Чингис-хан, божий пёс

Вскоре вдалеке показались многочисленные юрты, торчавшие из плоского тела степи, точно тёмные нарывы.

Глава вторая.

Волчьи законы степи

Одинокий скиталец, найду ли

Я приют в этом в мире большом?

Су Дунпо (Су Ши)

В котле с кипящей водой нет холодного места.

Чаньское изречение

Не зря говорят в народе: ночь – щит беглеца и покров для спасения. Никем не замеченный, мальчик достиг куреня.

Собаки после праздника обожрались костей и теперь если поднимали лай, то лишь в бестолковых распрях между собой, устраивая драки за припрятанные остатки вчерашнего пиршества. Впрочем, к Тэмуджину они давно привыкли, потому не стоило беспокоиться, что четвероногая охрана устроит переполох из-за него.

Люди спали, однако следовало сохранять осторожность: мало ли, вдруг кому-нибудь понадобится выйти из юрты по нужде – увидит беглеца, поднимет крик, тут-то и конец всем его мечтам о свободе.

Чутко прислушиваясь к ночным звукам, он преодолевал участки открытого пространства короткими перебежками: от повозки – к коновязи, от коновязи – к новой повозке. Одна собака, деловито трусившая мимо, вдруг заинтересовалась пришельцем: то ли не узнала Тэмуджина, то ли сочла его поведение странным. Она, остановившись, некоторое время смотрела на мальчика. Потом подошла к нему.

– Тихо, не поднимай шума, я свой, – едва слышно прошептал он, стараясь не показать своего страха. – Ты же меня знаешь. На вот, понюхай.

Он медленно протянул руку, и собака её обнюхала. После чего позволила себя погладить. И, удостоверившись в том, что человек не представляет опасности, затрусила прочь. А Тэмуджин продолжил своё движение: от повозки – к коновязи, от коновязи – к новой повозке…

В зыбком предрассветном сумраке, когда на небе уже потускнело всевидящее лунное око и поредели звёздные россыпи, но солнце ещё не вынырнуло из-за горизонта, беглец неслышной тенью скользнул под полог знакомой юрты.

***

Старый Сорган-Шира проснулся затемно. Немного поворочался на войлочной постели, пытаясь снова погрузиться в призрачный мир сновидений, но тщетно. Тогда он решил: раз уж ему не спится, надо заняться каким-нибудь полезным делом. Встал, оделся, взял кожаное ведро и отправился доить кобыл. Покончив с этим, вернулся в юрту. Растопил очаг, потом сообразил, что завтрак готовить рановато, дочь проснётся – пусть она, как обычно, приготовит, а затем уж и сыновей можно разбудить. Однако огонь в очаге не стал тушить: с ним веселее домашним духам, да и ему самому. Огляделся по сторонам: чем бы ещё заполнить бессонное время? Разве что заняться пахтаньем, не сидеть же бездельно, как суслик в степи. Человек тем и отличается от бездумного зверья, что умеет всё употребить себе на пользу, даже бессонницу, которая приходит с возрастом.

С этой мыслью Сорган-Шира перелил в деревянную маслобойку скисшее кобылье молоко из двух больших глиняных кувшинов (позже надо не забыть наполнить их свежим молоком из ведра), вооружился увесистой берёзовой мутовкой и, усевшись поудобнее на войлок, приступил к привычному делу.

Молоко кружилось под мутовкой, образовывая воронку, в которую утекало время. Следом бежали думы, коих не перечесть. Они бежали под мерный деревянный перестук и утекали, утекали, утекали в никуда… Однако в это утро старику не было суждено достигнуть момента, когда молоко разделится на масло и айраг. Потому что вдруг откинулся входной полог, и в юрте появился человек. Свет очага упал на его лицо, и Сорган-Шира узнал незваного гостя. Вечное Небо, это был Тэмуджин!

От неожиданности старик чуть не выронил из рук мутовку.

– Зачем ты пришёл? – зашипел он на мальчика, побагровев от ударившей в лицо крови. – Погубить меня хочешь? Разве я не велел тебе убираться восвояси?

– Мне некуда деваться, – виновато склонив голову, развёл руками Тэмуджин. – Я хотел попросить у тебя убежища – на день или, может быть, на два. Спрячь меня у себя, чтобы переждать время, пока идут поиски. А потом я уйду.

– Но где же я тебя спрячу? В юрту каждый день кто-нибудь заходит – не могу же я не впускать сюда людей. Нет, здесь тебе не место. Я не желаю тебе зла, но пойми, из-за тебя Таргутай не только меня, но и всю мою семью может покарать. Неужели ты хочешь отплатить этим за моё доброе отношение к тебе?

От звука их голосов проснулись дети Сорган-Ширы: сначала его дочь Хадаган, а за ней и сыновья – Чимбай и Чилаун.

– Отец, не гони его, прошу тебя, – вмешался в разговор Чимбай. – Ты же видишь: у него только на нас и осталась надежда. Если не спрячем мальчишку – погибнет ведь, и его смерть останется на нашей совести.

– Мы должны помочь несчастному, – протирая кулаками глаза, поддержал брата Чилаун. – Как пташка-подранок ищет спасения от хищника в непролазной чаще, так и Тэмуджин явился сюда от отчаяния.

– Да не в моих силах ему помочь, – не унимался Сорган-Шира. – И о себе подумайте. Этот колодник навлечёт на нас беду. Если его здесь обнаружат, нам ох как не поздоровится!

– Посмотри, отец, бедняга весь промок, – подала голос Хадаган. – Разве можно сейчас выгонять его? Да он, наверное, ещё и голоден. Надо накормить Тэмуджина.

– А потом найдём, где его спрятать, – добавил Чилаун. – Мы с братом и сестрой находили много укромных мест, когда малышами играли в прятки, и сейчас найдём. Духи воды оказались милостивы к нему: оберегли, не выдали. Так неужто мы выдадим?

Старик устыдился собственного малодушия: даже дочь оказалась смелее него, не хочет гнать бедолагу из юрты на верную гибель. И сыновья выказали сострадание. Правда, молодёжь обычно проявляет меньше благоразумия перед лицом опасности, чем люди умудрённые опытом. А он отвечает за всю семью и не имеет права навлечь беду на своих детей…

Сорган-Шира немного помолчал, сердито насупившись. Было видно, что в нём происходит мучительная борьба. Кряхтя, он склонился над мешком с сухим аргалом и, выбрав несколько затвердевших коровьих лепёшек, подбросил их в огонь очага. Поглядел на оживлённо заплясавшие языки пламени, беззвучно шевеля губами, подобно шаману, разговаривающему с духами предков. А затем неохотно пробурчал:

– Ладно, пусть остаётся. Солнце небось скоро покажется над степью: кое-кто в курене наверняка проснулся, поэтому сейчас мальчишке уже не уйти отсюда. А днём тем более следует затаиться. Спрячем колодника где-нибудь до ночи, а потом дадим ему коня, и пусть убирается.

Тэмуджину насыпали в большую глиняную плошку грут22, залив его кипятком, и дали поесть. Пока он жадно насыщался, старик подбрасывал кусочки жира в огонь очага, подкармливая домашних духов, дабы те умилостивились и отвели беду от семьи. Затем беглеца – обсохшего, до отвала набившего живот сытным грутом и слегка осоловевшего – спрятали в повозке с высокими бортами, доверху нагружённой овечьей шерстью.

Однако Сорган-Шира ошибся, предположив, что следующей ночью Тэмуджину удастся выбраться на волю. Дозоры, выставленные Таргутаем Кирилтухом, так охраняли курень, что и мышь не проскользнула бы незамеченной. Пришлось мальчику трое суток пролежать в повозке, скрючившись под грудой шерсти. Изнывая от жары, он задыхался и истекал потом, но боялся даже шелохнуться. Всё казалось ему: вот-вот кто-нибудь обратит внимание на повозку, заглянет в неё – и примется выбрасывать наружу шерсть. Если обнаружат его – что тогда делать? Только готовиться к смерти.

***

Так он провёл два дня. Ни жив ни мёртв, окутанный теменью и духотой. Порой его сознание отключалось, и он погружался в полуобморок-полусон. А затем возвращался в реальность, уже почти не помышляя о спасении.

…На третий день поисков, когда беглого колодника не удалось обнаружить в степи, Таргутай Кирилтух пришёл в исступление.

– Тэмуджин не птица, чтобы улететь по воздуху! – кричал он, то воздевая руки к небесам, то принимаясь топать ногами. – И провалиться сквозь землю он тоже не мог! Тогда скажите мне, куда подевался поганец! Или вас постигла слепота одновременно с глухотой? Или передо мной стадо глупых баранов, которые видят только то, что находится у них перед глазами, но не способны смотреть по сторонам? Вы должны отыскать следы мальчишки и опередить его действия! Никто из вас не будет знать покоя и отдыха, пока я снова не надену кангу на шею волчонку!

– Может, он спрятался где-нибудь поблизости, потому мы и не отыскали его следов в степи? – подал голос один из нукеров.

– Разве вы не обшарили здесь каждую ложбину и каждый куст – всё, что поднимается над землёй хотя бы на ладонь вокруг нашего куреня?

Сказав это, Таргутай Кирилтух внезапно осёкся. И обвёл взглядом растерянно переминавшихся перед ним тайджиутов:

– Вокруг куреня – да. А в курене-то мы и не искали. Как же я об этом сразу не подумал? И вы, ослиные головы, почему не искали в курене? В стаде потерял – в стаде и ищи, так ещё мой дед говорил… Ну, если какой-нибудь доброхот прячет мальчишку в своей юрте – несдобровать этому предателю!

По его приказу нукеры принялись обыскивать становище, перетряхивая юрту за юртой. Обшарили они и жилище Сорган-Ширы. Когда один из них начал было вытягивать пучки шерсти из повозки, в которой укрывался Тэмуджин, старик велел жене вынести для гостей кувшин с айрагом, а сам, посмеиваясь, сказал:

– Хотел бы я посмотреть, сколько ты сам-то выдержишь, лёжа под ворохом шерсти в такую жару.

Нукеры рассмеялись следом за ним и принялись балагурить:

– Если б Тэмуджин ещё и был нарезан кусками, то сейчас мы вынули бы из повозки уже готовый борц23!

– Нет, борц любит жаркое солнце, а под такой кучей шерсти – пфуй! – вместо того чтобы высохнуть, сопрел бы наш колодник и превратился в тухлятину. Мы б его тогда легко нашли по запаху!

– Ха-ха-ха! И верно, под шерстью он быстро протух бы! Вонь стояла бы на всю округу! Ну-ка, принюхайтесь: не несёт ли из повозки тухлым волчонком?

– Да вроде не воняет.

– Значит, нет его здесь.

– Ну конечно. В повозке этот голодранец мог спрятаться только если б ему жизнь была не дорога.

– Да он уже далеко отсюда. Таргутай Кирилтух думал приручить его как пойманного зверёныша, а он избавился от канги и был таков. Видать, ловкий парень – из тех, кто на скаку отъест ногу у ещё не родившегося кулана, ха-ха-ха!

– В сказанном тобой много правды. Только сейчас этого ловкого парня где-то в степи, верно, уже расклёвывают стервятники, ха-ха-ха!

– И чего Таргутай беспокоится? Орал на нас так, что целой стае шакалов перекричать не под силу. Не всё ли равно, здесь или в степи мальчишка найдёт свою погибель? Это ведь как с оброненным горшком: расколется ли, разобьётся ли – всё равно горшку конец, ха-ха-ха!

Так, перебрасываясь шутками, они напились айрага и, не став обыскивать повозку, удалились неспешными шагами.

Этот случай явился последней каплей, переполнившей чашу терпения Сорган-Ширы. Едва дождавшись ночи, он велел дочери привести Тэмуджина. И сказал, встревоженно сдвинув к переносице свои жидкие седые брови:

– Чуть не развеял ты мой очаг по ветру. Всё, довольно прятаться, подобно тарбагану, забившемуся в зимнюю нору. Я дам тебе яловую кобылу, запас еды и питья – и отправляйся к своим родным. Убирайся подобру-поздорову, пока не случилось неладного со всем моим семейством!

***

Всей семьёй снаряжали беглеца в дорогу. Снабдили его луком и двумя стрелами, отрезали большой кусок мяса от сваренного накануне двухгодовалого барана, вручили также несколько полос сушёного мяса и бурдюк с водой. Затем Сорган-Шира велел Чилауну привести беломордую рыжую кобылу. Правда, седла мальчику он не дал:

– На седле моя метка, – объяснил старик. – Если попадёшься, по ней сразу поймут, кто тебе помогал. Не хочу, чтобы мне из-за этого завтра свернули шею.

– Я не попадусь, – заверил Тэмуджин.

– Э-э-э, кабы в жизни всё оборачивалось таким образом, как мы надеемся, мир стал бы совсем другим. Не говори, что попал в цель, мальчик, пока стрела ещё в полёте.

– Но, Сорган-Шира, если ты боишься, что меня поймают, то почему тогда отдаёшь свою кобылу? Её ведь тоже легко узнать по клейму.

– Так ведь беломордую ты мог взять и без моего ведома, – хитро сощурился старик. – Когда в юрте покойно и тепло, мы тут все о-о-очень крепко спим, вот ты и угнал кобылку, хе-хе-хе.

Тэмуджин подивился изворотливости Сорган-Ширы. Хотя если подумать, нечему тут особенно удивляться: за спиной у старика столько прожитых трав – на своём веку чего только не повидал он и чего только не испытал. Опыт многое даёт человеку.

– Если бы не ты, ни за что не ушёл бы я от Таргутая, – сказал мальчик дрогнувшим голосом. – Спасибо, что не выдал. Настанет время – стану ханом и обязательно отблагодарю тебя.

– Не о том сейчас тебе надо думать.

– А о чём же?

– О том, как добраться до своих родичей. Но степь большая, а ночь для беглеца – ох как коротка.

– Да, мой отец говорил: степь – хозяйка, человек в ней – гость. Это хорошо, что она большая: укроет гостя. А если всё-таки попадусь на глаза нукерам Таргутая – уж я им в руки живым не дамся. Но сначала постараюсь, чтобы обе стрелы не пропали даром.

– Постарайся всё же не попасться им на глаза. А мою беломордую рыжуху не слишком понукай, но и не останавливайся как можно дольше: эта кобылка хорошо держит умеренный темп… Хотел бы я надеяться на твоё везение.

– Хуже, чем сейчас, всё равно не будет. Лучше один день быть свободным человеком, чем всю жизнь оставаться дрожащей тенью в невольничьей колодке… Ничего, я ловкий – доберусь.

– Это видно, да. Главное, чтобы в тебе не пошатнулась вера в свои силы. Уходит от погони не тот, кто бежит, а тот, кому суждено. Да хранят тебя духи предков и Вечное Небо.

…Задолго до рассвета сборы были закончены. Тэмуджин вскочил на лошадь и тронулся в путь. Вскоре он благополучно миновал значительно поредевшие к тому времени дозоры и затерялся в тёмном океане трав.

***

Мальчик ехал по прокалённой солнцем степи четверо суток, с редкими остановками для кратковременного отдыха. Всё смешалось у него в сознании, множество тягостных воспоминаний и противоречивых чувств боролись друг с другом. Но долго копившиеся злоба и жажда мести никуда не делись, они лишь упрочивались день ото дня – и лишь немного потеснились на время, стушевавшись в тот миг, когда усталому беглецу наконец удалось отыскать свою семью… Не было предела радости его родных.

– А я-то гадала: жив ли мой сынок, не замучил ли его проклятый Таргутай, – плакала Оэлун, обнимая Тэмуджина, прижимая к груди его запылённое лицо. – Но Великий Тэнгри хранит тебя, не зря я приносила ему жертвы!

– Молодой хозяин, наверное, голодный, – сказала старуха Хоахчин. – Сейчас я разведу огонь и сварю шол24.

– Да-да, – подхватила Оэлун. – А ещё у нас есть корни сараны, ты потом запеки их на угольях. Готовь побольше, ничего не жалей, ведь у нас сегодня праздник. Будем пировать!

– Нет, – возразил Тэмуджин, – сейчас не время для пиршеств. Собирайтесь, нам надо как можно скорее уходить отсюда.

– Правильно, – поддержал его Хасар. – Таргутай Кирилтух не успокоится, скоро его нукеры явятся сюда искать брата. Обозлённая собака три дня на людей бросается, а злой человек и того дольше держит камень на сердце.

Не теряя времени, они принялись собирать свой нехитрый скарб в возок. Хорошо ещё, в него было кого запрячь: двух лошадей не смог отобрать Таргутай, поскольку те паслись на дальнем выгоне во время налёта тайджиутов.

Очень скоро семья Борджигинов свернула юрту и, покинув обжитое становище, двинулась вслед за клонившимся к закату солнцем.

– Ну вот, едем на новое место, – шептала Оэлун, сидя в тряском возке. – Где-то теперь остановимся и как там обживёмся? Хотя на старом месте много несчастливых дней выпало на нашу долю…

– Много, о-о-ох как мно-о-ого! – эхом подхватила Хоахчин, будто собиралась с этих слов затянуть печальную песню; но голос её тотчас пресёкся старческим кашлем – и она склонила голову к плечу Оэлун, и, постукивая себя сухоньким кулачком по груди, умолкла.

– Травы за травами уходили в прошлое, а мы не видели ничего хорошего, и горести точили моё сердце, будто черви, – взгляд Оэлун невидяще скользил по уплывавшим назад высоким ковылям, и она украдкой утирала рукавом выступавшую на глазах влагу. – Человеческий век короток, а его печалей хватит на целую тысячу жизней. Хотелось бы мне верить, что сегодня закончатся наши беды и больше никогда не вернутся.

– Не вернутся, – уверил её приободрившийся Тэмуджин.

– Брат сумел сбежать от Таргутая, и теперь всё будет хорошо, раз он снова с нами, – весело поддакнул Хасар.

– Мне-то уже ничего не надо, – продолжала своё Оэлун с печальным лицом. – Если б только вы, мои мальчики, смогли вырваться из нищеты и преуспели в жизни. Но ума не приложу, как этого добиться. Чует моё сердце, на нашем пути ещё столько опасностей, что недолго всем головы сложить…

– Ничего, мы всего добьёмся, – твёрдо сказал Тэмуджин.

– А если что – лучше сложим головы, чем станем пугаться каждого шороха и шарахаться от врагов, как робкие дзерены! – выпалил Хасар. Но тотчас умолк и сконфуженно отвёл взгляд в сторону, вспомнив, что сейчас-то они как раз и бегут, стараясь скрыться от недругов.

– Нет уж, сложить головы – дело недолгое, – поправил младшего брата Тэмуджин. – Мы подождём, пока придёт наше время. Тогда всё у нас будет, и мы сведём счёты с Таргутаем.

Так уж устроен человек: ему легче жить, когда он верит в лучшее. Однако сердце не обмануло Оэлун: семье Борджигинов предстояло ещё немало испытаний и невзгод.

***

После благополучного исхода недавних своих злоключений Тэмуджин воспрял духом. Не зря говорят: никто не возвращается из плена таким, каким он был раньше, а промокший под дождём росы не боится. Впрочем, надежда на лучшую долю всегда жила в нём; даже в самые трудные времена она не давала окончательно упасть духом, опустить руки и сдаться. Ведь только тот побеждает неблагоприятные обстоятельства и ополчившихся против него жестоких недругов, кто умеет бороться. Пусть впереди ждала неизвестность. «Хуже, чем было, уже не будет. Даже если Таргутай снова настигнет меня, я не дамся ему в руки живым», – так решил Тэмуджин.

О, теперь настало иное время! Неволя, унижения и страдания канули в пучину прошлого. Тэмуджин наслаждался быстрым течением дней. Он испытывал радость от ощущения упругости своего тела, от неповторимости каждого движения, от полноты каждого вздоха. Всё у него было впереди; воображение юной души питали яркие краски свободы, а дорога жизни тянулась вдаль – и, теряясь за линией степного окоёма, казалась бесконечной.

Вместе со своей семьёй Тэмуджин нашёл пристанище близ реки Сангур, на южном склоне горы Бурхан-Халдун. Место тихое, пустое и достаточно удалённое от чужих многолюдных улусов. Здесь Тэмуджину и его родичам ничто не угрожало, и они продолжительное время жили спокойно. Поначалу довольствовались тем, что, как и прежде, выкапывали коренья, ловили рыбу, охотились на дроф, тарбаганов и горную крысу-кучугур.

Но повзрослевшим мальчикам хотелось большего, чем каждодневные заботы о пропитании. Они были полны молодых сил и желали применить их, проявить свою удаль, дабы утвердиться в этом мире. Тэмуджин, Хасар, Бельгутей, Хачиун и Тэмуге стали промышлять грабежами и угоном скота, совершая всё более далёкие вылазки в степь, всё более дерзкие налёты на чужие табуны и становища. От куреня к куреню быстро разнеслась молва об отряде неуловимого и бесстрашного Тэмуджина, сына Есугея-багатура. Того самого Тэмуджина, с которым не смог справиться Таргутай Кирилтух, и который посмеялся над всем улусом предавших его тайджиутов.

Молва ширилась и разрасталась. Её было уже не остановить – подобно тому, как не удержать руками течение речной воды или полёт птичьих стай. Одни говорили о сыне Есугея-багатура со страхом, другие – с нескрываемым восхищением, третьи слушали тех и других, качали головами, понятливо похмыкивая, да и тоже делились мнениями:

– Настоящий разбойник! Подумать только: совсем недавно едва доставал до верха тележного колеса. А теперь даже на купеческие караваны нападает. И как он не боится прогневить Вечное Небо своими грабежами?

– А ведь говорят, в его отряде одни мальчишки.

– В том-то и дело, что больно резвые они для мальчишек. Просто удивительно.

– Не вижу в этом ничего удивительного. Новорождённый телёнок даже тигров не боится. Таково уж свойство юности: она страха не ведает.

– Хороши телята! Сущие головорезы!

– Со всей степи самые отъявленные лиходеи сбились в стаю. Хоть и сказывают, что не поможешь росткам, вытягивая их из земли, но тут, верно, являет силу волчье семя Борджигинов: вон какими всходами проросло.

– Да уж, сын волка вряд ли сумеет сделаться телёнком. От судьбы на дне кувшина не спрячешься.

– Разбойное семя всегда носит по ветру: где-нибудь оно да упадёт в землю, чтобы прорасти, как же без этого.

– Другие на их месте давно сложили бы головы не в одном, так в другом набеге, а эти волчата словно заговорённые. Не иначе, им помогает сам Великий Тэнгри.

– Ну, если так, тогда мы ещё увидим, как Тэмуджин сумеет вернуть себе улус Есугея-багатура.

– Нет, это вряд ли. Не по зубам ему Таргутай Кирилтух. Маленьким топором большого дерева не срубишь.

– А вот посмотрим. Топор-то небось вырастет. Ведь Таргутай тоже не сумел извести Тэмуджина: не согнул зелёный прут – потом уж не согнёшь, когда из него вырастет дерево. Если у мальчишки достанет ума и ловкости не сгинуть до срока, то скоро всем тайджиутским родам придётся крепко пожалеть, что не сумели сжить его со света в детстве.

– Тайджиутов много. А мальчишек у Тэмуджина – горстка. Если решатся вступить в противоборство с улусом Таргутая, последствия для юных разбойников выйдут печальные.

– Кто думает о последствиях, тот ни за что не станет храбрецом…

Рассказывали о Тэмуджине и его братьях немало правдивого, но ещё больше невероятного, тысячекратно преувеличенного. Так уж водится повсеместно в любые времена: досужим языкам только дай приукрасить чужие похождения.

А потом наступило время, когда к нему потянулись люди из чужих кочевий. Это были и беглые рабы-боголы, и такие же, как он, изгои, коим наскучило полуголодное нищенское прозябание, и просто юные удальцы без роду и племени. К нему шли молодые и горячие, те, кому невмоготу повседневное однообразие немудрёного степного быта – они жаждали подвигов и приключений, скорого обогащения и бранной славы. Это было как живительный дождь, который долго копился в небе, и вот наконец тучи прорвало – и сокрытая травами неприметная лужица вдруг стала превращаться в большое озеро, по которому ветер вот-вот погонит высокие волны.

Мир устроен жестоко, и его не переделать, потому не остаётся иного, кроме как собрать достаточно сил, чтобы не дать себя погубить. Одно несчастье учит лучше тысячи наставлений, а Тэмуджин за свою – пока ещё недолгую – жизнь успел преодолеть достаточно напастей и бездолья; мало сыскалось бы в степи людей, кому по плечу вынести такое. И теперь волчонок быстро превращался в грозного степного волка.

Порой вспоминались ему слова Сорган-Ширы, сказанные на прощанье в ночь побега:

– Не теряй напрасно времени в молодости, в старости его останется очень мало.

Нет, он старался не терять времени даром.

***

Постепенно собрался у Тэмуджина пусть небольшой, но уже свой собственный улус. Несколько сотен отборных молодых нукеров – лихих рубак и метких стрелков – были готовы пойти за ним в огонь и в воду.

– Когда мы были малы и слабы, любой мог обидеть нас, – сказал однажды Хасар братьям. – А сейчас уже никто не посмеет тронуть нашу семью. Не пора ли явиться к тайджиутам и убить подлого Таргутая?

– Но у него намного больше людей, – возразил осторожный Хачиун.

– Зато каждый наш воин стоит нескольких тайджиутских, – вступил в разговор Бельгутей. – Они не побоятся померяться силами с нукерами Таргутая Кирилтуха. Доберёмся до этого облезлого осла – вспорем его жирное брюхо, а внутренности бросим собакам.

– Вот именно, – с запальчивостью поддержал его Хасар. – Сколько лет мы мечтали о мести! Говорят же: не бойся медлить, бойся остановиться. Веди нас, Тэмуджин, и мы отплатим за все прошлые обиды!

– Ещё не пришёл срок, – медленно ответил тот. – Таргутай был другом нашего отца, а потом предал нас. Нет, убить его – слишком слабая месть. Я поступлю иначе: отберу у него власть, а потом…

Он сделал паузу, раздумывая, как поступить с ненавистным нойоном – и Тэмуге, самый младший из братьев, не утерпев, спросил:

– Убьёшь?

– Нет, – прозвучало в ответ. – Я же сказал: это слишком слабая месть, мне её недостаточно.

– Повесишь ему на шею кангу? – предположил, в свою очередь, Хачиун.

– Любая канга должна показаться ему легче птичьего пуха, летящего по ветру, – сказал Тэмуджин, выдавив из себя кривую улыбку. Затем его лицо посуровело: