Русский город Севастополь. Книга вторая

– Мы – другое дело. А вы – командир.

– Баста! – крикнул заряжающий, выковыривая из ствола остатки тлеющего картуша. – Пушки остужать!

Тут же матросы накинули на ствол тряпки и принялись поливать пушку из вёдер. К дыму прибавился пар. Остро пахнуло уксусом.

– Удирает! – кричал «махальщик».

Александр вновь выглянул из-за бруствера. Линейный корабль, краса французского флота, «Шарлемань» позорно развернулся кормой к батарее и выходил из боя.

Вдруг, гулкий гром раскатился над водой. Все обернулись в стороны Севастопольской бухты. На противоположном берегу, над Константиновской батареей всплыло чёрное облако.

– Пороховой погреб взорвали! – крикнул «махальщик»

– Так что там с батареей? – с тревогой спросил Андреев.

– Флаг стоит.

Вдруг все увидели, как из стены дыма над водой появился нос большого корабля, затем он весь вынырнул из завесы и полным ходом направился в бухту. Корабль разразился обеими бортами. Левый борт продолжал бить по затихшей Константиновской батарее, правый стрелял по десятой.

– Вот чёрт! Хочет боны прощупать! – выругался Андреев.

– Флагман английский к нам жалует, – крикнул ему поручик Зяким, командующий правым фасом.

– Так, дайте ему прикурить, коль просит? – потребовал Андреев.

Правый фас батареи вступил в перестрелку. Но английский корабль держался ближе к замолкшей Константиновской батарее и шёл уверенно. Наверняка имел сведения о фарватере. Казалось, его теперь не остановить. Но тут, вдруг, ожила Константиновская батарея, огрызаясь четырьмя уцелевшими орудиями. Выпалила прямо в упор «Агамемнону». Над палубой английского флагмана взметнулось пламя. Корабль остановился, а потом дал задний ход. Новый удачный выстрел с Константиновской батареи, и у «Агамемнона» рухнула труба. Он потерял скорость и стал крениться на правый борт. К нему подлетел пароход, быстро взял на буксир и уволок обратно за стену дыма.

– Драпает! – ликовали матросы.

– Полундра! – закричал «махальщик».

На место вышедших из боя «Виль де Пари» и «Шарлемань», на ближнюю дистанцию, прикрываясь дымом, подкрались «Монте-Белло» и «Виль де Марсель».

«Монте-Белло» дал бортовой залп. Батарею сотрясло. На Александра налетел матрос, сбив его с ног. Раздались стоны. Александр вскочил. Осмотрел себя, ощупал. Цел! Фуражку куда-то унесло. Бог с ней! Одно орудие скосилось, слетев передним колесом с лафета. У второго разбило станок и опрокинуло на землю. Матросов из обслуги разбросало. Человек пять лежали недвижимо. Кто-то ползал, пытаясь прийти в себя. Один сидел на корточках, держался за голову и жутко выл. Чижов стоял на четвереньках, выгибал спину и охал. Александр бросился к нему.

– Что? Ранен? – Попытался его поднять.

Чижов сплюнул кровавую юшку в песок, простонал

– По хребту огрело так, что не вздохнуть.

Александр осмотрел его спину. Рубаха разорвана, между лопаток огромный кровоподтёк. Пощупал рану. Чижов ойкнул.

– Ребра целы, – успокоил он матроса.

– Ага, – слабо кивнул тот. – Так – колотуху словил.

– Мичман Кречен, что за телячьи нежности! – кричал Андреев, спеша к нему с командой из пяти матросов. – Чижов, хватит отдыхать! Поднимайся!

– Орудия сбиты! – отрапортовал Александр.

– Так наведите порядок! Палубу очистить! Орудие поставить на место. Сбитое – заменить.

Раненых быстро вынесли в укрытие за казарму. Матросы облепили покосившуюся пушку.

– Навались! – командовал Андреев и сам бросился на помощь. Александр последовал его примеру. Орудие раскачали и поставили обратно на лафет. Из резерва уже катили единорог на полевом станке.

У правого фаса громыхнул малый пороховой погреб. Тут же половина батареи пропало в чёрном дыму.

– Вот, проклятье! – воскликнул Андреев и бросился в сторону взрыва. Быстро обернулся: – Действуйте, Кречен! Я вами весьма недоволен!

Из расчёта осталось трое матросов. Александру самому пришлось сбегать к погребку и принести два жестяных кокора с ручками из пенькового каната.

– Ваше благородие, подсобите, – попросил Чижов. – Рук не могу поднять.

– Что надо? – подскочил к нему Александр.

– Подъёмный винт крутите, а я целиться буду.

– Да куда же целиться?

Впереди стояла сплошная стена дыма, сквозь которую едва пробивало солнце бледным светлым пятном.

– А вон-на, – указал Чижов.

В дыму прорезались вспышки, словно отдалённые молнии. Тут же над головой с рокотом пронеслись снаряды. Александр схватился за рычаги и принялся вертеть ворот под задней частью ствола.

– Стоп! Готово! – скомандовал Чижов.

Александр сам дёрнул спусковой шнур. Орудие ухнуло, откатилось.

– Снаряды давай! – кричал заряжающий. – Девятое орудие! Снаряды!

Подбежал боцман Карчук и виновато обратился к Александру:

– Ваше благородие, снарядов нет никаких. Все израсходовали.

– А почему не подвезли? – спросил Александр.

– К нам не проехать. Дорога простреливается. Пытались. Из трёх подвод одна еле доползла, да и ту на обратном пути сбило.

– Неужели вообще ничего нет? А как же мы теперь? – растерялся Александр.

– Только бомбы пустые остались. К ним огнепроводных трубок нет.

– Что будем делать? – обратился Александр к Чижову, как к более опытному артиллеристу.

– Так, неси бомбы, – тут же нашёлся наводчик. – Песком набьём – и так сойдёт.

Бой продолжался до сумерек. С кораблей не могли стрелять по навесной траектории, а били настильно. Вражеские ядра вздымали в море фонтаны брызг, сотрясали бруствер, проносились над головой и падали где-то за горжой, но редко попадали в амбразуры. А в ответ французы получали точные выстрелы в борта. Бой шёл вслепую. Стоял мёртвый штиль. Корабли, батареи и море между ними накрыло густым облаком дыма. Ориентировались только по вспышкам от вражеских орудий.

К шести часам канонада начала стихать. Андреев тут же вызвал из прикрытия пехоту. Приготовились к отбитию десанта. Прикатили лёгкие полевые пушки, зарядив их картечью. Махальщики до рези в глазах вглядывались в дым, ожидая увидеть вражеские шлюпки. Стрелки заняли места на бруствере. Матросам раздали абордажные гранаты. В тяжёлые мушкетоны забили по несколько пуль. Принесли пики с длинными наконечниками. Александру дали тяжёлую, короткую абордажную саблю. Матросы собрались вокруг него. Даже Чижов смог кое-как держать пику.

– Ну, ваше благородие, – сказал матрос. – Командуйте. В абордажном бою были?

– Ни разу, – признался Александр.

– Главное – кричите громче и по-звериному, а мы вас прикроем.

Вдруг один из махальщиков закричал:

– Уходят!

– Повторить! – приказал лейтенант Андреев.

– Корабли уходят.

Все с удивлением переглянулись. Через мгновение над батареей разнеслось дружное «Ура!»

Пароходы потянули на буксирах к Камышовой бухте искалеченные французские корабли. Английский Королевский флот уходил к Каче побитый и опозоренный. Англичане, имея более трёхсот орудий, так и не смог до конца подавить Константиновскую батарею. Та все огрызалась четырьмя пушками, уцелевшими после взрыва порохового склада, и огрызалась успешно. Один из английских кораблей сел на мель, и его долбила батарея Карташова. Корабль чудом держался на плаву. Мачты снесены. В борах дыры. Пушечные порты разворочены. Паровой фрегат пришёл на помощь и с большим трудом снял беднягу с мели, при этом сам получил несколько пробоин.

Десятая батарея ликовала. Последними с позиции уходили два турецких корабля. Всё сражение турки держались на дальней дистанции. Уплывая, они ещё били кормовыми орудиями. Но на них не обращали внимания.

Александр радовался вместе со всеми. Кричал «Ура!», надрывая горло до хрипоты. Вдруг его толкнуло в левый бок с такой силой, что небо и земля закувыркались….

***

– Кречен, сильно ранены?

Все гудело и подрагивало. Капитан-лейтенант Андреев навис над ним. Что он у него спрашивает? Ранен? Почему ранен?

– Кречен, слышите меня? У вас кровь на лице.

Где? На лице? Александр потянулся к лицу. Рука, как будто чужая. Ладони пронзали тысячи иголок. Пальцы коснулись чего-то липкого.

– Да не лезьте к ране грязными руками! – требовал Андреев.

Ух! Отошло. Сознание вернулось, будто вынырнул из глубины.

– Камнем вскользь, – сказал боцман Карчук, осматривая его голову. – Я сейчас перевяжу, да надобно отправить в госпиталь.

В гичку сгрузили двоих лежачих на носилках. Следом усадили человек пять легкораненых. Карчук помог Александра сесть в гичку, сам остался на берегу, поспешил обратно к батарее. Весла ударили по воде. Гребцы быстро домчали лодку до Графской пристани. Там уже ждали солдаты из госпитальной команды.

– Откуда? – спросил фельдфебель с белой повязкой на рукаве.

– С десятой батареи, – ответил матрос на руле.

– Носилки берите, – приказал он санитарам. Взглянул на Александра. – Ваше благородие, сами дойдёте?

– Покажите куда, – попросил Александр.

– В Благородное собрание. Вас там осмотрят.

Какой-то матрос подставил плечо и помог подняться по ступеням. Оказавшись наверху у портика, Александр поблагодарил матроса:

– Спасибо. Дальше я сам.

По площади сновал народ. Санитары с носилками. Матросы и солдаты вели под руки раненых или тащили их на себе. Кругом стоны. Вся площадь в кровавых следах.

У входа в Благородное собрание рядами лежали носилки с телами. Фельдшеры производили быстрый осмотр и говорили, куда кого нести. Александр подошёл к одному из фельдшеров, тощему, бледному студенту в круглых очках.

– Что у вас? – взглянул он на голову.

– Задело слегка.

– Прямо, до конца, направо, – скороговоркой выпалил студент и принялся дальше осматривать раненых.

В просторном зале стояло множество коек. Люди стонали, бранились, кричали. Навалился тяжёлый запах крови пота и лекарств. Справа узкий длинный стол для ампутаций. Александр увидел, как санитара положили на стол солдата. Рука у него свисала на одних жилах. Ему накинули на лицо тряпку, смоченную эфиром. Он орал благим матом. Двое санитаров его держали. Хирург взмахнул ножом, рука полетела в угол, в большую деревянную кадку, из которой уже торчало множество конечностей. Солдат заорал, когда к ране приложили губку:

– Жжёт! Жжёт!

– Терпи, браток! Терпи! – Придавил его к столу здоровенный фельдшер, не давая дёргаться.

Солдата снял. Уложили на кровать. Другие санитары стали его перевязывать. Стол тут же облили водой, смывая кровь, быстро протёрли ветошью, и ужу несли другого раненого с разодранным бедром.

– Чего встали, ваше благородие? – услышал Александр недовольный оклик. Санитары несли носилки с офицером. Александр посторонился. Носилки проследовали мимо в боковую комнату. Вся грудь офицера чернела от крови. У стола сидел медик в шинели нараспашку, из-под которой выглядывала длинная красная фуфайка. На голове картуз. Седые клочья волос торчали на висках, переходя в баки. Казалось, он дремал. Но как только внесли офицера и положили на стол, тут же очнулся, вскочил, скинул с плеч шинель. Осмотрев рану, приказал разорвать сюртук и рубаху на груди раненого. Один из санитаров вложил ему в руки хирургический нож и щипцы. Ловкими, неуловимыми движениями он сделал разрез. Зацепил осколок и вынул из плоти.

– Все! – сказал он. Кровь остановите.

К нему подбежала солдат в окровавленном кожаном фартуке.

– Тяжёлое ранение. В голову.

– Пойдёмте!

В зал ворвался штабс-капитан с перекошенным лицом.

– У меня полковник Баранов. Ногу оторвало.

– Несите туда, – указали ему.

– За мной! – крикнул он солдатам с носилками.

На операционном столе тем временем орал солдат. Вжикала пила, отрезая кость. Александр не в силах был все это слышать. Быстро прошёл зал между рядами походных коек. Увидел справа комнату. Бурлили огромные самовары. Труба выходила в окно. Под потолком стоял пар вперемешку с дымом. У стены навалены мешки с бинтам и корпией. На стеллажах разноцветные склянки и бутылки. Фельдшеры быстро входили, брали перевязочный материал и выходили.

– Сюда! – санитар подскочил сзади и усадил Александра на стул. Быстро сняла повязку с головы. Щёлкнули ножницы, и пряди окровавленных волос полетели на пол. – Терпите! – строго сказал он. Рану обожгло огнём, даже в глазах потемнело. – Кость цела, ваше благородие, – успокоил его фельдшер. Быстрыми движениями перевязал голову. – Готово!

***

Александр не заметил, как очутился на улице. Осознал, что стоит у парадного входа в Благородное собрание. К подъезду все подносили и подносили раненых. Грохотали батареи на оборонительной линии. Поднявшийся вечерний лёгкий ветерок, даже сюда сносил клочья порохового дыма. Рану дёргало пульсирующей болью. Не соображая ничего, не разбирая дороги, Александр пошёл вверх по бульвару. Миновал памятник Казарскому: каменную усечённую пирамиду с чугунной ладьёй на вершине. Прошёл мимо беседке, в которой стоял офицер с подзорной трубой и наблюдал за происходящей перестрелкой.

– Куда вы, ваше благородие? – остановил его матрос с ружьём в руках. – Сюда нельзя!

Александр попал на батарею. Четыре бомбических орудия были обращены в сторону моря. Возвышалась баррикада из камней и мешков с землёй.

– Простите. – Он повернулся, побрёл в другую сторону.

Внизу всё ещё гудела канонада. Но стреляли уже реже. Где-то недалеко, в балке бахали тяжёлые орудия, посылая снаряды в сторону Сапун-горы. Звук каждого выстрела болезненным эхом отдавался в голове.

Он вновь вышел на бульвар. Солнце опускалось к горизонту. Тени становились вытянутые. Вдруг ниже на площади грянул духовой оркестр. Играли задорно, от души. К чему эта музыка? – удивился он.

Мимо шли несколько офицеров в пыльной одежде. На лицах пороховая копоть. Они о чем-то весело разговаривали.

– Не подскажете, почему музыка? – спросил у них Александр.

– Отбили их! – весело ответили ему. – Наваляли по полной!

– Простите, штурма не было?

– Какой там! Даже не сунулись!

Павел! – резанула мысль. – Надо его разыскать.

Звуки оркестра радостно разливались по площади. К Благородному собранию все ещё несли искалеченных. Тёмная кровавая дорога тянулись от пристани к подъезду здания. Как-то все нелепо и несуразно.

Александр направился вверх по широкой улице. Влился в толпу людей, спешащих по своим делам. Много офицеров. Одеты по полевому: в шинелях, фуражках, в высоких сапогах. Никаких эполетов и киверов.

Обошёл здание Благородного собрания. Возле подъезда стояли санитарные фуры. Меж деревьев натянуты верёвки, на которых сушились бинты. Тут же два дальнобойных орудия и пирамиды ядер.

Александра качало, но он старался идти ровно. Шёл по светлой стороне улице с белостенными красивыми домами. Добрел до собора Архангела Михаила, смотревшего главным фасадом на бухту. За храмом, прямо поперёк улицы возвышалась баррикада из камней. Двое часовых у небольшой корабельной пушки.

Наконец он нашёл гостиницу Шнайдера. Дом в три этажа с ажурными балкончиками. Александру показали, как пройти наверх. На втором этаже он обнаружил нужную комнату. Дверь, впрочем, была открыта. Из неё тянулся по коридору шлейф табачного дыма. В комнатке находились три узкие кровати, стол посредине и резной покосившийся шкаф в углу. Занавески на окне когда-то белые, нынче порыжевшие. Человек пять офицеров сидели за столом, играли в карты, попыхивая папиросками. Тут же на столе бутыль водки и непритязательная закуска из пикулей, сала и чёрного хлеба. Один из них, молодой, но уже поседевший артиллерист. Двое пехотных. Остальные двое из инженеров.

– Прошу прощения, господа, – поздоровался Александр. – Я ищу своего брата, поручика Кречена.

– Спит, – указали ему на дальнюю кровать у самого окна. – Не желаете к нам присоединиться?

– Нет, спасибо.

Александр подошёл к Павлу. Тот лежал на боку, отвернувшись к стенке, в сапогах прямо на матраце, укрывшись шинелью. Александр присел на край.

– Павел? – осторожно тронул он брата за плечо.

– Я не спою, – подал голос Павел.

– Просто так лежишь? Почему? У тебя все хорошо?

– Нет! Я – ненормальный! – с отчаяньем и злобой ответил Павел из-под шинели.

– Да что же такое?

– Я – другой, Саша! Что я напишу маме? Как я вообще смогу что-то писать?

– Объясни толком, – попросил Александр, не поняв ни единой фразы.

– Кругом все падали, умирали, их разрывало ядрами, они истекали кровью, кричали от боли, а во мне ничто не дрогнуло. Я ко всему был равнодушен. Как будто это происходило не со мной. Я просто где-то рядом сидел и читал книжку про себя, – с отчаяньем высказал Павел.

– Такое бывает, – сказал один из пехотных офицеров, видимо уже бывавший в подобных сражениях. – Кажется, что все вокруг понарошку, какая-то непонятная игра. Все ждёшь, что в мгновение она прекратится, но никак не можешь дождаться.

– Это точно, – подтвердил другой. – А главное, наступает момент, когда тебе все безразлично. Устаёшь от страха, будто сходишь с ума.

– Ему водки надо выпить, – предложил седой артиллерист.

Павел стянул с головы шинель.

– Жернов погиб, – тихо сказал он. – Хотел меня с собой забрать. – Он закатал рукав и показал черные кровоподтёки на предплечье. – Так сильно вцепился в меня…. А я остался здесь.

– Прости, но я ничего не понимаю, – сказал Александр.

– Ваш брат на третьем бастионе был, – нехотя объяснил ему инженер-поручик. – Там из двадцати орудий только два уцелело. Из прислуги пятеро матросов в живых остались. Погреб пороховой рвануло. Тело лейтенанта Лесли искали, да так и не нашли. Хорошо трёх человек ещё живых откопать успели. Вашего брата Бог уберёг.

– Господи, Павел! – ужаснулся Александр.

– Представляешь, Саша, я лежал и не мог пошевелиться, а мне кто-то бил в бок ногой со всей силы. Я попросил Бога, чтобы он поскорее умер, и Бог выполнил мою просьбу. Это грех, Саша?

– Да не виноват ты, – успокаивал его седой артиллерист.

Павел наконец взглянул на брата. Увидел повязку на голове.

– Сашка! – испуганно закричал он и резко поднялся. – Что с тобой?

– Ерунда. Камнем припечатало, – махнул рукой Александр.

– Каким камнем? Откуда камни на пароходе?

– Не на пароходе. Я на десятой батарее был.

Офицеры разом обернулись на Александра, забыв о картах.

– Как, на десятой? – спросил один из инженеров. – Так, мы вас всех уже похоронили. Там же на мыс столько чугуна скинули – подъехать невозможно. Дорога к десятой ядрами покрыта, что заводь жабьей икрой.

– У нас всего пятерых убило и человек двадцать ранило. Вот, меня задело, – грустно улыбнулся Александр.

В коридоре раздался нарастающий топот. Вбежал пехотный поручик в расстёгнутой шинели. Фуражка лихо сдвинута на затылок, открывая непослушный, жёсткий, русый чуб.

– Господа, что вы тут, как крысы в норе? Ну-ка марш на улицу! Праздник в полном разгаре! Живо! Живо поднялись и – на улицу!

Уже совсем стемнело. У Графской пристани играл духовой оркестр. Ярко пылали костры, освещая площадь. Народу собралось видимо-невидимо. Кружились пары. Шустрые торговцы продавали сбитень и пироги.

– Что празднуем? – спросил Александр у какого-то лейтенанта.

– Победу! – ответил тот. – Бомбардировку выстояли!

У лейтенанта были перебинтованы обе кисти рук, только на правой оставлен свободным большой палец. Им он придерживал папироску.

Александр с Павлом нашли укромное место за углом небольшого дома. Присели на каменную скамью. Отсюда открывался вид на бухту. Светились корабельные огни. Где-то ещё разговаривали пушки. «У-ух!» – говорила одна. «Бу-ум!» – отвечала другая. Доносился запах гари.

– Ну, что, отошёл? – спросил Александр.

Павел кивнул.

– А тебе было страшно? – Павел передёрнул плечами, как от холода.

– Конечно, – вздохнул Александр. – Первый раз в таком деле. Много слышал о баталиях, но не думал, что так жутко бывает. Капитан-лейтенант Андреев меня отругал. Да и верно отругал. Я, оказывается, ни на что не способен. С двумя орудиями справиться не мог, не то, что с батареей. Стыдно как-то….

– Мне тут пришла мысль, – произнес тихо Павел. – Я не смогу больше приехать в Петербург.

– Почему?

– Не знаю. Я стал какой-то другой в один миг.

– А как же матушка?

Павел неопределённо пожал плечами.

– Нет, брат, это хандра. Это пройдёт, – погрозил ему пальцем Александр.

Павел хмыкнул.

– Я же тебе говорил, что молил о смерти ближнего. Страшный грех на мне. А потом я пытался откупиться.

– Откупиться? От чего? От греха? Это как?

– Встретил ангела. Не смейся! – Павел говорил серьёзно. Губы его слегка дрожали. – Настоящего ангела. Я предложил ему денег.

– И что ангел?

– Он их не взял. А предлагать деньги ангелу – тоже грех.

– И сколько ты предложил в обмен за грехи?

– Пятак.

– Пятак? – засмеялся Александр. – Не пойму тебя: ты в шутку говоришь или всерьёз?

Павел промолчал. Нет, он не шутил. С ним творилось что-то непонятное. Каким-то глупым мелочам он стал придавать огромное значение.

– А как же твой лягушонок? Ты же дал слово Лили: приехать и жениться, – напомнил Александр.

– А что, лягушонок? – Павел глядел себе под ноги. – Помнишь, как сильно любили друг друга Виктор и Ирина? Когда он был в походе, она чуть ли не каждую неделю приезжала ко мне в училище и спрашивала хоть какую-нибудь весточку о Викторе. Переживала. Узнала, что он ранен, плакала. И вот он вернулся, сделал ей предложение, а она его отвергла.

– Ну, не отвергла, а попросила подождать, – поправил Александр.

– А ты почему не сказал, что обручён? – Павел пристально посмотрел Александру в глаза.

– Что? – Александр насторожился. – Ты письмо получил от Виктора?

– С чего ты взял?

– Я только ему говорил. Что он написал? Я же просил его пока молчать! Вот же, брат называется.

– Я не получал письма от Виктора.

– Как….? Постой….. А откуда ты знаешь?

– Мне Артур сказал. Я в плену у него был после сражение на Альме.

– Артур! Он здесь? – в ужасе воскликнул Александр, вскочив на ноги. В голову ударила горячая боль. Он чуть не потерял сознание.

– Да. – Павел поднялся вслед за братом. – В лёгкой бригаде кавалерии.

– Этого ещё не хватало! – Александр печально взглянул на бухту, сверкающую корабельными огоньками. Обречённо произнес: – Что ж, знать – судьба.

– Не переживай, Саша! Может все образумится.

– Образумится? Ты видел, что сегодня творилось?

– Кречен? Вы что ли? Живой!

Мимо них шли офицеры во главе с капитаном Бутаковым. Бутаков остановился, подошёл к Александру, внимательно оглядел его и сердито сказал:

– Ух, Карчук, чёрт старый, сказал, что вам полголовы снесло. Я всё переживаю, что опять без механика остался. Думаю: и дёрнул меня леший вас отправить на батарею…

– Ерунда, – усмехнулся Александр. – Завтра буду на корабле.

– Нет, уж, давайте так, Кречен: отдохните, подлечитесь. Мне на корабле нужен инженер со здоровой головой. Хотя бы денька два.

– Слушаюсь, – согласился Александр. Затем спросил: – А вы куда спешите?

Бутаков помрачнел.

– В морской госпиталь. Адмирал Корнилов ранен. Надо навестить его.

– Корнилова? – испугано воскликнул Александр. – Сильно ранен?

– Сам толком не знаю.

– Можно с вами?

***

Чтобы подойти к дверям морского госпиталя, сперва пришлось продираться сквозь плотную толпу матросов. У самих дверей столпились офицеры. Их сдерживал капитан Жандр, адъютант Корнилова:

– Нельзя к нему, господа. Доктора не велели.

– Ну, хоть скажите, как он? – попросил Бутаков.

– Что же я вам могу сказать, Григорий Иванович? – развёл руками Жандр. – Я не доктор. Надеемся на Бога.

– Можете ему передать, что мы сбили английские пушки, – попросил лейтенант Львов, только что пришедший с линии, весь в пыли, с опалёнными усами.

– Передам, – пообещал Жандр. – Обязательно сообщу вашу новость. Но, господа, не тревожьте адмирала.

В дверях появился Нахимов, капитан-лейтенант Попов и Тотлебен. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего.

– Как он? – обступили их офицеры.

Повисла напряжённая тишина. Нахимов снял фуражку и перекрестился.

– Завещал нам не сдавать Севастополь, – горестно объявил он.

***

Корнилова похоронили на следующий день. В шестом часу вечера гроб с телом адмирала вынесли из морского госпиталя. Шестеро матросов подняли его на плечи и тронулись по Екатерининской улице. Следом медленно шествовали морские офицеры с непокрытыми головами. Лица скорбные. Многие беззвучно плакали. За офицерами шагали два батальона солдат. Оркестра не было. Никто не смел проронить ни слова. Сумерки спустились в город. Громыхали пушки. Разрывы бомб озаряли молчаливую процессию. Гроб пронесли мимо Петропавловского собора к библиотеке. На подъёме двое солдат запалили факела и шли перед гробом, освещая последний путь великого адмирала.