Леворукие книготорговцы Лондона

Сьюзен вдруг поняла, что дико проголодалась. И неудивительно, со вчерашнего ланча у нее маковой росинки во рту не было, не считая двух печенюшек в участке. Правда, «дядюшка» Фрэнк приглашал ее обедать, но тогда она уже решила, что надо сматываться, и сказалась больной. Хотя он был с ней очень мил, ей все же показалось, что лучше засесть у себя в комнате и запереть дверь.

– А чем занимался Фрэнк Трингли? – спросила она.

– А что тебе сказал книготорговец? – вопросом на вопрос ответила Грин.

– Нет, я не про то… что он… как это назвать… дегустатор… я имею в виду, он же преступник, – залепетала Сьюзен. – Я видела кое-кого из его… подручных… кажется. У него был обрез в пакете из «Сейнсбери». Он даже не прятал его, ствол торчал наружу.

– Почему же ты не ушла оттуда? Не сбежала? – спросила Грин. – Почему ты была у него в доме, когда все случилось?

– Я хотела расспросить Фрэнка о том, в каких отношениях он был с моей мамой, и узнать, с кем она тогда общалась, – промямлила Сьюзен. – Фрэнк обещал рассказать все утром и предложил мне свободную комнату на ночь; там можно было запереться изнутри и все такое. Идти мне все равно было некуда, а тот тип с обрезом ушел. Сам Фрэнк не казался мне страшным. То есть я, конечно, чувствовала, что он какой-то… не такой… но не то чтобы опасный. Потом я передумала и собралась бежать, но наверху началась заваруха… и я пошла посмотреть.

– Важные у тебя, видать, к нему были вопросы, – сказала Грин. – Отца, значит, ищешь?

– А что, заметно? – огрызнулась Сьюзен. – Хотя это не ваше дело.

– Может, и не наше, – ответила Грин. – Но ты ведь сразу поняла, что это не Фрэнк.

– Да, я так подумала, – сказала Сьюзен и нахмурила лоб. – Сама не знаю почему…

– Потому что он был дегустатором, – сказала Грин. – Люди всегда инстинктивно чувствуют, что с ними что-то не так. Удобно для криминальных авторитетов – они пользуются этим, чтобы нагнать на людей страх.

– Но я все же подумала, что Фрэнк мог быть знаком с моим отцом, а значит, мог подсказать, где его искать. А в чем был замешан Фрэнк?

– Как обычно, – пожала плечами Грин. – Сутенерство, наркотики, сбыт краденого. Всего помаленьку. В его подчинении, кстати, была обширная территория – от Севен-Систерс-роуд до Северной кольцевой.

– А почему Мерлин превратил его в пыль?

– Спроси чего полегче, – фыркнула Грин. – Мне откуда знать? Книготорговцы только ставят нас в известность о том, что кто-то… что-то… из Древнего мира досаждает людям и что они сами разберутся. Особенно если в деле замешан еще и криминал.

– Но не в этот раз.

– Точно. Не в этот раз. Так ты готова?

– Да, – сказала Сьюзен.

– А эту историю забудь, – посоветовала Грин. – Как будто и не было ничего. Живи дальше.

– Постараюсь, – пообещала Сьюзен, когда они подходили к дверям.

– Но если начнет твориться какое-нибудь подозрительное дерьмо, звони, – добавила Грин и протянула визитку. – Первый номер – дежурный офицер, на связи круглые сутки, семь дней в неделю. Второй, от руки, мой домашний. Надеюсь, после того как мы с тобой расстанемся у миссис Лондон, тебя ждет долгая и счастливая нормальная жизнь. Но на всякий случай…

– О’кей, – сказала Сьюзен. – Только что вы называете подозрительным дерьмом?

За дверью переминался с ноги на ногу констебль со светлыми усами – похоже, хотел что-то сообщить. Но Грин, увидев его, скорчила такую мину, будто наступила в собачью какашку, тот развернулся и смылся.

– Сама поймешь, – сказала Грин тихо. – Поверь, такое ни с чем не спутаешь. Не исключено… вероятность, правда, невелика, но все же мои коллеги из криминальной полиции считают, что на тебя попытаются выйти дружки Фрэнка – тоже нечисть, но человеческая, уголовники. Кое-кто из них знает, что ты была в доме Фрэнка, когда он… э-э-э… скончался, скажем так. Но с ними проще – не шляйся по сомнительным кабакам и букмекерским конторам к северу от Холлоуэй, и все будет в порядке. Нормальные бандиты стараются держаться подальше от нечисти. Есть, правда, Культ Смерти, но… надеюсь, ты о них не узнаешь.

Сьюзен задумчиво кивнула. Ей вовсе не хотелось, чтобы в ее жизни появилось хоть что-то из того, о чем говорила Грин.

– А как насчет книготорговцев, хоть лево-, хоть праворуких?

– Они тоже должны оставить тебя в покое, – сказала Грин. – Только не ходи в их магазины.

– Так у них и правда есть магазины? – изумилась Сьюзен.

– В Лондоне два. Большой на Чаринг-Кросс-роуд, для новых книг, и второй, маленький, в Мейфэре, для коллекционеров, – сообщила Грин, открывая дверь и первой выходя на парковку. Там она внимательно огляделась и только потом сделала девушке знак. – Осторожно, ступеньки.

Глава 4

Чудесный видела я сон,

И, пробудившись, помню,

Как книжных тварей пестрый сонм

Не мог покинуть полки.

Пансион миссис Лондон и впрямь оказался куда лучше любого жилья, которое могла позволить себе Сьюзен. Четырехэтажный викторианский особняк на Милнер-сквер был чистым, содержался безукоризненно, все, чему положено было работать, работало. Сьюзен даже предложили комнату на выбор, и она выбрала верхнюю, под самой крышей. Комната, хотя Сьюзен никогда и никому не призналась бы в этом, оказалась даже больше ее спаленки в старинном и довольно ветхом коттедже матери. К тому же чище, аккуратнее, плюс с мебелью. Даже кровать и та была удобнее, чем дома.

Однако при всем том за комнату платил Особый отдел, а это значило, что за жиличкой не только будут следить – у Сьюзен было свое, весьма предубежденное отношение к тому, что инспектор Грин называла «присматривать», – но и отчитываться полиции о каждом ее шаге. Девушке становилось не по себе при одной мысли об этом, и она сразу дала себе зарок: съехать отсюда, как только найдет работу и получит первую зарплату. Вне всякого сомнения, сама себе она снимет что-нибудь намного хуже этого, но зато будет хозяйкой в своем доме.

Сьюзен приготовилась к тому, что за каждым ее входом и выходом станут следить и якобы равнодушная миссис Лондон, и ее постояльцы. Она ждала активных расспросов за завтраком, ждала, что какому-нибудь симпатичному молодому человеку (или девушке) приспичит пригласить ее на прогулку по городу, во время которой он (или она) станет выспрашивать подробности ее биографии. Но к ее удивлению, другие постояльцы, а их было всего трое, две женщины и один мужчина, оказались значительно старше ее самой и явно заботились скорее о том, чтобы сохранить тайну своей частной жизни, а не о том, как залезть в чужую. За завтраком хозяйка представила Сьюзен соседям, которые назвались явно вымышленными именами, после чего девушка оказалась предоставлена сама себе.

Конечно, она не исключала, что слежка ведется с помощью технических средств, и потому тщательно исследовала в своей комнате выключатели и пару подозрительных бугорков на стенах на предмет микрофонов. Однако бугорки, как и выключатели, оказались абсолютно невинными, а если бы даже не оказались, что она могла поделать? Постояльцам разрешалось пользоваться телефоном – аппарат стоял внизу, возле входной двери, – и уж в нем-то наверняка были жучки, но Сьюзен пока не звонила никому, кроме матери, а разговор с ней вряд ли представлял большой интерес для полиции.

Жассмин – вторая «с» появилась в имени матери всего пару лет назад, после краткого романа с одним нумерологом – нисколько не заинтересовало известие о безвременной кончине «дядюшки» Фрэнка. Правда, Сьюзен ни словом не обмолвилась ей ни о Мерлине, ни об огромной вше, ни о Древнем мире. Впрочем, все остальное, что дочь имела сказать матери при первом телефонном разговоре, также не тронуло Жассмин. Судя по всему, та опять пребывала в одном из своих сомнамбулических состояний: психологи объясняли их экспериментами с ЛСД в шестидесятых, когда она была тесно связана со многими известными персонажами тогдашней музыкальной сцены. Правда, придя в себя, Жассмин неизменно утверждала, что дело вовсе не в кислоте, которую она «употребляла очень умеренно», хотя и водила компанию с теми, кто без наркотиков жить не мог. Сьюзен не знала, верить ей или нет, но не особенно волновалась, давно привыкнув, что любые слова матери лучше делить на восемь.

– Пансион – это хорошо, – рассеянно отозвалась Жассмин. – Пришли мне открытку. С Трафальгарской площадью или другим симпатичным местом.

– Ладно, мам, – ответила Сьюзен.

Она не знала, почему ее мать так прикипела к этому месту, но раз в год, обычно в день рождения Сьюзен, они с матерью наведывались в Лондон и обязательно шли к колонне Нельсона. Там Жассмин пару минут сидела у бронзового льва работы сэра Эдвина Ландсира, а потом вела дочку в первое попавшееся кафе и заказывала пирожные.

Жизнь матери Сьюзен до рождения дочери была тайной. Все, что девушка знала о ее прошлом, было догадками, основанными на редких проговорках матери, – отвечать на прямые вопросы дочери Жассмин категорически отказывалась. Старинная, пятнадцатого века, ферма под Батом была единственным домом, который Сьюзен знала с детства. Ферма, как однажды обмолвилась Жассмин, «всегда принадлежала нашей семье», однако прежде использовалась только как место для отдыха, пока не родилась Сьюзен. Детство самой Жассмин прошло где-то в Центральном Лондоне, причем ее родители были людьми не бедными, судя хотя бы по тому, что ферма располагалась на трехакровом участке, а сам дом за последние сто лет претерпел по меньшей мере две серьезные переделки.

Но ни бабушек, ни дедушек, ни других родственников Сьюзен не видела ни разу – сколько она себя помнила, всегда были только она и мать.

Принимая во внимание то упорство, с которым мать избегала любых разговоров о собственном прошлом, можно считать настоящим чудом, что Сьюзен удалось добыть хоть какую-то информацию о своем возможном отце – несколько имен и еще кое-что. Правда, взглянув на Фрэнка Трингли, девушка нутром почуяла, что он ей не отец. Позже, услышав от инспектора Грин, что дегустаторы всегда вызывают у людей глубокое отторжение, она поняла почему.

Вычислить и найти Трингли было легче легкого. Каждый год он присылал рождественские подарки, а на упаковках стояли его полное имя и адрес. С остальными оказалось сложнее – от одних осталось только имя, от других, наоборот, только фамилия, записанная со слуха, и не факт, что верно. Еще в коллекции ее сокровищ были читательский билет, кажется, из библиотеки Британского музея, но такой линялый, словно его постирали в кармане штанов или куртки, так что имя выцвело до полной неузнаваемости, и портсигар, серебряный, с эмблемой, а то и гербом на крышке, однако имело это отношение к последнему владельцу вещи или нет, сказать было невозможно.

Но прежде чем пускаться в расследования, следовало позаботиться о заработке. Сьюзен имела приличный опыт работы в кафе, ресторанах и пабах (подрабатывала с четырнадцати лет – нелегально, конечно, но в провинции никто на это не обращал внимания), однако теперь, когда страна погрузилась в рецессию, найти место подавальщицы в пабе уже было счастьем. Но Сьюзен и тут повезло – в первый же день, после всего лишь четырнадцати неудачных попыток, она вошла в паб, откуда собралась увольняться барменша – уезжала домой, в Австралию – и Сьюзен заняла ее место за стойкой. С владельцами она прекрасно поладила, и зарплату ей назначили поистине королевскую – целых шестьдесят пенсов в час, разумеется, наличными из рук в руки. В пабе под названием «Дважды коронованный лебедь» на Клаудсли-роуд, всего в полумиле от Милнер-сквер, ей надлежало отрабатывать полную смену; правда, дни работы не были точно определены.

«Лебедь» – замечательное место, решила Сьюзен, поработав там пару раз. Во-первых, там было чисто, во-вторых, тихо: хозяин и его партнер, откликавшиеся на имена «мистер Эрик» и «мистер Пол», двадцать пять лет трудились в цирке – кидали и вертели друг друга на арене, а также перебрасывались и жонглировали разными тяжелыми предметами. Номер назывался «силовая гимнастика». Оба до сих пор с легкостью выполняли сальто назад с места и носили по два бочонка пива зараз. Понятно, что с ними предпочитали не связываться, и разборки с подвыпившими клиентами, отравлявшие Сьюзен жизнь в других местах, здесь были редкими и скоротечными.

Правда, мистер Эрик и мистер Пол тоже были не без придури – например, требовали, чтобы, наливая клиенту пива, Сьюзен всегда держала кружку под определенным углом к крану, бутылочку с тоником ставила слева от стакана с джином, а сумму сдачи не считывала с экрана кассового аппарата, но отсчитывала вслух, монету за монетой. Но соблюдение этих нехитрых правил не казалось Сьюзен такой уж большой обузой. Зато, начав работать, она обнаружила, что ей некогда ни думать о происшествии в Хайгейт-Вуд, ни заниматься поисками отца. Смена начиналась в одиннадцать утра и продолжалась до половины двенадцатого, а то и до полуночи, смотря сколько времени уходило на уборку после закрытия в половине одиннадцатого. Правда, с трех до четырех часов дня паб тоже был закрыт для посетителей, но работа всегда находилась: прибрать, выставить товар, помочь мистеру Полу на кухне.

Но прошла неделя, и Сьюзен наконец получила выходной. Подсознание тут же воспользовалось этим, взявшись за переработку информации, полученной в Хайгейт-Вуд. Результат был таким: в четыре часа утра девушка вскочила как ошпаренная – ей снилось, будто в комнату с улицы просачивается черный туман, а по лестнице поднимается водяной. Она даже порадовалась, что выматывается в пабе до полного изнеможения. Приснись ей такое в первую ночь, она не только проснулась бы сама, но и разбудила бы всех в доме своим криком.

Она встала, включила свет, убедилась, что не забыла запереть дверь на ночь, подошла к окну и проверила защелки – опущены. Улица за оградой была пуста, площадь тоже. Луна еще не взошла, облака застилали небо, и единственным источником света на улице были фонари.

Она успокоилась и подумала, что сон приснился ей просто так, ни с того ни с сего.

И подошла ко второму, маленькому окошку, которое выходило на узкий длинный участок позади дома. Бо́льшую его часть занимал газон, справа был небольшой клочок, отведенный под овощи, а позади, у самой ограды, – деревянный сарай с черепичной крышей.

На крыше кто-то был.

Кто-то темный сидел, поджав под себя лапы и отбрасывая длинную тень. Сине-зеленые глаза смотрели прямо на Сьюзен.

«Лиса из парка пришла, – успокоила себя девушка. – Или Мистер Нимбус, хозяйский кот».

Но существо было куда крупнее лисы или кошки, а его глаза горели отнюдь не отраженным светом – на заднем фасаде дома миссис Лондон не было фонарей, отражать было нечего. Нет, эти глаза горели ярким бирюзовым огнем, который шел изнутри…

И вдруг глаза, а с ними и туловище, исчезли. Никто не скользнул с крыши сарая на землю, просто глаза только что смотрели на нее, и вот уже их нет.

Растаяли. Испарились.

Сьюзен еще раз проверила раму, которая запиралась не только на обычную защелку, но и на солидный болт. Болт вставлен в петлю, защелка закрыта.

Значит, внутрь никто не попадет. По крайней мере, не сразу. Сначала придется разбить окно, то есть поднять шум.

Почему-то эта мысль не прибавила Сьюзен уверенности. Девушка натянула на себя видавшую виды футболку с надписью «Clash», линялый комбинезон, поразмыслила, обуваться или не стоит, но все же решила, что пойти на кухню за скалкой лучше в ботинках. У миссис Лондон была настоящая старинная скалка из дерева, твердого, как железо, с двумя веретенообразными ручками. Вооружившись ею, Сьюзен вернулась к себе, села в единственное кресло, развернув его так, чтобы видеть сразу дверь, большое окно, выходившее на улицу, и маленькое, смотревшее в сад. Так она и просидела до самого утра.

Утром она съела полный английский завтрак – весь, кроме черного пудинга, который хозяйка, уже зная привычки Сьюзен, даже не предлагала ей, – и подумала, не вернуться ли в постель. Прочие жильцы, позавтракав, встали из-за стола и пошли на работу, на учебу или по другим делам. Миссис Лондон проводила каждого своим фирменным шотландским бурчанием, в котором можно было угадать что-то вроде «Доброго вам дня».

Накануне Сьюзен думала посвятить выходной поискам своего родителя, однако ночная тень на крыше сарая заставила ее изменить планы. Надо сперва поговорить с Мерлином, а значит, отправиться в один из двух магазинов, о которых говорила инспектор Грин.

Полчаса спустя она вышла из дому и, уже закрывая дверь, поняла, что на крыльце кто-то стоит. Это оказалась яркая молодая блондинка в широкополой ковбойской шляпе, кожаной байкерской куртке поверх синего хлопкового сарафана и в мартенсах, таких же, как у Сьюзен, только черных. Ансамбль завершала радужная сумка-торба из шерсти яка, при виде которой Сьюзен разинула рот, да так и застыла.

– Мерлин?

– Сьюзен! – воскликнул он и сногсшибательно улыбнулся. Затем сделал… сделала… шаг вперед и то ли поклонился, то ли присела в реверансе, Сьюзен не успела понять.

– Ты что, изменился? – с сомнением спросила Сьюзен. – Стал женщиной?

– Нет, – сказал Мерлин. – На такую тотальную перемену облика нужны время и визит в… ну, в одно особое место, где тебе помогут. Просто я люблю платья и надеваю их иногда.

– А я как раз собралась к вам в магазин, тебя искать, – сказала Сьюзен. – Ты знал?

– Откуда? – спросил Мерлин. – Я только сегодня вышел с больничного, и власти предержащие тут же отправили меня сюда. Приглашают тебя на разговор.

– Хм, когда ты говоришь «власти предержащие», ты имеешь в виду… мм… настоящие власти?..

– Нет, я имею в виду своего двоюродного деда Торстона и двоюродную бабку Меррихью, – объяснил он. – А я тебе зачем понадобился?

– Я… я кое-что видела сегодня ночью, – сказала Сьюзен. – Точнее, рано утром. Оно сидело в саду и смотрело на мое окно. Вроде лисы, но крупнее, и глаза такие… горящие.

– Какого цвета?

– Зеленовато-синие. Бирюзовые. А потом оно исчезло. Понимаешь, я смотрела прямо на него, не отводя глаз, и вдруг его не стало. Оно не отвернулось, и с крыши никто не прыгал.

Мерлин изогнул бровь:

– Значит, в саду? Здесь, за этим домом?

– Да, на крыше сарая. Что это было?

– Не знаю, надо поглядеть.

Сьюзен отперла дверь ключом, который даже не успела убрать в карман, и сразу увидела миссис Лондон: хозяйка стояла в прихожей с таким видом, будто только что отскочила от двери, когда щелкнул замок. Мерлин, войдя следом за Сьюзен, весело приветствовал хозяйку и даже помахал ей левой рукой в белой хлопковой перчатке.

– Доброе утро, миссис Эл! Как жизнь?

– Оттого что ты спросил, лучше не стала, – буркнула в ответ миссис Лондон. – Ты кто? И смотри, не ври мне, я должна записать тебя в книгу.

– Как, миссис Эл… опять… я в отчаянии… это же я, Мерлин.

– А я думала, твоя сестра. Уж вы мне оба с вашими выходками.

– Нас теперь очень легко различить, миссис Эл, – легкомысленно защебетал Мерлин. – Она стала праворукой.

– В какую еще книгу? – спросила хозяйку Сьюзен. – Вы ведете записи для полиции?

– Нет, для инспектора, – ответила миссис Лондон кисло. – Это не одно и то же. – Она подозрительно взглянула на Мерлина. – А что тебе здесь нужно? Инспектор сказала, что у Сьюзен с вами все кончено.

– Увы, похоже, что нет, – отвечал Мерлин. – Я должен заглянуть в ваш сад, миссис Эл. Ночью там кое-кто побывал. По крайней мере, посидел на сарае.

– То-то я смотрю, Мистер Нимбус все утро к нему принюхивается, – сказала миссис Лондон. – Ну, тогда проходи.

– Спасибо! – просиял Мерлин и метнулся мимо хозяйки с такой скоростью, что Сьюзен лишь с большим трудом удалось не отстать от него. Когда за ними закрылась сначала кухонная дверь, а затем и дверь черного хода, Мерлин наклонился к девушке и шепнул:

– Кто такой Мистер Нимбус?

– Кот, – ответила Сьюзен.

– Правда? Значит, новенький… Интересно, куда подевалась Терпсихора, ее кошка. Полезные они создания, эти коты. Знаешь, как говорят: «Кошки, совы да лучшие из воронов понимают в жизни больше, чем любой двуногий».

– Кто так говорит?

– Не помню, где-то читал, – сказал Мерлин и прошелся вдоль газона, время от времени нагибаясь и разглядывая кирпичный бордюр. – Кстати, как тебе мое платье?

– Э-э-э… красивое.

– А я тебе больше нравлюсь в брюках или в платье?

– Я как-то не думала, – промямлила Сьюзен, усиленно думавшая об этом.

Мерлин сверкнул озорной улыбкой и провел левой ладонью по мощеной дорожке, которая вела мимо газона к сараю.

– Защита не снята.

– Какая защита?

– Магические линии не нарушены. Специальные границы, преступить которые не может ни одно злонамеренное существо. Дом и сад обнесены ими со всех сторон, и, насколько я могу судить, никто даже не пытался их снимать.

– А насколько ты можешь судить?

– Конечно, праворукие лучше понимают в этом, – сказал Мерлин. – Но границы явно не пострадали. Кстати, тебе идет комбинезон.

– Э-э-э… спасибо, – только и смогла ответить Сьюзен.

– Мне тоже, – добавил Мерлин задумчиво. – Когда удается найти свой размер.

Сьюзен машинально кивнула и встала.

– Хочешь, сходим потом в кино? Или выпьем чего-нибудь? – предложил Мерлин.

– Ты что, приглашаешь меня на свидание?

– Да, – подтвердил Мерлин немного удивленно, будто сам не ждал, что ляпнет такое.

– Мы так мало знакомы, – как можно небрежнее произнесла Сьюзен.

Конечно, ее влекло к Мерлину – а кого на ее месте не влекло бы? – но ей не нравилось, что он об этом знает. Он явно был из тех самоуверенных красавцев, которым обязательно нужно влюблять в себя всех встречных и поперечных, а Сьюзен вовсе не видела себя в роли безнадежно влюбленной молоденькой дурочки.

– Мы с тобой спасли друг другу жизнь, – сказал Мерлин. – Разве это не достаточная почва для сближения? Кстати, скажи…

– Но что это за тварь была на крыше? – перебила его Сьюзен, которой не терпелось вернуть разговор в прежнее русло. – А еще ты говорил, что отведешь меня в книжный… и вообще, у меня кое-кто есть.

– Вот как? А разве вы не расстались, когда ты сказала, что уезжаешь? Иначе было бы нечестно. Как ее зовут? Или его? И кстати, поскольку защита не пострадала, кекса не могла подойти к тебе ближе, чем ты ее видела.

– Ке… кто? Его зовут Ленни. Он музыкант, играет на французском рожке.

Слова сами сорвались с языка Сьюзен, о чем она тут же пожалела – незачем было рассказывать такие подробности. Но Мерлин лишь приподнял бровь.

– Кекса. Или дурманная кошка, кому как нравится. Зверь в кошачьем обличье, является в глухие часы ночи, дыхание его – яд. Кто-то ее послал – что-то разнюхать или на кого-то дохнуть. По-моему, все подтверждается.

– Что подтверждается? – не поняла Сьюзен и поглядела на него с раздражением и испугом.

Черт, разве можно быть таким симпатичным, таинственным и противным сразу?!

– Правота дядюшки Торстона. Он никогда не ошибается, когда дает себе труд вникнуть во что-нибудь. Да, Предкам просто необходимо на тебя взглянуть. Пошли, такси ждет.

Он повернулся и пошел назад, к дому, но Сьюзен схватила его за плечо.

– Ай!

– Ой, прости! Больно?

– Конечно больно, – ответил Мерлин. – Не зря же мне на две недели дали легкую работу. Никаких пачек с книгами, никаких уборок на полках. Чудесно.

Он хотел было идти дальше, но Сьюзен заговорила резко и настойчиво:

– Мерлин! Зачем твои родственники хотят меня видеть? И кто послал эту… как ее…

– Кексу.

– Да, вот именно. Инспектор Грин предупреждала, что мне грозят неприятности от Древнего мира, если я останусь в Лондоне.

– Она права, – сказал Мерлин. – Причем дело обстоит даже серьезнее, чем мы предполагали сначала, раз к тебе прислали дурманную кошку. Вот поэтому тебе и надо поехать со мной.

– Грин предупредила, чтобы я не встречалась больше с тобой, и вообще с книготорговцами.

– Хороший совет. Был.

– Почему «был»? И что вас так во мне заинтересовало?

– Ну, лично мне ты нравишься, и…

– Мерлин…

– Кекса идет по твоему следу, но мало того, мой многоуважаемый родич полагает, что тогда, в лесу, страж Род Альфара метил вовсе не в меня. По правде сказать, я сам подал ему эту идею, когда поразмыслил над тем, что случилось.

– Что ты хочешь сказать? Попал-то он в тебя!

– Да. Я встал на пути его стрелы. Но предназначалась она тебе.

– Мне?!

– А Род Альфара не стреляют в простых смертных. Обычно. Так что мой достопочтенный двоюродный дедушка, вообще-то, конечно, прапрапра- и еще много раз прадедушка, посовещался с достопочтенной столько же раз прабабушкой, и оба спросили себя: кто же тогда ты?

– Никто, – отрезала Сьюзен.

– Твоя мамуля водила дружбу с дегустатором, – напомнил ей Мерлин. – С кем еще она была знакома в те дни?

– Вот это я как раз пытаюсь узнать, – сказала Сьюзен. – А почему ты уверен, что страж Род Альфара целился в меня?