведение, без передышки. Сегодняшнее утро тому явный показатель.

Я до сих пор под впечатлением от того, что произошло в машине. Пальцы покалывает от Катиных прикосновений, а нос забит запахом ее волос. Смесь из духов, фруктового шампуня и дождя. От нее всегда вкусно пахнет. К этому выводу я пришел буквально на днях, потому что осознал, что четко помню ее запах в день нашей с ней первой встречи. Так себе знакомство, но ее головокружительный запах преследует. Она пользуется буквально двумя ароматами, которые я за километр теперь учую.

– Я не преследовал желания тебя смущать, – оговариваю сразу. – Просто хотел узнать, о чем именно спрашивала.

– Так Тим тебе не рассказал? – ее глаза округляются. Она чуть расправляет плечи и подается вперед. Такого поворота, видимо, не ожидала.

Я и сам не ожидал, что вообще полезу в эту тему. Стоило промолчать.

– Скорее, я не захотел его слушать. Так о чем спрашивала? – продолжаю вопреки здравому смыслу.

Улыбка на моих губах вырисовывается непроизвольно. Да и улыбкой это можно с натяжкой назвать, конечно.

– Было интересно, что ты за человек, – Катя откладывает салфетку в сторону и смотрит мне в глаза. – Есть ли у тебя девушка? Вдруг она против наших с тобой встреч, хоть и по делу. Не хочется быть яблоком раздора, – поясняет торопливо.

– Что я за человек, думаю, со временем ты сама выводы сделаешь. А насчет девушки… Нет. Ее у меня нет.

– У меня тоже нет. Парня в смысле, – Катя часто моргает и качает головой, – я к тому, что никто не будет против и претензий… Ужас, – бормочет себе под нос, но я слышу. – Давай сменим тему, – предлагает, продолжая смотреть на свои руки, лежащие на столе ладонями вниз.

– Давай. Кстати, – тянусь во внутренний карман куртки, висящей на соседнем стуле. – Это тебе.

Катя с интересом смотрит на белый пакет.

– Что это? – разрывает упаковку и вытаскивает оттуда ошейник. – Красный? – улыбается, касаясь пальцами золотой подвески в виде пары ягод.

– Ну, она же Вишня, – поясняю как дурак.

Вообще, весь мой этот порыв с ошейником и встречей – дурацкий. Лишний. Никому не нужный.

Просто не смог удержаться. Катин номер я узнал в самый первый день нашего знакомства, несмотря на то, что сам же отказался обмениваться телефонами. Только вот отказать себе выяснить эти проклятые цифры не смог.

А вчера окончательно коротнуло. Она была расстроенная, плакала. В приюте этом тоже плакала…

– Спасибо. Тут тоже вишенки.

Киваю.

Катя достает телефон и делает фотку. После немного тушуется под моим взглядом.

– Я маме отправлю. Мы утром как раз говорили о том, что нужно купить ошейник и отвезти Вишню к грумеру. Помыть, коготки подстричь…

Она снова улыбается. Фотографирует.

А я до сих пор подвис на обыденном для большинства и очень простом слове «мама». Побывать в доме Токман – как пройти по горячим углям для моей психики. Меня тошнит от семейной идиллии. Она чужеродная. Я ее не воспринимаю, где-то даже презираю. Но в глубине души, конечно, завидую. Слишком сильно, слишком извращенно.

Мой отец самый настоящий преступник. Находится в розыске в нескольких странах мира. В Москве бывает пару раз в год. Иногда я толком не могу вспомнить, как он выглядит, если не посмотрю на фотку.

У нас никогда не было отношений отец-сын. Никаких в принципе не было. Все, с чем у меня ассоциируется собственный папа, – боль.

Мне было восемь, когда он первый раз меня ударил. Пьяный, прямо в годовщину маминой смерти. Обвинил, что это я виновен в том, что ее больше нет. И он прав. Она защищала меня. Собственным телом.

Та пуля предназначалась мне.

Когда на дом было совершено нападение, я так испугался… Выбежал из нашего с ней укрытия. Она, конечно же, за мной следом. Пуля задела сердце. Мамы не стало в одно мгновение.

Мне часто снится ее голос. Она просит тех людей не трогать меня…

Иногда мне хочется оказаться на ее месте. Тогда все было бы проще. Умри я.

– Все нормально?

Катин голос доносится сквозь пучину вязких мыслей. Они вынуждают сердце биться чаще. В глазах темнеет.

Смаргиваю.

– Да, задумался, – смотрю на Катю. У нее перепуганное лицо, будто она за меня волнуется. Чушь, конечно. Мне просто хочется так думать.

– У тебя кровь, – она сглатывает и смотрит на мою руку, в которой я сжимал стакан с водой.

Осколки разбросаны по столу. Вода смешалась с кровью. Теплая густая жидкость стекает по моей руке. Капли падают на поверхность стола.

– Извини. Я сейчас.

Поднимаюсь. Катя вскакивает следом.

Хочется осадить ее взглядом, но меня настолько размазывает от происходящего, что я, не глядя на нее, иду в туалет и засовываю руку под кран с ледяной водой.

– Я принесла полотенце и перекись, – слышу за своей спиной пару минут спустя. – Попросила у официанта, – поясняет и подходит ближе.

Она стоит позади. Сглатываю. Через зеркало ее вижу. Кажется, я ее напугал.

– Данис, – выпаливает приглушенно, – давай я помогу.

Катя аккуратно обматывает мою порезанную ладонь полотенцем. Каждое ее прикосновение – иглами под кожу.

Я не могу реагировать на них бесстрастно. Подбрасывает. В горле пересыхает, и это никак не связано с чертовым порезом. Это из-за нее. Она причина всех изменений, что во мне происходят.

Импульс, прокладывающий новые нейронные пути и перестраивающий уже существующие.

Наблюдаю за ее взволнованными движениями, чувствуя, как в груди растекается тепло. Но по факту это просто яркий всплеск дофамина.

Катя – настоящее Солнце. Она излучает свет. Согревает. Люди вращаются вокруг нее, как планеты. Главное – не слететь с орбиты, но я уже на краю. Тьма близко.

– Спасибо, – сам не узнаю свой голос. Звучу тихо и настороженно, чтобы не спугнуть.

Судя по всему, впечатлений для Кати этим утром достаточно. Мой порыв ее увидеть оказался губительным, чему я, собственно, не удивлен.

– Не за что. Лучше, конечно, к врачу обратиться, вдруг осколки попали в рану.

Катя шумно выдыхает. Ее пальцы все еще лежат на моем запястье. Кожу в этом месте до костей прожигает, будто серной кислоты плеснули.

Наши взгляды встречаются. Теперь не в зеркальном отражении. Смотрим глаза в глаза. Земля замедляет ход.

– Я отвезу тебя домой, – резче, чем мне того бы хотелось, убираю руку.

Сам рву наш установившийся контакт. Делаю шаг и замираю. Обогнув Катю, без слов выхожу в зал, но, забивая на свои же установки, оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что она идет следом.

Но она и на миллиметр не сдвинулась. Лишь атакует взглядами-молниями.

– Не надо, – вибрирующий голос врывается в мое сознание ураганом.

Отказ. Ее отказ вполне закономерен, но отчего-то не укладывается в моей голове. Так быть не должно. Я так не хочу. Мне так не нравится.

– Я уже вызвала такси, – уголки ее губ заостряются, – так что обойдусь, – добивает. Смотрит мне в глаза. Прищуривается, а потом откидывает волосы за спину.

Движение провокационное. Уверенное. Она больше не выглядит потеряшкой.

– И вообще, думаю, ты прав. Дружить с тобой мне не хочется. Честно говоря, даже общаться желания нет. Нам и правда стоит держаться друг от друга подальше.

Как дебил замираю посреди зала. Наблюдаю за тем, как Катя берет свою куртку и, накинув ее на свои плечи, покидает кафе.

Сглатываю. Расплачиваюсь. Все на автомате. Через окно вижу, что она все еще у входа. Стоит смотрит в телефон. Такси опаздывает. В городе пробки.

Выхожу следом. Стопорюсь за ее спиной. В мыслях навязчивое желание до нее дотронуться.

Вдох-выдох. Рука застывает в воздухе. До Кати я не дотягиваюсь, на корню свое действие рублю.

– Я не хотел тебя обидеть, – глотаю собственные противоречия.

Катя резко поворачивается. Жалит взглядом, упирая руку в бок.

– Но обидел, – закатывает глаза. – Причем, кажется, намеренно. Так что иди в задницу, Кайсаров. С такими мудаками мне точно не по пути, – последнее тянет нараспев. – А за кофе деньги скину. Чао!

Сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как из пореза снова выступает кровь, и покорно наблюдаю за тем, как Катя садится в подъехавшее такси. Она от меня сбегает, иначе как еще объяснить ее быстрые шаги?

Все происходит ровно так, как я и хотел, только почему-то это не радует. Скорее наоборот…

Несколько минут растерянно смотрю вслед мерсу и чувствую, как кровь стекает по пальцам, ударяясь об уличную плитку.

Так, наверное, действительно будет лучше.

Срастаюсь с этой мыслью и сажусь в свою тачку. Дома, уже ближе к вечеру, окончательно убеждаюсь в том, что все идет так, как нужно. Правильно. Но это до момента, пока в общем чате не мелькают фотки с вечеринки в доме Курьянова. Я тусовки посещаю редко, но, так как из «своего круга», во все подобные чаты меня добавляют, конечно.

Пролистываю сообщения без интереса. По привычке. А потом напарываюсь на видео Кати, она улыбается на камеру в толпе наших лицейских уродов. Сам Курьянов ее и снимает. Ржет за кадром.

Блокирую мобильник и бросаю его на кровать. Несколько минут сижу неподвижно, а потом срываюсь на эту, мать вашу, вечеринку. Внутри обдает холодом. Предчувствие чего-то неминуемого долбит. Ко мне будто подключили ток, то и дело давая разряд по вискам.

Вечеринка в самом разгаре. Все пропитано сексом, травой и алкоголем.

Кати в доме нет. На первом этаже точно. Я обошел здесь все два раза.

Взбегаю по лестнице на второй, начинаю поочередно распахивать двери в комнаты. Нарываюсь на трахающиеся парочки и тройнички.

Токман все еще не в моем поле зрения. Толкаю последнюю на этаже дверь – закрыта. Как вариант это может быть отцовский кабинет Курьянова, но интуиция орет о другом.

На принятие решения требуется всего несколько секунд. Вытаскиваю карту и просовываю ее между замком и дверью, надавливая на язычок замочного механизма, подтягивая дверную ручку на себя.

Дверь поддается.

Курьянов зависает над Катей со спущенными штанами. Она упирается ладонями в его грудь.

– Не надо. Я не хочу. Отвали от меня! Ты слышишь? Не смешно!

«Поверь, он тебя не слышит! – вопит мой гадкий внутренний голос. – И уж точно не прикалывается».

– Тебе понравится, котенок, – уверяет будущий труп Курьянов.

Как только вижу перепуганную Катю, забрало падает. Перед глазами раскадровка кровавого месива. Скидываю с нее эту тварь. На тренировках по любой борьбе с тебя практически берут слово не применять навыки в обычной жизни, особенно с теми, кто неподготовлен. Сегодня мое слово теряет свою силу.

Отшвыриваю это животное в сторону. Я знаю, куда бить. Так, чтобы прочувствовал, но следов почти не осталось. Только сейчас опытом последних знаний не пользуюсь. Он сам и все его окружение еще долго будут любоваться на его разукрашенную рожу.

Курьянов что-то блеет. Не слышу. В ушах шум. Свист. Сердце разрывается от громких, тяжелых ударов. Пульс зашкаливает, а я продолжаю. Наношу удар за ударом, пока сучоныш не теряет сознание.

Резко поворачиваюсь к Кате. Она напугана. Сжалась у изголовья кровати. Лямка платья спущена по плечу. Я, бля*ь, снова в крови по локоть. Курьянов лежит обездвиженно, не сдох и не сдохнет.

Делаю шаг. Катя обхватывает себя руками. Дрожит.

– Пошли отсюда, – протягиваю ей руку.

Она мотает головой.

Глава 12

– Что ты тут вообще забыла? – игнорирую ее испуг и делаю еще шаг. – Какого хрена, Катя?!

– Не ори, – хватается за голову. – Не кричи, – выдает чуть тише, а у самой язык заплетается. – Как ты сам тут оказался? – морщится. – Голова кружится.

– Что пила?

– Колу! – Катя огрызается, но тут же начинает смеяться.

Ее грудь вздымается, она часто дышит. Глаза бегают как заведенные. Он точно ее чем-то напоил. Радужки блестят. Она облизывает губы, смотрит на Курьянова и часто моргает. Я и сам снова на него смотрю. При одной только мысли о том, что он мог ей подмешать, хочется втащить ему по новой.

Вообще, Курьянов, а точнее его старший брат, он уже два года как учится в универе, славится такими сборищами. Куча телок, алкоголь и разношерстная запрещенка, от которой девки становятся сговорчивыми.

Слава моего отца идет впереди, поэтому меня в подобных местах считают своим, даже вон в чатик добавили.

Когда Азарин первый раз решил сюда зарулить, я его отговаривал. Он меня, конечно, не послушал. Идиот. Не удивлюсь, что Катя здесь, потому что Тим тоже где-то поблизости.

– Пошли.

Перехожу черту и хватаю ее за руку. Церемониться сейчас выдержки просто нет. Стаскиваю Катю с кровати. Токман упирается. Начинает визжать, будто ее режут. Морщусь, пытаясь закинуть ее извивающееся тело на плечо.

– Поставь! Поставь! – орет, а потом кусает меня за шею. Смачно, уверен, будет синяк. – Отвали от меня, Кайсаров, сказала. Не трогай. Что вам всем от меня надо?!

Резко ставлю ее на ноги прямо перед собой. Катя покачивается.

– Дура! – рычу в лицо.

Она смотрит с вызовом. Воспламеняет одним взглядом и проклинает им же.

– Ты под кайфом? Что он тебе дал?

– Что? Не-е-ет, – смеется, а у самой реакция заторможенная.

– Ну да, – цежу сквозь зубы и толкаю ее в сторону ванной.

Катя делает несколько быстрых шагов. Успеваю ее поймать, прежде чем распластается на ковре. Включаю свет и закрываю дверь.

Мы в ванной один на один. У нее на губах моя кровь. На моих руках – Курьяновская. Это какой-то пи*дец.

Прижимаю большой палец к алым губам, размазывая всю эту «прелесть» по Катиному подбородку.

– Не трогай, сказала! – раздувает ноздри. – Мы договорились больше не видеться.

– Придется начать соблюдать эту договоренность с завтрашнего дня.

Прижимаю ее к стене своим телом и вытягиваю руку, чтобы включить душ.

– Что ты делаешь?

Мотаю башкой, упираясь ладонью над ее головой. На светлой плитке остаются кровавые следы.

Она заторможенно моргает и снова начинает хохотать.

– У тебя глаза такие, – широко свои распахивает, – красивые. И имя. И ты, – переходит на шепот. – Ой, – чуть оседает вниз, снова заливаясь хохотом.

Ловлю ее за талию одной рукой. Мурашки по коже от бешенства, ну и от ее слов, конечно.

Вот тебе и хорошая девочка Катя. Какого хрена сюда поперлась?! Дура безмозглая.

– Брат твой где? – сглатываю. Стараюсь звучать строго.

– Что? – не прекращает смеяться. – Кто?

Ясно. Прикрываю глаза. Вдыхаю.

Врубаю холодную воду и под Катины вопли заталкиваю ее в душевую кабинку. Сам промокаю вместе с ней. Ледяная вода затекает за шиворот, одежда тяжелеет, обтягивая тело второй кожей.

Катя отплевывается от воды. Дрожит, но сопротивляться не перестает.

– Не трогай меня! Ты просто ненормальный! – орет так, что уши закладывает. – Мне больно.

У нее зубы стучать начинают. Платье вымокло до нитки, я отчетливо вижу ее торчащие соски. Бл*дь!

– Что ты пила?

– Колу. Я же сказала, что колу! – обхватывает свои плечи руками.

Всматриваюсь в ее лицо. Зрачки расширенные. Глаза красные. Этот сучоныш ее чем-то накачал и притащил к себе в спальню.

– Он мог тебя сегодня… – ору ей в лицо и замолкаю. Резко. Потому что она начинает плакать. Воет навзрыд.

Внутри все обмирает. Меня заклинивает. Я больше не могу вдохнуть и пошевелиться – тоже. Изнутри рвет от ее слез. Терпеть не могу слезы, триггерит. Снова оттаскивает в прошлое. Мамины слезы, кровь.

Стоп!

Вылезаю из этого тумана. Ловлю Катино лицо руками. Долго на нее смотрю.

Мы молчим. На нас льется ледяная вода, а мы молчим.

От нее веет жаром. Она теплая. Прижимаюсь к ней ближе. Между нами теперь даже воздуху протиснуться проблематично.

– Холодно, – стучит зубами и тянется ко мне.

Она под кайфом. Ее губы на моем подбородке. Так нельзя. Так неправильно.

Катя привстает на носочки, водит носом по моей щеке. Сглатываю. Чувствую ее запах, он повсюду здесь. Закрываю глаза и на секунду себя отпускаю. Буквально на секунду.

Ее руки обвивают мою шею. Она прижимается еще ближе, крепче. Только куда? Разве это вообще возможно?

– Катя…

– Замолчи. Просто заткнись, Кайсаров, – бормочет мне в губы.

– Ты…

Открываю глаза. Вижу ее. Она запрокидывает голову и точно чувствует мой стояк. Ледяная вода вообще не спасла.

Кривит губы в улыбке.

– Как все, да? – ухмыляется.

– Тебе здесь лучше не оставаться, – отворачиваюсь.

– Я не могу поехать домой, – бормочет и снова смеется. – В таком виде не могу… Папа убьет.

– Сомневаюсь, – выключаю воду.

Мы продолжаем стоять в душевой кабинке. Пялимся друг на друга.

– Ты же никому не расскажешь, что тут произошло? Правда? – заглядывает мне в глаза с немой мольбой.

– Никому.

– Это будет только наша с тобой тайна. Наша и, – спотыкается о слова, —Курьянова.

– За него не беспокойся, он точно рот не откроет.

Катя кивает. Ее пальцы скользят по моим предплечьям, а потом она берет меня за руку.

– Прости, – осторожно касается своего укуса на моей шее. – Я просто испугалась, что ты тоже… как он…

– Дура, – цежу сквозь зубы и вытягиваю нас из кабинки. – Поехали ко мне.

– А твои родители?

– Их нет дома. Почти никогда. Поехали, приведешь себя в порядок.

Катя кивает. Делает смелый шаг вперед. В комнате мы проходим мимо стонущего Курьянова. Прошу Токман выйти в коридор. Она слушается. Не перечит, что радует.

Сам склоняюсь над этим уродом.

– Разговор есть.

– Какого хрена, Кайсаров?!

Курьянов подтягивается на локтях к батарее, сплевывая кровь.

– Близко к ней больше не подходи. Иначе то, что сегодня произошло, покажется тебе невинной шалостью.

– Больной ублюдок.

– Именно, – хлопаю его ладошкой по щеке, почти заботливо. – В следующий раз я тебе ноги сломаю. Заживать будут долго. И еще, если хоть одна живая душа узнает о том, что здесь произошло, – делаю паузу, – ты же знаешь, кто мой отец, и, уверен, осведомлен о его методах от своего, так что в случае чего я тебе не завидую.

Курьянов кивает как болванчик, стиснув зубы.

– Вот и отлично. Зуб вставить не забудь, – усмехаюсь и выхожу из комнаты.

Катя прилипла к стене напротив, продолжая обнимать себя руками. Бледная как мел.

Интоксикация налицо.

– Поехали. Заскочим в одно место еще.

– Хорошо.

Она не возражает, не сопротивляется. В сложившейся ситуации это меня не удивляет. Меня вообще мало что удивляет, разве что ее скачущие со скоростью света эмоции.

Когда мы приезжаем к зданию частной клиники, Катя в ужасе смотрит в окно.