Под знаком OST. Книга 3

– Куда это нашу Гулю вон тот офицер потащил? Не арестовали ли ее?

Тетя Лиля вздохнула, утирая слезы:

– Ну, судя по объятиям, нет!

Иван Павлович рассмеялся, и даже Муся неожиданно улыбнулась. Кто такой Уткин, она узнает только вечером, когда Гуля вернется домой. И про то, как он ее принимал в комсомол, и как она газету рисовала по его просьбе, и как отрекалась от отца, и как Гуля из-за всей этой истории поссорилась с Зоей. Вскоре Уткин предложил Гуле переехать с вещами к нему в квартиру окончательно. В один из дней она приехала собрать чемодан и попрощаться с родными. Однако застала дома Гуля лишь Лилю Шварц. Иван Павловича опять играл на тромбоне в филармонии. Муся с утра отправилась к Мыскиной в паспортный стол вместе с Диной. Они прождали ее целый час в узком коридоре без стульев, девочка устала и капризничала. Когда их вдруг пригласили в кабинет, Дина и вовсе расплакалась. Мыскина, чем-то похожая на Крынкину, одернула свой серый пиджак, коротко посмотрела на вошедших, открыла журнал и стала заполнять анкету, задавая вопросы Мусе:

– Отец девочки – кто? Немец?

Она побледнела: вопрос звучал оскорбительно. Растопчина взяла Дину за руку и ответила сухо и жестко:

– Француз. Стефан Мишо. Французский пленный. Я с ним работала в Германии.

– Так и запишем. Француз. (занося в анкету данные) Так вот, моя дорогая, детей воспитывать может не каждый! (строго) А уж тем более лица, подвергшиеся пропаганде фашизма, не имеют права воспитывать! (кивая на Дину) Девочку мы забираем в детское учреждение.

– Какое учреждение? Я хочу, чтобы Дина жила в семье!

– Да кто ж вам ее удочерить позволит? Кого вы нам тут воспитаете?

Мыскина решительно встала, подошла к Мусе, вызволила руку Дины. Девочка запищала от страха, но та упрямо потащила ее в сторону. Растопчина возмутилась:

– Послушайте, у вас вообще сердце есть? Ее родителей сожгли в деревне. Вы понимаете, что ребенок только заговорил? Вы ее в детдом хотите?

Мыскина усадила Дину на стул рядом с собой, одной рукой придерживая, а другой уже крутила диск телефона:

– Не просто в детдом. А в советский детдом. (по телефону) Витя, зайди!

Муся бросилась к Дине, пытаясь отобрать:

– Я не позволю. Это – мой ребенок.

Мыскина заорала, пытаясь отпихнуть ее: – Забирай девочку!

Эти слова услышал вошедший лейтенант милиции. Он бросился разнимать Мыскину с Мусей, решительно отодвинул Растопчину в сторону и взял Дину за руку:

– Здравия желаю! (Дине) Пойдем!

Лейтенант откозырял и повел девочку к выходу. Муся бросилась вслед за лейтенантом:

– Я не отдам, да что вы творите,! Да что вы делаете!

Она вцепилась в рукав лейтенанта, мешая ему выйти, но Мыскина решительно подошла к ней, силой пытаясь отцепить ее пальцы:

– Виктор! Забирай ребенка!

Лейтенант покраснел, он резко оттолкнул Мусю так, что она полетела в другой угол:

– Гражданочка! Балаган не устраивайте! Ну-ка! Отойдите быстро от ребенка!

Дина громко заревела:

– Мама! Мамочка!

Муся тоже заплакала, утирая слезы в углу кабинета, она сидела прямо на полу:

– Да что мы вам сделали?!

Мыскина резко открыла дверь, выталкивая лейтенанта с Диной в коридор:

– Что вы тут устраиваете?! Витя, выводи отсюда ребенка!

– А я что делаю? Тут концерт какой-то!

Лейтенант выскочил из кабинета, выволакивая рыдающую Дину:

– Мамочка!

Муся нашла в себе силы, вскочила и выбежала в коридор, увидев как по нему удалялась с лейтенантом Дина:

– Дина! Послушай! Смотри! Я обещаю, что скоро за тобой вернусь.

Девочка повисла на руке у милиционера:

– Мама!

Но он крепко сжал ее руку, а потом и вовсе подхватил девочку на руки, прибавив шаг. В коридор выскочила разъяренная Мыскина:

– Куда ты вернешься? Таким, как ты, здесь вообще не место! И смотри, милая! Не уедешь из Москвы, пеняй на себя.

– А вот это мы еще посмотрим!

Муся побежала прочь. Мыскина аж крякнула от злости:

– Дрянь!

Она зашла в свой кабинет и сильно хлопнула дверью. Красная, как рак, от затянувшейся борьбы с упрямой посетительницей, Мыскина подошла к подоконнику, сняла стеклянную пробку с графина, выпила залпом стакан воды, пытаясь успокоиться. А когда посмотрела через решетчатое окно во двор паспортного стола, то увидела Растопчину в синем платье и кофте, перебегающую на другую сторону улицы. Муся двигалась быстрым шагом, и уже через час она подошла к Крымскому мосту. Именно к тому, на котором она когда-то прощалась с Митей Андреевым. Воспоминания захлестнули ее. Мусе неожиданно захотелось плакать, она встала и задумалась, глядя на Москву-реку. Неожиданно мужской голос вывел ее из равновесия:

– Мария, вы?!

Муся вздрогнула, обернулась, увидев на лестнице Трофима Трепалина, Митиного друга. Вскрикнула, схватившись за перила, ей казалось, что она вот-вот упадет:

– Трофим, господи! Вы?

– Живая! А мне Зоя писала, что вы пропали без вести, и я так рад, что вы – живы!

Трофим решительно обнял девушку, прижал к себе. Муся отвечала ему так же с чувством. А потом они сбежали по лестнице вниз и пошли в сторону парка Горького. По дороге Муся рассказывала Митиному другу о себе:

– В общем Дину у меня решили отобрать, московскую прописку мне теперь тоже не дают. У меня такое ощущение, что я приехала в чужую страну (выдерживая паузу). Трофим, я слышала, вы мою маму похоронили? Где-то под Москвой? Мне бы очень хотелось съездить туда. Если возможно.

– Да! Это под Можайском, в Крестах. Это было в 42-м, страшно вспомнить.

Они шли молча, рассматривая счастливые лица прохожих. Мусе стало грустно, она искоса глянула на Трофима, а тот протер очки и решился на вопрос:

– Скажите, а что еще вам известно об Андрееве? Ведь о нем справлялись органы, заходили к нам в нашу коммунальную квартиру, допрашивали мою мать!

– Я все знаю со слов Гули, моей младшей сестры!

– Слава богу, что Митька жив! Я ведь все время думал, что он из-за меня погиб тогда.

– Жив, только зовут его теперь Павел Левченко.

– Как? Левченко?

– Это -длинная история. Но мне Гуля рассказывала, что он на фронт пошел с другими документами.

– Понятно теперь, почему его энквдешники приходили искать. На наш с ним почтовый адрес пришло письмо из части народного ополчения, куда мы призывались: «пропал без вести». Мама моя мне все рассказала. Но вдруг неожиданно визит! Просили, как объявится, чтобы сообщили срочно. И что? Может попытаться как-то аккуратно узнать, где он?

– Нет, не надо. Мы можем ему навредить.

Ей хотелось плакать, и она полезла в сумку, чтобы достать платок. А пока искала, вдруг обнаружила, что совсем забыла о военном билете солдата, которого они с Шурой похоронили по дороге в Москву:

– Господи, документы. Трофим, я совсем забыла про этот военный билет.

Трофим смотрел на нее, ничего не понимая, а Муся пояснила:

– Да у меня документы погибшего солдата! Мы с Шурой Петровой, моей подругой по фильтрационному лагерю в Германии, нашли пока в Москву добирались. Пришлось хоронить.

Трепалин смотрел на нее сочувственно, сколько еще она пережила, он боялся даже представить, а Муся задумчиво произнесла:

– Наверное, нужно разыскать его родных. Вы поможете?

– Конечно. Вы можете мной располагать.

– Спасибо!

Трофим взял девушку под локоть, и они прошли мимо тетки, торгующей цветами. Трепалин затормозил рядом с ней, бросился покупать букет:

– Ой, подождите!

Муся стало не по себе. Воспоминания о букете, когда-то подаренном ей Митей в этом самом месте, нахлынули на нее. Она очнулась только тогда, когда Трофим протягивал ей ромашки:

– Это вам, Муся!

Она понюхала их и перед ее глазами встало лицо Мити. Казалось, все это, их встреча, прогулка по Крымскому мосту и Парку Горького, драка с прохожим, свидание дома, случились только вчера. Однако прошло долгих четыре года и каких! Она вздохнула:

– Трофим, спасибо. (протягивая документы) Вот военный билет – на имя Мыльникова Леонида Федорович. И адрес, откуда он призывался: Москва, улица Первомайская, 7, кв. 20.

Трофим прочитал справку, рассмотрел билет и отдал все обратно Мусе, и уже через два часа они на метро доехали до адреса солдата. Муся осторожно постучала, и дверь квартиры открыла женщина с седыми волосами. Ее испещренное морщинами лицо выражало скрытую тревогу, глаза не отрывались от вошедших. Она долго их разглядывала, а потом сделала приглашающий жест рукой. Мусе и Трофиму стало неловко, тягостное осознание, что именно они сообщат матери Мыльникова плохую новость, угнетало их. А то, что это – мама убитого солдата, сомнений уже не оставалось. Скрепя сердце, они двинулись внутрь коммунальной квартиры. Пройдя по узкому коридору, Муся и Трофим зашли в комнату, где стоял накрытый стол. Женщина повернулась к ним, махнула рукой на свою гостью:

– Здравствуйте, я – Анна Павловна Мыльникова. С кем имею честь?

Муся хотела ответить, но вмешалась вторая женщина:

– А я – Тамара, соседка Анны Павловны. Вы из Собеса?

Трофим разглядывал стол. На нем стояла нехитрая закуска, водка и две стопки. Очевидно, что Анна Павловна выпивала вместе со своей соседкой Тамарой. Возникла неловкая пауза, которую прервала сама Мыльникова, обратившись к подруге:

– Ну, чего сидишь, убирай со стола и накрывай для них. Рюмки у тебя еще есть?

– Да, есть.

Тамара ушла в соседнюю комнату за рюмками, а Муся залезла в сумку, достала военный билет Мыльникова, справку с адресом и протянула его матери:

– Вот. Держите! Это – военный билет вашего сына. Мы его нашли случайно в лесу. Далеко отсюда, в районе Белоруссии, когда добирались пешком домой.

Мыльникова охнула, без сил опустилась на стул. Мусе стало неловко, но она пересилила себя и буквально вложила документы ее сына в руку его матери:

– Вы не волнуйтесь, мы билет нашли рядом с вашим сыном и (через длинную паузу) похоронили. Достойно.

Анна Павловна держала документы в руках, но судя по всему боялась в них даже смотреть, взгляд ее стал безумным, и она вдруг начала качаться из стороны в сторону и выть. Вошла Тамара с рюмками, увидев раскачивающуюся на стуле Мыльникову, она бросилась к ней. Муся смущенно покашляла:

– Вы знаете, нам наверное надо идти!

Анна Павловна громко вздохнула, развернула военный билет, погладила его, а Тамара скептически заметила, передразнивая Растопчину:

– «Нам наверное надо идти!» Эх, москвичка! По выговору сразу слышно, что из Москвы! Куда это вы пойдете? Это – не по-людски как-то. Садитесь-ка лучше за стол!

Трофим кивнул, выразительно посмотрел на Мусю:

– Да, мы, конечно, останемся…

Они сели за стол, и Муся украдкой стала рассматривать побледневшую Анну Павловну Мыльникову. Она все еще сидела на стуле, разглаживая военный билет сына. Тамара разлила водку по стопкам, оглянулась на соседку:

– Выпьешь с нами, или тебе корвалола накапать?

Мыльникова отрицательно покачала головой, встала, молча подошла к столу, залпом выпила водку и со стуком поставила стопку. Она махнула на тарелку маринованных огурцов и помидор:

– Смотрите! Огурчики, помидорчики….. Сын их очень любил.

Тамара махнула на Мусю и Трофима рукой:

– Ох, Анну Павловну нашу заклевали в школе. В педагогическом коллективе. Он – учительница, как и я. Так вот все спрашивали: где Ваш сын? Как так без вести пропал?

Анна Павловна неожиданно разрыдалась. Тамара подскочила к ней, пытаясь успокоить, а Мусе и Трофиму сделала знак, чтобы уходили. Пора было прощаться с мамой убитого рядового Мыльникова. Они вышли в коридор, пошли к входной двери, когда их догнала Тамара:

– Вы уже простите ее, сами понимаете, она была уверена, что сын жив, вернется, не верила, что без вести пропал. А тут вы… Но все равно, спасибо! Спасибо за правду!

Муся развернулась к Тамаре, вздохнула, протягивая руку:

– А про москвичку вы зря пошутили. Была я москвичкой, только теперь за сто первый километр поеду! Не прописывают меня обратно в родной столице! Так-то…

Тамара пожала ей руку, усмехнулась:

– Ничего страшного, на сто первом километре тоже живут. Уж поверь мне. Я там жила.

Неожиданный голос Анна Павловны раздался в коридоре:

– Тамара, у девочки сложности! С пропиской. Твой майор никак не может помочь?

Мыльникова подошла к входной двери, лицо ее еще было бледным, но слезы застыли в уголках глаз, видно, что она старалась держаться. Тамара пожала плечами:

– Может или не может, только я ничего не обещаю (Мусе) Ты в 45-ю школу приходи завтра к девяти часам и документы свои приноси, поговорю с моим майором, обещаю!

Муся смотрела на Тамару с надеждой, помощь оказалась неожиданной:

– Спасибо!

Она развернулась к Трофиму, и они вышли из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. Как выяснилось позже, Тамара носила сведения в отдел НКВД ежемесячно, отчитываясь о настроениях учителей в школе, докладывая об их благонадежности. Там она и познакомилась с майором Ветровым. У него была жена и двое детей, которых он никак не мог оставить, однако симпатичная и одинокая Тамара со своей личной жилплощадью в виде комнаты в коммунальной квартире ему сразу приглянулась. Он приезжал к ней по выходным, долго пил чай, а потом занимался с Тамарой любовью на скрипучей кровати с пружинами. Мусе, которая на другой день пришла к Тамаре в школу N45, любовница майора Ветрова выдала ей для него записку, где просила помочь той, что «была на оккупированной территории». В ней она написала: «Мирон Владимирович! Помогите этой девушке. Она нашла сына Анны Павловны Мыльниковой в белорусском лесу и привезла в Москву его военный билет. Этой девушке, которую зовут Мария Растопчина, нужно помочь с московской пропиской. Целую, Ваша Тамара».

Майор Ветров по понедельникам всегда находился в своем кабинете при районном НКВД. Там его и застала Мария Растопчина. Она протянула майору записку:

– Я – Мария Растопчина. (пауза) Ваша знакомая Тамара просила мне помочь.

– Подождите в коридоре.

Муся пожала плечами и вышла в коридор, а через минуту вышел и он сам. Ветров закрыл кабинет, махнул Растопчиной рукой и вскоре они заходили в кабинет к Мыскиной. Увидев старшего по званию, та вскочила из-за своего стола, пыталась что-то сказать, но Ветров ее прервал:

– Как же вы могли, товарищ Мыскина, так халатно отнестись к данной ситуации? Вы для чего отбирали ребенка у гражданки Растопчиной?

Мыскина покраснела, зло посмотрела на Мусю:

– Гражданка Растопчина путалась в показаниях. Она говорила, что у нее ребенок (поправляясь) …. что она нашла ее в белорусской деревне. Товарищ майор, я считаю, что девочке гораздо лучше будет в детском доме.

– А вы там были?

– Я действовала по циркуляру N 24.

Ветров жестко прерывал словоохотливую Мыскину:

– Сотрудник органов в голове должен иметь мозги, а не циркуляр. И сердце! Немедленно оформите документы на ребенка. Даю вам десять минут.

Мыскина схватила папку со стола с анкетой на Марию Растопчину:

– Простите! Но вы, товарищ Ветров, сначала ознакомьтесь с анкетой гражданки Растопчиной, а потом мне замечания делайте.

Ветров взял в руки анкету Муси, полистал, а потом вдруг выставил Мыскину за дверь:

– Товарищ Мыскина, выйдите из кабинета! Я сам поговорю

с Растопчиной!

Мыскина вышла, хлопнув дверью, а майор подержал анкету Муси в своих руках, отложил и стал ее рассматривать: тонкие руки, изящные запястья, она вовсе не походила на типичную остовку, которая трудилась на Германию. Майор Ветров на них насмотрелся и слыл хорошим физиономистом. В дни капитуляции Германии, он трудился в одном из фильтрационных лагерей, и остарбайтеры тысячами шли через его контрольно-пропускной пункт. Среди них встречались разные, три раза он лично даже диверсантов выловил. Майор сел за стол, еще раз посмотрел в Мусину анкету и спросил вкрадчиво:

– Так все-таки, это – ваш ребенок? Или не ваш? Я говорю про Дину Стефановну Растопчину. Читаю (опять заглядывая в анкету): отец – Стефан Мишо. Француз, год рождения – 1903-й, место рождения – Париж, Франция. Так вы ее в белорусской или в немецкой деревне нашли? (Мусе) Да, вы присаживаетесь! В ногах- правды нет!

Муся села на стул, от волнения у нее вспотели ладони и дрожали ноги, однако она собралась и твердо ответила:

– Я нашла ее в белорусской деревне, но не хочу, чтобы в ее анкете был прочерк в графе папа и мама. У нее никого нет. И она называет именно меня своей матерью. Помогите мне, товарищ майор, забрать ее из детдома и остаться Москве. Я родилась в столице и хотела бы остаться в ней.

Ветров выдержал паузу, закурил:

– Трудно будет помочь, анкета у вас из рук вон плохая. Но что-нибудь попробую сделать. Кстати, папу советую поменять. Лучшая кандидатура – советский гражданин. (махнул рукой) Тамару благодарите!

Майор Ветров закрыл анкету, достал из стола Мыскиной бланк, быстро его заполнил, поставил штамп:

– Держите направление на удочерение и поспешите. Детский дом закроют через час.

Муся вскочила, не скрывая волнение. Она почти выхватила из рук Ветрова направление, долго смотрела на него, запоминая номер детского дома. Потом кивнула Ветрову и вышла из кабинета. Уже через полчаса она встретилась с Трофимом. Вчера они договорились увидеться у Крымского моста, в четыре пополудни, ровно в том месте, где они случайно нашли друг друга. Мусе было страшно идти одной в детский дом, и она упросила Трофима ее проводить. Она размахивала руками и возбужденно делилась с Трепалиным впечатлениями от прошедшего дня:

– Молодец – Тамара! Попросила все-таки своего майора и он пообещал мне с пропиской помочь. (показывая бумагу) А вот направление в детский дом! Я смогу Дину забрать.

Трофим неожиданно остановился. Муся не сразу это заметила. Оглянувшись, она увидела Трепалина, который, отстав от нее, сел на лавочку.

Муся подошла поближе, села с ним рядом:

– Трофим! Что с вами? С вами что-то случилось?

– Муся! Я вас давно хотел спросить. Вы могли бы за меня выйти замуж? Вот вам и прописка.

Растопчина рассматривала его внимательно, затем встала с лавочки:

– Трофим. Я хочу дождаться жениха и вашего друга Митю Андреева. Вот. Я ему обещала.

Трофим вскочил, схватил Мусю за руку:

– Но так у Дины будет отец!

Она вздохнула:

– За ваше стремление удочерить Дину говорю вам спасибо. У девочки действительно должны быть и мать, и отец.

Трофим поцеловал ей запястье, снимая свою кепку. Выглядел он очень убедительно, но Муся осторожно высвободила свою руку, развернулась и двинулась по Крымскому мосту. На часах стрелки показывали уже половину пятого, через полчаса детский дом должен закрыться. Когда они появились рядом с детским домом, куда сдали Дину, группа бритоголовых детей в белых панамках гуляла во дворе. Воспитательница выстроила их в две шеренги, и вскоре они чинно прошли мимо Муси и Трофима. Растопчина искала глазами свою приемную дочь:

– Ой, Трофим! Смотри, дети! Здравствуйте.

Воспитательница кивнула ей, и она отважилась спросить:

– Скажите, пожалуйста, к вам девочку вчера должны были привезти. Зовут Дина. (протягивая направление)

– Какую? Сколько лет?

– Четыре года.

– Как вы сказали ее зовут?

– Дина ее зовут!

Воспитательница внимательно смотрела в направление, потом на Мусю. Та поспешила объясниться:

– Маму ее, меня то есть, зовут Растопчина Мария Васильевна. Дину посмотрите, пожалуйста!

– Возможно была такая девочка. Посмотрим. (воспитанникам детского дома) А вы, дети, давайте, на прогулку.

К ним подошла старшая медсестра детдома, Марина Николаевна. Услышав фамилию, она переспросила:

– Дина Растопчина? Возможно была такая девочка!

Марина Николаевна выстраивает их в одну линию, считая по головам. Дети разглядывали Трофима и Мусю и шептались между собой:

– Ой, я сегодня кашу не съел, а ты?

– А я съел, и кисель выпил!

– Смотри, тетя! Как ты думаешь, она за мной?

– Ой, дядя и тетя – оба красивые. Я думаю, они за мной!

Дети беззастенчиво делили между собой Мусю и Трофима, их отвлекала лишь игрушка. В песочнице кто-то забыл зайца:

– Мне игрушку вон ту хочется. Зайца с ушками.

Неожиданно от шеренги отделился мальчик Антон с красными оттопыренными ушами. Он подошел к Трофиму и Мусе и громко сказал:

– Вашу Дину вчера привезли. Она Тоню укусила.

Вмешалась Марина Николаевна:

– А! Я ее вспомнила (воспитательнице) Приведите, пожалуйста. Она в столовой, кисель пьет.

Пока воспитательница ходила за Диной, дети решили окружить красивую девушку в синем платье и парня в роговых очках:

– А вы – моя мама? А где моя мама? А вы – мой папа?!

Марина Николаева всплеснула руками, она с трудом оттаскивала детей, цепляющихся за кофту Муси:

– Это не ваши мама и папа. Они за Диной пришли, понятно? (командуя) Ребятки, пойдемте со мной.

Медсестра повела всю колонну в сад, а Муся и Трофим сели на лавочку рядом с детским домом, в ожидании Дины. Минуты длились вечно, и из задумчивого состояния Растопчину вывел детский крик:

– Мама!

Обернувшись, Муся увидела Дину. Девочка бросилась к ней со всех ног, стала обнимать и целовать, прижимаясь. Муся расплакалась, однако это были скорее слезы счастья:

– Дина! Ну-ка, посмотри на маму.

Дина крепко схватила ее за руку, Трофим подал ей свою. Девочка сжала его руку, и вскоре они уже мирно шагали по дорожке подальше от детского дома. Теперь у Дины есть мама! Впрочем роль папы примеривал на себя Трофим Трепалин. По дороге домой к Лиле Шварц он купил Дине мороженое и надувные шарики.

А на платформу Белорусского вокзала прибыл военный эшелон, на котором Митя Андреев наконец-то добрался до Москвы. Расставшись с Николаевым, он решил, во что бы то ни стало найти Мусю. Но удалось ли Растопчиной добраться до СССР? Этого он не знал. В ее карточке стояла надпись: выбыла на химический завод в городе Вольф, других отметок там не значилось. Митя вспомнил свой последний разговор с сестрой Зоей. Ее рассказ о том, что Мария Растопчина пропала без вести, ушла за продуктами с мамой Верой Сергеевной и пропала в 1941-м. Он сохранил ее рабочую карточку и все еще верил, что она жива-здорова и непременно вернется домой. Возвращение на родину многих репатриантов из Германии стало драматичным. Относились к ним негативно, пометка в анкете «был на оккупированной территории» закрывала двери во многие места, их не брали на работу, не принимали учиться в институты, многих в СССР ждал ГУЛАГ. Часть репатриантов предпочли уехать в США или Канаду, а также во Францию и Бельгию восстанавливать Европу. Этой вербовкой активно занимались фильтрационные лагеря, особенно в американской оккупационной зоне. Митя Андреев освобождал эти лагеря и прекрасно знал судьбу таких, как его невеста. Митина вера в то, что Муся любит родину так же беззаветно, как и он сам, убеждала его в том, что он все-таки встретится с ней в Москве. Пройдя через арку ворот вокзала, Митя вышел на Белорусскую площадь и увидел родную столицу. По улицам ездили пузатые ЗИЛы, ходили пешеходы. Митя вдохнул московский воздух и решил, что пора домой. Свобода просто опьяняла! Уже через час он поднимался по лестнице на второй этаж и, постучавшись в собственную квартиру, понял, что отвык от московских подъездов. Но открыла ему мать Трофима Трепалина, соседка по коммуналке. Она заметно осунулась и постарела:

– Боже мой! Митя! Входи!

– Здравствуйте!

– Живой! Красивый!

Митя прошел в коридор:

– А где Трофим?

– Вернулся! Здоровый, все в порядке.

– А ключики от моей комнаты у вас?

– Конечно.

– Можно?

– Конечно, держи.

– Спасибо!

– Что я стою? Переодевайся! Я тебя картошкой накормлю.

– Хорошо.

Митя взял из рук Трепалиной ключи и открыл свою комнату. Темная, вся в паутине. Андреев подошел к окну, сдернул занавески. Свет хлынул в комнату. На столе блеснул макет электростанции. Весь в пыли, он стоял и будто ждал своего конструктора. Солнечные лучи падали косыми стрелами на стеклянные поверхности. Митя подошел и провел пальцем по стеклу. Он оказался черным, в пыльной комнате пахло чем-то затхлым, и он поморщился, а потом взял в руки зеркальце, лежавшее на подоконнике, и стал пускать солнечный зайчик на поверхность макета. Солнце отражалось в стекле маленькой электростанции и вдруг напомнило ему то безмятежное утро, когда он был здесь с Мусей Растопчиной. Ему стало грустно. Гидроэлектростанция потрескалась, покосилась, где-то лопнули стекла. Митя долго смотрел на свой макет. Воспоминания накрыли его волной. Он вспоминал Мусю, ее губы, как он кружил ее на своих руках и как целовал. Андреев вздохнул и, чтобы как-то отвлечься, решил пойти в местную пивную выпить пива. Настроение было паршивое и хотелось как-то успокоиться. Закрыв свою комнату в коммуналке, он пошел в ближайшую забегаловку, заказал пива. Продавщица в белом чепчике выдавала всем кружки: