Стихи. Воспоминания об Арсении Тарковском, Марке Рихтермане

«Но, Господи, как больно, когда земля под снегом…»

Но, Господи, как больно, когда земля под снегом,Особенно сегодня, когда октябрь – в начале…Что делать в старом парке, что был для нас ночлегом,Где шелестом деревья нас тихо привечали?Что делать нам в сугробах у круга танцплощадки,Где чисто пела скрипка халтурного оркестра,Где, палочкой отбросив со лба седые прядки,Не в такт махал руками пьянёхонький маэстро?Что делать нам с тобою среди небесной пыли,Что разъедает веки морозной жгучей солью?Что делать в старом парке, где мы с тобой бродилиДо самого рассвета, оставленные болью?Что делать в старом парке на льду у водокачки,Где спят в снегу деревья, вдохнувши хлороформа?Что делать нам с тобою в местах смертельной спячки,В местах, где даже птица себе не сыщет корма?

1976

«Знать, пугало меня неспроста…»

Знать, пугало меня неспроста,что не станет ни звука, ни слова?Глухота… Глухота… Глухота…Демонстрация фильма немого.Словно там, между туч, наверху,крутят кинопроектора ручку.Отряхая песок и труху,тополя побрели на толкучку.Через голое поле пешкомк белоствольной толпе на пригорке —там торгуют последним снежкоми кричат, как безумные, скворки.Я не знаю, какая ценанынче капле живительной влаги.Я не слышу говоруна,что неистовствует в овраге.Я земные созвучья забыл.Я забыл шелестение слова.И душа, выбиваясь из сил,сбросить ношу земную готова.Грозный гул запредельных высот —это всё, что душе остаётся…Старый фильм за больницей идёт,и не страшно, что плёнка порвётся.

1976

«Да, душе немного надо…»

Да, душе немного надо —только свет и два крыла,только бы небес прохладасквозь неё к земле текла,только б выше, выше, вышеустремляться в синеву,отлетев от серой крыши,под которою живу,только б видеть, только б видетьречку, холм, каштаны, дым —всё, что я успел обидетьбезразличием своим,всё, что часто обижаложалким безразличьем нас,только б ярко освещалосолнце землю в этот час,только б чаще, чаще, чащея махать крылами мог,чувствуя в ноздрях горчащий,едкий, слабенький дымок…

1973

«Я боюсь возвращения слова…»

Я боюсь возвращения слова,что послал, словно голубя, самв те края, где ещё без покровабродят души по чистым лесам.Там – предчувствие жизни огромной,для которой явились на свет.Там нет ужаса бомбы ато́мной,ни корысти, ни зависти нет.Там блажные желания живы —успокоить, утешить, сберечь.Там стоят неплакучие ивыи струят серебристую речь.Там, на небе младенческом, с краюи моя загорелась звезда.Я там был, я там был – знаю, знаю!Но не знаю, не знаю – когда.Слово – память – блаженная птица!Что там видит она, Боже мой?С горсткой пепла она возвратитсяили с веточкой ивы живой?

1983

«Для чего я вернулся на землю…»

Е. Гуро

Для чего я вернулся на землю,где ни слова никто не простит?Для чего я вернулся на землю,где кротчайший из кротких распят?Опустевшее, тихое время над осеннею рощей скользит…Одинокие мокрые звёзды на сухих паутинках висят…Запотевшие жёлтые листья по реке осторожно плывут.Облетевшая белая роща веткой гладит прибрежныйгранит.Для чего, для чего, для чего же я вернулся и сызнова тут,На земле, на земле той же самой,где бывал не однажды убит?Зная точно, что всё повторится, для чего я вернулся сюда?Разве что-нибудь здесь изменилосьи чего-то из прошлого нет?Снова так… снова так… снова так же!..пахнет прелью и снегом вода…Снова тот… снова тот… снова тот же!..мягкий, слабый берёзовый свет…Снова всё, что и прежде бывалов сентябре, октябре, ноябреЧистой ночью, когда до рассветазвук смертельный из жизни изъят…Снова жёлтый листок виноватопрошуршал по шершавой коре,И меж веток поставили блюдцес молоком для небесных зверят…

1981

Воспоминания о Ван Гоге

Вы мне вспоминаетесь… (В горле ком.)Вы пришли из дальнего далека.Вы тогда казались мне стариком.Хоть тогда Вам не было сорока.В глине жаркоогненной башмаки.Курточка кургузая на плечах.Крупные корявые две руки.А глаза… (Вот память-то… память – швах!)Я в овражке козочку чью-то пас.Вы присели рядышком на пенёк.Вижу, вижу явственно, как сейчас,Солнышком расплавленный бел-денёк.Хлеб и лук с картошкою – наша снедь.Соль на белой тряпочке средь травы.Говорили, сни́дали… (Только ведьЧто возьмёшь с ребяческой головы?)Вы ушли размашисто по стерне,Хлопчика по плечику потрепав(Век бы в том овражечке жить бы мнеС чьей-то белой козочкой среди трав).Помню на оранжевом чёрных птиц,Что кричали яростно Вам вослед(Детское предчувствие психбольниц,Совести, безумия, прочих бед).Горстку глины огненной я хранюВ белой чистой ладанке на груди.Прикасаюсь изредка к жар-огнюВ дни, когда ни проблеска впереди.Вы простите нынешний мой акцент,Исказили голос мой холода.Сколько, сколько прожито, мой Винсент!Больше мы не свидимся никогда.

1998

«Что мне делать с головой…»

Я завещаю вам шиповник…Арсений ТарковскийЧто мне делать с головойда с тверёзою?!Раздаётся волчий войпо-над розою.Роза, что была бела,стала алою,Просека, что к ней вела, —тропкой малою.Пропитали лепесткикапли кровушки.Разлетелись все дружки —все соловушки.Запропали голоса,смолкли гомоны.Как слеза, горька роса…Стебли сломаны.Завывает сатана,в Бога веруя.Эх, страна моя, страна —шкура серая!

1990

«Памяти Тарковского загорелся свет…»

…Оплакать каждого словасентябрьскую спелость…Арсений ТарковскийПамяти Тарковского загорелся свет —Робкая сентябрьская мокрая звезда…В рощах переделкинских никого-то нет.В рощах переделкинских хлюпает вода.Опалью берёзовой прошуршал состав,В пустоте надтреснутый оставляя гул.Пусто, пусто, Господи!.. Разве я не прав?Отчего же, Господи, ты звезду задул?Вновь зажглась болезная… Вновь дрожит, дрожитРобкая сентябрьская свечечка-звезда.Вновь состав проносится – время дребезжит.Воздух пахнет серою, уксусом – вода.Три сосны погостные всё же хороши!Нынче впрямь, как сказано, мать-земля – сыра.В рощах переделкинских нынче ни души.Холод. Мгла российская. Смутная пора.

1990

«Пусто место…»

Памяти Б. Чичибабина

Пусто место,хоть и свято.И горька, горька звезда.Ваше время, бесенята, —Ваше, ваше, господа.Время – ваше, души – наши,Их-то вам не отдадим:Чечевичной вашей каши,Извиняйте, не хотим.Извиняйте, вот – поди же —Жить умеем только так:Вам – земля, нам – небо ближе,Вам – чертог, а нам – чердак.Вам чертог, и он напрасноТень наводит на плетень.Чутко. Чётко. Чисто. Ясно.И пичуга:– Тень!Тень!Тень!Тень!Тень!Тень!И нету сладу.И разлада тоже нет.Ничего, что выпьем яду.Ничего, что меркнет свет.Ничего, что раскололосьСердце…Эх, едрёна мать!Только б голос, только б голос,Только б голос не сорвать!

1997

«Ещё одна затяжка языческим дымком…»

Ещё одна затяжка языческим дымком…Ещё одна затяжка…Ещё одна затяжка…И – кажется, что с болью почти что незнаком,что дух почти спокоен, что жить почтине тяжко.И просветлела память, и стал острее слух…И на мосток взбегает песчаная аллея.Глаза не утомляет мельканье белых мух.И небо отступает, до камушка мелея.Стучат по доскам воды прозрачного ставка.И тополь поднял ветку, прислушиваяськ стуку.И руку согревает горячая рука,И нет в душе боязни, что ты отпустишьруку.Нам кажется, что долго ещё пробродим тут,что нам дана под осень такая вотпоблажка…А дети на пригорке сухие листья жгут…Ещё одна затяжка…Ещё одна затяжка…

1976

Мартовская элегия

Качает головою гневно,а взгляд нисколько не сердит.Старуха Марья Алексевнав арбатском скверике сидит.Зевая, сто автомобилейсглотнул и отрыгнул тоннель.Бульварных девок изобилье…Базарный смех, базарный хмель.«Зачем „O tempora, o mores“шептать, а главное – кому?Вновь от ума всё наше горе,когда и горя нет уму.Царёвой пенсии хватаетна дырку бублика… Так что ж?Сугробик тает, тает, тает,и весел воробьёв галдёж.Иная жизнь – иные цацки,но та же, та же суетня.– Ба, Александр Андреич Чацкий!Что ж ты пугаешься меня?»

1999

«Прошла заплаканная собака…»

В. Блаженному

Прошла заплаканная собака.Прошла, роняя слезинки, кошка.Уткнулся в крылья лицом галчонок.Стонали камни земных дорог.И не бывало такого мракаВ июле, в полдень… Ещё немножко,И все поверят под всхлип речонок,Под вопль деревьев, что умер Бог.А это просто блаженный мальчик,Покинув землю, прибрёл на небо,Сжимая посох одной рукою,Другой – протёртый до дыр картуз.Навек оставлен сырой подвальчик,Где жил он, часто без крошки хлеба,И где мешали его покою —То плач, то шёпот, то ропот муз.

2000

«Я в больнице – в имении старого графа…»

Я в больнице – в имении старого графа.…Над Владимирским трактом трепещут осины…Мне сегодня опять снится морда жирафа,И из комнаты дальней звенят клавесины.Вот жираф, изогнувши пятнистую шею,Осторожно коснулся губами листочка…Вот сестричка, склонившись над койкой моею,Говорит, что тревожная выдалась ночка…Комариный укус запотевшего шприца —Серый шарик скользит, как дробинка, по вене,И опять тихо-тихо скрипит половица,Словно бродят по дому крылатые тени.Белый свет загорожен застиранной шторкой —Значит, длинные тени и вправду крылаты?Скрип да скрип… Человеческой кровью и хлоркойПахнет жиденький воздух девятой палаты.Впрочем, пахнет весной зябкий воздух московский.Впрочем, в этом во всём только мы и повинны.Вот такие дела, господин Разумовский.…Над Владимирским трактом трепещут осины…

1975

«Доктор Леночка заходит ранним утречком в палату…»

Е. А. Склез

Доктор Леночка заходит ранним утречком в палату,Чуть зацепится за шторку слабенький декабрьский свет.Доктор Леночка, скажите, расскажите мне, по блату —Тихо, шёпотом, глазами: все мы живы или нет?За стеной – метелей дебри, на земле – метанье стужи.Расшалился напоследок високосный грозный год.Не поймёшь, не разберёшься, что внутри, а что снаружи:Жжёт, колотит, леденеет; леденеет, ноет, жжёт.Перепуталось, смешалось, померещилось спросонок…Померещилось… смешалось… Так о чём я бишь, о чём?Доктор Леночка… Да нет же – кареглазый оленёнокБьёт копытцем о пригорок над дымящимся ручьём.Кареглазый оленёнок – брызжет снег из-под копытца.(Доктор Леночка легонько прядь отбросила со лба.)Оленёночек, и мне бы из того ручья напиться.Оленёночек, и мне бы… Только, видно, не судьба.

2001

«Думалось впервые о тепле…»

М. Синельникову

Думалось впервые о тепле,О собаках, о судьбе, о маме.Готика графитных тополейВысилась над белыми снегами.Догорал в канаве палый лист.Полыхал в железной бочке дёготь.И играл всё тише пианист,Не пытаясь никого растрогать.Мальчик музкоманды полковой,Пасынок удачи и успеха,Поникал обритой головой,Ослеплённый безразличьем снега.Как он рвался, как стремился в мир,В мир, звучавший словно день апреля,Только мир его одел в мундир,А не в плащ летучий менестреля.Долгом заменил ему судьбу,Усмехнулся над желаньем малым,Сунул в руки мятую трубу,Обучил безжалостным сигналам.Разве шелест трав и птичий гамТоже служит веку на потребу?..…Поднимались звуки к чердакам,А оттуда – к облакам и к небу.

1969

ВОСПОМИНАНИЕ О ДИКАНЬКЕ

Ветвисторогий жук,одетый в панцирь медный,На световое белое пятно ступилИ поднял кверху лапки, приветствуя меня.Я рассердился: что за чертовщинаИ с коих пор мельчайшим из зверьковДаны права на царственную важность,На величавость жестов и движений?Какая наглость… Я к земле нагнулсяИ руку протянул – и вмиг одним щелчкомСвалил жука на выгнутую спинуИ прочь пошёл…Кончался летний день.Я искупался в речке за плотиной.Прибрёл домой. Намазал мёдом хлебИ съел его, с блаженством запиваяТоплёным молоком. Потом —Собрался спать. Но толькоЗакрыл глаза, как слышу надо мнойДрожащий шёпот:«Ты кого обидел?Зачем обидел?»Ни души кругом…В пыли дорожной звёзды слабо тлеют,И яблоня склонилась над окном.Склонилась яблоня. И вот онаШептала. Ночная осторожная листваДрожащий шелест обращала в слово.Всю ночь, всю ночь июльскую я слушалПечальную историю жука,Его любви к весёленькой былинке,Раздавленной подошвой сапога.Так вот с тех пор, когда она погибла,Жук-рыцарь бедный бросил все делаИ поселился в глубине оврага,В норе сырой. На глиняной стенеМерцает светлячок, как кроткая лампадка,И жук стоит все ночи на коленяхИ плачет горько…Яблоня шептала…………………………………………………….Зачем, зачем в украинской ночиДавным-давно со мной случилось это?Какая мука – мука Богом быть.Как он, дыханьем прикоснувшись к глине,Одушевил её и сделал человеком,Так я, коснувшись вымыслом своимПичуги, камня, стебелька травы,Вдруг вижу жизнь, сокрытую для глаза.И так живу, всё чаще мучим тем,Чего на свете нет, а может,И не было…

1968

«Григорианских песнопений…»

…Тень Люциферова крыла…

Александр БлокГригорианских песнопенийНикто земле не возвратит.Полынью поросли ступени,И храм заброшенным стоит.Не звякнут рыцарские шпоры,Не станет взор молитвой чист.Не выйдет из своей каморыПричастный небу органист.О, ночи угольная глыба,В тебя вмурован человек!И задыхается, как рыба,Орган, попавший в мелкий век.

1968

Напоследок

Город в гипсовой маске снегов.О Петрополь, Петрополь, Петрополь!Только в памяти – шорох шагов,С тонкой веткой протянутой тополь(Он стоит, словно нищий старикВ зоопарке, и смотрит на клетки).Попугая простуженный крик,Дождик злобный, игольчатый, редкий…О, как стать я хотел стариком,Тем, постигнувшим жизни изнанку,Обвязать горло пёстрым платком,На плечо посадить обезьянку,И пойти, и пойти, и пойтиПо гогочущим мрачным базарам,Кузовочек судьбы понести,Где листочки с ответником старым.Подойдёт – посмотрю с хитрецой.Обезьянка протянет конвертик.– Да, товарищ, и этот – пустой.Он отходит, смеётся, не верит.Так мерещилась мне ерунда,Как предвестница встречи горчайшей.В ржавых трубах хрипела вода.Дождь хлестал откровеннее, чаще.И терялся в нём шорох шагов.И тускнела октябрьская краска.Город в гипсовой маске снегов.Город бел, как посмертная маска.

1968

Учитель

Читайте, деревья, стихи Гезиода…Николай ЗаболоцкийКогда же выкрикнешь: «За что?» —И зарыдаешь покаянно?..Скорбя на каменном плато,Завет читает обезьяна.Молитву шепчет березняк.Псалмы разучивают птицы.Зачем же для тебя иссякСвет, омывающий глазницы?Всплывает из глубин плотва,Молчит ручей, притихли звери,Когда ты говоришь словаО братстве, о судьбе, о вере.Вселенную объемлет тишь —Языческая, гробовая…А ты о Боге говоришь,Смяв сигаретку и зевая.Потом садишься на пенёк,Смежаешь светлые ресницы:Всё ближе красный уголёк,Всё ближе клюв железной птицы.Внезапно налетевший сонО небе, что гудит набатом,О мире, что со всех сторонОбъят клокочущим закатом.Сейчас ты сам сгоришь, сейчасЗастонешь в пламени трескучем…Зачем же умерли для насТе истины, которым учим?

1974

«В окне – каштанов охра…»

Отечески Пенаты,О пестуны мои!Константин БатюшковВ окне – каштанов охра,А на окне – свеча.Больничная каморкаСвела нас невзначай.Потрёпанная книга.Затёртая строка.Засохшая гвоздикаВ петлице сюртука.Со старого портретаИз сумрачных времёнБезумный взгляд поэтаВ каморку устремлён.Гремуче осыпаетЛиству полночный сад.Здоровый засыпает,Болящие не спят.Болящим сиротливо,Ничем нельзя помочь.Как будто снег с обрыва,Покой сползает прочь.То скрипнут половицы.То стукнет дверь. То вдругИз сломанной цевницыВозникнет чистый звук.

1967

Веймар

Воды с тех пор немало утекло —Смотрю сквозь потускневшее стеклоВоспоминаний:древний городок —По кирпичам взбирается вьюнок,В саду шумит тревожно иммортель,Два тополя – как тёплая метель…Зов паровоза – скорбный крик разлук.Не дотянуться – не хватает рук.И не добраться – не найти дорог.Ты так далёк, старинный городок!Мне только снится по ночам окно.Два века скоро, как горит оно.В окошко ветер входит, не стуча,Но всё-таки горит, горит свеча.Наверно, вечность пахнет как жасмин.Хозяин дома посмотрел в камин.Хозяин дома молод или стар?Какая тишь… Звенит в ночи комар.Ночной бродяжка, серенький скрипач,Звени, звени, а ты, душа, поплачь.

1967

Vita Nova

Посох. Взгляд из-под руки.В грубый дождь одеты дали.Ноги режут ремешкиРимских стоптанных сандалий.У меня в моих краях —Дух берёз и дух полыни.Так зачем тревожу прахСтарца, верного латыни?Для чего припомнил теньПод багрянцем капюшона?У меня короче день,Я умру невоскрешённо,Навсегда… Так для чегоСнова в кровь сбиваю пятки?Италийскою травойДля чего дышу в оглядке?О, любимый им чабрец!Неба хмурое величье.Неприкаянность сердец.Беатриче, Беатриче…

1967

«С чего всё это началось? И не припоминаю…»

Л. Безуглой

С чего всё это началось? И не припоминаю.Да – не пытайтесь подсказать… При чём здесь снегопадИ флейта в доме за углом? Да нет – я понимаю:Всё так и было там тогда, почти что век назад.Почти что век? Всего-то – век? И снегопад. И флейтаЗа Летним садом, за углом в окне на Моховой.И Мойки шаткая вода. И плащ шуршащий чей-то.И тень, скользящая легко над самой головой.Всё так и было там тогда, когда слова простыеДеревьев, снега, воробьёв я начал понимать.Я знал, о чём заплакал снег, упав на мостовые,И я боялся этот снег ногами приминать.Нева. И флейта за углом… Я первый снег вминаюВ грязь придорожной колеи. Я снова глух и нем.Семнадцать лет – почти что век… И не припоминаю,С чего всё это началось… Но кончилось – зачем?

1982

«Я рукой коснулся белого крыла…»

Я рукой коснулся белого крыла:«Знаешь, а сегодня роща умерла.Резко заострились ветки и кусты.Отчего так долго не летела ты?Взгляд остекленелый обрела вода.Что тебе мешало прилететь сюда?Что тебя держало в дальних тех краяхВ дни, когда горели листья на ветвях?Пламень тот зелёный, пламень молодой!..Дым вокруг студёный, дым вокруг седой.Погляди, коль можешь, погляди вокруг.В жалкий хруст морозный превратился звук.Беленькая птица – тёплое крыло.Видно, наше время в сих местах прошло.Так уж получилось… Верь или не верь.Где же, кроме неба, сможем жить теперь?»

1983

Февраль

«А на остров на Крестовский снова свет небесный лёг…» —Дни и ночи, год за годом, как заклятье, повторяю…«А на остров на Крестовский…»…тот февраль давно далёк…«А на остров на Крестовский…»…словно что-то потеряю…«А на остров на Крестовский…»…отчего дрожит рука?..«А на остров на Крестовский…»…снег на синенькой косынке…По-над островом Крестовским птиц роняют облака.По-над островом Крестовским скачет чёртна хворостинке.Скачет чёрт весёлый, рыжий, а не этот мрачный бес,Ржущий, воющий, рычащий дни и ночи из метели…А на остров на Крестовский снова сыплют свет с небес,Свет роняют на косынку, что небрежно Вы надели.«А на остров…», «А на остров…» – словно я вернусь туда,словно я сойду с трамвая вновь на той же остановке…Словно рук моих коснётся, отмывая кровь, водаЧистой, бережной, студёной,не текущей вспять Крестовки…

1982

«Я не знаю, что у Вас, а у нас уже светает…»

Я не знаю, что у Вас, а у нас уже светает:Словно первый мокрый снег, первый светс ветвей слетает.Словно первый снег, шуршат, опускаясь, хлопьясвета.Словно век тому назад, я опять смотрю на это.Словно век тому назад, только вот теперь —не с Вами.Я внимаю, как шуршит первый свет меж деревами,Меж раскидистых дерев, что до веточки похожиНа большие тополя, у которых – «Боже, Боже,До чего же хорошо, – Вы шептали, – видеть это…»Словно первый мокрый снег, опускались хлопьясвета.Словно здесь, вдали, сейчас, за рекою перед нами.Ну а что теперь у Вас над стигийскими волнами?

1976

«Над всем довлеет злоба дневи…»

В. И.

«Над всем довлеет злоба дневи…»……………………………………………..И всё же оглянись во гневеИ посмотри наискосокЧерез поля на тот лесок —Просторный, чистый, госпитальный,Где нас с тобой поэт опальныйВодил над млечною водойИ пахло снегом, и бедой,И кислотою муравьиной;Я головой своей повиннойК твоим коленям приникалИ слов целительных искал,А ты слова те говорила —Всё это было, было, былоВсего семь лет тому назад;Отвороти свой скорбный взглядОт строк, где чёрная закладка:Я верю – нас спасёт оглядкаВнезапная наискосокЧерез поля на тот лесок,Наискосок, через задворки —На лес за речкой на пригорке…Там нынче дерева стоятВ рубахах огненных до пят.

1978

«Послушай…»

В. И.

Послушай…и прости, что говорю так тихо,Что мало говорю, что редко говорю…Семь дней работает небесная ткачиха,И нити белые скользят по октябрю.Какая нить – уток? Какая нить – основа?Не ведаю: я слаб в небесном ремесле…Я грею, как птенца, своим дыханьем слово,С тобою рядом встав на стынущей земле.Течёт, как полотно, заснеженное поле,Течёт у наших ног, течёт по-над тропой…Возьми из рук моих птенца давнишней боли,Птенца моей вины пред прошлым и тобой.Возьми его, возьми вот здесь, на повороте,Где мы с тобой стоим плечом к плечу теперь.Губами ощути комочек тёплой плотиИ в эту теплоту – молю – поверь, поверь!Ткачиха ткёт и ткёт по чьей-то хладной блажи,Метёт, метёт, метёт – и не видать конца…О, сколько в небесах мертвящей белой пряжи!…Возьми, возьми, возьми из рук моих птенца…

1978

«Затем мы оказались в феврале…»

Затем мы оказались в феврале —В прозрачном, но и в призрачном тепле,Под сенью трёх берёз заиндевелых,Среди сугробов голубых и белых…Да, был февраль… И было воскресенье.И прихожане к храму ВознесеньяНеспешно проходили мимо нас.Звон колокольный, словно пламень, гас,Но разгорался неба пламень синийИ чисто шелестел, как над пустыней.Снежинка, проскользнув между ветвей,Текла слезинкой по щеке твоей…Да, был февраль…За что же столько боли?И снег – не снег, а мотылёчки молиОт ветхих отрываются небесИ падают на оголённый лес…Тьма мотыльков…(Нам не видать друг друга…)И ветхая, дырявая дерюга…

1979

«Покорми воробьёв…»

Покорми воробьёв…Накроши им хорошего хлебаНа холодный асфальт, где скрипит под подошвой листва…Я люблю этих птиц, не видавших далёкого неба,Не умеющих жить, говорящих простые слова.Покорми воробьёв… Пусть клюют лихорадочно крошкиИ из луночек кротко водицу студёную пьют.Я люблю этих птиц, не умеющих жить понарошку,Их простые слова, их пронизанный ветром уют.Их гоняют свистки… В них швыряют со злобой камнями.Вот кровинка сверкнула на слабом, повисшем крыле…Я люблю этих птиц, что всегда и во всём вместе с намиНа холодной, на плоской, пропахшей бензином земле.Я люблю этих птиц… Мне близка их простая природа.Вновь дождит…Вновь с тобой пред закрытыми бродимдверьми.Всё дождит и дождит… Вновь плохая, больная погода…Будь добра, покорми воробьёв, покорми…

1979

Одинокая песенка

Л. Р.

Комнат параллелепипед —Быта серая утроба…Не сбежим с тобой в Египет —Это знаем, знаем оба.Где-то ветви сикоморыТенью путника спасают,Где-то дорогие взорыСлёз разлук и бед не знают.Где-то важно спит младенец,Не страшась проклятья рока,Где-то нищий отщепенецХодит с посохом пророка.Где-то, где-то, где-то, где-тоМожно выйти нам наружу…Жалкой лампы капли светаНа полу собрались в лужу.Ночи чёрные волокнаДом опутывают злее,И заглядывают в окнаФарисеи, фарисеи…

1970

Крестовский остров

Как боязно брести по переулкуОставленного города – как тянетПо переулку памяти бродить,Особенно когда небесной синькойПронизаны травинки и булыжникЗнакомой мостовой, когдаНапротив за детсадовской оградойШуршит река прозрачной чешуёй.Калиткой скрипнув,Прохожу к реке.Вон дерево корягою упёрлосьВ замшелый берег – волны бьют о ветви —Как будто бы, на четвереньки встав,Пьёт воду пересохшими губами.Соседские мальчишки-рыболовыВнимательно глядят на поплавки.К ним подхожу. Здороваюсь.– Ребята!К вам просьба есть…Вернее, ваша помощьНужна мне…Помогите разыскатьМальчишку одного…Он жил вон в этом домеНа первом этаже.Он тоже тут рыбачил.Вот здесь сидел…Вот здесь между корнямиНашёл екатерининский пятак…Вы знаете его? —Почти кричу.Меня ж никто не слышит.Меня ж совсем никто не замечает.И я ни с чем обратно ухожу.Что испугался? Может, просто мальчикПроспал рыбалку или заболел.Вон дом его – зайди к нему, проведай.О господи, как гулко отдаютсяШаги в подъезде, как в висках стучит!Налево?Ну конечно же, налево!Вот дверь его… Бечёвочки обрывок.Четыре раза дёргать или три?Четыре… Робко дёргаю бечёвку…Над самым ухом звякнул колокольчик.Ещё! Ещё!И понимаю вдруг,Что делаю ужаснейшую глупость,Что сам себе могу себя же выдать.Ведь я убил!Скорей назад… Тихонечко… Тихонько…На цыпочках – а то ещё заметятИз той квартиры, где идёт ремонт,Где голоса, где клейстер пахнет кисло.

1973

«Зачем же нам носить обноски…»

Е. Адамской

Зачем же нам носить обноскиИ слово на ветер бросать?Хотел бы палочкой на воскеЯ Вам об этом написать.Сейчас, когда от дней твореньяНас отделяет полчаса,И прячутся в снегу растенья,И птиц прозрачны голоса,Сейчас, когда ветвится небо,И по ветвям стекает свет,И нас не мучит запах хлеба,И не зачитан нам Завет.Снег не заезжен, не заслежен.Нас согревает дым костра…Воск на дощечке чист и нежен,И палочка острым-остра.

«Не пугайся, не пугайся… Это – осень, понимаешь?..»