Где? – Неважно. Когда? – Все равно

Оказалось, писать стихи не так уж и сложно, по крайней мере, если предварительно начитаться чужих. Осознав, что с этой задачей он точно справится, Федор откинулся в компьютерном кресле, набросал в плейлист альбомов Пикника и Гражданской обороны и отправился в путешествие по закромам бессчётных папок со всевозможными сокровищами: от игр и фильмов до программ по созданию сайтов. Так незаметно настала ночь, вплыла в комнату, стекла по подоконнику и разлилась по ковру, изменив привычные очертания предметов, играя нервными тенями в пляшущей экранной ряби, пульсируя ожиданием чего-то непонятного. Звонок мобильного вернул Федора к реальности.

– Да, пап.

– Федь, сегодня не вернусь, останусь на даче, маме помочь нужно. Ты там голодный не сиди, в холодильнике пельмени.

– Лады. А у тебя Бродского нет?

– Не, не было вроде.

– Жаль. Ну, в тырнете найду.

– Развлекайся!

– Бабушке привет.

К утру было создано три тематических цикла. То, что натекло в голову под воздействием стихов Хармса, Байрона, а затем что-то свое, слегка спрыснутое летовской эстетикой.

Этим уже можно было делиться. Помимо своих творений, на диск один за другим копировались наиболее любопытные тексты: Андреев «Красный смех», стихи Чюрлениса, романы Курта Воннегута, статьи Дани Шеповалова из журнала «Хакер», так, в качестве психологического эксперимента. Все, что осталось, – встретиться с Кирой на подготах и отдать диск, на котором были записаны необходимые для создания сайта программы и, как бы ненароком, плоды бессонной ночи.

Глава 7

Про Кактус

Вуз, в который поступали Кира и Федор, проводил эксперимент. Слушатели подготовительных курсов зачислялись по результатам собеседования и двух общих экзаменов: информатики и английского.

День экзаменов наступил. За десять минут до начала Кира была на месте. Федор разговаривал с парнями из группы: обсуждали предстоящий экзамен. Поприветствовав присутствующих, девушка подошла к Наташе, явно нервничавшей больше других.

– Как сайт? Удалось?

– Ай, сайт – полбеды, меня английский парит. Как сдавать, вообще не знаю, все забыла. А ты как? – Наташа остервенело соскребала ценник с тетради.

– Английский завалить не очень боюсь. А вот сайт – катастрофа. Один мой – с подругой делали – о поэзии и городе – слетает, глючит, картинки теряет. Боюсь, что с ним я все завалю. Второй – творение двоюродного брата – про кактус – шикарный, работает отлично, но спроси меня, как и в чем сделан – и я пропала. Вообще не понимаю в этом ничего.

– Ладно тебе, сдай про кактус. Главное, чтобы работал, а в какой программе делала, какая разница! Выкрутишься как-нибудь.

– Приветствую! Как готовность? – спросил подошедший к ним Федор.

– Так себе. А у тебя? Готов к английскому? – Наташа очевидно не на шутку распереживалась.

– К английскому, вроде, да. Сайт не успел сделать, вот, думаю, к тетке подойти, попросить по почте прислать потом. Ну или что она там скажет.

– Ого! Ты же с компьютерами на «ты», она же тебя хакером называет.

– Дык! Сначала забыл, потом, когда вспомнил, уже поздно было, – Федор отбил свой коронный ритм по блокноту. Потом улыбнулся и нараспев произнес: «Ты когда-нибудь утром откроешь глаза, приглядишься – а там уже ночь. Опоздал!»2 В крайнем случае, буду поступать в другой вуз. Вроде что-то было еще на примете.

Мысли в Кириной голове ускорились до полной неразличимости, контроль потерялся. Внезапно стали не важны результаты экзаменов и собственное поступление. Все, кроме того, что у нее есть шанс помочь Федору, утратило значение. Кровь ударила в голову, в висках зашумело, а время ускорилось. Пойманный Кайрос исступлённо лупил крыльями.

– Давай отойдем на минутку, я тебе диск верну, – кивнула Федору Кира.

Они подвинулись в узкий коридор рядом с кабинетом информатики, и Кира стала судорожно искать что-то в рюкзаке.

– На, это твой диск, спасибо, прога пригодилась. А это – сайт.

Глаза Федора округлились, на лбу появилась недоуменная складка, брови поползли вверх.

– Что это?

– Сайт, но как он сделан, я не знаю. Ты разбираешься, сможешь объяснить, если что.

– А ты?

– У меня еще есть.

– Спасибо!

Раздался голос преподавателя английского, приглашавшего всех разместиться в аудитории и начать экзамен.

– Удачи! – пожелала она ему и отправилась к части группы, ожидающей сдачи информатики.

Все поочередно запускали принесенные сайты, отвечали на какие-то вопросы, выполняли дополнительные задания и с неизменно положительными результатами покидали аудиторию.

Кирино мрачно-поэтическое творение на удивление прилично себя показало, почти ничего не сбросив и не потеряв в работе. Экзамен благополучно был сдан, и пришло время следующего. Как ею сдавался английский, было совершенно непонятно. Туман разлился в мозгах, и волна эйфории вынесла ее уже в конце процедуры, когда за прозрачными стенами аудитории появился Федор, кивающий и поднимающий большой палец вверх. Сердце готово было выскочить из груди, легких не хватало для вдоха, результаты экзаменов казались чем-то второстепенным и ненужным. Когда Кира вышла из класса, юноша ждал у дверей.

– Ну как, сдала?

– Да. А ты?

– Сайт про кактус – это круто! Тетка сказала, что не ожидала от меня такой позитивной темы. Сдал, спасибо тебе! И английский тоже, хотя и стыдно было. Ты к метро?

– Да, пойдем.

Гремя тяжелыми подошвами, они спустились на набережную Фонтанки, забрызганную солнечными пятнами на разогретом весенним солнцем граните. Шум моторов, крики туристов, зазывалы на прогулки по рекам и каналам, гул, долетающий с Аничкова моста, – все это вобрало две странные фигуры, на которые бытие внезапно вылило огромную порцию счастья. Жизнь на вдохе открывалась необозримой перспективой всего и сразу, и вдох этот не умещался в грудной клетке.

Федор на ходу достал пачку сигарет и закурил, стараясь выдыхать в сторону и отгоняя от Киры дым ладонью.

Когда сигарета потухла, он щелчком, будто давая щелбан, отправил окурок в воздух. Реакция Киры последовала незамедлительно:

– Ты чего мусоришь? – ее брови гневно взметнулись вверх.

– Так урн же нет, – развел руками Федор. – А окурок куда? Съесть? – он постарался перевести ситуацию в шутку.

– Идеально. И вообще, курить – здоровью вредить, – подняла Кира вверх указательный палец.

Они шли по Невскому в ногу, и с этого момента ничто не имело значения. Они вместе. И впереди у них пять лет совместной учебы. Да и какая разница, что там впереди, для чего это завтра, если здесь и сейчас он идет рядом с ней, о чем-то шутит, улыбается? Федор остановился:

– Слушай, а ты не дашь свой телефон?

– Телефон не дам, номер продиктовать могу. В мобильном не уверена, лучше ты свой скажи.

– Не помню его, я же себе не звоню.

– Резонно. Если ошибусь – не обессудь. Пиши.

Они спустились в подземку и, попрощавшись, разбежались по разным веткам метро.

Глава 8

Где? – Неважно. Когда? – Всё равно

Утро следующего дня началось с ожидания звонка. Кира потянулась и улыбнулась. Проверила, нет ли пропущенных звонков, потом снова посмотрела в телефон на время. Еще рано. Ничего не хотелось, только томиться в трепетном ожидании. Еще одна майская пятница неистовым солнцем вливалась в окно вместе с чириканьем птиц, звуком моторов и какой-то человечьей возни. Подступало удивительное чувство готового сбыться счастья, предчувствия, граничащего с уверенностью, что все будет хорошо. Кира слонялась по квартире в блаженном ничегонеделанье. Школьные и домашние дела занимали ее в это время меньше всего на свете, мучило только колючее ожидание звонка от Федора. За утро она уже четырежды выходила гулять с собакой, но каждый раз, боясь пропустить звонок, быстро возвращалась. Незаметно наступил день. Несколько раз Кира сажала себя за подготовку к выпускным экзаменам, но тут же отвлекалась на мысли о Федоре, на воспоминания о вчерашнем дне – и занятия не удавались. Не ожидание, а влитая в душу шипящая газировка, от которой внутри все приятно щиплет и зудит. Чем бы то ни было заниматься в таком состоянии было совершенно невозможно, мозг не мог сосредоточиться ни на чем, кроме как на предвкушении встречи. Наконец раздался резкий звонок телефона. Кира прислонила трубку к уху.

– Алло. А Кира дома? – по телефону голос Федора звучал иначе, еще ниже обычного.

– Привет!

– Привет! Я уж было испугался, что ты дала не тот номер. На мобилку тебе звонил несколько раз, но без ответа, думал, ты меня так слила. Сидел, ломал голову: как теперь тебя искать?

– Извини, я в ванной была, не слышала звонков.

– Хорошо, что все-таки дозвонился. Какие планы на завтра?

Не желаешь ли побродить где-нибудь?

– Планов нет, можно было бы погулять в центре.

– Отлично! Где?

– Неважно. Когда?

– Все равно.

– Ну, значит, договорились. До завтра!

На следующий день Кира и Федор созвонились и все-таки договорились о месте и времени встречи. Под барельефом с изображением Невской битвы они оказались одновременно. К удивлению Киры, место Федор выбрал, руководствуясь идеями равноправия: от Дыбенко и Приморской до пересадочной станции пл. Александра Невского было одинаковое расстояние.

Выйдя в город, Федор и Кира, нимало не озаботясь маршрутом, пошли туда, куда пускали светофоры, а пускали они почему-то в сторону Обводного канала. На набережной было шумно и пыльно от проезжающих машин, разговаривать было некомфортно. Федор пытался перекричать гул машин:

– Как-то мы вчера странно договорились о встрече.

– Неважно где, и все равно когда – это, по-моему, правильный подход.

На противоположной от них стороне канала высилось здание эпохи ленинградского модерна, монструозно выделяясь своей мрачной экспрессией.

– Смотри, какая цитадель зла! – Федор кивнул в сторону бетонной громадины. – Советская архитектура – это что-то! Я думаю, они там все были сумасшедшие. Где-то читал, что в Москве после революции планировалось поставить памятник Ленину, на ладони которого должна была быть вертолетная площадка. Это же чистое безумие! Восторг!

– У них вообще склонность к гигантизму наблюдалась. Вроде как планировалось Ленинградское шоссе с Московским соединить, срастить города…

– Жаль, что эта безудержная эпоха закончилась строительством бесконечных унылых спальников.

– О! А это место, в котором я хотела учиться! – сказала Кира, посмотрев направо.

– Что там?

– Там – Духовная академия. Но, как выяснилось, женщины в ней обучаться не могут.

– В общем-то, логично.

На тротуаре, возле забора, действительно стояло несколько молодых людей в рясах, с кудлатыми бородами. Они что-то обсуждали, смеялись, и если бы не одежда, то вполне могли бы сойти за студентов истфака.

– Ты же планируешь учиться на религиоведении? – спросил Федор.

– Да, думаю, это интересно.

– А выбор чем-то обусловлен?

– Во-первых, я сначала хотела поступать на Россику. Это русская культура и история. Но это направление не набирают уже несколько лет, альтернативой оказалось религиоведение. Во-вторых, у меня много вопросов, скажем так, философского толка. И на все эти вопросы меня вдохновил Бродский. Как – объяснить сложно. Это относится к теме смерти. Что-то вроде вопроса о том, есть ли связь между ней и творчеством. Однажды заметила, что как-то подозрительно много писателей, и в особенности поэтов, завершили свою жизнь самостоятельно. Меня это всегда интересовало.

Федор взглянул на эльфийку в хайратнике, вспомнил сайт про кактус и усмехнулся, чтобы скрыть непонимание. Кира тем временем продолжала:

– В общем, полагаю, это любопытно. А почему ты выбрал китаистику?

– Ну, я не любитель красных бумажных фонарей и музыки ветра, но так сложилось, что в десятом классе как-то надо было написать доклад про дзен-буддизм. И я начал читать про все это; мне отчим – он дзен-буддист – подкинул литературу, так меня это увлекло, что я месяц читал, изучал – и так и не написал доклад. Это свидетельствовало о том, что у-вей3 я все-таки постиг.

Кира засмеялась, хотя, что такое у-вей, ей было понятно разве что интуитивно. Спрашивать, само собой, не стала, боясь показаться глупой и душной. Она привыкла, общаясь с людьми, которые были ей симпатичны, не задавать лишних вопросов, а внимательно слушать и улыбаться. А непонятные слова потом можно и в книжке посмотреть. Федора это, судя по всему, не смущало, и у него была возможность поделиться своими соображениями относительно самых разнообразных тем.

Набережная Обводного канала казалась каким-то краем мира, границей, которую не то, что не следует переступать, но к которой не следует даже приближаться. Будто здесь заканчивается старина, и, где расположился Балтийский вокзал, уже нет ничего, что напоминало бы о вычурных архитектурных красотах. Рев моторов, прерывистое дыхание умирающих заводов, откашливающих дым из кирпичных труб – все это наполняло собой малопривлекательный пейзаж. Вся эта мрачная суета обычно рождает тревогу в проходящих по набережной Обводного канала. Но тогда и только тогда, когда они не влюблены.

Кира и Федор дошагали до Ново-Калинкиного моста и пошли в сторону Фонтанки.

Город хранит рубежи эпох водными границами, и метафора «река времени» совершенно неслучайна. Время несется вдоль рек и каналов и не переплавляется через них, будто не знает, что петровские указы, запрещающие строительство постоянных мостов, уже не действуют. А может, и какие-то иные силы не позволяют пересекать водные преграды, и эпохи оказываются запертыми в границах островов. Это, должно быть, очередная петербургская мистика.

– Петербург – особый город, местные, кстати, его не видят. Я, когда год назад сбежал из ПТЗ, поначалу просто офигевал от всей этой красоты. Доходные дома – это нечто! Весь центр в них. Маман каждый раз, приезжая, таскает меня по центру, причитая: «Вот бы тут жить, в какой-нибудь коммуналке!».

– Мои раньше жили в коммуналке на Репина, на Васильевском. Потом в спальник перебрались. А жаль.

– С Васькой я мало знаком.

– Так пойдем. Только воды купим по дороге.

Так они добрались до острова, затем до залива, где-то около Шкиперского ковша, где по высоким, отсыпанным крупным песком, крутым берегам, среди строительного мусора, картона и бутылок, словно в постапокалиптическом пейзаже, умирали свезенные со всего города стеклянные ларьки. В некоторых сохранялись витрины с мятыми коробками из-под сигарет, шоколада, жвачки. Эти ларьки, судя по антуражу, были облюбованы местными бичами4, отчего пестрели самым разнообразным скарбом: от посуды и матрасов до диванов с торчащими пружинами.

– Так вот где кладбище ларьков. Губернатор старается, – Федор прищуривался, глядя как солнце касается залива.

– У этой персоны неконтролируемая тяга к разрушению: то ларьки, то исторический центр – сказала Кира и, слегка помедлив, продолжила. – А конкуренция на выборах была, знаешь, какая? О, это просто дивная история! Когда-то, классе в восьмом, мы с подругой отправились в клуб «Орландина» на фестиваль «Гильдия тяжелого металла». Там мы познакомились с очень смешным дядькой; такой, знаешь, старый металлист, с бородой и усами, как мне показалось, длиннее хайра, наподобие Тараса Бульбы. Он представился Маньяком, а когда начал к нам клеиться, я предложила ему свои стихи почитать – и он почему-то сразу потерял к нам всякий интерес. Но визитку дал, с тремя иксами. Звали его Ростислав Прянишников, а работал он на студии звуко- и видеозаписи. А еще через полгода, состоялись выборы губернатора, и, представляешь, баллотировался вроде как его брат или какой-то иной родственник с той же фамилией, предлагавший легализовать проституцию. У него еще была очень смешная предвыборная компания: на Невском промоутеры в белых футболках с надписью «Лучше пряник, чем кнут» раздавали его листовки и газету «Голая правда». А еще он книжку издал с интригующим названием: «Порнограф поневоле». Я, правда, не читала.

– Сильно. Я не знал, наверное, тогда еще в Петрозаводске жил, был не в курсе всех этих питерских тем.

Набрав достаточное количество песка в ботинки, Кира и Федор пересекли улицу Кораблестроителей и оказались во дворах между метро и заливом. Кира натерла мозоли, и усталость от восьмичасовой пешей прогулки боролась с желанием как можно дольше продолжать этот день – расставаться с Федором не хотелось. Дом, в котором ждала теплая ванна, диван с высокой спинкой (для забрасывания ног, конечно) – все это было в пяти минутах ходьбы. Дьявол с плеча уже нашептывал, что все это счастье как раз по пути к метро, и будет очень хорошо, если Кира оставит спутника около своего подъезда, как вдруг внимание зацепилось за тысячу раз виденную кирпичную многоэтажку с невысокой пристройкой непонятного назначения. На крышу пристройки вела приваренная металлическая лестница.

– Пойдем, посидим, – кивнула Кира вверх.

– Давай. Хотя, думаю, те, у кого окна выходят на крышу этой будки, будут нам не рады.

– Значит, уйдем, если будут скандалить, – девушка поправила рюкзак и стала подниматься по лестнице.

На уровне второго этажа располагалась небольшая площадка, примерно два на три метра, с высокими бортами, застеленная рубероидом, затененная высоченными домами, и потому как будто невидимая.

Кира и Федор сели на край и огляделись.

– Даже не замечал, что такое бывает. Не крыша, конечно, но все же не на лавочке сидеть.

– Чем выше, тем лучше. У подруги рядом с домом ясень растет кривущий, мы раньше все время на нем сидели на уровне второго-третьего этажа. Хорошо было. Потом его срубили.

– Я слышал, есть ребята, которые по крышам проходят целые кварталы. Петроград сверху, наверное, вообще иной мир. Надо будет как-нибудь поискать варианты. Ты не знаешь, где открытые есть?

– Не припомню.

Кире становилось все проще и проще общаться с Федором, внутренние барьеры трещали и рушились: чем дольше они находились рядом, тем ближе становились. Внезапно девушка поймала на себе его пристально-кошачий взгляд, не имеющий ничего общего с темой разговора. Взгляд этот относился отнюдь не к крышам, спрашивал, мол, кто ты, чего хочешь, что думаешь, и по пути ли нам?

Мгновение – и все как раньше. Кира вгляделась в Федора: длинный горбато-выразительный нос, как у Кощея, брови вразлет, с гневно-встревоженным переломом у внешнего края, полуприщуренные золотые глаза, косой пробор, завязанный под затылком хвост, только черный цвет в одежде. Девушка усмехнулась:

– Тебе никогда не говорили, что ты похож на кота?

– Черного, надеюсь?

– Именно. На черного кота.

– Буду иметь в виду.

Кира встала, поправила хайратник:

– Однако, наверное, пора. Холодно уже и дома еще дела всякие.

– Да, я и не заметил, что уже вечер.

Они спустились и двинулись к метро. Идти после отдыха стало в тысячу раз тяжелее и больнее, но Кира проводила юношу до метро, попрощалась и отправилась домой. Каждый шаг давался жгучей болью, больше всего хотелось снять ботинки и остаться тут, на скамейке около ближайшей детской площадки. Мозг, разрывавшийся между жалобами на пожар в ногах и ощущением ирреальности происходящего, начинал трещать. Оказавшись дома, Кира доковыляла до ванны, обработала перекисью уже успевшие лопнуть мозоли и, упав на диван, мгновенно уснула. На следующее утро казалось, что прошлый день приснился. Только содранные во сне о простыни болячки на месте вчерашних мозолей убедительно доказывали обратное.

Глава 9

Голуби

Подобные прогулки по городу вскоре стали для Федора и Киры традиционными. Маршруты постепенно расширялись, genius loci5 уводил узкими коридорами петроградской стороны, забавляя названиями улиц: Подковырова, Бармалеева, Плуталова, Подрезова, – разматывал Ариаднову нить по блоковской Коломне, дирижируя ритмом шагов в такт однообразной ограде канала Грибоедова, закручивал маршрут, теряясь в окрестностях Суворовского проспекта.

Однажды на Петроградке Федор и Кира наткнулись на здание девятнадцатого века с табличкой советского времени, гласящей, что оное является «домом высокой культуры быта и образцового содержания». Под окнами его были с обеих сторон от круглой арки разбиты небольшие газоны, прячущиеся за ажурной оградой. Дверь его, гостеприимно раскрытая, как бы намекала, что всяк идущий мимо может приобщиться, в меру своих возможностей, к той самой высокой культуре быта. Федор и Кира сами не заметили, как оказались на последнем этаже, рядом с лестницей на чердак.

– Вот это удача. Полезли? – Кира уже занесла ногу на нижнюю ступень.

– Давай я первый заберусь, мало ли дверь тяжелая.

Кира пропустила Федора вперед и отошла к перилам, чтобы посмотреть, нет ли недовольных их появлением жильцов. Он толкнул дверь над головой, и темнота чердака втянула его в себя.

Спустя мгновение из мрака показалась рука:

– Поднимайся, тут выход на крышу открыт.

Кира с колотящимся сердцем вскарабкалась по ржавой, громыхающей лестнице и схватилась за руку Федора. Он втащил девушку внутрь и закрыл дверь на чердак. Стало совсем темно, только кое-где мрак прорезали узкие полоски света, пробивающиеся между кривых кровельных досок. В этих полосах, словно волшебная пыльца из «Питера Пэна», золотилась пыль.

Федор сделал несколько шагов в сторону, достал телефон и, освещая путь, предложил двинуться к лазу на крышу. Кира последовала за ним. Окошко – небольшой треугольник, к которому была приставлена деревянная колченогая лесенка, как попало сколоченная из старых досок со следами прошлой жизни, угадывающимися в кое-где проглядывающей масляной краске, настолько пыльной и грязной, что страшно было к ней притрагиваться.

– Тебе в белых штанах, наверное, не здорово будет туда вылезать, – заметил Федор.

– Ладно, это же всего лишь шмотка. Тем более, старая как мир, рубашку жальче. Полезли!

Сначала Федор, а затем и Кира вышли на крышу. Доступный кусок кровли был крайне невелик, его ограничивало то, что высота в этой части дома была максимальной, почти вся крыша оказывалась на пару этажей ниже. Про заборы, отделявшие основной массив площади, местные жители тоже не забыли: для надежности к сетке из металла были намотаны колтуны колючей проволоки, на которые налипли светлые перья.

Кира пошла разведать территорию и внезапно на противоположной стороне крыши нашла старую заброшенную голубятню. Федор закурил. Он смотрел на упавший перед ним ниц город, близкие – почти достать рукой – купола Князь-Владимирского собора и шпиль Петропавловки, на девушку в мужской серо-зеленой – не может быть, чтоб выбирала не под цвет глаз! – рубашке и белых клешах. Белые штаны! Это так странно и непрактично, как будто она Остап Бендер, собирающийся в Рио, честное слово! Обладательница белых штанов диссонировала с его образом тоскующего и носящего траур по собственной жизни декадента. Весь ее облик воспринимался как вызов, как демонстрация того, что ей нет никакого дела до мнения окружающих. Это удивляло и бодрило, казалось чем-то из ряда вон выходящим. В родном городе Федора окружали девицы, принадлежавшие к субкультуре готов: всегда в черном, с темной помадой и похоронными выражениями лиц, занятые исключительно своим имиджем. А она, чебурашка в хайратнике, позволяла себе быть смешной, смотрела на мир широко распахнутыми глазами, была открыта всем ветрам и будто бы ничего не боялась: ни высоты, ни милиции, ни ошибки.

Федор, осторожно ступая по фальцам кровельных листов, чтобы не издавать лишних звуков, обошел трубу дымохода, снял сюртук и расстелил его в тени.

– Садись! Тут тень.

Федор подвинулся, Кира села рядом, плечи их соприкасались. Солнце светило так ярко, что невозможно было ничего разглядеть, крыши домов сливались в одно пестрое, бликующее месиво.

– Наконец-то лето! Думала, оно никогда не наступит, – Кира откинулась назад и всей спиной облокотилась о дышащую жаром трубу с обсыпающейся, бугристой штукатуркой. Где-то внизу, во дворе-колодце, со скрипом открылось окно, из которого показалась старушка, ломающая хлеб и вытряхивающая из пакета крошки. С соседних карнизов, скрипя коготками по металлу и шелестя крыльями, к ней слетались птицы. Федор обратил на нее внимание:

– Смотри, очередная любительница голубей.

– Одна моя подруга утверждает, что голуби – это летающие крысы. Мне они тоже не очень приятны, но что-то в них есть. Они друг о друге заботятся, самцы даже приносят самкам еду… Где-то на Волго-Доне стоял памятник Сталину, который вечно был обсижен голубями. Дело было в советскую эпоху. И вот, поскольку гадить на вождя не разрешено никому, даже птицам, к монументу подвели электричество, и птички, решившие на нем отдохнуть, падали к ногам генералиссимуса замертво. Но от этой идеи тоже отказались: негоже памятник вождю усеивать трупами символов мира.

– Дивная история.

– Жаль, что лишь легенда.

Время незаметно плавилось, расползаясь увеличивающимся пятном тени, которое текло по крыше быстрей и быстрей, захватывая все большее пространство. Ветер становился прохладнее и порывистей, город стал отчетливей, резкость прибавила деталей и, будто острые, высокие скулы, проявились углы зданий, добавляющие оттенок беспокойства. Они напоминали Кире и Федору о том, что время идет с ними или без них, и только оно всем подлинно распоряжается.