Быть русским художником

Вячеслав Стекольщиков

Быть русским художником

Об авторе

Стекольщиков Вячеслав Константинович родился в 1938 году в Москве.

Получил высшее художественное образование. Учился в (МСХШ) Московской средней художественной школе при Академии Художеств СССР и Суриковском институте.

С 1960 года активно участвует в московских, российских, всесоюзных и зарубежных выставках. Работы В.К. Стекольщикова неоднократно отмечались искусствоведами, публиковались (репродуцировались) в журналах «Искусство», «Художник России», «Огонёк», «Смена»…

Активная творческая жизнь Вячеслава Стекольщикова отражает романтический подъём СССР семидесятых годов прошлого века, который навсегда остался в песнях тех лет.

Произведения Стекольщикова, созданные в результате поездок по стране – на Урал, в Арктику, на острова Диксон, Челюскина, Землю Франца-Иосифа, Чукотку, на целину, Алтай и Камчатку, к нефтяникам Нижневартовска и Самотлора, к морякам Севастополя, – занимали центральные места в выставочных залах страны и за рубежом.

Не случайно в 1978 году цикл работ художника под названием «Любить Родину» был отмечен дипломом Академии художеств СССР, а серия работ «Москва в солдатской шинели» принесла Вячеславу Стекольщикову подлинную известность.

Вячеславу Константиновичу довелось работать и в горячих точках: Союз художников СССР в семидесятые годы командировал его в Гвинею-Биссау, где шла освободительная война гвинейцев от португальского колониализма.

За заслуги в творческой деятельности в 1983 году В.Г. Стекольщикову присвоено звание Заслуженный художник России.

В 1997 году в соавторстве с сыном Антоном Стекольщиков стал победителем конкурса росписи Храма Христа Спасителя.

В 2000 году Вячеславу Константиновичу Стекольщикову присвоено звание Народный художник Российской Федерации. Работы мастера находятся в Третьяковской галерее, во многих музеях страны, за рубежом, а так же в недавно созданном музее института Русского реалистического искусства.

Еще в 1979 году Вячеслав Стекольщиков с семьёй поселился в древнем Борисоглебе (Ярославской области), что повлияло на дальнейшую творческую судьбу художника и его семьи.

В 2004 году с большим успехом прошла выставка в «Новом Манеже» «Борисоглебская летопись» на которой экспонировались живописные работы Вячеслава Константиновича Стекольщикова, его жены – Финогеновой Млады Константиновны и их сына Антона Вячеславовича, созданные за 25 лет работы в Борисоглебе.

За творческие успехи Московский Союз художников наградил Стекольщикова медалью Н.П. Крымова.

В 2009 году Вячеслав Константинович награждён Золотой медалью Российской Академии художеств.

По случаю 75-летия Союз художников России наградил Стекольщикова В.К. медалью В.И. Сурикова.

Московский Союз художников рекомендовал Вячеслава Константиновича Стекольщикова в члены Российской Академии художеств. Президиум Академии поддержал эту рекомендацию и в 2013 году принял его в свои ряды.

Надо сказать, активная творческая деятельность Стекольщикова сочеталась с активной общественной деятельностью. Творческий коллектив Союза художников постоянно избирал его в свои руководящие органы. Помимо успехов в изобразительном искусстве Вячеслав Константинович обладает даром писателя. Среди опубликованных статей и книг, следует отметить тепло встреченную читателем книгу «Изумрудные купола».

Часть I

Философия любви

Витязь на распутье[1]

Вся человеческая жизнь, от рождения до смерти, – это постоянный выбор. Не от нашего выбора зависит разве что рождение и смерть (за исключением добровольного ухода из жизни, что чаще всего является следствием какого-то ошибочного выбора или болезни). Вся же сознательная жизнь состоит или, вернее, зависит от выбора того или иного решения в бесконечной череде вопросов, задач и проблем, которые ставит перед нами жизнь. Многовариантность решения этих задач и свобода выбора лишь усложняют проблему. Возможно поэтому одни предпочитают, чтобы за них кто-то принимал решения, а другие и вовсе, не задумываясь поступаюсь так или иначе.

Что же руководит человеком в этом процессе?

До некоторых пор мне казалось – выбором решения руководит рассудок. Затем я убедился в том, что многие руководствуются эмоциями, чувствами, и их решения часто идут вопреки здравому смыслу. Лишь позже мне довелось услышать совершенно иное объяснение мотивов выбора.

В середине восьмидесятых годов теперь уже прошлого века, на одну из наших выставок мы пригласили неравнодушного к изобразительному искусству иеромонаха Иннокентия, который сыграл особую роль в духовной жизни нашей семьи. По его мнению, свобода выбора определяется тем, что у каждого человека на одном плече незримо присутствует ангел Божий, а на другом – бес. И от того, чьему указанию он следует, зависит результат выбора.

Конечно, с этим трудно согласиться тому, кто считает себя произошедшим от обезьяны, но в понимании человека, осознающего божественное происхождение и пришедшего к познанию бытия духовного мира, это многое объясняет.

После такого, казалось бы, наивного, но образного объяснения стало совершенно понятным выражение: «Бес попутал».

С тех пор как я стал задумываться о свободе выбора, аллегорией выбора стала для меня картина Виктора Михайловича Васнецова «Витязь на распутье».

Поначалу незамысловатый былинный сюжет картины казался слишком простым, не имеющим никакого отношения к окружающей меня жизни. Однако, с возрастом, по мере того, как я углублялся в мир православия и мне открывался подлинный драматизм нашей истории на стыке XIX и XX веков, эта картина обретала все больший философский смысл.

Ведь именно в то время, когда Васнецов задумал и написал свою картину, Россия стояла на распутье…

Почему я вспомнил именно этого художника? Ведь тогда появились совсем другие художники, выбравшие новый путь в искусстве. Думаю, потому, что в отличие от демократически настроенной рафинированной творческой интеллигенции, которая в порыве безграничной свободы выбирала, как теперь нам известно, самоубийственный путь, Виктор Михайлович не поддался соблазну. Очевидно, потому, что у него был духовный стержень – он был художником православного мировосприятия.

Размышляя о свободе выбора, богослов протоиерей Григорий Дьяченко в своей книге «Духовный мир», вышедшей как раз в ту пору, говорит о существовании двух форм жизни, о том, что Господь создал неразумную, неодушевленную тварь (природу, живой мир) и разумную, воодушевленную тварь – человека. Если в отношении неразумной твари действует закон физической необходимости, и она, безусловно, подчиняется Божественному промыслу, то в отношении человека господствует закон нравственной необходимости, но он не принуждает, а побуждает к исполнению Божественного Промысла. Человек свободен в выборе. Однако свобода выбора за пределами абсолютной воли Божества, «в царстве злых духов», неизменно приводит к произволу. По мнению богослова, признанием Промысла уничтожается свобода, а признанием свободы уничтожается Промысел. Иными словами, избравший путь к Богу добровольно и осознанно ограничивает свою свободу, а тот, кто выбрал безграничную свободу, – уходит от Бога.

Мне кажется, понимание этого позволяет совершенно по-иному (не так, как нам навязывают теоретики искусства) оценивать два направления в искусстве XIX и начала XX веков, которые принято называть реализмом и авангардизмом. Эти два противоположных направления существуют и сейчас. Они по-разному оценивались в разное время, и чем плод был запретнее, тем он казался слаще. В этом смысле сегодня появилась возможность без лишних страстей об этом говорить.

Однако рассуждать о свободе творчества вообще, а тем более, в христианской культуре – бессмысленно, не определив отношение художника к Богу.

Проще всего было бы объяснить выбор ничем не ограниченной творческой свободы художниками-авангардистами одной фразой: «Бес попутал». И это, с моей точки зрения, безусловно, так. Но нельзя оставить без ответа беззастенчивые претензии приверженцев авангарда на главную роль в искусстве XX века. Ведь это не что иное, как намерение лишить русское искусство духовной основы.

Не случайно нам навязывают термин «Русский авангард», чтобы не подумали, будто разрушить национальные традиции пришло в голову инородцам. И уж совсем амбициозно звучит название одного из многочисленных альбомов – «Спасенный авангард». Неискушенный зритель, привыкший доверять профессиональному авторитету искусствоведов, уже устал сопротивляться. Тем более, что пущен в ход самый убедительный аргумент мира сего – деньги!

У нас похищена шкала ценностей… И теперь не Россия определяет достоинство своего искусства, а тот, в чьих руках находится шкала ценностей, тот, кто с помощью денег устанавливает приоритеты. Мир это уже принял.

Осталось совсем немного – убедить в этом Россию…

Вот это и побуждает меня не молчать.

Я видел, как водили группу школьников по пустым залам новой Третьяковки, где будто в отместку единственному собирателю русского реалистического искусства Павлу Михайловичу Третьякову, представлено, как нынче говорят, альтернативное творчество.

Это были мальчики и девочки четвертого или пятого класса. Очевидно, наиболее «продвинутые» педагоги по своей инициативе стремятся пораньше привить детям понимание того, что им самим вряд ли понятно. А, может быть, это уже заложено в школьную программу? Ведь лукавый торопится овладеть душой человека до того, как он обретет способность делать самостоятельный выбор.

Вот и привела хрупкая юная дама-экскурсовод шаловливую детвору к выдающемуся шедевру авангарда – к «Черному квадрату» Малевича.

В пустом зале отчетливо и таинственно звучал в ее исполнении хорошо заученный текст.

– «Черный квадрат» – это первое и наиболее радикальное выражение созданного Малевичем супрематизма. С геометрической точки зрения это не совсем правильный квадрат, – демонстрирует наблюдательность интеллектуал-экскурсовод. – Картина представляет собой черный квадрат на белом квадратном фоне. Картина «Черный квадрат» полностью отвечает воззрению Малевича о том, что живописная форма не является производной от действительности, но существует самостоятельно и имеет собственную силу выражения.

Школьники похихикивают, ничего не понимая, но, одернутые строгой учительницей, с трудом сохраняющей умное выражение лица, вынуждены дослушать.

– «Черный квадрат» вобрал в себя все живописные представления, существовавшие до этого, – уверенно продолжает дама-экскурсовод, – он закрывает путь натуралистической имитации, он присутствует как абсолютная форма и возвещает искусство, в котором свободные формы, не связанные между собой или взаимосвязанные, составляют смысл картины, – завершает проповедница авангарда свою глубокомысленную речь.

Некоторое разочарование проскользнуло на лице учительницы, когда она узнала о том, что это не первый и далеко не единственный квадрат мастера, что в Русском музее хранится более ранний экземпляр. Сказать по правде, экскурсовод щадила детей и пыталась как можно в более простой и доступной форме донести смысл этого прогрессивного направления творчества. Мне приходилось читать и слышать из уст искусствоведов куда более изысканные и замысловатые тексты и речи по этому поводу. Однако и этого достаточно, чтобы почувствовать агрессивность и бесовские амбиции авангарда по отношению к многовековому традиционному реализму.

Оказывается, черный квадрат вобрал в себя все живописные представления, существовавшие до этого!

Воистину, гордыня – мать пороков!

Усердствуя в безбожной, бездуховной пустоте, автор «Черного квадрата» достиг желанной цели – поставил точку. Неслучайно даже похороны Малевича превратились в акцию авангарда. Он был похоронен в необычном супрематическом гробу, а памятником на его могиле стал, кончено же, не православный крест, а черный квадрат.

А вот и стихи «На смерть Казимира Малевича», написанные Даниилом Хармсом и прочитанные им на панихиде:

Памяти разорвав струю,Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.Имя тебе Казимир.Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего.От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.Нет площади поддержать фигуру твою.Дай мне глаза твои!Растворю окно на своей башке!Только муха жизнь твояи желание твое – жирная снедь.Не блестит солнце спасения твоего.Гром положит к ногам шлем главы твоей.Печернильница слов твоих.Трр – желание твое.Агалтон – тощая память твоя.Ей, Казимир! Где твой стол?Якобы нет его и желание твое – Трр.Ей, Казимир! Где подруга твоя?И той нет, и чернильница памяти твоей Пе.Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,Десять раз протекла река перед тобой,Прекратилась чернильница желания твоегоТрр и Пе.«Вот штука-то», —говоришь ты и память твоя Агалтон.Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.Меркнет гордостьюсокрушенное выражение лица твоего;Исчезает память твоя и желание твое Трр.

Я привел целиком это стихотворение, чтобы передать ощущение болезненной безысходности и пустоты, которые охватывают меня при соприкосновении с подобным творчеством. Думаю, после встречи с такой поэзией и такой живописью вряд ли у кого из детей пробудится желание стать поэтом или художником.

Но я видел экскурсии школьников в настоящей Третьяковской галерее. Я видел восторженные и одухотворенные лица тех же шаловливых детей при встрече с живым искусством, отражающим красоту божественного мироздания и драматургию бытия.

Конечно, дети не могут сразу постичь духовную высоту главной, с моей точки зрения, картины Третьяковской галереи – «Явление Христа народу» Александра Иванова, но, безусловно, это произведение великого русского художника укажет им путь к истинной красоте.

Во имя этой цели Павел Михайлович Третьяков создавал пантеон русского искусства.

«Да, один только раз русским художникам повезло, – писал М.В. Нестеров, – над русским искусством снова взошло солнце… Ожила наша земля. Появился скромный, молчаливый Третьяков… и художники показали свое истинное лицо, свою творческую природу, отличную от тысяч других».

Искусство – это область духа, и творчество для русского художника – это духовное занятие.

А духовное занятие возможно только на пути к Богу. Деятельность даже очень талантливого художника в противоположном направлении – это, по сути, не творчество, а дьявольская изобретательность.

В безбожном пространстве эстетика непременно ищет освобождения от этики.

Как бы ни пытались фарисеи-искусствоведы оправдать безграничную свободу художника правом на самовыражение или поиском нового языка, поиск этот приведет к тупику, потому что удовлетворение гордыни – это торжество беса. И как сказал поэт: «исчезнет память твоя и желание твое Трр».

Конечно, авангард стал заметным явлением XX века, но это вовсе не означает, что он сыграл положительную роль в русском искусстве. Более того, эта роль отрицательна, потому что авангард привлекает к себе особый круг людей – это люди, находящиеся в оппозиции к Богу.

Кто-то подумает: надо ли противопоставлять реализм авангарду, и не преувеличиваю ли я разницу между ними? Ведь то и другое благополучно существует и находит своих почитателей. С моей точки зрения, это сосуществование подобно сосуществованию добра и зла. Однако наивно думать, что добро примиримо со злом. Зло агрессивно и его извечная цель – одолеть добро. Сегодня эта цель как никогда близка к осуществлению и главной опасностью в этом является настойчивое стремление стереть границу между добром и злом.

В своем выборе художник свободен и, подобно «Витязю на распутье», он сам избирает путь. Вот только чьему совету он внемлет: ангела или беса? Лукавые искушения могут привести на поле зла любого. Этого не избежали даже такие гении, как Александр Сергеевич Пушкин, о чем свидетельствуют его поэтические признания:

Тогда какой-то злобный генийСтал тайно навещать меня.Печальны были наши встречи;Его улыбка, чудный взгляд,Его язвительные речи вливали в душу хладный яд…

Во власти демона находилась юная муза Михаила Лермонтова и зрелая философия Льва Николаевича Толстого. Романтизировал демона Врубель. Потрудились на поле зла и Есенин, и Блок, и Маяковский.

Поэтому мне дороги художники, которые избрали путь не умозрения, а Богозрения, которых ангел вел по пути к Богу, которые творили во имя спасения души.

Только такое искусство можно назвать русским. Сегодня опять Россия стоит на распутье.

Какой она выберет путь?

Надежда на правильный выбор живет в душах и в произведениях художников. Но закончить я хочу провидческими строками графа Голенищева-Кутузова:

Бывают времена, когда десница Бога,Как будто отстранясь от мира и людей,Дает победу злу – и в мраке смутных днейЦарят вражда и ложь, насилье и тревога;Когда завет веков минувших позабыт,А смысл грядущего еще покрыт туманом,Когда глас истины в бессилии молчитПред торжествующим обманом.В такие дни хвала тому, кто с высотыНа оргию страстей взирая трезвым оком,Идет прямым путем в сознаньи одинокомБезумия и зла всей этой суеты;Кто посреди толпы, не опьяненный битвой,Ни страхом, ни враждой, ни лестью не объят,На брань враждующих ответствует молитвой;«Прости им, Господи – не знают, что творят!..»

Красота учит видеть, или Светлая ночь художника[2]

«…Красота учит созерцать и видеть. И тот, кто увидел красоту, тот становится ее пленником и ее творцом. Он мечтает о ней, пока не создаст ее, а создав ее, он возвращается к ней мечтой за вдохновением. Он вносит ее во все: и в молитву, и в стены Кремля, и в кустарную ткань, и в кружево, и в дела, и в поделки. От нее души становятся тоньше и нежнее, глубже и певучее; от нее души научаются видеть себя, свое внутреннее и сокровенное. И страна дает миру духовных ясновидцев…»

Я откладываю в сторону книгу, закрываю глаза, наощупь отыскивая в изголовье выключатель – погружаюсь в темноту. Последняя фраза Ивана Александровича Ильина, прочитанная мною, какое-то время удерживается в сознании, уже освобождающемся от тела. Еще мгновение – и душа, подобно лыжнику, стремительно скользнет по трамплину, чтобы оторваться, взлететь и обрести ту невесомость, за которой начинается таинственный мир виртуальной реальности сна…

Но наступившая невесомость неожиданно быстро исчезает, как короткий полет лыжника. Что-то заставляет душу приземлиться, и она нехотя занимает свое место в бренном теле. Возвращение в весомое состояние всегда тяжелее обретения невесомости, поэтому мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать неведомо откуда взявшееся бодрствование.

В полной темноте при закрытых глазах, будто сделалось светло. Рассудок начал работать с такой ясностью, что понималось – это не просто бессонница, а какой-то сеанс, на котором только можешь свободно перемещаться во времени и пространстве, но как бы вступаешь в диалог с самим собой, углубляясь в темы, недоступные дневной суете.

Надо признаться, на исходе XX века, в эпоху всеобщей компьютеризации, мне не доводилось дотрагиваться ни до одной кнопки компьютера, о чем я сожалею, но, думаю, это ночное состояние сродни путешествию по интернету.

Большой поток информации дал сбой в моем компьютере, и, вместо отключения на сон, засветился экран бессонницы с калейдоскопом самых разнообразных событий.

Словно в журнале кинохроники, непременно предшествующем в прежние времена художественному фильму, замелькали кадры сегодняшнего дня. Но в отличие от прошлых созидательных сюжетов, в которых мы видели покорение космоса, освоение целины, спуск на воду атомных ледоколов, возведение электростанций, строительство заводов, битвы за урожай, – нынешние завораживают многообразием разрушительных сил.

Ведь эффект разрушения сильнее созидания. Так пожар привлекает куда больше зевак, чем возведение дома.

Современная хроника отличается от прошлой еще и тем, что она вторгается в каждый дом. С периодичностью прогноза погоды нам сообщают об очередном убийстве, насилии, бандитских разборках.

Трагическая реальность так многовариантна, а правда так беспощадна, что всякие фантазии любителей страшных сцен, любые муки ада уступают ей. Мне не удалось прочесть ни в одной книге, увидеть в фильмах-ужасах стольких способов изощренных убийств и такое количество трупов, которое показывают ежедневно по телевидению.

Множественность обезболивает восприятие, и мы, помешивая ложкой чай и не переставая жевать, с хладнокровием патологоанатома воспринимаем чью-то смерть. Даже в человеке с устойчивой психикой и потребностью анализировать происходящее эта информация вызывает апокалипсические ощущения.

Поэтому я не задерживаюсь на конкретных эпизодах, самый характерный из которых – очередная жертва заказного убийства. Тем более, что эти сцены поразительно схожи: респектабельный молодой человек в луже крови, на роковом пути от дома до автомашины.

Впрочем, все это мелочи по сравнению с землетрясениями, автокатастрофами, взрывами в шахтах, голодовками врачей и учителей, беженцами, брошенными детьми, нищими стариками и наркоманами.

А вот другие кадры: белый снег, чистый морозный воздух, подмосковная усадьба, окруженная заснеженными стройными елями, соснами и ажурными березами. По расчищенной дороге от усадьбы медленно и бесшумно катит на японском снегоходе президент России.

Камера приближает наездника, останавливая наше внимание на самостоятельности движения гаранта Конституции и сосредоточенном выражении его лица. Эта сцена вызвала у меня воспоминания детства. Когда на арену старого цирка на Цветном бульваре выезжал на мотоцикле медведь, старательно выписывая круги, у него было такое же глубокомысленное выражение лица, вернее, морды, – что вызывало умиление зрителей.

Да нет, не только страшные картинки возникают передо мной в темноте. Есть немало увлекательных и захватывающих сюжетов.

На смену хоккею и фигурному катанию, некогда собиравшим к экрану телевизора всю страну, пришло куда более азартное зрелище – политика! Эта штука соединила в себе хоккей с театром, шахматы с боксом, дипломатию с цирком, философию с шизофренией и экономику с уголовщиной. Без преувеличения можно сказать, что это самое массовое и самое захватывающее представление. Ведь оно длится уже более десяти лет.

Почему же все это время в каком-то оцепенении мы следим за руками наперсточников, вовлекших нас в свою порочную игру, силясь угадать – под каким колпаком прячется счастье? Знаем – обманут, а все поддаемся искушению.

Один из гроссмейстеров этой игры Сванидзе на вопрос: «Чем для вас является телевидение?» – не задумываясь, ответил: «Для меня это – наркотик!» Стало быть, изготовители подобной продукции осознают, что они наркодельцы. Ну, а мы – наркоманы.

Есть что-то эсхатологическое, неслучайное в появлении американского фильма «Титаник» на нашем телевидении за 666 дней до конца XX века.

Конечно же, американский кинематограф не мог пройти мимо такого «благодатного» сюжета, как катастрофа века с рекордным количеством жертв. Самые банальные любовные коллизии на фоне тысяч тонущих людей выглядят захватывающе – такая драма и Шекспиру не снилась. Чтобы никто не усомнился в грандиозности творческих порывов, нам сообщают, что они обошлись более чем в пятьсот миллионов долларов. А чтобы канонизировать высокий художественный уровень, провозгласили лучшим фильмом и выдали одиннадцать «Оскаров», благо шкала ценностей в своих голливудских руках.

Известно – кинематограф не является эталоном духовности и нравственности, но несомненно это самый влиятельный выразитель и проповедник современных идеалов общества.

И что бы мне согласиться с общественным мнением? Так нет, лежу и думаю… Что же это они нас бутафорией потчуют? Ведь за макетами, трюками и переходящими из одного фильма в другой типично голливудскими героями ничего глубокого нет.

Подлинная же драма «Титаника», по-моему, заключается в самом замысле его создания. Гордыня цивилизации всегда проявлялась в попытке сооружения земного рая. И в «Титанике» был воплощен образ непотопляемого ковчега – островка земного рая. Но Ноев ковчег – это Божественный замысел во имя спасения жизни, а в «Титанике» скорее воплотилась утопия Вавилонской башни… Когда же оплот цивилизации и комфорта потерпел крушение при столкновении со стихией, то оказалось, что спасательные шлюпки рассчитаны только на обитателей верхних палуб – героев фильма, а основная масса пассажиров трюма обречена.