Наше вечное вчера

– С какой целью? Вы записаны?

– Я студент по обмену, мне нужно заполнить документы.

– Направо и прямо. Держитесь левой стороны, там будет диванчик. Подождите там, ректор сейчас очень занят.

Уже на половине её нудной речи иду туда, куда она сказала, ставлю рядом сумку, падаю на диван и расслабляюсь.

Упираюсь затылком в стену и закрываю глаза, наслаждаясь тишиной и некоторым звоном в ушах, сопровождающимся сушняком. Представляю, что сижу не в душном коридоре в ожидании, когда придёт недавно вышедший на что-то срочное ректор, а где-нибудь на пляже Испании. Рядом стоит машина с открытыми дверями, из которой доносится музыка, окутывая весь пляж. Джей тащит девчонок к воде, те визжат, бьют его по рукам, но он оказывается сильнее. Дружный женский писк о температуре воды и хохот друга. Никакого Рамона с его постоянными попытками вывести меня из себя, никакой чертовой учёбы и никаких забот.

Уже почти засыпаю, когда рядом со мной кто-то буквально плюхается на диван. Сжимаю челюсти до скрипа и боли. Решаю сделать вид, что я один и продолжаю ждать ректора, закрыв глаза и представив Испанию паршивой Америке.

– Зажигалка есть? – спрашивает мужской голос.

Стараясь отвечать безразлично, говорю:

– Не курю.

– Я спрашиваю зажигалку, а не куришь ты или нет.

– По-твоему, если я не курю, то должен носить зажигалку? Спрашивается: зачем? Поджечь ваш чертов университет к дьяволу? Отвечу за тебя. Я с радостью сделаю это перед отлетом, так что спроси зажигалку через пару месяцев.

– А ты языкастый.

– А ты отчаянный, раз просишь зажигалку у боксера. Или ты не заметил на мне толстовку с логотипом спонсора клуба? – грубо говорю я, надеясь, что он отвалит.

Рядом раздаётся смешок.

– Я не осматриваю тебя. Ты не привлекательная киска, чтобы я делал это. А во-вторых, совпадение – я тоже боксёр и мне было бы только на руку, если ты решишь сжечь университет. Но мой тебе совет, начни пожар с ректора. Его задница довольно легко поджигается, так что просто подлей масла.

Боксёр. Я знаю дохрена боксеров, но с самого начала голос парня показался смутно знакомым. Я где-то уже слышал его, только не мог вспомнить где, а сейчас, когда он заявил, что тоже занимается боксом, круг подозреваемых сузился. Гадать кто это – неинтересно, тем более с минуты на минуту должен подойти ректор. Я не вижу смысла дальше вести игру и просто открываю глаза, фокусируя взгляд на оппоненте.

Твою мать. Да какого хрена вообще?

Мэйсон Картер собственной персоной развалился рядом, закинув руки за голову и блаженно закрыв глаза. После последней нашей встречи три года назад, он заметно поднабрал мышечной массы и прибавил в сантиметрах, а самодовольная неизменная улыбка на лице стала наглой. Я могу ошибаться, но, основываясь на том, каким видел его раньше, сейчас он абсолютно изменился. Атмосфера рядом с ним заставляет даже мои нервные клетки встать в боевую готовность, чтобы при любой атаке уничтожить вредителя.

Дыхание перехватывает и жесткий кулак безжалостно, практически извращённо, сковывает мою шею в свои тиски. Я закусываю губу и тихо матерюсь, умоляя, чтобы Мэйсон был здесь один.

К счастью, он здесь один.

– Я даже не удивлен, что Картер хочет превратить это место в преисподнюю.

Улыбочка на его лице замирает, когда он открывает глаза и впивается взглядом в меня. Пару секунд парень в шоке смотрит на меня, словно я чертово приведение, а затем начинает смеяться.

– Твою ж мать, а я делал ставки на то, что ты отошел в мир иной.

– Только следом за тобой. Я тоже удивлен, что ты все еще такой же любезнейший, – Мэйс принимает сарказм новым приступом смеха.

– По-другому никак. Ты же должен быть в Италии, нет?

– В Испании, – исправляю его и нетерпеливо смотрю на дверь. Ну где этот хренов ректор? Я сожру его, как только он появится на горизонте. Мне не хочется встречаться с его плюс один.

– Точно, Испания.

– Так вышло, в общем-то…

– Ты давно прилетел? – продолжает интересоваться Мэйсон.

Какой-то мужик спешит в нашу сторону. Судя по виду, он редко ускоряется, темп его привычной ходьбы равен скорости улитки. Если он в туалет, а если судить по бумажке, то так и есть, я вовсе не буду удивлён. Но краем глаза замечаю весёлую вспышку в глазах Мэйса, который, смотря на мужчину, говорит мне:

– Сейчас будет весело.

Он поднимается на ноги и скрещивает руки под грудью. И когда мужчина ровняется с ним, не иначе, как тарахтит:

– Мистер Картер, нужна ваша подпись, она решит все проблемы.

– Можно почитать? – сладколюбезно спрашивает Мэйс.

Мужчина протягивает ему какую-то бумажку, и следом от неё остаются обрывки. Вероятно, будь у меня зажигалка, сейчас мог остаться пепел.

Пока ректор офигевает от происходящего, я смеюсь в кулак с выходки этого придурка.

– Вы видели это? Вы видели, что сделал этот наглец? – верещит ректор, обращаясь ко мне.

Строю совершенно серьезную мину.

– Видел, что?

– Как он… Картер порвал докладную профессора с пожеланиями о его отчислении.

Он говорит с трудом, заикаясь то ли от злости, то ли просто нервничая. И мне слегка даже становится его жаль, но лишь слегка.

– К сожалению, я видел только то, что Мэйс помог вам утилизировать бесполезную бумажку, ни о какой докладной не шло и речи, – смотрю по углам стен: – И ведь даже камер нет. Получается, я единственный свидетель.

Мэйсон ржет, уперевшись ладонью на стену, а другой закрыв лицо.

– Поганцы. Пошел вон, Картер. Видеть и слышать тебя больше не намерен. Сегодня только первый день, ты портишь репутацию заведения.

– Взаимность – это прелестно.

Мэйс проходит мимо ректора, хлопнув того по плечу, но сразу же отряхнув руку. И тут же оборачивается:

– Я твой должник.

И от его слов становится ещё противнее. Если бы он знал, что я когда-то сделал, то ни разу в жизни не произнёс бы их.

Смотрю вслед парню, который весело отбивает барабанный ритм ладонями по бокам и тихо поёт очень знакомую всем песню Bon Jovi. Кошусь в сторону ректора и стараюсь не смеяться из-за того, как сильно краснеет его лицо. Картер поворачивается, и довольно громко завершает своё фееричное выступление:

– Это моя жизнь.

После этого, он скрывается за углом.

– Проходите, Фуэнтес, – цедит ректор, продолжая смотреть в сторону угла, за которым недавно скрылся Мэйс.

Выгибаю бровь.

– Вы были по планам после изгнания Сатаны.

Глава 2

Мэди

Горячая вода – лучшее изобретение человечества. Я почти в этом уверена и готова заявить об этом на весь белый свет. Конечно, я могу ошибаться, но сейчас придерживаюсь именно такого мнения. Именно тогда, когда проживаешь без неё сутки, а после, прочувствовала всю свежеть, хочешь выть и говорить, как прекрасен мир. Этот день только начинается, а я уже ощущаю всю тяжесть нового года. Наверно, просто предчувствую будущие передряги, в которые уже готов втянуть нас Мэйс. Я вовсе не против, хотя иногда от их количества кружится голова. Не знаю, как могла жить без него, но явно скучно и серо.

Натягиваю излюбленные белые джинсы, туфли и топ, который чудом откапала в шкафу, планируя осесть на головы родителей ровно столько, сколько времени планируют из моего жилого комплекса делать каменный век, а лучше сказать, что не планирую уезжать. Сейчас я готова наслаждаться теми приятными бонусами, что дарит это место: готовый завтрак, когда спускаешься вниз; возможно, даже обед, который мама вручит с собой, хотя, это уже слишком много; болтовня с утра, как это было раньше, меня подвозят и ни за что не нужно платить. Рай. Я вовсе не жалуюсь на самостоятельную жизнь, но скучаю по тем временам, когда спокойно передвигалась в этом доме. Теперь это удел Эйдена на несколько лет, если быть точной – на пять лет до выпуска.

Закрываю дверь своей комнаты и как раз ловлю младшего брата, который что-то отпинывает ногой в сторону комнаты и тоже закрывает дверь, повесив рюкзак на плечо. Ему только будет пятнадцать, а он уже выше меня почти на голову. Чувствую себя карликом этой семьи. Хотелось бы ноги подлинней и грудь побольше, чтобы идти в модели, но увы и ах. Я хотя бы могу похвастаться голубыми глазами, которые достались от бабушки, и цветом волос, который унаследовала от мамы. Отличительный признак был получен именно мною.

По пути пихаю Эйдена бедром, на что получаю улыбку.

– Почему бы тебе не прибраться в своей комнате? – спрашиваю я.

– Там и так чисто.

– Ты только что-то запнул туда какую-то вещь.

– Это был мяч.

– Ладно, первый раз принимается.

– Загляни в комнату Мэйсона.

– Боюсь, туда нельзя заходить без специальной экипировки.

Эйден издаёт смешок и проскакивает по лестнице. Он бросает рюкзак на пол у входной двери и скрывается за углом, в то время как я ещё ковыляю на каблуках по последним ступенькам. Я должна быть грациозной леди, но что-то мешает позвоночнику выпрямиться и позволить эту роскошь быть царицей.

– В этом кто-то ходит? – вскидывает бровь папа, как только я появляюсь в пороге.

– О чём ты? – хмурюсь, оглядывая себя, тем же занимается Эйден и мама, завернув головы в мою сторону.

– Что за выбор?

– Что ты имеешь в виду?

– Хотя бы кофту сверху накинь.

– Боже, ты серьёзно? – вздохнув, занимаю место за столом и беру вилку, наслаждаясь ароматом и видом приготовленного завтрака. Я же говорила: это рай.

– Вполне.

– Я не надену паранджу, пап.

Что-то буркнув себе под нос, он переводит взгляд с меня на экран телефона и начинает перебирать по нему пальцами. Смотрю на маму, которая тихо смеётся и, закатив глаза, снова стучит ручкой по ежедневнику, делая записи. Но папа вновь поднимает голову, когда я с аппетитом приступаю к завтраку, там же занимается Эйден.

– Тебя подвезти?

– Да, – соглашаюсь я.

Он устремляет взгляд в сторону Эйдена.

– Ты как?

– Своим ходом.

– Да, мама же подарила тебе карточку метро, клевая штуковина, наверно.

– За мной заедут парни.

– А как же эти разговорчики между отцом и сыном? Тебе не нужны советы?

Эйден усмехается.

– Твоя лучшая подружка живёт отдельно.

– Конечно, ты же всегда потрепаешься с мамой, – язвит папа.

– Мам, у папы ПМС? – хихикаю я. – Или так приходит старость?

Мама делает глоток кофе и внимательно осматривает папу, который в ответ смотрит на неё, томительно ожидая ответ.

– Он уже не так молод, – печально завершает она.

– Что за намёки? – смеясь, ворчит папа, подтолкнув её локтем, благодаря чему капля из кружки капает на блузку.

– Джаред! – недовольно ворчит мама, поставив кружку на стол и поднимаясь из-за стола и награждая папу смертоносным взглядом.

– Я сделал это специально, – улыбается он, поднимаясь следом и вышагивая за ней. – Мы обязательно поговорим об этом сейчас.

Я бы сказала, что жутко заинтересована в их диалоге, но это далеко не правда. Наоборот, я с удовольствием улизну из дома и как можно скорей. Как много способов что-то выяснить? Возможно, много, но не на данную тему.

– Как дела в школе? – интересуюсь, поворачиваясь к Эйдену.

– Отлично, – говорит он, улыбаясь экрану телефона.

– У тебя есть девушка?

Младший братец поднимает голову и окидывает меня скептическим взглядом.

– Нет.

– Только не говори, что твой кумир – твой старший брат.

– Скорей, анти-кумир.

– Не хочешь быть похожим на него? – хихикаю я, принимаясь за сэндвич.

– Он же придурок, кто хочет быть придурком?

– Девчонки любят придурков.

– И ты тоже? – фыркает он.

– Нет.

– Тогда, у меня есть шансы, – улыбается Эйден, поднимаясь из-за стола.

Он убирает тарелку в посудомойку, и я замечаю, как спешно братец натягивает обувь. Повернув бейсболку козырьком назад, Эйден криком уведомляет:

– Я ушёл! – и выходит за дверь, предварительно сказав мне: – Пока, Мэди.

Устремляюсь к окну и у тропинки, вижу машину, в которую Эйден запрыгивает чуть ли не с разбега, и она тут же исчезает с глаз. Мой тринадцатилетний брат крутится со старшеклассниками? Вот это новости.

– Ты идёшь? – спрашивает голос папы, который застыл в пороге.

– Что? Уже всё? – улыбаюсь я, смотря на него. – Ты точно стареешь.

– Ещё слово, и ты пойдёшь переодеваться в то, что понравится мне.

Смеюсь, собирая тарелки со стола и убираю их к той, что принадлежала Эйдену.

– Оставь сегодня кого-нибудь в живых, умоляю, – усмехается папа, когда мама проходит мимо него в новой блузке и вытаскивает из шкафа туфли. Мои любимые туфли. Я продам душу, пообещаю всё на свете, если она отдаст их мне.

– Очень смешно, Картер, я умею водить.

– С Божьей помощью.

– У тебя точно ПМС, – улыбаюсь я, проходя мимо него.

– Кофта, Мэдисон! – с толикой настойчивости, требует он.

– Ага, – киваю я, открывая дверь и выходя за порог дома. – Пока, мам.

– До вечера, – с улыбкой, говорит она.

Направляюсь к машине и, подойдя к ней, дёргаю за ручку, которая не собирается открываться, из-за чего поворачиваюсь в сторону папы, который с усмешкой смотрит на меня.

– Она не поедет, пока я не увижу кофту.

– Отлично, – смеюсь я, обращаясь к маме, которая уже подошла к своей машине: – Мам, подвезёшь?

– Хорошо, – улыбается она, на что папа закатывает глаза и жмёт на брелок.

– Не хватало, чтобы эта колесница стала ещё опасней. Садись.

Показываю ему язык и довольно улыбаюсь.

Папа не спешит что-то выяснять, заваливать меня вопросами, говорить воодушевляющие слова, которые должны вдохнуть в меня жизнь и мотивировать на предстоящий учебный год. Он прибавляет музыку и выезжает на дорогу, отбивая большими пальцами ритм мелодии на руле. Кресло вибрирует благодаря басам, но мне нравится не создавать иллюзии и не начинать бесполезные диалоги, которые якобы сделают из нас близких друзей или семью года. Конечно, мы семья и достаточно близки, но Эйден был прав, его лучшая подружка в виде моего брата живёт отдельно. Они наверняка понимают друг друга лучше, чем мы. Где-то я папина дочка, но в основном взяла от родителей поровну.

Мне нравится, что Мэйс взял от него много внешних данных. Если сравнить их в молодости, то это будет практически одно лицо, и, если верить маме, характеры тоже. Волосы цветом горького шоколада, которые у каждого из нас, взъерошены и вносят в его внешность некое юношеское обаяние, хотя, глупо отрицать, что его нет сейчас. Стыдно признавать, но да, я бы тоже могла влюбиться в такого, если бы оказалась на месте мамы. Она, конечно, сколько угодно может говорить, что не любит его, но глаза никогда не обманывают.

На губах папы начинает играть улыбка, и я инстинктивно улыбаюсь тоже.

– О, ну давай прекращай, это любимое занятие твоей мамы.

– Что? – интересуюсь я.

– Пялиться на меня.

– Я не пялилась. Я запоминаю тебя.

– Я не собираюсь помирать.

– Ничто не вечно.

– Но не тогда, когда дело касается моей невероятной красоты.

Начинаю хихикать над его самовлюблённостью. Господи, до чего сильно Мэйс похож на него. Они оба до тошноты тщеславны. Я даже не могу сказать, кто больше.

– Ты ужасно самовлюбленный, как и Мэйс.

– Это Мэйс такой же, как я, – исправляет папа.

– Какая разница?

– Я был первым.

– Считай, что уже нет.

– Дёргай из моей машины, – смеётся он, затормозив на парковке.

Продолжая смеяться, ногами нахожу ровную поверхность и высоко задираю нос, горделиво выпрямив спину.

– Домой можешь не возвращаться. Подумай над своим поведением и внешним видом, Мэдисон, мы всё-таки не в логове сутенера.

С этими словами, папа сам закрывает дверцу с моей стороны и продолжает движение дальше, пока я смотрю ему вслед. Я всё ещё не понимаю, что не так с моим внешним видом. На мне лифчик, топ закрывает живот, он даже заправлен в джинсы и прячет грудь, открытыми остаются только плечи. Хотя, ладно, чуть-чуть видна ложбинка, но только чуть-чуть. Он ужасно скучный и придирчивый, когда дело касается меня или мамы, а вот если Эйден или Мэйс предпочтут стать нудистами не только на пляже, но и в повседневной жизни, отсалютует каждому пять. Мой отец сплошной комок неразберихи.

Я не думала, что за время каникул в университете что-то изменится, разве что помещение разбавят новые лица. Первый месяц, в воздухе царит гормональный всплеск, который сопровождается возвышенным тестостероном. Парни потирают ладони, как мухи на варенье, выслеживая каждую симпатичную первокурсницу. Они плетут сети, чтобы какая-то из поступивших попала в них, но вся ирония ситуации в том, что им ничего не нужно делать. Обычно все, кто отлучился от родительского дома и контроля, желают только одного: отрыва. Полного. Безумного. Сумасшедшего. Они хотят попробовать всё, начиная с секса, завершая противозаконными веществами. Чаще всего это завершается банальным: «Я ничего не помню», хотя, бывает хуже. Об этом хуже – я не хочу думать, версий целая уйма. В прошлом году одну девочку увозили на скорой, пока медсестра держала рядом с её головой ведёрко. Теперь её прозвище тошнотик. Не могу сказать, что являюсь исключением, конечно, моё безумие не пускалось во все тяжкие, я продолжаю жить в Нью-Йорке, как делаю это с рождения, но не отказывала себе в посещении вечеринок. И сейчас не отказываю. К счастью и сожалению, у меня есть брат, который бдит за каждым шагом, который делаю; за каждым стаканом, что появляется в моей руке; за каждым парнем, что увивается следом. Он следит за всем. Он везде и нигде сразу. И я не виню его за это. Наверно, на его месте, делала то же самое. По спине пробегает холодок и волна неприятных мурашек, стоит только возвратиться в прошлое.

Стараюсь настроить и вернуть сознание на приятный утренний лад. Больше этого не повторится.

Захожу в аудиторию, и первое, на что натыкаюсь – мой брат в своём привычном и любимом обличии. Это словно улей или цветник, над которым порхают пчёлки наседки. Как будто он может дать что-то больше, чем плоские утехи на раз. Возможно, может, но не желает и вряд ли кто-то из них будет в списке его номеров, приняв честь быть первой леди университета или любовью всей его жизни. Иногда я действительно боюсь, что он больше не захочет пустить к себе кого-то близко, потому что единственное, что он делает, отталкивает всех. Мы боимся боли. Стараемся избежать её, решив, что это самое болезненное чувство из всех существующих. Это неправда. Гораздо хуже пустота. Когда ничего не чувствуешь. И даже самая сильная физически боль никогда не перекроет ту тишину внутри, которая образовалась с помощью той самой пустоты. Именно по этой причине я предпочитаю находиться в доме родителей, а не своей квартире. Возможно, многие только мечтают о таком подарке, но периодически посещает ощущение, что стены сгущаются, словно грозовые тучи. Я прикрываюсь удобством и тем, что всегда могу съехать, но на самом деле, это лишь предлог не быть одной. Между мной и Мэйсоном есть большое различие: он предпочитает одиночество, которое называет свободой; я стараюсь находиться в обществе, неважно, семьи или других людей. Я не хочу жить прошлым. Не хочу помнить и вспоминать произошедшее. Хочу искренне верить и стараюсь верить, что все люди разные. Но иногда не могу противостоять, в этом заключается моя противоречивость.

Глаза Мэйса находят меня и озорно блестят. Отлично, он уже что-то натворил, а день и год только начался.

Не тороплюсь вышагивать в сторону брата, направляюсь в противоположную, где вижу Тару. Она улыбается, когда смотрит на экран телефона. Девушка откидывает белокурые волосы за плечи, привлекая внимание мужского пола, на который не обращает внимание и продолжает водить пальцем по экрану. Клянусь Богом и всем, что у меня есть, сейчас она переписывается с Вито. Виктор, вообще-то, очень даже неплохой парень, но Тара называет его тем ещё плохишом, не нужно выяснять, по какой причине, иначе можно считать, что я поучаствовала в их ролевых играх. Мы привыкли называть его Вито, и он не особо любит полное имя, предпочитая представляться коротким.

Когда оседаю рядом, девушка обращает взгляд ко мне. Её зелёные глаза светятся, как и лицо в целом.

– Передавай привет, – с улыбкой, говорю я.

Тара тут же кивает и строчит новое сообщение. Проходит несколько секунд, как она поднимает голову и сообщает:

– Тебе тоже, – ещё секунда, и я пытаюсь втянуть хотя бы глоток кислорода из-за того, как сильно она стискивает меня в объятиях. Чувствую себя плюшевой игрушкой, у которой нет шансов выжить.

– Боже, – моё кряхтение едва слышно.

– Ты можешь заключить меня в объятия.

– Да, – закашливаюсь я. – Я это сделаю, если ты хотя бы немного ослабишь свои.

Тара хихикает и значительно смягчает хватку. Наконец-то могу протянуть руки и обнять её в ответ.

– Ты начала качаться? – улыбаюсь я, сдвигаясь в сторону.

– Нет.

– Тогда откуда в тебе появилось столько силы?

Она строит обиженную мордашку и игриво толкает меня.

– Я просто скучала.

– Мы могли бы провести хотя бы неделю на каникулах, но ты решила, что в Европе интересней.

– Я звала тебя!

– Да, чтобы я была третьей между тобой и Вито. Это просто ужасно.

– Ты многое упустила.

– Ограничьте меня от детальных подробностей.

– Ты хотя бы сходила на свидание или продолжаешь сидеть запертой в башне?

– Вообще-то ты видела, что я не отказывала себе в разгульном образе жизни.

– Ходить на тусовки и переспать с кем-то – это разные вещи.

– Ладно, я осталась Фионой.

– А твой дракон ни в чём себе не отказывает, – она кивает в сторону Мэйса, который продолжает окружать себя новыми девушками. – И как ему это удаётся? Он почти, как Хью Хефнер.

– Да, только позволяет себе больше. Возможно, он даже переплюнул его.

– Кто знает, может, Хефнер тоже не отказывался покувыркаться с моделями.

Закатываю глаза и отворачиваюсь от этого тошнотворного зрелища.

– По крайней мере, Мэйс это даже не скрывает.

– Я почти смотрю порнофильм, который снимают в общественном месте, – смеётся Тара. – О, а сейчас он нырнёт и выловит рыбку.

Давлюсь воздухом и слюнями, вновь заворачивая голову в сторону брата.

– Она сейчас их вывалит на стол, – парирую я, наблюдая, как одна из девушек решила воспользоваться преимуществом и показать свою грудь при всех.

– Грех не показать такие сиськи, – выдыхает Тара.

– Фу, говоришь, как перевозбужденный школьник.

– Ладно, у неё отличная грудь.

– Я это вижу.

Действительно, грех не взять верх над другими с такими данными. Сегодня удача на её стороне, и трофей, в виде моего брата, тоже.

– Как это развидеть? – спрашиваю я, стараясь отвести взгляд.

– Легко.

Тара берёт мой подбородок и поворачивает в противоположную сторону. И тут моё сердце делает тройной кувырок, со свистом падая прямо в пятки. Он не замечает меня, но я замечаю его. Я помню тот день от корки до корки, как любимую зачитанную книгу.

Высокая фигура в чёрной толстовке, в которой я бы точно утонула, с маленькой надписью в области сердца, в чёрных, потертых на коленях, джинсах и в белых конверсах, привлекла внимание многих девушек в аудитории. Волосы цвета свежего кофе с редкими более темными прядями, небрежно зачёсаны назад, будто их владелец совершенно не заботится о внешнем виде и наплевал на взгляды других. Золотистого цвета кожа говорит о многочисленных проведённых часах на солнце. Его лицо смело можно назвать одним из самых красивых, что доводилось видеть. В его глазах хочется пропасть. Они цвета шоколадного печенья, что часто делает мама на кухне, и не выражают абсолютно ничего. Тот, кто сказал, что глаза – зеркало души, не видел его.

Он проходит мимо первого ряда, шагая прямо к лестнице, ведущей к рядам, что повыше, и усаживается в кресло, откидываясь на спинку. Я больше не слышу Тару. Мои глаза сверлят затылок Ди, и тот стыд, что когда-то был, но со временем притих, взрывается и ошарашивает разрядом тока. Я чувствую ужас, страх, стыд, досаду и тоску. Возвращаюсь в прошлое и каждой клеточкой тела, что сейчас бьется дрожью, ощущаю вкус и мягкость его губ. У меня начинает кружиться голова то ли от экстаза, то ли от тошноты из-за совершенного поступка. Та дверь, что я пыталась закрыть, повесив сотню замков, открылась. Все защитные преграды спали, стоило ему только появиться.

У меня останавливается дыхание, когда он ловко ловит какую-то девушку за талию. Вовсе не важно, что она споткнулась, важно только то, что он касается её. И когда эта самая девушка поднимает голову, мне становится как никогда дурно, потому что эту девушку я называю подругой. Анна улыбается ему и что-то говорит, в ответ Ди немного улыбается. Когда-то он улыбался мне, касался меня. Девушка заправляет рыжие локоны за ухо и направляется дальше, пока я слушаю, как грохочет собственное сердце.