Стенание

Чуть не доходя до Больших ворот, сплошные дворцовые стены прерывались небольшой, но великолепной аркой, которая вела к внутренним строениям комплекса. Там стояла стража в бело-зеленых мундирах. Я встал в небольшую очередь, чтобы войти, и за мной пристроилась длинная повозка, запряженная четверней лошадей. На ней были сложены свежие бревна, несомненно предназначавшиеся для новых покоев старшей дочери короля, леди Марии, что строились у реки. Другая повозка, которую сейчас как раз осматривали стражники, была нагружена гусями для дворцовой кухни, а непосредственно передо мной гарцевали на конях с богато украшенными седлами трое молодых людей, которых сопровождали слуги. На молодых джентльменах были зеленые камзолы с буфами и разрезами у плеч, отчего была видна фиолетовая шелковая подкладка, на головах у них красовались шапки с павлиньими перьями, а через одно плечо свисали небольшие накидки, прихваченные лямкой на новый испанский манер. Я услышал, как один из них сказал:

– Я не уверен, что Ризли вообще сегодня здесь, не говоря уже о том, прочел ли он прошение Мармадьюка.

– Но человек Мармадьюка внес нас в список, и это позволит нам войти в приемную. Давайте пока скоротаем время за игрой в карты, и один лишь Бог знает, кто может пройти мимо, пока мы будем там.

Я понял, что эти молодые люди ищут место при дворе, – вероятно, какие-нибудь мелкопоместные дворяне, отдаленно связанные с кем-то из людей сэра Томаса Ризли, одни из бесконечной череды просителей, которые заполняли Уайтхолл в надежде, что им дадут какую-нибудь должность, желательно синекуру. Скорее всего, на эти наряды они потратили свой полугодовой доход в надежде привлечь внимание кого-нибудь из влиятельных персон или хотя бы слуг значительных людей. Мне вспомнилось общее прозвище таких типов – «гроза придворных».

Подошла моя очередь. Стражник держал в руке список и маленьким стило вычеркивал имена. Я уже собирался назвать свое, когда из ниши в воротах появился молодой Уильям Сесил. Он коротко переговорил с охранником, и тот, сделав соответствующую пометку, махнул мне рукой, разрешая пройти. Въехав под арку, я услышал, как молодые люди спорят со стражником. Очевидно, их в списке все-таки не оказалось.

Миновав арку, я спешился около конюшен. Сесил позвал конюха, и тот взял у меня поводья.

– Я провожу вас в помещение стражи, – деловым тоном сказал Уильям. – Там вас ждет человек, который и отведет вас к королеве.

Сегодня на моем новом знакомом была другая адвокатская мантия, а на груди пришит значок с портретом молодой женщины в короне – это был символ святой Екатерины, личный значок королевы.

Я согласно кивнул и оглядел вымощенный булыжником внешний двор. Как-то раз, во времена лорда Кромвеля, я уже бывал здесь. Справа шла стена крытой галереи, окружавшей королевский сад. Строения с трех прочих сторон поражали великолепием: все стены были или выложены плиткой в черно-белую шашечку, или расписаны фантастическими зверями и растениями на черном фоне, отчего выделялись еще больше. За королевским садом, к югу от него, я разглядел длинный ряд трехэтажных зданий, протянувшийся до самых Больших ворот, – в этих домах, как я помнил, располагались личные апартаменты короля. Перед нами возвышался дом с причудливыми колоннами. У его дверей, украшенных гербом Англии, тоже стояла стража. Сзади виднелась высокая крыша часовни.

Во дворе толпились люди, в основном молодые мужчины. Некоторые были в дорогих одеждах, как те трое у ворот, в ярко разукрашенных камзолах с разрезами и в рейтузах всевозможных цветов с преувеличенно большими гульфиками, а другие – в темных одеяниях чиновников высокого ранга, с официальными золотыми цепями на шеях; их сопровождали несущие документы клерки. Повсюду толкались лакеи в королевских бело-зеленых ливреях с вышитыми буквами «HR»[10], а между ними постоянно сновала туда-сюда прислуга с кухни или из конюшни в повседневной одежде. Мимо прошла какая-то молодая женщина в сопровождении служанок. На ней было модное платье с фижмами, а ее конической формы юбка с вышитым узором в виде цветов расширялась внизу, но сужалась на невероятно тонкой талии. Пара-тройка кандидатов в придворные сняли перед дамой шляпы, надеясь обратить на себя ее внимание, но красавица даже не взглянула на них. Ее занимали собственные мысли.

– Это леди Мод Лейн, – сказал Сесил, – кузина королевы и старшая фрейлина.

– Она не выглядит счастливой.

– В последнее время у нее много забот, – грустно ответил мой спутник и посмотрел на придворных. – Искатели выгодного местечка, охотники за должностями, приспособленцы, подхалимы, злоупотребляющие доверием… – Он криво усмехнулся. – Но я, когда начинал карьеру, тоже искал внимания у высоких лиц. Впрочем, мой отец служил в личной охране короля, так что у меня с самого начала имелись необходимые связи.

– Вы тоже стремитесь возвыситься? – спросил я его.

– Почему бы и нет? На определенных условиях, соблюдая определенные принципы. – С этими словами собеседник посмотрел мне в глаза и добавил: – На службе у определенного господина. – Он немного помолчал, а потом вдруг сказал: – Смотрите! Это Уильям Пейджет, личный секретарь короля.

Я увидел, как двор пересекает мужчина с крупными, как каменные плиты, чертами лица, русой бородой и узкой щелью рта с опущенными уголками. Я уже видел Уильяма Пейджета накануне, на сожжении Энн Аскью и других еретиков. Сейчас королевского секретаря сопровождали несколько слуг в черном, один из которых на ходу читал ему какую-то бумагу.

– Запомните этого человека, сержант Шардлейк, – произнес Сесил. – Он ближе к королю, чем кто-либо.

– Я думал, ближе всех епископ Гардинер.

Уильям тонко улыбнулся:

– Гардинер вечно что-то шепчет королю на ухо. Но Уильям Пейджет обеспечивает всю административную работу, обсуждает с королем политику, ведает назначениями на должности.

Я посмотрел на собеседника:

– Судя по вашим словам, он теперь почти как Кромвель.

Сесил покачал головой:

– О нет. Пейджет обсуждает с королем политику, но никогда не заходит дальше, чем того желает его величество. Он никогда не пытается управлять королем. А ведь именно это стремление погубило в свое время и Кромвеля, и Анну Болейн. Что же, теперь высшие люди королевства многому научились на их ошибках. – Молодой человек тяжело вздохнул. – Или, по крайней мере, должны были научиться.

Он повел меня по булыжной мостовой. Двое здоровяков, облаченных в королевские ливреи, протащили мимо нас за шиворот парочку мальчишек в потрепанной одежде и пинком вышвырнули их за ворота. Сесил неодобрительно заметил:

– Эти оборвыши постоянно проникают обманом внутрь, говоря, что они, дескать, слуги слуг кого-нибудь из низших придворных. Не хватает привратников, чтобы вытолкать их всех взашей.

– Здесь нет охраны? – удивился я.

– Во внешнем дворе очень мало. Но внутри – вот увидите – совсем другое дело.

Уильям подвел меня к двери с гербом Англии. Там стояли двое йоменов в своих бросающихся в глаза красных мундирах, украшенных золотыми розами Тюдоров. В руках они держали длинные острые алебарды. Мой сопровождающий подошел к одному из них и сказал:

– Мастер Сесил и адвокат Шардлейк к лорду Парру.

Йомен отметил нас в своем списке, и мы прошли внутрь.

Мы вступили в большой зал, где стояли несколько стражников. Их наряды были еще великолепнее, чем у йоменов, – черные шелковые камзолы и шляпы с большим черным плюмажем и с расшитыми золотом полями. У каждого на шее висел на цепи большой золотой значок. Все они были высокими, крепкого сложения и вооружены острыми бердышами. Наверное, это была личная охрана короля, гвардия его телохранителей.

Стены здесь были украшены яркими гобеленами, и возле них стояли расписные деревянные сундуки. Внезапно я увидел занимающую всю стену картину, о которой много слышал. Она называлась «Король и его семейство» и была написана в прошлом году одним из последних учеников мастера Гольбейна. Полотно изображало внутреннее помещение дворца. В центре, на троне под богато отделанным балдахином, восседал король, мощный, рыжебородый и суровый, в широком черном, расшитом зо́лотом камзоле. Одну руку он положил на плечо мальчику, принцу Эдуарду, своему единственному сыну. С другой стороны от короля сидела, скромно сложив руки на животе, мать Эдуарда, давно умершая третья жена Генриха VIII Джейн Сеймур. С обеих сторон от царственной пары стояли молодая дама и юная девушка – леди Мария, дочь Екатерины Арагонской, и леди Елизавета, дочь Анны Болейн, обе восстановленные в праве наследования два года тому назад. За спинами у них были видны две открытые двери, выходящие в сад. За дверью позади Марии стояла маленькая женщина с абсолютно ничего не выражающим лицом, а позади Елизаветы – низенький горбатый мужчина, на плече у которого сидела обезьянка в камзоле и шапке. Я задержался на секунду, захваченный великолепием стенной росписи, но Сесил тронул меня за руку, и я повернулся и пошел за ним.

В следующей комнате тоже обнаружилось изрядное число богато наряженных молодых людей: они сидели на сундуках или стояли вокруг, и им не было конца. Один из них препирался со стражником возле единственной внутренней двери.

– Если я не увижусь с экономом лорда Лайла, – горячо настаивал он, – случится беда, сэр! Он хочет меня видеть.

Охранник отвернулся и равнодушно обронил:

– Если его светлость того пожелает, нам непременно скажут. А до тех пор прекратите шуметь в помещении королевской охраны.

Тут подошли мы, и стражник с облегчением повернулся к нам. Сесил тихо сказал ему:

– Лорд Парр ждет нас внутри.

– Да, меня предупредили. – Привратник быстро осмотрел меня. – У вас нет никакого оружия, сэр? Кинжала?

– Разумеется, нет, – ответил я.

Я частенько носил с собой кинжал, но знал, что в королевских дворцах оружие строго запрещено.

Здоровенный стражник без лишних слов открыл дверь – ровно настолько, чтобы мы могли войти.

Впереди была широкая лестница, покрытая толстой тростниковой циновкой, которая приглушала шаги, когда мы поднимались. Я дивился украшениям на стенах: ну просто буйство цветов и замысловатых деталей. Там встречались ярко раскрашенные щиты с изображением герба Тюдоров и геральдических зверей, на стенах между ними были нарисованы переплетенные ветви с листьями, а большие участки покрывали резные панели – на дереве были искусно вырезаны и разноцветные складки занавеса. На ступенях через равные интервалы стояли стражники из гвардии телохранителей, бесстрастно глядя перед собой. Я понял, что мы приближаемся к королевским апартаментам на втором этаже. Мы покидали обычный мир.

Наверху лестницы нас ждал немолодой широкоплечий мужчина, державший в руке трость. На нем был черный камзол со значком королевы, а на шее – золотая цепь, поражавшая своим необычайным великолепием. Его седые, как и маленькая бородка, волосы покрывала усыпанная драгоценными камнями шапка; морщинистое лицо было бледным. Сесил низко поклонился, и я последовал его примеру.

– Сержант Шардлейк – сэр Уильям Парр, барон Хортон, лорд-канцлер королевы и ее дядя, – представил нас друг другу мой спутник.

Лорд Парр кивнул ему и проговорил глубоким и чистым, несмотря на возраст, голосом:

– Спасибо, Уильям.

Сесил снова поклонился и отправился назад по лестнице – аккуратная маленькая фигурка среди всего этого великолепия. Мимо нас молча проследовал слуга, тоже спешивший вниз.

Уильям Парр посмотрел на меня пронзительными голубыми глазами. Я знал, что, когда отец будущей королевы безвременно умер, этот человек, его родной брат, взял на себя заботы о вдове и детях усопшего. В дни своей молодости он был близок к королю и помог семейству Парр пробиться при дворе. Сейчас ему, наверное, было уже под семьдесят.

– Значит, вы и есть тот самый юрист, которого так высоко ценит моя племянница, – проговорил он.

– Ее величество очень добра, – заметил я.

– Мне известно, какую добрую службу вы сослужили Екатерине до того, как она стала королевой. – Старый лорд был предельно серьезен. – А теперь она просит помочь ей снова. Может ли ее величество рассчитывать на вашу безусловную преданность?

– Целиком и полностью, – кивнул я.

– Заранее предупреждаю: это грязное и опасное дело, которое следует хранить в тайне. – Парр глубоко вздохнул. – Вам сообщат нечто такое, о чем знать смертельно опасно. Королева сказала мне, что вы предпочитаете держаться подальше от политики, поэтому давайте говорить откровенно. – Он посмотрел на меня долгим взглядом. – Теперь, когда я вас предупредил, по-прежнему ли вы готовы помочь ей?

Я ответил сразу же, без размышлений и колебаний:

– Готов.

– Но почему? – спросил лорд Уильям. – Я знаю, вы не религиозный человек, хотя когда-то им были. – Его голос посуровел. – Как и многие в наши дни, вы равнодушны к вопросам веры, сержант Шардлейк, вы из тех, кто ради собственного спокойствия и безопасности закрывает на это глаза.

Я глубоко вздохнул:

– Я хочу помочь королеве, потому что она благороднейшая леди из всех, кого я встречал, и никому не делала ничего, кроме добра.

– Вот как? – На лице лорда Парра неожиданно появилась сардоническая улыбка. Он опять бросил на меня долгий взгляд, а потом решительно кивнул. – Тогда идемте. В апартаменты ее величества.

И он повел меня по узкому коридору мимо роскошной венецианской вазы на столе, покрытом красной турецкой тканью.

– Мы должны пройти через приемную короля, а потом через приемную королевы. Там будут молодые придворные, ожидающие возможности увидеться с высшими лицами королевства, – пояснил лорд Уильям устало, а потом вдруг остановился и поднял руку.

Мы находились около маленького узкого окна с тонким переплетом, открытого из-за жары. Парр быстро огляделся, не видит ли нас кто-нибудь, и после этого, положив руку мне на рукав, торопливо и настойчиво проговорил:

– Поскольку вам нужно будет понять, как обстоят дела в целом, вы должны это увидеть. Посмотрите сбоку в окно, он не знает, что за ним наблюдают. Ну же, скорее, пока есть такая возможность!

Я взглянул в окно и увидел выложенный плитками двор. И там, на этом дворе, двое крепких гвардейцев в черных нарядах, поддерживая под руки какого-то огромного человека, облаченного в желтый шелковый камзол с легким меховым воротником, помогали ему идти. Я в изумлении понял, что это король. Прежде я видел Генриха VIII вблизи дважды – во время его поездки в Йорк в 1541 году, когда он был воистину величественной фигурой, и в Портсмуте в прошлом году. Теперь я был потрясен тем, насколько его величество изменился в худшую сторону: он непомерно разжирел и выглядел измученным болью. Передо мною сейчас было жалкое подобие монарха, этакая развалина. Его огромные ноги казались еще толще от повязок и бандажей и разъезжались, как у гигантского ребенка, при каждом мучительном шаге. От любого движения необъятное тело правителя сотрясалось и колыхалось под камзолом. Лицо его представляло собой сплошную массу жира: маленького рта и крошечных глаз было почти не видно за складками на щеках, а некогда крючковатый, как клюв, нос стал мясистым и бесформенным. Король вышел на прогулку с непокрытой головой, и я увидел, что он почти совсем облысел, а оставшиеся от некогда пышной шевелюры волосы, как и редкая борода, совершенно поседели. Впрочем, лицо его было кирпично-красным и покрытым по́том от усилий при перемещении по маленькому дворику. Пока я смотрел, его величество вдруг нетерпеливым жестом поднял руки, отчего я инстинктивно отскочил от окна. Лорд Парр нахмурился и приложил палец к губам. Я снова выглянул, а король в этот момент заговорил тем совершенно не соответствующим его внешности визгливым голосом, который я запомнил еще по Йорку:

– Отпустите меня! Я и сам могу дойти до двери, покарай вас Бог!

Телохранители расступились, и Генрих сделал маленький неуклюжий шажок, но тут же остановился и закричал:

– Моя нога! Моя язва! Держите меня, болваны!

Его лицо посерело от боли, и он с облегчением вдохнул, когда стражники снова взяли его под руки и поддержали.

Парр шагнул в сторону и жестом велел мне сделать то же самое, а когда мы отошли, произнес странным, ничего не выражающим тоном:

– Вот он. Великий Генрих. Никогда не думал, что придет день, когда я пожалею его.

– Неужели совсем не может ходить? – прошептал я.

– Лишь несколько шагов. В хороший день чуть больше. Его ноги в сплошных язвах, со вздувшимися венами. Он гниет на ходу. Иногда его приходится возить по дворцу на коляске.

– А что говорят доктора? – Я занервничал, вспомнив, что любые разговоры о смерти короля считаются государственной изменой.

– В марте Генрих сильно болел, и медики готовились к самому худшему, но он каким-то образом выжил. Однако, говорят, еще одна простуда или закупорка его обширной язвы… – Лорд Уильям огляделся. – Король умирает. Его врачи знают это. И все при дворе знают. И он сам тоже. Хотя, конечно, не хочет этого признавать. Но ум его ясен, он по-прежнему все контролирует.

– Боже правый!

– Генрих почти непрерывно испытывает боль, плохо видит и не хочет умерять свой аппетит: говорит, что постоянно голоден. Еда осталась его единственным доступным ему удовольствием. – Дядя королевы прямо посмотрел на меня и повторил: – Единственным доступным ему удовольствием. Не считая разве что небольших верховых прогулок, но садиться на лошадь королю становится все труднее. Это продолжается уже довольно долго. – По-прежнему тихо и постоянно озираясь, не идет ли кто, лорд Парр продолжил: – А принцу Эдуарду еще нет и девяти. На Совете думают лишь об одном: кто примет бразды правления, когда придет время? Коршуны кружат над троном, сержант Шардлейк. Вы должны это знать. А теперь пойдемте, пока кто-нибудь не заметил нас у этого окна.

Лорд Уильям повел меня дальше и свернул еще к одной охраняемой двери, за которой слышался гул голосов. Из открытого окна раздался слабый болезненный вскрик, и я вдруг с изумлением обнаружил, что мне, как и лорду Парру, тоже жалко Генриха.

Глава 5

Стражник почтительно поприветствовал Парра и открыл ему дверь. Я знал, что королевские апартаменты устроены по одному принципу во всех дворцах: ряд комнат, все менее и менее доступных по мере удаления, а в самой глубине – личные покои короля и королевы. Приемная его величества была самым красочным и экстравагантным по своему убранству помещением. Одну стену там покрывало яркое полотно с изображением Благовещения: все фигуры на нем были в римских одеяниях, а цвета – такими яркими, что буквально резали глаз.

Комнату заполняли молодые придворные – их шелковые рукава мерцали в ярком свете, льющемся из окна. При этом одни стояли, прислонясь к стене, другие беседовали, собравшись в группы, а кое-кто даже сидел за небольшим столом и играл в карты. Видимо, очередные просители и соискатели. Пробравшись сюда благодаря взяткам или связям, эти люди, вероятно, собирались провести здесь целый день. Когда мы вошли, все дружно взглянули на нас. Приемную пересек маленький человечек, вошедший вслед за мной, – низенький, с грустным лицом, горбатый, как и я, в зеленом плаще с капюшоном: я узнал королевского шута Уилла Соммерса с картины, которую видел в помещении охраны. На плече он держал свою обезьянку, которая искала гнид в его русых волосах. Придворные молча смотрели, как он самоуверенно подошел к одной из дверей и его беспрепятственно пропустили внутрь.

– Наверняка за шутом послали, чтобы он развеселил короля после возвращения с мучительной прогулки, – печально заметил лорд Уильям. – Мы пройдем через другую дверь в приемную королевы.

Один молодой человек отделился от стены и, подойдя к нам, снял шапку и поклонился:

– Лорд Парр, я родственник дальних родственников королевы, Трокмортонов. Может быть, для моей сестры найдется место среди фрейлин…

– Не сейчас. – Мой спутник бесцеремонно отмахнулся от него, подходя к двери.

И снова стражник с поклоном пропустил его.

Мы оказались в другой, уменьшенной версии приемной, где стены украшал ряд гобеленов с изображением рождения Христа. Здесь было лишь несколько молодых придворных и йоменов, все со значками королевы. Просители жадно обернулись, когда вошел Парр, но тот нахмурился и покачал головой.

Подойдя к группе, состоящей из полудюжины богато наряженных дам, игравших в карты в большой оконной нише, мы поклонились им. Все они были умело накрашены: лица их были покрыты дорогими белилами, а на щеках пламенели пятна румян. На всех женщинах были шелковые юбки с кринолинами и вышивкой на передней части, и все носили огромные съемные рукава, вышитые контрастными цветами. Каждый такой костюм стоил сотни фунтов, включая работу и материал, и носить его в жаркий летний день, наверное, было очень неудобно. Между дамами в надежде на подачку бродил спаниель. Я ощутил в воздухе напряжение.

– На днях в Уайтхолле был сэр Томас Сеймур, – сказала одна из присутствующих. – Он выглядит лучше, чем когда-либо, такой красавец!

– А вы слышали, как в мае он разгромил пиратов в Ла-Манше? – спросила другая.

Миниатюрная хорошенькая женщина лет тридцати постучала по столу, привлекая внимание собачки, и позвала:

– Эй, Гардинер!

Пес подбежал и уставился на нее в ожидании, часто дыша. Она посмотрела на других женщин и проказливо улыбнулась:

– Нет, малыш Гардинер, сегодня ты ничего не получишь. Лежи и помалкивай.

Я понял, что пса назвали в честь епископа Гардинера и что дама дразнила его. Впрочем, остальные женщины не засмеялись, а скорее встревожились. Одна, постарше других, осуждающе покачала головой:

– Герцогиня Фрэнсис, разве прилично так насмехаться над священнослужителем?

– Почему бы и нет, если он того заслуживает, леди Кэрью, – отозвалась миниатюрная красавица.

Я посмотрел на женщину постарше, сообразив, что это вдова адмирала Кэрью, который погиб вместе с остальными на «Мэри Роуз». Стоя вместе с королем в тот трагический день на берегу, бедняжка своими глазами видела, как тонет корабль.

– Но безопасно ли это? – заметила кузина королевы, та самая леди Лейн, которую показал мне Сесил во дворе.

– Похвальная предусмотрительность, дочка, – резко проговорил лорд Парр.

Еще одна из дам бросила на меня высокомерный взгляд и обратилась к моему спутнику:

– Что, у королевы теперь тоже будет горбатый шут, как у его величества? Я думала, она довольна своей Джейн. Поэтому нас и выдворили сюда?

– Нехорошо, дорогая леди Хартфорд, подобное замечание не делает вам чести, – упрекнул ее Парр. Он поклонился женщинам и повел меня к двери, через которую ходили слуги. – Гордячки, – пробормотал он на ходу. – Если бы дамы из окружения королевы не распускали свои языки, мы бы не попали в такую беду. – Стражник вытянулся перед ним, и лорд Уильям тихо сказал ему: – Никого не впускать в личные покои ее величества, пока мы не закончим.

Тот поклонился, открыл дверь, и лорд Парр ввел меня в комнаты Екатерины.

Еще одно великолепное помещение… На стене висел ряд гобеленов, изображающих эпизод из Евангелия «Чудесное насыщение множества народа пятью хлебами и двумя рыбами». Корме того, здесь были точно такие же деревянные панели в виде занавесей, какие мы видели по дороге сюда. На нескольких столах с тонкой резьбой стояли вазы с розами, а еще на одном – причудливые шахматы. На приподнятом кресле под балдахином сидела королева. Она была одета еще более пышно, чем ее фрейлины, в малиновом платье с кринолином под французской мантией цвета королевского пурпура. Кринолин был покрыт геометрическим узором, и, когда на ткань упал свет, я увидел всю замысловатость рисунка: сотни крошечных окружностей, треугольников и квадратов заиграли на золотом фоне. Корсаж сужался к тонкой талии, с которой свисал золотой шарик с благовониями, и я уловил резковато-сладкий запах апельсина. Этот корсаж имел глубокий вырез, и на белой припудренной шее королевы были видны драгоценные камни на золотых цепочках и великолепная жемчужина в форме капли. Арселе[11] на ее темно-рыжих волосах был отодвинут далеко назад. И все же под всем этим величием (и под белилами, покрывавшими тонкие черты лица Екатерины Парр) я разглядел напряжение. Ей было теперь тридцать четыре года, и впервые с тех пор, как я познакомился с нею, королева выглядела на свой возраст. Низко поклонившись, я гадал, что же случилось, и уж совершенно не мог понять, что здесь делает стоящий рядом с ней человек – архиепископ Томас Кранмер, о котором я слышал, что он предпочитает лишний раз не попадаться на глаза королю и не покидает Кентербери.

Я выпрямился. Королева упорно не поднимала глаз, однако Кранмер поймал мой взгляд. На архиепископе были шелковая сутана, надетая поверх черного камзола, и простая черная шапка, из-под которой виднелись седые волосы. Его большие выразительные голубые глаза смотрели тревожно.

– А, сержант Шардлейк, – проговорил Кранмер своим тихим голосом. – Интересно, сколько же времени мы не виделись? Наверное, года три…