Недавно прошёл дождь. Часть 2

Подходя к подъезду, увидел человека, которого видеть хотел меньше всего. О чем-то мило беседуя с моим соседом с первого этажа служащим окружного земельного управления Удинцевым, у подъезда стоял Пьер Шато.

Глава 2

Француз, увидев меня, радостно заулыбался и протянул руку для приветствия. Пришлось ее пожать. Стоявший рядом, Удинцев вначале удивился такой радости Шато, но после тоже заулыбался, косясь на француза, и пожал мне руку.

– А я, Павел Иванович, не надеялся вас застать. – Начал Шато. – Думал записочку вам оставить, вот и любезный Александр Николаевич, – Шато кивнул в сторону Удинцева, – согласился помочь.

Удинцев пожал плечами и сказал, что по-соседски всегда готов услужить, если есть в том необходимость, чем очень удивил меня. Мы с Удинцевым в приятельских отношениях не были и каких-то услуг друг другу не оказывали. Александр Николаевич всей душой не принимал НЭП, видел в частном предпринимательстве зло и корысть, и эта нелюбовь косвенно распространилась и на меня. Правда, как соседа меня Удинцев очень ценил – я не шумел, не заливал его водой, а моя экономка Наталия Петровна была непререкаемым авторитетом для всего семейства Удинцевых. Что с ним сделал Шато, как сумел расположить совслужащего и к себе, и ко мне? Талантлив француз, знаток человеческих душ.

– Я, Павел Иванович, узнал от Бориса Натановича, что вы в командировке долгое время были, думал, на складе мне ваш сотрудник скажет, когда вы вернетесь. Но, кажется, я пришел на склад слишком поздно, там уже никого не было. Потом я вспомнил, что Борис как-то дал мне ваш адрес, а поскольку я здесь недалеко снял квартиру, то и решил зайти, так сказать по пути, и оставить вам записочку со своим адресом.

– Очень правильно, господин Шато.

– Что вы, что вы, Павел Иванович. Никаких «господинов». Как у вас говорят: «Господа в Париже». – Шато хмыкнул, довольный своим остроумием. Удинцев шутку поддержал, тоже захихикал. Наверное, Шато признался ему, что приехал из Франции. А Шато продолжил. – Вы уж меня на русский манер зовите Петром Сергеевичем, все ж мы в России, а не во Франции.

– Как вам будет угодно, Петр Сергеевич. Записочку с вашим адресом позвольте я у вас возьму. Очень кстати, я и сам хотел с вами встретиться обсудить некоторые деловые вопросы.

Услышав о деловых вопросах, Удинцев вспомнил о своей неприязни к НЭПу, быстро распрощался с нами и ушел к себе в квартиру.

– Так, может быть, мы, Павел Иванович, сейчас поговорим?

– Меня, Петр Сергеевич, интересует возможность покупать электротехнические изделия у вас во Франции. У нас это направление только развивается, пока что для покупателей все в новинку. Но, я уверен, что через год-два потребсоюзы завалят магазины таким товаром. А у меня, с вашей помощью, будет другой товар, отличающийся от потребсоюзовского, надеюсь – более передовой, более красивый и уж, во всяком случае, не такой как у всех.

– Очень интересная идея, Павел Иванович. Без сомнения, я смогу вам помочь.

– Только вам, Петр Сергеевич, нужно еще раз побывать на моем складе, чтоб я вам подробно все показал и рассказал, в чем мой интерес.

– С удовольствием. Завтра вам удобно будет?

– Да, если только до обеда. Во второй половине дня я встречаюсь со своими покупателями, артельщиками. Боюсь, что разговор с ними будет непростой.

– Надеюсь, ничего через чур серьезного? – Участливо спросил Шато.

– Все как обычно, Петр Сергеевич. Но в этом-то и проблема. – Я посмотрел на озаботившегося француза. Тот выражал полную готовность помочь мне хоть чем-нибудь. – О, Петр Сергеевич, не принимайте так близко к сердцу. Это просто рабочие вопросы.

– Что ж, тогда до завтра, Павел Иванович. Я приду к вам часикам к десяти. Хорошо?

– Хорошо.

Следующим вечером, сидя в большом кожаном кресле в домашнем кабинете Владимира Николаевича, я в третий раз рассказывал профессору о встречах с Шато около моего дома и потом на складе. Наконец, Северский перестал задавать мне вопросы и начал рассуждать.

– Так ты говоришь, что адрес твоей квартиры Шато получил у Бориса Лихтермана. Что ж, это легко проверить. При встрече с Борисом задай ему этот вопрос. – Дождавшись моего кивка, Северский продолжил. – Шато готов помочь в поставках электрооборудования, хотя сам в технике не разбирается. Это значит, что за ним стоит организация, обладающая промышленной базой и специалистами.

– Или Шато – простой авантюрист и пускает пыль в глаза. Недаром отец Лихтермана советовал не иметь с ним дел.

– Шато, конечно, авантюрист, но простой или нет – это вопрос. Лихтерман-старший отговаривал от общения с ним, возможно, опасаясь тех самых людей, что стоят за французом.

– Я могу показать Шато более широкий интерес к оборудованию из Франции. Если его это не смутит, и он сразу согласится оказать помощь в поставке большего количества товара, то он мошенник. Если же француз скажет, что ему нужно время для согласования, то за ним действительно кого-то есть. – После того, как Шато побывал у меня на складе и пообщался с Михаилом, у моего работника появлялись новые коммерческие идеи каждый час. Списком интересующего его оборудования Михаил заполнил целый блокнот и уже готовил второй.

– Вот тут ты прав. Первым, самым точным признаком принадлежности человека к организации является наличие устойчивой связи с куратором. Причем, способов связи должно быть несколько. Обязательно поговори с Шато об увеличении поставок. А мы, в свою очередь, займемся изучением его способов связи. – Я кивнул. – Но это все тактика. Как мы будем выстраивать стратегию наших действий в отношении Шато? Что мы хотим получить от него?

– Мне кажется, нужно понять, чьи интересы он представляет, какие задачи перед ним поставлены. А после начать работать против его хозяев.

– Согласен. Стратегически важно выяснить на кого работает Шато, и какие задачи перед ним стоят. Сейчас нам нужно подготовить предложения по разработке француза. Займись этим сам. Потом мне покажешь, я посмотрю, может, что-нибудь добавлю. До послезавтра успеешь?

– Конечно.

– Я бы не был так уверен. У Елены большие планы на твой сегодняшний и завтрашний вечера? – Северский ухмыльнулся. – Почувствуй себя взрослым человеком.

– Я думал, взрослый – это ответственный и самостоятельный человек.

– С некоторыми уточнениями – ответственный не только за себя и самостоятельный в дозволенных ему рамках. Иди и попробуй переубедить в этом Елену. Удачи.

Да, профессорское звание дают не просто так. Елена почему-то решила, что в моей квартире необходим книжный шкаф. И я, как человек ответственный, взял на себя все мелкие вопросы по его приобретению, оставив Елену один на один с главной проблемой – выбор шкафа. Первый вечер мы посвятили поискам, по объявлениям и просто в магазинах. Нашли тот, что устроил нас обоих, по объявлению бывшего секретаря Сиротского суда гражданина Гордиевского – именно так он представился. Бывший секретарь проживал в собственном доме на окраине города в самом конце Московской улицы. Шкаф продавал за ненадобностью, ибо книги проданы давно, а новых книг ни читать, ни, тем более, покупать гражданин Гордиевский не собирался, предпочитая доживать свой век, ругая всякую власть – и бывшую, и нынешнюю. Утомил он меня жутко, но Елене шкаф понравился, и я, оплатив задаток, договорился приехать за шкафом на следующий день с подводой и грузчиками. Вечером, сидя в моем кабинете, моя любимая девушка и моя экономка выбирали место для моего, надеюсь, шкафа. В какой-то момент Елена отвлеклась на меня: «Павел, ты сможешь завтра вечером самостоятельно организовать перевозку нашего шкафа?». Профессор, снимаю шляпу – вы гений!

Как бы там ни было, но предложения по разработке француза я подготовил, Северский немного поправил и, в конце концов, утвердил. Основной идеей по разработке Шато Петра Сергеевича было укрепление дружеских отношений. Раз он сам так хочет, то и мы не против – будем дружить. Дружить будем по-русски, на широкую ногу, с ресторанами, рыбалками, автомобильными прогулками и душевными разговорами. Против такой дружбы еще никто не устоял. Вот только, участие Бориса в этих мероприятиях Северский предложил свести до минимума, раз уж невозможно нейтрализовать его полностью.

Глава 3

Елена сидела в моем кабинете, забравшись в кресло с ногами, уютная, как кошка и такая же сердитая.

– Что это за новый друг у вас с Борисом Натановичем образовался.

– Шато.

– Что Шато?

– Фамилия у него такая. – Я еще пытался удержать разговор в рамках легкой непринужденной беседы. – Француз он, русских кровей, поэтому зовут его Петр Сергеевич. Да и не друг он, а так – приятель.

Елена же решила, что наш разговор – это ее воспитательная и назидательная речь:

– Павел, вы с Борисом и без Шато часто встречаетесь и выпиваете. А с французом ваш интернационал вообще в ресторане обоснуется?

– Лена, мы с французом в ресторан идем в первый раз. Я уже несколько раз отказывался, далее отказываться неприлично будет. А ведь он не только приятель, но и мой деловой партнер, причем очень интересный для меня партнер.

– Совсем не обязательно с деловыми партнерами ходить в рестораны. Сядьте за рабочий стол и решайте свои рабочие вопросы на трезвую голову.

– Елена, на трезвую голову мы рабочие вопросы обдумываем. В ресторанах же рабочие вопросы окончательно согласовываются и готовятся новые вопросы. Давай не будем уже об этом говорить.

В позе Елены ничего не изменилось, в лице и в теме разговора тоже. – То есть в ресторанах вы готовите новые вопросы, чтобы их обдумать и опять идти в ресторан за новыми вопросами? Умно. – Сердитая Ленка встала из кресла, подошла к новому книжному шкафу и поправила одну из немногих пока книг. К слову, книга была та самая о Хулио Хуренито, что я подарил ей при нашем знакомстве, теперь эта ее книга стоит в моем шкафу. Теперь эта наша книга стоит в нашем книжном шкафу – как-то так получается, хотя Елена здесь и не живет, только командует. И что удивительно, моя экономка с этим полностью солидарна.

– Елена Сергеевна, я же не учу вас лечить детей в вашей больнице. Уж позвольте и мне решать мои рабочие вопросы так, как это принято в деловых кругах.

– Павел Иванович, если вы хотели меня обидеть, то вам это почти удалось. Я сейчас пойду к Наталии Петровне, и мы с ней решим, что делать дальше. Вы же сегодня вольны идти куда угодно и когда угодно, только в шесть часов позаботьтесь проводить меня домой.

Угроза не была пустой. Если любимая девушка и экономка объединяться в своих усилиях, то они могут добиться от меня почти всего. Есть уже такой опыт. Но в ресторан все равно идти нужно, иначе Шато начнет во мне сомневаться, слишком буду выбиваться из образа.

До шести часов вечера я просидел в кабинете, пытаясь готовиться к встрече с Шато и Лихтерманом. На кухню меня никто не звал, хотя запах булочек с корицей и звон чайных ложечек возвещали о том, что там хорошо, вкусно и душевно, в тысячу раз лучше, чем в каком-то вульгарном ресторане. Ровно в шесть часов я все ж появился на пороге кухни.

– Лена, ты просила проводить тебя домой, уже шесть.

– Хорошо, Паша, можешь меня проводить. Я почти собралась. Спасибо вам, Наталия Петровна за чай с булочками. Очень было вкусно.

– Леночка, я и сама очень люблю булочки с корицей, а в следующий раз мы с вами кекс попробуем. А вы, Павел Иванович, наденьте лучше твидовый пиджак. Он будет более по погоде.

Я вернулся в спальню, надел твидовый пиджак, вышел в прихожую, где уже обувшаяся Елена нетерпеливо постукивала перчатками по ладони. Рядом стояла Наталия Петровна с выражением несокрушимого терпения на лице. И кто, спрашивается, хозяин в этом доме?

Вечернее небо было хмурым, как и я. Звезд не видно, дорога неровная, пьяненький Борис рассуждал о погоде с видом большого знатока, правда, речь его была неразборчива, а умозаключения неубедительны. Мы с Борисом ехали на извозчике к нему домой. И я хотел этого меньше всего. Оказывается, я вообще не хотел этот вечер. Пьяница-интеллектуал Борис и, под стать ему любитель выпить и поговорить, Пьер Шато нашли много общих тем. В ресторане, уже через час с небольшим, они стали взаимно уважаемыми людьми, а еще через час, они спали, сидя на стульях, по-братски прислонившись друг к другу. Переход к такому их состоянию был проделан стремительно, даже как-то профессионально. Я заподозрил в этом происки Бориса, может быть, таким странным способом он выражал свое нежелание общаться с французом на серьезные темы, а может он решил сэкономить и не платить. Все понимающий официант, получив от меня по счету, помог мне довести до коляски извозчика два полубессознательных тела. Вначале завезли домой Шато, так как тот жил ближе всех к ресторану, а сейчас мы с Лихтерманом направляемся к нему на Шарташ. Он уже вполне протрезвел, чтобы самостоятельно объяснить извозчику куда ехать, но дома его ждала Соня, и как объясняться перед ней Борис не придумал. Перейдя от рассуждений о погоде и задумавшись о личном, Лихтерман осознал, как хорошо, что у него есть такой друг, как Павел Иванович Ольшанский – он не подведет, он прикроет, он войдет в положение…. Борис говорил еще очень много слов про меня, расхваливая на все лады. По всему выходило, что только я могу его спасти от страшной участи, которую сейчас готовит его драгоценная, бесконечно любимая, обожаемая жена. А нынешнее состояние организма наивного Бориса есть одно большое недоразумение, в котором виноват его друг – тот же Павел Иванович Ольшанский. Сей нелогичный пассаж, казалось, смутил даже извозчика. Он с укоризной оглянулся, но Лихтерман уже все забыл, забыл и простил мне. Тем более, что кое-что он вспомнил:

– Паша, я что сейчас вспомнил-то. Весь вечер только об этом думаю, как бы не забыть. Матвеич ко мне подходил. Мы с ним о делах поговорили. Они муфты твои делают, знаешь как? Да чтоб все так муфты делали.

– Борис, не отвлекайся, Матвеич мне что-то передать хотел.

– О, точно! Матвеич просил передать, что он с братом своим, тоже Матвеичем, встречался и говорил.

– И до чего они договорились?

– А брат его сказал, что не удастся ему в ближайшие полгода в Екатеринбург прийти. Ибо дела у него богоугодные в большом количестве. А встретиться и поговорить он считает делом тоже нужным и богоугодным. И если тебе не очень сложно, то готов он тебя в Филаретовском скиту встретить и принять. О, как! Большой человек, значит, брат-то у Матвеича. Сам прийти не может, тебя к себе зовет.

– Забавно. Нужно с твоим Матвеичем еще разок встретиться и поговорить.

– Паша, зачем тебе это? Неужели ты искренне считаешь, что брат Матвеича сможет повлиять на работу моей мануфактуры? – Борис усмехнулся. – На работу моих мужиков ни революция, ни гражданская не повлияли. Тебя, правда, они немного боятся, ты как-то умудрился донести до них азы экономики.

– Вот завтра приеду к тебе в кузню и продолжу твоим работникам про экономику рассказывать. И ты завтра со мной пойди – тебе тоже полезно будет, а пока думай, что сейчас будешь Соне говорить.

– Сейчас я Соне тебя покажу, этого для ее спокойствия достаточно. А по завтрашнему дню завтра и решим. Давай, дорогой. – Это уже Борис к извозчику. – Вот к тем красивым железным воротам правь.

Домой я вернулся около полуночи. Стараясь не будить Наталию Петровну, сразу прошел в спальню. Разделся и, как был в нижнем белье, уселся на стул около тумбы. Все же, нужно записать результаты встречи с французом для Северского.

Пока француз с Борисом заливались коньяком, пару нужных вопросов мне удалось задать. Во-первых: очень хотелось бы Петру Сергеевичу завести как можно больше друзей здесь на Урале, но не больше десяти человек, которые занимались бы только экономикой. Не нужны ему никакие военные, партийные деятели и журналисты. Ими пусть другие занимаются. Эту часть фразы о «других» я особо выделил в своих записях. А во-вторых: своих новых друзей Шато готов взять с собой во Францию в ознакомительную поездку. Ну, и меня, естественно, он видит в этом списке друзей в первой строчке, а это значит, что Париж будет у моих ног. Это тоже часть фразы Шато, которую я выделил для Северского. Утром, если что, перепишу.

Глава 4

Матвеич шел легко, иногда, даже перепрыгивая стволы упавших деревьев, и остатки старых поисковых выработок. Буд-то и не было за спиной тяжелой котомки и более двадцати пройденных верст по лесам и полям. А еще за спиной у Матвеича тащился я, с такой же котомкой и еще большим упрямством, переползая через павшие деревья и обходя ямы. Жизнь в городе не способствует развитию выносливости, силы и прочих способностей, необходимых для столь долгих пеших переходов по лесу. Мысленно я высказал Матвеичу все накипевшее, что только может придумать злой и уставший бывший дворянин, затем повторил это уже самому себе и добавил кое-что из опыта общения с артельщиками. Вот какая такая нужда заставила меня ни свет – ни заря тащиться к Матвеичу, а после тащиться за Матвеичем в лес, в скит к его брату? И чего бы этому брату самому ни прийти к своим родственникам в такое близкое и уютное село Шарташ? Через полгода он, видите ли, собирался зайти. Так и сидел бы ты, Павел Иванович дома эти полгода, ничего бы не случилось. Но ведь, охота пуще неволи – нужно поскорее встретиться с Федором, братом Матвеича, расспросить его, узнать по возможности про Старообрядческий центр. А если Федор ничего не знает или не захочет говорить со мной об этом центре? А тогда, Павел Иванович, ты будешь всем рассказывать о том, как давно ты хотел на природе отдохнуть, как красиво в лесу в начале осени! Какие краски, какие прихотливые сюжеты везде, куда взгляд направишь! Какой необыкновенный воздух – свежий, прозрачный, ароматный! Им не дышишь – его вкушаешь! Родники со сладкой прохладной водой, грибы всех цветов и размеров! Почему-то некоторые грибы мне казались мордастыми городовыми, гроздья опят выглядели как компании подвыпивших студентов, разноцветные сыроежки напоминали хорошеньких барышень в ярких нарядах. Красота! Только устал я страшно. И ничего этого мне не нужно – ни мордастых грибов, ни запахов, ни красоты.

– Матвеич, может, отдохнем? – Не выдержал я. – Водички попьем, перекусим слегка.

– Так я давно, Павел Иванович, передохнуть-то хотел. А вы, вона, какой шустрый. Все идете, да идете. Мне и неудобно перед вами стонать, что устал я уже. Все едино за сегодня до скита не дойдем. – Матвеич с готовностью остановился. – Я, Павел Иванович, знаю тут недалеко озерко малое, на берегу того озерка полянка есть – загляденье. Там и водички выпить и заночевать можно. Полверсты еще до него будет.

– Полверсты – это мы легко, это мы запросто. Веди, Матвеич, а то водички очень хочется.

Идти сразу стало легче. Котомка перестала тянуть, пот на лбу уже не раздражал. Вот только комары не обратили никакого внимания на мой вернувшийся энтузиазм, продолжали кусать, зудеть и мельтешить перед глазами.

До озерка дошли быстро. Матвеич оказался прав – красота вокруг необыкновенная. Я скинул котомку и со вздохом присел на очередное поваленное дерево, в отличие от предыдущих, оно упало там, где надо. Мои ноги вытянулись, плечи опустились, руки повисли, взгляд лениво перебирался по пейзажу, а Матвеич начал споро готовить ночлег. Сбросив котомку и достав топор, он пошел за лапником и дровами. Мне стало неудобно, и я занялся едой. Будем честными, я начал доставать из котомки то, что мне приготовила в дорогу Наталия Петровна. В качестве сюрприза для меня в котомке оказалась фляжка с коньяком. Некоторое недоумение у меня возникло, когда я достал из котомки два куска плотной ткани – решил, что один кусок станет скатертью, а вторым я накрою лапник и буду на нем спать. Разрешив таким образом все сомнения, я «сервировал стол». Как раз на поляну вышел Матвеич с дровами для костра. Он посмотрел на «стол», потом на принесенные дрова и с сомнением почесал голову.

– Матвеич, не теряйся, костер все равно нужен для чая, для обстановки и для дыма от комаров.

– Это я, Павел Иванович, немного оторопел от ваших изяществ на… – Матвеич замялся. – На столе?

– Матвеич, моя экономка позаботилась о нашем с тобой ужине, все, конечно остыло, но, уверяю тебя, все равно вкусно. Она, даже коньяку нам положила. Так что, повторяю – не теряйся. Я, давай, сейчас костер разожгу и чай сделаю, а с тебя лапник.

У кузнеца в голове все сложилось. Он кивнул, положил на землю дрова и пошел за лапником. Я занялся костром.

Искусство возжигания огня передано человечеству богом Прометеем очень давно. Есть умельцы, что могут развести костер под дождем, имея одну спичку и несколько сырых веточек. Я не из них. Есть великие поджигатели, как Герострат, сжегший храм Артемиды, и Кутузов с Наполеоном, на пару сжегшие Москву. Мне такой славы не нужно. Я просто хочу развести костер, но мало знать теорию, иметь охапку сухих дров и коробок спичек – нужны еще руки и маломальский опыт. Вот этот опыт я и приобретал.

Через полчаса Матвеич принес здоровенную охапку елового лапника. Костер же только раздумывал о бренности существования. Он упорно уходил в вечность, и я, снова и снова, вызывал его из небытия. Матвеич разложил лапник рядом с предполагаемым местом костровища и присел рядом, наблюдая за моими камланиями, но деликатно ничего советовать не стал. Еще чуть-чуть, еще сухих палочек и вот он – костер горит! Матвеич выдохнул, едва ли ни громче меня. Конструкцию из рогаток и веток, чтобы подвесить над огнем котелок для чая, он сделал сам. Можно ужинать.

Сумерки наступили незаметно. После долгой прогулки по лесу и хорошего ужина все тело налилось истомой, двигаться не хотелось совершенно, ложе из лапника было удобным, от тлеющих поленьев шло тепло. Даже комары успокоились и больше не донимали меня. Матвеич начал рассказывать очередную историю, но постоянно отвлекался на второстепенные сюжетные линии, от чего история грозилась остаться незаконченной никогда. Постепенно Матвеич так заплел рассказ, что уже сам не мог вспомнить с чего начал.

– Павел Иванович, а ты спишь уже или меня слушаешь?

– Тебя слушаю.

– А дышишь так, будто спишь уже.

– Не сплю.

– Раз не спишь, подскажи, с чего это я там начал?

– Чай горячий ты расплескал себе на ногу. Начал матом ругаться. Потом извинился и начал рассказывать, как тебя отец от мата отучал.

– А, точно. Так вот…

– Не, Матвеич, хватит этой истории, а то она или по второму кругу пойдет, или опять забудешь с чего начал. Расскажи лучше, как так получилось, что и отец у тебя в монахи ушел, и брат, а ты кузнецом стал.

– Если коротко, то просто мне нравится с железом возиться, а им – поклоны бить. Но могу и историю об этом рассказать.

– Чего уж там, рассказывай.

Матвеич улегся на лежанке поудобнее. Выбрал из охапки приготовленных дров подходящую палку, чтобы ворошить угли костра и начал новую историю.

«Семья-то у нас всегда набожная была. Блюли старую веру, раскольниками никонианцев называли, книги старые читали, молились каждодневно. Но так, чтобы уйти от мира, такого до отца не бывало. Он по молодости пастухом был. Потом начал дядьке своему помогать – скотом торговать. А годам к тридцати уже и сам стал торговыми делами по-крупному ворочать. Два раза в год на ярмарки ездил. Приезжал всегда с богатыми гостинцами. Мать, конечно, ругала его, что балует слишком. Отец, помню, всегда отвечал, что своих балует, не чужих. А своих-то: мать, да мы с братом. Других детей Бог не дал. А ежели всю родню считать, то и не сосчитать, так или иначе, все село – родня. Да что – село, у нас родни по всей губернии. У отца-то сестры были, как начали замуж выскакивать, куда попало, кто на Уктус переехал, а кто и в Невьянск укатил. Одна сестра, Прасковья, так даже в Томск замуж вышла. Уму непостижимо, как только нашли они друг друга за тыщщи верст, а вот судьба. Ничего теперь живут, крепко!» – «Матвеич, не уходи в сторону». – «Так я и не особо ухожу. Когда мне пятнадцать исполнилось, отец начал меня к делам серьезным пристраивать. Раньше-то мы с Федькой при нем „поди-подай“ были, а тут он меня в учетчики произвел. Федька пока еще мал для такого дела, на подхвате остался. А я начал считать, чего и сколько продали, чего купили, какой барыш от этого получился. Дело-то не хитрое, если аккуратно все считать. Но я из детства только-только вышел, трудно было целыми днями сидеть и циферки писать. Отец каждодневно проверял, а раз в неделю порол. Так и учил!».

– Ты, Пал Иваныч, еще не уснул? Это пока еще не история, так, присказка.

– Нет, Матвеич, не уснул. Я уже привык к твоим многослойным историям.

– Почему многослойным?

– Так ты пока до сути дойдешь, обо всем вокруг расскажешь.

– В том-то и суть, что до нее дойти нужно. А что это за суть, если она на поверхности лежит? Это не суть, это – поговорка. А я тебе историю рассказываю, сутью делюсь.

– Рассказывай, рассказывай. Мне, правда, интересно.